Текст книги "Планета исчезающих слов"

Автор книги: Лика Керенская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

сестрёнка милая, жена.

Невеста на высоком троне,

Волшебница в цветном лесу,

Моё таинственное счастье,

Что то страшит меня, то греет,

То ожиданием томит.

Я твой. Скажи, – Умри, – умру.

Скажи, – Приди, – навек останусь.

Но буду вечно изумлён

Подарку царственному Неба.

С первых его слов Сой невольно улыбнулась. А когда он закончил, тихо сказала

– Приди.

Потом замерла в нерешительности. А потом засмеялась, сбежала вниз, протянула ему руки. Первым делом он снял с неё ожерелье и передал кому-то из своих друзей. И только после этого вздохнул свободно. А потом они обнялись и сначала долго стояли, не желая разняться, а потом снова раздался смех и какая-то весёлая лёгкая болтовня, детская и безбашенная. Между ними сразу возникли отношения такой дружественности, какая бывает у одноклассников или ребят из одной компании, у которых есть свои особенные словечки, только им понятные.

Прислушавшись, я вдруг осознал значение этой переброски как будто ничего не значащими шутками, в сущности пинг-понга на краю пропасти. Вот сделаешь подачу – и твой шарик улетит в бездну и может никогда к тебе не вернётся. Свечение ещё держалось, у них ещё было время, и они рисковали и рисковали, посылая друг другу всё новые и новые мячики слов: отобьёт – не отобьёт, орёл или решка? То, что между ними сейчас происходило, походило на сверку часов, на обмен тайными кодами. И с каждым ответным пасом в пространство врывался такой всплеск радости узнавания, что эта радость охватила всех.

Иногда их смех стихал, и они задавали друг другу разные важные вопросы. Я стоял близко и слышал, но не считаю себя в праве их передавать, это очень личное. Они старались отвечать друг другу с предельной честностью и такой серьёзностью, как будто от каждого ответа зависит их жизнь и судьба. Некоторые вгоняли Сой в краску, и у неё смешно розовели уши.

«Единственно своей, единственно родной…» вдруг вспомнил я строчку из стиха Рона, и мне стало его жалко. То, что для него было мечтой, для этих двоих стало просто жизнью.

Родители с детьми старались протиснуться вперёд и, показывая им на стоящую впереди пару, старательно, хорошо проговаривая, произносили: любовь, радость, счастье.

– А ведь этим образом любви и счастья сейчас кодируется весь народ, – заметил Пат.

– По-моему, очень неплохой код. Я вот сам с удовольствием закодировался.

– Смотри, смотри! – Пат так толкнул меня в бок, что я улетел в сторону – спасительный утяжелитель всё ещё лежал в лесу.

Собрался рассердиться, но, когда увидел, куда смотреть, расхохотался.

Господин Корнуэл, на которого явно живительным образом подействовали волны любви и радости, лихо перекинул через плечо свою гирлянду и, пожирая глазами курносую рыжую толстушку, строил ей потешные рожицы. Толстушка краснела и хихикала.

– Сой обзавидуется, такой красавчик))

– Да, поспешила она его отшить)))

И в этот миг погасло свечение. Народ ахнул.

Три ярких, белых луча выхватили из тьмы фигуры и лица всех соперников. Корнуэл для приличия сделал печальное выражение лица. Он почти не изменился. Сой и Лариус оказались сидящими на земле. Она гладила его голову, лежащую на её коленях, и повторяла на разные лады: любовь, любовь, муж, любимый… Любовь лежала перед ней, очевидная и несомненная. Она могла сколько угодно произносить это невероятное слово, которое растекалось волнами по головам слушающих, входило в их сердца, объединяло всех.

Лариус, казавшийся бездыханным, с лицом, бессмысленным, как маска, постепенно оживал. На лице появилась сначала неуверенная, а потом блаженно-счастливая улыбка. Всё, что он отдал, не потерялось. Оно было заключено теперь в этой маленькой, склонившейся над ним фигурке. И она была его!

В сторону третьего луча многие старались не смотреть. Рон сидел и раскачивался как болванчик.

– А почему на Рона не подействовало?

– Не на него одного, – мрачно заметил Пат, кивая на неподвижно стоящего парня в двух метрах от нас.

На его лице выделялись скулы, обтянутые синеватой кожей. И холодные, смотрящие поверх голов глаза. Рот был сжат в небрежно-презрительную гримасу.

– Думаю, что он из фанатов Рона. А природа бесчувственности проста. Ты можешь воспринимать энергию и значения только тех понятий, для которых в твоей душе есть, чем на них отзываться. Это так же, как с Корнуэлем, только страшнее.

– То есть, если Рона возбуждают игры со смертью, он искал это в Сой. Думал, что она такая же?

– Да. Только эти не играют, у них всё по-настоящему.

Тем временем, к Рону подошли барышни из поклонниц, но он посмотрел на них такими пустыми и страшными глазами, что они с визгом убежали. Друзей, способных его спасти, у него не было, а всегда сопровождавшая толпа завистников прятала глаза друг от друга, скрывая тайную радость, которая была слишком очевидна. Все так и разошлись, а вчерашний кумир остался сидеть на пустом холме. Его взгляд привлекла светящаяся вещица. Он сцапал её и стал с ней играть. Нитка порвалась, бусины рассыпались. Умер он не страшно, во сне. Улёгся прямо там, на холме, случайно раздавив одну из бусин. Утром его нашли и похоронили. В его могилу положили и все рассыпавшиеся бусины.

Но это ещё не всё.

На следующий день Сой и Лариуса нашли убитыми. А ещё через день обнаружили и убийцу. Того самого скуластого парня из фанатов Рона. Он не отпирался и даже ничуть не изменил презрительного выражения лица. На вопросительный взгляд судьи коротко бросил, – Месть. После того, как это слово слетело с его тонких губ, он на секунду вскинул голову, но поглядел вокруг и губы снова искривились презрительно.

– Что это значит, Пат?

Я очень внимательно отслеживал все проявления действия закона. В моём представлении парень должен был чувствовать полную растерянность, потеряв знание о мотиве своего поступка. А он почти не изменился.

– Это значит, что парень дьявольски умён. Бросил людям кость для простачков – логичный и понятный мотив. А настоящий скрыл. Думаю, что он включал и месть, так что он вроде и не соврал. Но настоящий глубже. И я, кажется, понял, в чём дело. Только давай не сейчас, а то пропустим важное.

Мне ничего не оставалось, как согласиться.

– Его сразу казнили на площади, – закончил свою речь Старик, – даже не послали на опасные работы. Больше такие состязания не проводились.

Глава 6. Война в эпоху Героев

Старик сделал паузу, а мы, как будто только очнувшиеся от глубокого сна, оглядывались вокруг. Я оказался на приличном расстоянии от того места, где стоял раньше. Значит, мой прыжок в лесу был реальным, хотя по моим ощущениям произошёл в другом пространстве. Не знаю, как Пат меня нашёл и оказался рядом.

Но об этом я забыл его спросить, потому что вдруг увидел и осознал, что весь совместно пережитый через рассказ старика опыт, никуда не исчез. Что вокруг меня стояли вдруг ставшие родными люди. Мы вместе пережили высочайший взлёт и большую трагедию, и теперь это всё это стало нашей общей жизнью. Впрочем, оказалось, что это не единственный рассказ о любви и о битве поэтов, который нам предстояло услышать.

Старик, собравшись с силами, продолжил:

«Время останавливалось ещё во время войн. Да, тогда даже бывали войны. История не помнит, чтобы в какой-то войне было больше одного сражения. Выглядело оно так. Два самых сильных поэта от каждого из воюющих народов выходили на единоборство. Слова того воина, на чьей стороне была правда, получали дополнительную силу. Но если даже самый правый воин был неискусен, у талантливого агрессора появлялся шанс на победу. За спиной у каждого воина-предводителя стояла армия из солдат группы поддержки. Солдаты выкрикивали разные поражающие слова – реальные обвинения или просто ругательства, и тоже играли свою роль в битве.

Воины-предводители были людьми предельно самоотверженными. По окончании сражения погибали оба. Один, сражённый смертельным искусством соперника, другой сам падал на меч. Это было единственным знанием, которое он оставлял себе. Воины выкладывались настолько полно, что к концу последнего как бы сейчас сказали раунда, когда время вспоминало про свой ход, победивший был пуст настолько, что походил на обезумевшего ребёнка.

Проигравший битву народ предавался грусти, а победивший торжеству, смешанному с печалью. Проводы героя обставлялись пышно, а победное застолье сливалось с поминальной тризной.

Но в тот год всё было не так. В год высочайшего взлёта, с которого началось Великое Уныние, продолжающееся до сих пор».

Мы снова провалились в транс, и слова старика обратились в осязаемую реальность.

«Когда окончилась многолетняя битва между Севером и Югом, в которой без малейших сомнений победил Юг, предводитель южан, высокий человек с лицом пророка, повернулся к зажатому между камней мечу, и глаза его были как пустые глазницы. Он уже сделал шаг, когда между ним и мечом встала женщина и слово в слово повторила ему все те огненные слова, которым он поразил сердца северян. В этих словах был не только гнев, отлитый в безукоризненно смертельную форму. В них была и великая боль за свой народ и вообще людей, и призыв к покаянию, и жажда справедливости, и жгучая горечь от мысли о том, что из-за чьей-то ненасытной жадности ему предстоит умереть.

Она ничего не пропустила. Она готовилась к этому дню. Собрала всё, что известно о законе, все самые мелкие подробности. Обнаружила, что есть лазейка, которой никто давно не пользуется. Что если ты отдаёшь чужой опыт, твой остаётся с тобой. Но для этого надо было овладеть особой техникой – слушать, не впуская чужой опыт в глубину своего сознания, не делая своим. Потом она училась запоминать длинные тексты. Заучивала с листа целые трактаты. Была готова к тому, что учить с листа труднее, чем с голоса, особенно любимого. Чтобы вместить в сознание книжные оболочки слов, нужно огромное умственное напряжение. И ещё большее, чтобы их удержать, чтобы они не рассыпались сухой сморщенной кожурой и не разлетелись как от ветра. У неё получилось!

По мере того, как она говорила, его глаза наполнялись жизнью. Он выпрямился и расправил плечи. Народ заворожённо смотрел на обоих. Они стали такой парой, каких ещё не бывало на той планете. Они ничего не боялись терять. Он пел ей песни о любви, а она одним взглядом

возвращала ему потерянный опыт. Она шептала ему ласковые слова, а он касался рукой её лица – и память о всех ласках мира возрождалась в её сознании.

Им пытались подражать. Развернулось целое движение «За свободу самовыражения». Недолго оно продержалось. Довольно скоро рискнувшие обнаружили, что в парах один из отдающих постепенно начинает невосполнимо пустеть. Даже в тех, что, считались гармоничными, вскоре

поселялся страх, и кто-то один начинал закрываться. Неосознанно, незаметно даже для себя. Потом страх накрыл всех. Собственно, с этого и началась Эра Уныния, наша эра».

Мы вышли из транса и грустно слушали окончание его речи.

«Жизнь наша в целом неплохая, мирная. Вы знаете, что воинов сменили дипломаты, больше похожие на бухгалтеров. Домохозяйки готовят еду, мастеровые что-то производят, рождаются дети, которые очень быстро учатся молчать. Только во всём сквозит страх и тоска, точит всех, особенно талантливых. Сейчас даже музыка перестала спасать. Её как будто стали бояться. Она острее заставляет чувствовать неполноту и несвободу.

У нас начались кожные, нервные и сердечные болезни. Некоторые сходят с ума. Пока не понятно, к чему это приведёт, но вы наверняка знаете, что стали появляться странные дети, которые вроде бы читают мысли. Их боятся. Но есть люди, которые считают их предвестниками нового мира. Я уже стар. И не увижу, что из этого выйдет. Но надеюсь на лучшее.

Благодарю, что приняли мои слова. Теперь я буду продолжать жить в вашей памяти».

Свечение стало медленно гаснуть, и старика поспешно увели в дом. На лицах людей появились слёзы. Мы переглянулись и свернули в лесок, чтобы обсудить услышанное и увиденное. Хотя говорить не хотелось. Очень трудно было переключиться, выйти из пространства огромного и величественного – реальности, поднявшейся до высот мифа, в мир собственных мыслей и чувств.

Но реакция Патера была необычной. Он, конечно, был взволнован, но, помимо этого, имел странно-смущённый вид. Похоже, что в его сознании возродились какие-то воспоминания и невольно захватили его внимание.

– У нас совсем мало времени, но я попрошу тебя немного пройтись. Можно отставить утяжелители здесь для скорости.

– Докуда нам надо дойти?

– До той стороны холма.

– Ого! Обычным шагом мы до вечера будем идти.

Мы нашли приметное дерево, прикрыли пластины большими чёрными листьями и огромными прыжками устремились вперёд. Когда Пат подал знак, остановились и, осторожно подойдя к краю леса и прячась за деревьями, выглянули.

За лесом был пологий спуск, хорошо утоптанная дорога, несколько деревянных домиков, а за полосой огородов виднелся настоящий городок, куда очень хотелось пойти, но Пат запретил.

– Мне надо увидеть одного человека. – сказал он, пряча волнение. – Только увидеть. Люди уже возвращаются домой.

Скрывать эмоции Пат не умел совершенно. А я удивлялся тому, что даже не мог представить, что наш крепыш-командир может быть в кого-то влюблён. И что может быть даже такое, что кто-то влюбится в него. Это было невероятно.

– Куда смотреть? – спросил я

– Вот на этот дом.

– Ты там бывал?

– Да. Однажды. Смотри!

Мы увидели, как из-за поворота дороги вышли двое: молодая симпатичная женщина и полноватый мужчина лет 50-ти. Шли они чинно, под руку, но иногда она устало прижималась щекой к его плечу. Пат смотрел, не отрывая глаз. Смотрел так, как будто сама жизнь шла сейчас по направлению к дому и, как только скроется за дверью, так для него и закончится.

Господин отворил дверь и пропустил женщину вперёд. Пату это понравилось, он даже немного успокоился. И когда они оба скрылись в доме, помедлил секунду и, резко повернувшись, сказал

– Надеюсь, что он добр к ней.

Весь путь назад он молчал, и я не решился беспокоить его вопросами.

Глава 7. Астероид

Если отбросить все переживания, то надо признать, что мы мало приблизились к разрешению загадки, ради которой рисковали собственным мозгом. Из важного мы узнали то, что закон не природное явление. Это следовало из того, что он был не всегда. Решили, что надо обязательно познакомиться с читающими мысли. Оставалось их найти.

– Если они действительно читают мысли, то должны выйти к нам сами, – предположил я.

– У нас нет времени ждать.

Последние два дня Патер тревожно наблюдал за мной, всё чаще заменяющем слова жестами. Донимал меня проверками по тесту, но я пока ещё помнил всё – просто появлялись новые привычки. Самым тревожным было то, что лёгкие изменения появились в речи нашего второго пилота. И его трансформация шла быстрее. Поначалу это казалось совершенно необъяснимым, пока меня не озарила догадка. Источник закона находится вовне – на околопланетной орбите.

Мы связались с Янусом и не успели слова сказать, как он протянул в своей обычно-расслабленной манере, – «Я кажется понял откуда идёт сигнал. Это пока не объект, но область на орбите». Видимая расслабленность Змея всегда была обманчива. А тут и без того было понятно, что надо срочно возвращаться на корабль и тщательно обследовать даже самый незначительный мусор, вращающийся вокруг планеты. К тому же Янус, несмотря на строго соблюдаемый режим отдыха, здорово устал. Спокойно спать, плывя в космической бездне и вверив все наши жизни приборам, не получалось даже у него. Я помню наше общее изумление, которое было трудно скрыть, когда он вернулся.

– Что? – спросил Змей, спускаясь с трапа и слегка покачиваясь, – Я как-то особенно похорошел? Что вы так уставились?

– Ты оочень красивый! – прогудел Пат и добавил, – Ты стал, как бы это сказать, интенсивнее.

– Зеленее что ль?

– Нну да, пожалуй. Тебе это конечно к лицу, но давай мы отложим вылет на пару часов, я не перенесу такой красоты, мне надо привыкнуть. А ты пока поспи. И потом, если честно, мне совсем не хочется остаться без второго пилота.

– Так я и знал, что ты только о себе беспокоишься.

– А как же! – Пат расплылся в довольной улыбке и засуетился, устраивая Змею лежбище.

Но долго спать ему не дал. Вскоре и лежбище, и сама планета отдалились примерно на 200 километров, а мы втроём уже вращались на её орбите, внимательно вглядываясь в иллюминаторы и прощупывая радарами все встречающиеся объекты.

Ян кивнул на небольшой астероид или то, что им казалось, и мы буквально прилипли к нему, сравняв скорости вращения. Несмотря на небольшие по космическим меркам размеры, на него можно было высадиться. Приборы не фиксировали никакого особенного поля. Датчики радаров не выходили из привычного диапазона показаний: много железа, имеется платина, золото, несколько редких металлов. Но что-то было не так. Легчайшие задержки отражённых сигналов. Их можно было вообще не заметить, тем более, что в них не было постоянства. Волна не меняла рисунка, но то взлёты, то падения едва заметно замедлялись, а потом снова выравнивались. Как если бы кто-то начинал говорить, немного растягивая слова, почти незаметно для уха.

Мы выбросили гарпун с тросом. Зацепиться удалось только на третий раз, зато прочно. Поверхность была очень твёрдой и покрыта зёрнами металла. Наш гарпун не пробил её, а попал в углубление, застряв в его выступающих краях. Мы с Яном начали осторожно спускаться. Дополнительная трудность заключалась в том, что астероид вращался. Но Патер, сменивший вконец измученного Змея, демонстрировал чудеса пилотирования. Корабль казался спутником астероида. А его совместное с ним вращение естественным, как будто корабль был частью небесного тела, соединённым с ним невидимым стержнем. Гибкий трос не колебался и не менял угла наклона. Если бы кто-то мог наблюдать со стороны, решил бы, что трос и есть тот самый стержень, а корабль припаян к нему как увеличенная модель товара номер 1 из сувенирной лавки нашей Космостанции. Такие сувениры почему-то дарили всем мальчишкам, у меня дома тоже есть – корабль на металлической спице, торчащей их бесформенного куска железа. Весь этот сумбур ассоциаций вертелся у меня в голове, когда мы коснулись поверхности астероида.

Теперь надо было медленно, закрепляясь на каждом шагу как при вертикальном восхождении на гору, обследовать метр за метром. Гравитация на астероиде настолько слабая, что без фиксации можно улететь в открытый космос. Мы, конечно, были связаны с кораблём пуповинами фалов, но незапланированные полёты на них таят слишком много неожиданностей.

Мы продвигались, вглядываясь в обломки породы под ногами, но не замечали ничего выдающегося. И вдруг… Первым встрепенулся Янус. Это было невероятно! Посреди небольшой ровной площадки, усыпанной мелкими камнями и металлическими зёрнами, очень просто и как-то буднично располагался люк. Был он почти чёрным, под цвет местного металла, но не блестящим, как капли, а благородно-матовым и каким-то очень чистым, как ухоженная дорогая вещь. Посередине располагалась плоская ручка, связанная с винтом, которым люк и закрывался. Оставалось повернуть. Я попытался мысленно вспомнить какие-нибудь молитвы.

Долгое время ручка не поддавалась. Сколько мы ни пытались, она стояла неподвижно, как намертво слитая с люком. Тогда мы вспомнили «Первое правило астронавтов» из свода нашего шутника-инструктора – «Если чего-то невозможно достичь силой, надо включить мозг». Золотое правило, не раз выручало)) Мы стали внимательно исследовать поверхность люка и обнаружили малюсенький выступ на его ровном крае. Такого рода включатели я видел на картинках древних фотоаппаратов. Лёгкое нажатие – и выступ повернулся как защёлка. Включился механизм, и ручка сама начала медленно вращаться, открывая люк. Если его создатели хотели спрятать механизм, то их погубил перфекционизм. Надо было весь край сделать неровным. Или они были уверены, что люк никто не найдёт? В самом деле – кому придёт в голову спускаться на астероид на окраине галактики? Да ещё в то время, когда сюда никто не летал. Но как тут появились люди? Ладно, лишние вопросы потом.

Как бы то ни было, но мы стояли у открытого люка. Оставалось войти.

Змей легко просочился вовнутрь, а я уже буквально протискивался. Хорошо, что с нами не было Патера. Его пришлось бы заталкивать. На кого, интересно, рассчитан этот вход?

Мы оказались в темноте, хотя это конечно было ожидаемо. Только собрались включить фонари, как раздался голос робота.

– Приветствую господин. Приветствую господин. Напоминаю. Закрыть люк. Не включать свет и ничего не трогать. Можно снять скафандры, подача кислорода будет обеспечена. Вас приветствует Астероид 4Н86Р, добро пожаловать на станцию. Начинается проверка безопасности.

Я потянул за ручку люка и, стоило ему прикрыть выходное отверстие, как притягивающий её винт начал автоматически вращаться.

– Маринованные огурцы, – задумчиво прошелестел Ян. Его в принципе нельзя было вывести из созерцательно-задумчивого состояния.

– Если вы голодны, на станции есть запас пищевых концентратов, – сообщил робот.

– Спасибо, дружище. Мы обойдёмся.

Робот, судя по всему, не очень привык к такой манере общения, но держался молодцом. Сделав совсем короткую паузу, он продолжил:

– Ваши имена и звания.

– Пилот Ян и штурман Чен, – ответил я, решив говорить правду, но давать как можно меньше информации, – А к Вам как обращаться?

– Сейчас вопросы задаю я, – бодро отчеканил робот предусмотренную на случай нарушения регламента фразу. Но потом к моему удивлению добавил:

– Яркон6, 6-ой дежурный станции. Есть ли у вас с собой оружие?

– Две маленькие лазерные пушки, обязательная часть экипировки.

– Отстегните, положите на пол и сделайте три шага вперёд.

Было понятно, что хитрить бесполезно, и мы выполнили команду. Я ожидал, что сейчас раздастся треск, и наши пушки раздавит какой-нибудь пресс, но, судя по звуку, механическая рука смела их в какой-то контейнер.

– Не волнуйтесь, вы получите ваше оружие при выходе.

И на том спасибо. Я обратил внимание на то, что гравитация тут искусственно усилена, мы спокойно стояли на ногах. Рассчитана на людей, или подстраивается под пришедшего?

– Низший уровень доступа, – объявил Яркон6, – Где ваш командир?

– Остался на корабле.

– Вы получили инструкции? У вас есть связь?

– Да, самые полные. Связь есть.

Мы переглянулись с Яном. Было понятно, что робот принял нас за хозяев или их посланников. Но как они должны себя вести? Он что-то ещё проверил, а потом проговорил:

– Приступайте к работе. Требуется обновление системы.

– Можно включить свет?

– Если включите свет, ничего не увидите.

В следующий миг пространство наполнилось мягко светящимися объектами с цифрами, знаками и индикаторами разных цветов. Оказалось, что стены того отсека, в котором мы стояли, были целиком заполнены панелями приборов.

– Можем мы задавать вопросы?

– Можете.

– Можем мы пройти вовнутрь станции?

– Можете пройти в следующий отсек.

Мы аккуратно двинулись вперёд и оказались в довольно просторном помещении с несколькими светящимися дверями, которые были закрыты. Света, однако, было совсем мало, а середина зала и вовсе скрывалась в темноте. Я спросил

– Весь астероид – это станция?

– Да, это станция.

– Это искусственный астероид?

– Нет, астероид настоящий.

Я вспомнил, что мода на станции в виде астероидов была в позапрошлом веке, но потом от них отказались. Затратно, громоздко, много технических сложностей. Но тогда делали искусственные, а тут было что-то другое.

– Кто хозяин станции? – спросил я в лоб.

– Недостаточный уровень доступа.

Ян коснулся меня рукой, но я и сам уже понял, что надо заходить осторожно.

– 6-ый дежурный, ты сменил 5-го?

– Я сменил 5-го дежурного.

– Тебя сменит 7-ой дежурный?

– 7-ой дежурный не прилетел.

– Когда он должен был прилететь?

– 12 лет назад.

Я присвистнул.

– Ты работаешь на 12 лет больше заданного?

– Да. У меня большой запас прочности.

– А 5-го дежурного ты сменил вовремя?

– Нет, на 7 лет позже, чем было положено по инструкции.

– Другие дежурные тоже прилетали с опозданием?

– Нет данных.

– Как ты менял дежурного?

– Проверил оборудование и свою связь со станцией.

– Всё было хорошо?

Робот помолчал.

– Тогда было хорошо. Требуется обновление. Вы должны сделать обновление.

– Хорошо, хорошо – сделаем. Момент передачи станции от одного дежурного другому опасен?

– Если оба дежурных исправны, это не опасно.

– Чем опасна задержка дежурного на станции дольше, чем положено по инструкции

– Непредсказуемо.

– Ты считаешь, что станция работает нормально?

– Станция и приборы работают по инструкции. Я работаю по инструкции.

– Может случиться так, что ты начнёшь ошибаться?

– Я не должен ошибаться, это очень опасно.

– В чём заключается твоя работа на станции?

– Я слежу за приборами и передаю информацию.

– Какого рода информацию?

– Положенную по инструкции

– Ты следишь за Объектом 3056N?

– Приборы следят за Объектом.

Мы начинали ходить по кругу.

– Веди себя как инструкция, – шепнул мне Ян.

Совет был отличным, я даже стал говорить раздельно, немного подражая роботу.

– Что должны делать люди на Объекте?

– Они должны работать и ни о чём не думать.

Мы переглянулись, ошарашенно.

– А что они делают?

– Они делают много лишнего. Они мало работают. Я всё делаю по инструкции.

– Ты воздействуешь на них?

– Приборы воздействуют, но не всегда получается. Это не по инструкции. Но я работаю по инструкции.

– Ты молодец, не переживай. Что мешает приборам?

– Люди мешают. Они собираются вместе, они блокируют сигнал. Это не по инструкции.

– Как приборы воздействуют?

– Недостаточный уровень доступа.

Я аж вспотел от напряжения, придумывая вопросы, чтобы расколоть этого механического партизана

– Что должны делать люди?

– Они должны собирать растения. Они мало работают. Они много говорят. Инструкция плохо работает. Я работаю по инструкции.

– Не волнуйся, ты молодец. Ты работаешь по инструкции.

– Да, я работаю хорошо.

– Как ты борешься с тем, что они много говорят?

– Я только посылаю отчёты и слежу за приборами.

– Что делают приборы?

– Недостаточный уровень доступа.

– Какие данные ты посылаешь?

Робот затараторил, зачитывая список наполовину закодированных наименований, но что-то можно было разобрать. Часто появлялось слово «код». Поначалу я просто пропускал его мимо, считая обозначением дальнейшей последовательности знаков. Но зачем объяснять кому-то, что код – это код? Программисты не любят утяжелять язык избыточными понятиями. И тут до меня что-то стало доходить. «Код» – достаточно ёмкий термин. Мог означать слово, понятие или обозначение. Значит… Они передавали данные о словах! Количество слов, какие слова, за какое время… Что с ними происходило?

– Приборы стирают память? – спросил я в лоб.

– Нет, всю память стирать запрещено, люди не смогут работать, есть и размножаться.

– Приборы стирают слова!

– Недостаточный уровень доступа.

– Как долго ты сможешь работать?

– Ещё 50 лет. Но могут накопиться ошибки. Пора обновить систему. Вы должны обновить систему.

– Мы обязательно её обновим, даже не сомневайся. Что будет, если станция взорвётся?

– Программа станет вечной и неуправляемой. Это нежелательно.

Ледяной холодок появился у меня между лопаток.

– Как она сохранится? – ошарашенно спросил я.

– Недостаточно доступа.

Эх, надо зайти с какой-то другой стороны, а я уже выдыхался. И тут помог Ян.

– Копии программы работают по инструкции?

– Копии заблокированы.

Я решил проверить одну догадку и пошёл вабанк

– Взрыв – это снятие блокировки. Да? Нет?

Робот замолчал, но после паузы признался

– Снятие блокировки – сильный взрыв, очень сильный взрыв.

– Все носители копий в сохранности? – вкрадчиво поинтересовался Ян

– Да.

– Все 10 000?

– Да.

– Все 100 000?

– Да.

– Весь миллион?

– Да.

– 10 миллионов?

– Нет данных.

– Умница.

– Неизвестная команда.

– Учи. Это значит, что ты работаешь хорошо.

– Принято. Я работаю хорошо.

– А чтобы было совсем хорошо – где находятся копии? Это чипы?

– Недостаточно доступа.

– А так хорошо начиналось.

И вдруг мы услышали фразу:

– Станция – это главное. Станция – это центр.

– Ну вот можешь же!

– Изменение уровня доступа.

Мы снова переглянулись, а я прошептал,

– Видимо, мы догадались и перешли на уровень выше.

– Ну давай, детка. Включение и выключения всех программ производится только через станцию?

– Через две станции.

Пот уже тёк с меня ручьём.

– Это ещё что?

– Как работает команда выключения программ?

– Нет данных. Тут нет пункта выключения программ.

– Она находится на Объекте?

– Недостаточно доступа.

– Люди на Объекте об этом знают?

– Нет, люди не знают.

– Где находится выключатель программ?

– Нет данных.

– С какой планеты эти люди?

– Недостаточно доступа.

– Кто создатель этой станции?

– Недостаточно доступа.

– Что будет, если я включу фонарь?

– Ты ничего не увидишь.

Я посмотрел на Яна, тот кивнул, мы включили оба фонаря и тупо уставились на здоровенный камень посреди каменной пещеры. Там действительно ничего не было. Ян присвистнул

– Чистая работа!

– Не то слово.

– Мы пошли, Яркон6. Приятно было познакомиться. Ты нам очень помог.

Мы выключили фонари. Свет на панелях загорелся только в отсеке возле люка. Пришлось идти сразу туда. Открылся контейнер, в котором лежали наши пушки, нежно подсвеченные голубым.

– Надевайте скафандры, сейчас откроется люк.

– Спасибо, дружище. Ты хорошо работаешь. По инструкции.

– Счастливого пути, – вдруг пожелал робот. Улыбки получились у нас кривые. Надеюсь, что он не видит.

Мы вытянули свои тела из узкого люка. Ян легко, как выплыл, а я слегка застрял и получилось резковато. Чуть не улетел, не рассчитав перепада гравитации. Уже оторвался от поверхности, когда меня схватил успевший закрепиться Ян. Сидел, вцепившись в наскоро забитый крюк одной рукой. Другая рука была вытянута, а на ней болтался я, и душа моя тоже болталась где-то в районе горла и готова была выскочить. Наглого и бесчувственного Змея это ничуть не волновало, он с интересом меня рассматривал.

– В весе потерял, а ничуть не похудел, – заметил он задумчиво.

– Поставь меня на место!

– С каким местом на этом прекрасном плато ты так сроднился, что считаешь его своим?

– Перестань издеваться! – и тут у меня вырвалось совсем детское, – Я Пату скажу!

Аргумент подействовал. Ян притянул меня к поверхности, ловко повернул и поставил на ноги. Я зло всадил в поверхность крюк.

– Нашёл время дурачиться

– Ты был как шарик, понимаешь?

С этим трудно было спорить, как и вникать в логику Змея.

– Скажи лучше, что ты обо всём этом думаешь? – Я ещё не отошёл от обиды, но времени на разборки не было.

– Надо срочно возвращаться на планету и искать этот проклятый выключатель.