Текст книги "Жертва инстинктов"

Автор книги: Лили Рокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Шрам на память

Зубная щетка, кружка, любимая тарелка Вадима – все без сожаления сгружаю в мусорный пакет. Долой, долой это все из моей жизни. Вещи из шкафа скидываю в мешок, не разбирая. Около порога уже стоят два мешка на выброс и вот еще третий. С сомнением поглядываю на его любимое кресло. Какое счастье, что мне хватило немного ума на то, чтобы оформить квартиру на себя. Хоть в чем-то мне хватило ума.

Горькая усмешка слетает с губ, когда травмированная когда-то нога предательски поворачивается под тяжестью мешков. Да что б их всех и Вадима и вещи. Встаю, прихрамывая иду к зеркалу и достаю сигареты. Курить дома было не в моих правилах, но сегодня самое подходящее утро для начала новой жизни, без правил. Щелчок зажигалки, никак не могу прикурить.

– Да чтоб тебя, – сминаю сигарету и бросаю ее в мешок с вещами Вадима.

Вдох, но желание курить не пропало. Щелчок, пламя нервно лижет конец сигареты. Вдох. Наконец густой, горьковатый дым заполняет легкие. Как я до этого докатилась? К черту. Делаю еще одну глубокую затяжку, провожу пальцами по шраму на лице, а потом снова проваливаюсь в прошлое. Воспоминания кружат в голове, захватывая разум.

Это случилось через три года после свадьбы. Мы вернулись в родной город, чтобы навестить родителей на новый год. Нам наконец-то удалось взять отпуск одновременно. Зима выдалась бесснежная и слякотная. Серые рваные облака затягивали небо, временами из них спала ледяная крупка, которую было сложно отнести однозначно к снегу или дождю.

Наша старая однушка пустовала – жильцы съехали буквально пару дней назад, а новых искать за три дня до нового года мы не стали. Решили сделать это потом, после праздников. Это все пришлось кстати. Сегодня мы должны ехать к родителям Вадима, но неожиданно к нам забежал друг детства мужа.

Мужчины на кухне оживленно беседовали и судя по звону, общение шло полным ходом. Я расположилась в комнате, завернувшись в махровый халат прямо поверх спортивного костюма. Вадим с Игорем уже выпили, так что визит к свекрови отменяется. Что ж, может и к лучшему, хоть книгу дочитаю, а то интересная зараза – спасу нет.

Было уже около полуночи, когда Игорь ушел. Я к тому времени успела уже задремать в кресле.

– Маринка! – Вадим появился в дверном проеме.

По нему всегда сложно сказать сколько они выпили. Он всегда был в одном состоянии между свежим огурцом и слегка пожеванным. Устало разлепляю веки.

– Вадим, ложись, милый.

– Маринка! Поехали. Почему еще не одета?

– Куда? – приподнимаюсь на локтях, удивленно глядя на мужа.

– Как куда? – Вадим зло посмотрел на меня, – К моим родителям! Или ты, шлюха куда-то еще собралась?

Мужчина в два шага оказался рядом со мной.

– Ты пьян и уже поздно! – пытаюсь его вразумить.

Вадим зло смотрит на меня, а потом резко хватает за локоть и сдергивает с кресла.

– Быстро одевайся!

– Ты пьян! Тебе нельзя за руль, – кричу на него в надежде образумить, когда он хватается за ключи от автомобиля.

– Я сказал одевайся, – цедит он с большими паузами, – Тебе никто права голоса не давал!

– Вадим! – злость во мне мешается с ужасом, – Я с тобой никуда не поеду.

Резкая боль от удара обжигает лицо, и я падаю на пол. В голове помутилось, откуда-то со стороны слышу голос мужа:

– Шлюха! Думаешь я не видел как ты на Игоря пялилась!

– Вадим, – шепчу одними губами, ощущая как капелька крови стекает из разбитого носа.

– А значит и поступать с тобой нужно как со шлюхой.

Рывком поднимает меня с пола.

– Раздевайся!

У меня кружится голова, но я все же предпринимаю попытку добежать до входной двери. Муж явно не в себе и мне нужно бежать. Вадим пьян, и быть может, мне удастся выбраться из дома.

– Стой, а то убью! – орет он мне вслед.

Пусть хоть кто-нибудь из соседей откроет, пожалуйста. Постучать я не успела, муж выскочил за мной следом. Опрометью кинулась вниз на улицу, когда увидела перекошенной злобой лицо Вадима. В голове билась одна единственная мысль: «Догонит – убьет.»

Холод асфальта обжег босые ноги, заставляя сбиться с шага. Этой секунды мужчине хватило, чтобы догнать и повалить на землю. Вадим навалился сверху, прижимая меня своим телом. На улице никого. В эту промозглую зимнюю погоду ни у кого нет желания гулять.

Он с остервенением стаскивает с меня брюки вместе с трусами.

– Шлюха, – удар, – Шлюха, – мужчина давит мне на шею, выбивая вместе с воздухом последние силы.

На меня нападает какое-то оцепенение. Боль заполняет все вокруг, и проще отстраниться, будто это происходит не со мной. Это не я, это не мой муж.

Вадим несколько раз ударяет меня ладонью по заднице, а потом резко входит. Больно. Он абсолютно точно стремиться трахать меня как можно больнее, как будто наказывает. Но за что? Смазки нет совсем и каждое его движение ощущается, как будто проводят наждачкой. Слезы наворачиваются на глазах, нет сил даже кричать. Он рычит сзади и повторяет «шлюха». Будь проклят тот день, когда я вышла за него замуж.

Вадим сдавливает мне шею, после чего шумно выдохнув, кончает. Рывком поднимает с земли, если бы при этом он меня не держал, упала бы обратно. А потом тащит к машине.

Я за всем наблюдаю отстраненно, повторяя про себя как мантру: «Это не со мной». Щелчок, сигнализация срабатывает. Вадим чертыхается, но все-таки открывает автомобиль, после чего бросает меня на заднее сиденье, а сам садится за руль.

Много лет спустя, уже после этой страшной аварии, я корила себя за то, что не смогла сбежать, уйти, но тогда разбитая и растоптанная, я полулежала на заднем сиденье автомобиля и была совсем не против закрыть глаза и уже никогда их не открывать.

Шрам… Теперь он не только напоминает мне о моем прошлом, но и строит мое будущее.

Каждый раз, подходя к зеркалу, я сжимаю кулаки и мысленно заставлю себя не делать этого. Но все равно, всякий раз, когда я вижу свое отражение, я закрываю глаза. Первые несколько секунд, которые я борюсь с собой, кажутся длинными, почти бесконечными. Я сильно зажмуриваюсь, так, что болят глазные яблоки, стиснутые оболочкой век. А ногти на руках впиваются в ладонь, оставляя красные следы на ней, которые еще долго не проходят.

В последнее время я смотрю на себя в зеркало все реже. Это происходит максимум один раз в день, и те пять минут, что я стою перед своим отражением, я старательно жмурюсь, боясь увидеть новую себя.

Иногда, когда я осмеливаюсь выйти на улицу, закрыв лицо платком или натянув огромные солнцезащитные очки, я везде вижу их. Молодых, не очень молодых, совсем уже сморщенных от старости женщин, которые сидят на лавочке в сквере или спешат по своим делам, заглядывая на свое отражение в маленьком зеркальце или экране своего смартфона, подкрашивающих губы или припудривающихся.

Мне кажется, что этих женщин миллионы, они везде преследуют меня, но они не боятся смотреть на свое отражение, стараясь сделать себя более красивыми.

А что могу сделать я, чтобы стать красивой? Только закрыть свое лицо, через которое проходит огромный шрам. Клеймо, которое теперь будет вечно напоминать мне о моих ошибках и о том, что будущее мое – это ежедневные пятиминутные стояния перед зеркалом и ощущением ужаса от того, что я увижу в нем, если открою глаза.

Трех зеркал в моем доме уже нет, они вдребезги разбиты и безжалостно выкинуты на помойку. Они предали меня, они показали мне то, во что я до сих пор не могу поверить. Я – уродина, которая останется такой до конца своей паршивой жизни! Я – мусор, никому не нужное пугало, которое терпело и любило, ждало и надеялось, а теперь осталось навсегда со своим лицом, и его уже не переделать никогда.

Я часто вспоминаю, как мы с подружкой выбегали из школы, радовались концу уроков, а потом долго торчали в холле, где были вывешены большие зеркала, красили губы украденной маминой помадой, строили рожицы и хвалили друг друга за то, какие же мы красивые.

Мама потом ругала меня за эти задержки после уроков, когда она ждала меня возле входа, а я с подружкой по полчаса кривлялась перед зеркалом, не понимая, что это и были самые ценные минуты моей жизни, когда со мной была моя красота.

А еще в нашей школе была девочка Света. Она сторонилась всех нас, она была одинокой, но такой заметной в нашей школе. И только теперь я понимаю, что именно стало причиной того, что я могла всю перемену смотреть на Свету, не сводя с нее глаз и забыв про то, что мы договорились с подругами сходить в столовую.

Света была такой обычной, такой серой и простой, но такой необыкновенной. Она улыбалась сама себе, она разговаривала сама с собой, она словно жила в параллельном мире, таком прекрасном, но невидимом всем остальным.

Над ней посмеивались и даже пытались издеваться. Ее обзывали, кидали в нее куски хлеба в столовой, а один мальчишка однажды кинул жвачку в ее волосы, и она долго стояла возле окрашенной в синюю краску стены и старательно распутывала свои длинные каштановые волосы, кончиками пальцев вынимая из них слипшуюся и уже засохшую жвачку.

Она не плакала, она уверенными движениями освобождала свою богатую шевелюру из оков мерзкой резинки, но в Свете было столько хладнокровия и уверенности в том, что у нее все получится, что я всю перемену простояла напротив нее и, словно загипнотизированная, посмотрела на девочку, мимо которой все проходили, не обращая на нее никакого внимания.

Света жила в соседнем доме, я много раз видела ее входящей и выходящей из подъезда, но она никогда не гуляла с нами во дворе. Света жила с бабушкой, а ее родители, насколько мне известно, жили отдельно. Я видела ее маму всего дважды, но тот, первый раз, я запомню навсегда. Я забежала в гастроном, чтобы купить продукты по маминому списку, я очень торопилась, поэтому не смотрела по сторонам, сгребая в корзинку все, что было написано на тетрадном листочке.

И тут я увидела Свету, которая стояла рядом с высокой светловолосой женщиной в платке. Она держала женщину за руки и заглядывала ей в лицо с такой любовью и заботой, что у меня на секунду остановилось сердце.

Оно будто упало куда-то вниз живота, а потом, снова начав громко биться, начало подниматься вверх, на то место, где оно и должно быть. Я медленно приближалась к этой парочке, делая вид, что я рассматриваю продукты на витрине и прислушивалась к голосам Светы и той женщины.

– Мамочка, может, ты хочешь мороженого? – участливо спросила Света у женщины и только тогда до меня дошло, что это ее мать.

Женщина, плечи которой были опущены, почему-то отворачивала свое лицо и все время поправляла платок. Мне показалось странным то, что в почти тридцатиградусную жару эта женщина почему-то стоит в плаще и платке, старательно натягивая на голову серую ткань.

– Нет, я не хочу, – каким-то нечеловеческим, словно мертвым голосом, ответила мама Свете.

– Мамочка, а, может, ты хочешь шоколад? Или мармелад? Сладкое улучшает настроение!

– Нет, я не хочу, – снова этот холодный ответ на такой искренний и заботливый вопрос.

Я случайно оказалась рядом с ними, взяла в руку бутылку молока, но она была мокрой и с грохотом полетела на пол, вдребезги разбившись, упав на кафельный пол.

Я испуганно посмотрела на Свету и ее мать, которая обернулась на звук разбившегося стекла. Я онемела. На меня смотрела женщина, у которой не было одного глаза, а вместо него зияла темная дыра, а через все лицо тянулся ярко-красный шрам, нелепо зашитый нитками.

Мне на секунду показалось, что передо мной кукла из фильма ужасов, и я громко закричала, а потом попыталась бежать. Я подскользнулась на пролитом молоке и упала на колени, а кусочек стекла вошел в мою кожу.

Когда я подняла глаза, рядом со Светой уже никого не было, из моей ноги текла кровь, а девочка смотрела на меня пристальным взглядом, а на ее лице была написана ненависть ко мне, от которой всю меня прожгло сильней, чем от боли, которая разрывала мою ногу.

До сих пор у меня на голени остается след от того пореза, и я иногда притрагиваюсь к нему, вспоминая тот день и тот ужас, который я испытала, увидев мать Светы. Я все рассказала своей маме, и мама не стала меня ругать за разбитое в магазине молоко и за порез, который она туго обмотала бинтом.

– Мама, что случилось с этой женщиной? – спросила я, а она рассказала мне о том, что ее муж, приревновав свою супругу, исполосовал ее лицо ножом, лишив глаза и сделав уродиной на всю жизнь.

Перед моими глазами снова всплыла картина, на которой я видела женщину с синеватым лицом и черной дырой в месте, где должен был находиться глаз. Я содрогнулась от мысли о том, как эта женщина живет теперь, когда она знает, что останется такой на всю жизнь.

Во второй раз я увидела ее уже с черной повязкой на лице, а шрам не был таким ярко-красным, он посветлел, но все равно выделялся на ее бледном лице.

Мать Светы шла вдоль дома, едва перебирая ногами и держась за стены. Она была в стельку пьяна, а через месяц после этого случая я узнала о том, что она перерезала себе вены. Так Света осталась с бабушкой, а я осталась с уверенностью в том, что жить с таким шрамом, который так сильно изменил жизнь, нет смысла. Я была уверена, что, если бы оказалась на месте матери Светы, я бы поступила также, потому что не смогла бы каждый раз видеть себя такую в отражении зеркала.

Теперь я именно такая. И я по несколько секунд в день смотрю на себя такую. Потом я иду в ванную, беру острый нож, который уже несколько недель лежит на стиральной машине, подношу его к запястью. А потом вспоминаю Свету, которая так сильно любила свою мать несмотря на то, что она стала уродиной, пьяницей и овощем, не способным на чувства даже к собственной дочери.

Я вспоминаю глаза Светы, я вспоминаю, как уверена в себе она была и с каким бесстрашием и любовью она смотрела на свою мать, у которой на лице была дыра. И тогда нож падает на пол с грохотом, все время норовя воткнуться мне в ногу.

Я не могу сделать этого, я не могу лишить себя жизни. Потому что есть еще надежда, что рядом когда-нибудь будут люди, которые также будут смотреть на меня, как Света смотрела на свою маму в тот день, когда я уронила ту злосчастную бутылку.

Я не смогу лишить себя жизни, и не потому что я – слабая, а потому что я – другая.

Эскорт

После того отпуска жизнь пошла своим чередом. Работа-дом – снова работа, если не брать во внимание специфику моей второй работы. А специфика была, причем весьма пикантная. Но это, признаться, меня только радовало. Куда-то пропала вся стеснительность, а также желание интересоваться чужим мнением. Из бумажной рутины на работе вырвал телефонный звонок.

– Эльза, – я улыбнулась, услышав это имя, – У тебя сегодня в 20.30 и в 22.00.

– Хорошо, – машинально кивнула, словно собеседница могла видеть меня, разговаривая по обычному телефону.

Дурацкая женская привычка сопровождать разговор по телефону мимикой и жестами, но она все-таки есть.

Эльза… Звучит красиво. Мне определенно нравилось мой новый сценический псевдоним. Это имя развязывало мне руки, словно Марина и Эльза – это два разных человека, никак не связанные друг с другом. И пусть такая двойственность уже попахивала психическим расстройством, я все равно кайфовала от своей теперешней жизни. Как никогда кайфовала.

Когда я первый раз подошла к дверям агентства «Грин Лайт», то всерьез думала, что им нужен кадровый работник.

А что? Многие такие заведения работают практически легально и официально, даже с предоставлением социального пакета. Именно поэтому у меня даже мысли не возникало, что предложат работу в несколько ином амплуа, нежели перебирание бумажек.

К слову, социальный пакет тут был, правда в урезанном варианте. Отпуск тебе тут не оплатят, а вот больничный лист вполне, если это травма, так сказать, на производстве. Сейчас это смешно вспоминать, особенно лицо Булата – хозяина агентства.

Мужчина, во внешности которого явно просматривались азиатские корни, был еще тем затейником. Он всеми силами души любил свое детище, все время повторяя, что тут не простой бордель, а элитное агентство, и просто перепихнуться – это на сюда.

Я, признаться, не видела разницы между первым и вторым, но после расписанных привилегий в виде оклада, в размере восьмидесяти процентов от того, что платит клиент, а также в целях повышения самооценки, все-таки согласилась.

Тогда мне и в голову не приходило, с чего Булат Тахирович взял, что беспорядочный секс за деньги повысит самооценку взрослой женщины, но в результате он оказался прав.

Тем не менее решиться на первого клиента было не просто, мне не давали покоя комплексы по поводу внешности и прошлого сексуального опыта с Вадимом. Но оказалось, что личные предпочтения в постели моего нового работодателя определяли политику заведения.

Булата не особо интересовала внешность женщин, зрению он не доверял. Все что для него было важно, это гладкость кожи, голос, темперамент. Как частенько любил повторять мужчина: «Женщина должна быть приятная на ощупь, остальное несущественные детали…»

Остаток рабочего дня на моем основном рабочем месте прошел совсем не плохо, особенно учитывая, что теперь при виде Сергея Петровича, мне было сложно удержаться от улыбки. Перед глазами всплывали картины нашей близости позапрошлой ночью.

Мальчик меня не узнал, и его нервировали мои улыбки и сдержанные смешки. Ну что ж теперь? Это новая я, которая сдерживать себя не намерена. Хотя гардероб все же сменила, дополнив его брючными костюмами – иногда приходилось ехать в агентство прямо с этой работы, а прыгать по маршруткам в юбке было не с руки. Агентство предлагало вызывать такси, но привлекать внимание к своей персоне не хотелось совсем.

Вечером я приехала в «Грин Лайт», на сегодня было немного заказов, на меня всего два.

Признаться, этого было достаточно, чтобы не вымотаться в конец. Штат был большой, хозяин следил, чтобы на одну девочку приходилось не более двух клиентов за ночь. Иначе как он говорил, секс превратиться в рутину и работу, и от этого будет страдать качество.

Возрастной состав был обширен, но Булат всех называл девочками, это ужасно смешило меня. Ну какая из меня девочка в мои сорок с хвостиком? Или из Алевтины в ее пятьдесят? И вообще, она до сколько тут работать собралась? На пенсионный фонд надежды нет совсем. Хотя сложно представить ее тут лет в семьдесят, но на все есть любители.

– Привет, Эльза, – широко улыбнулась девушка на ресепшене, своими именами тут было не принято представляться.

Кивнув в ответ, я направляясь в свою гримерку. Уж к чьей внешности Булат относился строго так, это к внешности администраторов. Если в сексе предпочтения у всех разные, то к облику и представительности организации одинаковы.

Точеные фигуры, длинные волосы, уложенные непременно каскадом локонов, элегантный неброский макияж и строгие классические костюмы – все это было строго регламентировано. А как иначе – элитность заведения должна ощущаться с порога.

В гримерке было тесновато, она соседствовала с комнатой для приема гостей. Небольшая комната с огромным зеркалом и бельевым шкафом. На столе лежали две карточки с данными клиентов. Не паспортными, конечно, но более интимными.

Там были расписаны их предпочтения в сексе, а также абсолютные табу. Ко мне же в основном записывали клиентов, которые также. как и Булат, любили “на ощупь”.

Все интимные встречи проходили в полутьме. Также клиентам завязывали глаза у входа в апартаменты, а дальше только контакт с кожей, голос и чувства. Для любителей же близости в более классическом варианте, я надевала маску в стиле Венецианского карнавала, чтобы скрыть шрам и оставить интригу. Часто клиенты просили снять ее, но я отказывала.

Это часть образа и часть игры, за которую они платят. Некоторые даже пытались ее просто сорвать, у одного даже получилось. Но Булат Тахирович содрал с него такой штраф, что если бы мне платили эти деньги за то, чтобы посмотреть на лицо то была бы безумно рада. Хотя, как ему удалось содрать штраф в таком деликатном заведении – не ясно.

Сегодня снова новый клиент… Дыхание перехватывает, как в первый раз, а сердце проваливается куда-то в район пяток. Я уставилась в карточку, судорожно изучая информацию. Мужчина за сорок, просит называть Андрэ (какая банальщина, четыре из десяти просят обращаться Андрэ, Серж, Алекс и прочее, а еще пять – господин, повелитель и прочая лагуна, и лишь один из десяти говорит: «пофиг»).

Дверь в комнату открылась и вошел мужчина. На вид ему и сорока не дашь – высокий, подкаченный, сразу видно, что следит за телом.

– Добрый вечер, Андрэ, – я поднялась с кровати и медленно подошла к нему.

Мужчина внимательно смотрел на мою грудь. Сегодня на мне была темно-вишневая маска из приятного бархата, украшенная стразами. Она скрывала почти все лицо, оставляя свободными только губы, на которых сейчас была такая же темно-вишневая помада. Грудь же поддерживал корсаж цвета спелой вишни, чуть отличного от маски оттенка.

Чашечки едва прикрывали грудь так, что соски с крупными темными ареолами возвышались над тонким кружевом. Больше из одежды на мне ничего не было. В карточке не было пожеланий по поводу чулок и каблуков, а сама я их люто ненавидела.

– Добрый вечер, Эльза, – чуть нахально с вызовом сказал мужчина, атласная рубашка цвета ночного неба на нем колыхнулась при глубоком вдохе.

– Вы готовы начать, Андрэ? – как можно больше мурлыкающих ноток в голосе.

– Валяй, – это слово почему-то резануло слух, да так сильно, что я отдернула занесенную было руку.

Так, Марина, спокойно продолжаем.

Подхожу совсем вплотную так, чтобы мое дыхание обожгло его шею. Нежно касаюсь ее губами, он вздрагивает, словно ожидал другого. Неужели думал, что куличики лепить будем? Нет, дорогой Андрэ, тут другая песочница.

Постепенно спускаюсь губами по бронзовой коже вниз, к вороту рубашки. Поцелуй – пальцы ловко расстегивают пуговицу. Кто же ты в жизни? Начальник? Офисный работник?

Поцелуй чуть ниже, и следующая пуговица расстегнута. Он дышит тяжело, словно пытается себя удержать от чего-то. А зачем? Разве ты не платил за вседозволенность?

Поцелуй – еще пуговица. Развожу полы рубашки немного в сторону, обнажая его соски. Они уже затвердели. Что же у тебя тогда в штанах? Провожу пальцем по правому сосочку и слышу глубокий вдох мужчины. Еще две пуговицы расстегнуты, а мои губы ложатся на его сосок.

Сдавленный стон срывается с губ клиента, когда расправившись с рубашкой, и отбросив ее в сторону, начинаю активно посасывать и дразнить его языком. Считается, что соски и у мужчин менее чувствительны, чем у женщин, поэтому их обделяют, по-моему незаслуженно.

Я самозабвенно покрывала поцелуями грудь мужчины, играла языком с его сосками, то втягивая их, то легонько покусывала. Помню, что в карточке он указал, что следов остаться не должно. Женатик решил расслабиться отдельно от супруги? Вот же негодяй, ответила про себя, чуть сильнее стискивая зубы.

Руки, тем временем блуждали по спине, животу, опускались на ягодицы. Я гладила его гладкую кожу, ощущая литые мышцы под ней, стискивала ягодицы, притягивая мужчину ближе. Еще ближе, чем можно представить, чтобы ощущался жар моего тела и горячее дыхание на его коже. Чтобы у меня была возможность самой млеть от волн возбуждения, исходящих от клиента.

Он стоял каменным изваянием, лишь изредка мелко подрагивая. Да, дорогой, сосредоточься на ощущениях. Отбрось свои мысли, сейчас мы только здесь и только вдвоем. Никого вокруг… Никого…

– Чувствуй, Андрэ, – отрываюсь на секунду, при этом с силой сжимая попку, – Чувствуй. Есть только ты и я. Вокруг никого, – шепчу ему в самое ухо почти скороговоркой, – Словно на необитаемом острове. Ты единственный мужчина, а я единственная женщина, и впереди вся жизнь.

Мужчина неожиданно отмер, с рыком схватил меня за подбородок и заглянул в глаза. Так глубоко, в самую мою женскую суть. В его собственных плескалось желание пополам с безумием. Непередаваемый коктейль, от которого подкашивались ноги. Хотелось прямо сейчас повиснуть на нем, ощущая всю его силу до конца.

Признаться, никогда такого не видела. От него настолько сильно веяло желанием, что казалось, что меня вот-вот снесет этой волной. У меня начали подкашиваться ноги, причем реально, а не фигурально, и предательски заныло внизу живота.

Он придержал меня рукой, не давая упасть на колени. Мой организм взбесился на старости лет и хотел секса не меньше, чем вот такие озабоченные самцы в поисках приключений. А конкретно с этим, может даже больше.

Мне отчаянно хотелось попробовать его любовь на вкус. Он довольно оскалился, заметил мое участившееся дыхание, коснулся уха и нежно провел пальцами по краю ушной раковины.

По моей коже побежали мурашки, казалось даже, что приподнялись даже микроскопические волоски на коже. Спокойно, ощущая власть над своей собственностью, купленной на час. Потом соскользнул на шею, игриво дотронулся ложбинки между ключиц. Легко пробежался вверх по шее, потом вдоль скулы, а затем резко сдавил шею ладонью.

У меня от неожиданности перехватило дыхание больше чем от самого давления. И этот безумный взгляд прямо внутрь меня в самую сущность. Да я готова уже кончить от одного его взгляда. Наверное этим и отличаются элитные шлюхи «Грин Лайт» для них это не просто работа и источник заработка, для них… хмыкнула про себя, для нас это такой же кайф как для клиента.

Именно про это говорил все время хозяин агентства. Удовольствие гораздо больше, если оно обоюдное. Секс не должен быть рутиной, он должен быть только в удовольствие.

Я пропустила пару ударов сердца, ощущая сильные пальцы на своей шее, а потом набралась смелости и коснулась ремня брюк. Мужчина медленно, как будто с сожалением убрал пальцы, позволяя дышать свободно. У меня чуть не вырвался вздох разочарования, его прикосновений стало резко не хватать, словно в комнате сразу похолодало на несколько градусов.

Андрэ перехватил мою ладонь, чтобы опустить ниже. Я ощутила внушительный бугор, страшно даже представить каких размеров зверь притаился за плотной костюмной тканью.

Мои губы начали покрывать его грудь и живот торопливыми поцелуями, словно я боялась не успеть попробовать на вкус этот десерт за оплаченный им час.

Да, мне определенно хотелось чувствовать это желание, которое волнами исходило от мощного, накаченного мужского тела. Чем ниже спускались мои губы, тем сильнее разгорался пожар, причем не только под его кожей.

Низ живота все сильнее тянуло, выдавая мое страстное желание ощутить на себе силу его плотской любви. Это не просто перепихнуться и не физкультура для здоровья, это элитные эскорт услуги, где все по-настоящему, причем с обеих сторон.

Я торопливо, дрожащими от возбуждения пальцами расстегивала пряжку дорого кожаного ремня, затем схватилась за язычок молнии. Тут пришлось повозиться, молнии заедали с одинаковой частотой как на одежде из подземного перехода, так и на брендовых шмотках. Мужчина зарычал и рывком сам освободился от строптивого предмета гардероба.

– На кровать, – прохрипел он, мотнув головой, указывая направление к выше озвученному предмету мебели, – Живо.

Подгонять меня не нужно было, хотя взгляд на его вздыбленную плоть я бросила. Про себя отметила внушительные размеры при чем как в длину, так и в ширину.

Попытка грациозно опуститься на постель не увенчалась успехом. Как только я чуть наклонилась, выставив попку, мужчина с рыком подмял меня под себя.

Его руки нагло шарили по моему телу, отыскивая самые чувствительные участки моей кожи. Хотя под его сильными пальцами кожа горела от каждого прикосновения, заставляя меня стонать и прижиматься сильнее к нему ягодицами. Там было так горячо, что казалось вот-вот останутся ожоги.

Он мял мои груди, теребил соски, а я в ответ терлась об его плоть, все сильнее упирающуюся в мой анус. Э, нет друг, так не договаривались, за такую фантазию ты не платил. Хотя… меня сковало неожиданное осознанием, конкретно с ним, я бы попробовала все. Настолько фантастическая энергетика была у этого мужчины.

Мне все же удалось извернуться и заглянуть в эти безумные глаза. Да, эта адская смесь сводила с ума. Хотелось почувствовать всю мощь и силу. Целую его живот, медленно спускаясь ниже к паху, где уже подрагивает в нетерпении напряженный член. Андрэ зарывается пальцами в мои волосы, прижимая сильнее.

– Он ждет, – храпит мужчина.

Я понятливо спускаюсь еще ниже, нежно поглаживая рукой ствол, потом провожу пальцем по мошонке. Его член внушительных размеров, чуть загнутый в право и абсолютно гладкий. Никаких выступающих вен или бугристостей. Легкое касание языком, а потом протяжный выдох, обжигающий кожу. А затем осторожно подуть по влажной дорожке. Это обостряет чувства до предела, и он снова прижимает меня к кровати не в силах больше сдерживаться.

– Тише, – прижимаю указательный палец к его губам, – Тише, Андрэ, – игриво грожу пальчиком, – Не торопись.

Легонько надавливаю на мускулистые плечи, чтобы он лег на спину. Мужчина секунду колеблется, в нем слишком сильно бушуют эмоции. Я его понимаю, но тем слаще десерт, чем дольше его приходится ждать.

Надавливаю чуть сильнее, после чего он с ухмылкой подчиняется. Я же уже уверенно сажусь сверху и начинаю свою любимую игру. Я целую, легонько кусаю, заставляя его кожу пылать огнем от прикосновений таких желанных и таких мучительных…

Дойти до логического конца, лизнуть, истекающую смазкой головку, а потом резко вернуться к соскам. Потом потереться своими сосками о его, в то время как губы жадно целуют шею. Но он уже хочет большего. Немного трусь промежностью от его стояк, заставляя мужчину в эмоциональном порыве качнуть бедрами вверх.

– Нет, мой хороший, нет, – шепчу в самое ухо, – Еще совсем рано.

В ответ он резко перекатился, подминая меня под себя, с силой сжал мою грудь правой рукой. Я застонала, выгибаясь навстречу его силе. Неожиданно захотелось побыть бревнышком в руках этого мужчины, просто растворяясь в его ласках, пусть сильных и немного грубых, но таких будоражащих тело и разум.

Он провел указательным пальцем по моей нижней губе, в ответ мой язык быстро коснулся его. Мужчина хмыкнул и протолкнул палец в мой ротик. Я послушно начала его посасывать, словно это был его член. В его глазах видно колебание.

Что думаешь, какого это, ощутить такие ласки на своем дружке? Но клиент тем временем, все же определился со своими желаниями и предпочтениями. Обхватил свой член рукой и направил в мою промежность.

Я раскрыла было рот, чтобы напомнить, что без презерватива на десять тысяч дороже. Но мужчина тут же просунул мне уже два пальца в рот, доходчиво давая понять, что слов от меня не требуется. Что ж, я понятливая девочка. Ха….девочка, а это обращение уже въелось на подкорку.