Текст книги "Ли Бо (В переводе В М Алексеева)"

Автор книги: Ли Бо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Взор – в цветы, сесть в ладью, где вино?

о. Чистые воды, покойна простая луна.

Луна светла, белая цапля летит.

Он слушает девушку, рвущую лины,

Как всю дорогу ночью домой поет.

п. Пламя печей озаряет и небо, и землю;

Красные звезды рассеяны в алом дыму.

Юноша скромный светлою лунною ночью

Песню поет, оживляя холодные реки.

р. Белые волосы – в три тысячи сажен:

Это кручина кажется длинной такой!

Мне не постичь: в зеркале этом светлом,

Где мог достать иней осенний я?

с. В Осенней Заводи старик из сельской хаты

Наловит рыбы, среди вод уснет.

Жена с детьми пустила белых кур

И вяжет свой невод напротив густых

бамбуков.

т. Холм Персиков – один лишь шаг земли...

Там четко-четко слышны речь и голос.

Безмолвно с горным я монахом здесь

прощаюсь.

Склоняю голову; привет вам – в белых тучах!

Примечания

Ван Чжао Цзюнь

Ван Цян, или по прозванию (Ван) Чжао Цзюнь, красавица, взятая в гарем императора династии Хань (48-32 г. до начала нашей эры), будучи сначала незаметной и неизвестной, сыграла потом большую роль. Предание гласит следующее.

В императорских, так называемых, "дальних покоях" скопилось столько гаремных женщин, что повелитель не мог найти времени для их обхода. Тогда он велел придворным рисовальщикам изобразить портрет каждой из них и, судя по портретам, призывал к себе ту или другую. Одалиски, поняв секрет, старались подкупить мастера с тем, чтобы он изобразил их более красивыми, чем они на самом деле были. Но Ван Чжао Цзюнъ, гордясь своею красотой, не пожелала унижаться до подкупа и мастеру не дала ничего. Тот изобразил ее за это уродом, а император, взглянув на портрет, не удостоил ее приглашения.

В 33 году до начала нашей эры, хуннуский хан захотел породниться с императорским (Ханьским) домом культурной страны, которую сам притеснял, продолжая дело своих предков. Тогда для него, как для варвара, выбрали, судя по портретам придворных живописцев, самую уродливую из гаремных затворниц. Таковою оказалась Ван Чжао Цзюнь.

Перед тем как отправиться к месту своего назначения, она явилась откланяться своему повелителю. И вот тогда разыгралась драма. Красота ее ослепила и императора, и всех придворных с такой силой, что они тряслись от невиданного зрелища.

Император, который уже неоднократно нарушал свое слово, данное варвару-союзнику, был в отчаянии, но поделать ничего не мог. Разобрав в чем дело, он тут же приказал четвертовать и разбросать по кускам придворных мастеров, конфисковав все их имущество. Но было уже поздно – и Ван поехала к хуннускому хану.

Судьба несчастной девушки тронула современников, и они сложили в ее честь песнь, вызвавшую впоследствии много подражаний, в том числе и стихотворение Ли Бо.

"В десяти последних словах, – говорит один критик, – Ли Бо исчерпал все то, о чем до него говорило множество поэтов в стихотворениях, посвященных этой теме".

Другой критик думает, что, – как это часто бывает, – здесь Ли Бо, под покровом древней темы, касается современных ему событий.

Встретились

"Красная пыль" – поэтический образ нарядной светской суеты и мишуры.

"В высь руки", занятые плетью, – приветствие, заключающееся в подъеме обеих рук вверх, до груди и выше.

Оценивая стихотворение, критик пишет: "Всего только один вопрос, но дух твой идет и мысль растет".

"В пятисловных оборванных строфах (т. е. четверостишиях),– пишет другой критик, – к высшей категории надо отнести, конечно, те, что мелодией своей наиболее близки к древнему стиховному укладу; но найти в них суть можно лишь подлинностью своего чувства. А этим-то Ли Бо и владеет!"

Тоска на яшмовом крыльце

Тоска, описываемая в этом стихотворении, есть тоска гаремной дамы, лишившейся царского фавора или же никогда его не имевшей. Тема старая, которой Ли Бо здесь подражает, сохраняя словесную ткань.

"Яшмовый (мраморный) помост" – крыльцо в гинекее императорского дворца.

"Белые росы" – поэтическое обозначение инея. Эти "белые росы" накинулись на мой тонкий чулок и овладели им.

Оценивая это стихотворение, один критик говорит, что эти двадцать слов, живо описывающих настроение женщины, которая томится в тоске, и расположенных так, что первые стихи дают понять, что ей и уходить не хочется, и на месте не стоится, а вторые – что ей и не сидится, и не лежится; – что эти два десятка слов стоят двух тысяч.

Другой критик указывает на то, что, кроме заглавия, ничто здесь не называет той тоски, о которой речь, но она таится где-то позади слов. Известный писатель и критик Чжу Си (XII в.) сказал, что Ли Бо – "само совершенство в стихе". Он, очевидно, имел в виду именно эти его особенности.

Сянъянские песни

а. Сянъянскими эти песни называются потому, что составлены около 450 г. нашей эры сянъянским губернатором, суйским князем Данем. Ли Бо здесь пишет на те же темы.

"Белой меди копыта" – название одной из сянъянских мелодий, основанной, как говорит предание, на песне мальчиков, потрясенных скачкой воюющих всадников в побежденном городе. Мелодия была положена на музыку и к ней был прилажен танец.

"Цзян" – река Хань.

б. Здесь речь идет о Шань Цзяне (Шань Цзилуне), герое сянъянских преданий. Он был местным правителем и облюбовал себе прудок в саду, который по историческим воспоминаниям назвал Гаоянским. Туда ему подавали вино, которым он быстро упивался, и в бесчувственном состоянии требовал, чтобы его все-таки посадили на коня, хотя вид был при этом у него неописуемо смешной. Молодежь сложила про него песнь, вариант которой дан в стихах Ли Бо.

в. "Гора Янь" – к востоку от Сянъяна подходит к самой реке Хань.

"Памятник", о котором здесь речь, поставлен местному правителю Ян Ху после его смерти в 278 г. нашей эры. Он оставил по себе столь светлую память, что надпись на плите, воздвигнутой в его честь, исторгала у читавших слезы, так что один из позднейших почитателей Яна назвал эту плиту "памятником, от которого роняются слезы". Надпись заросла мхами, люди забыли великого человека.

Комментаторы и критики отмечают, что в этой строфе "настроение поэта идет порывом и в глубь веков, и в современность", и что "в этих кратких словах мысль выражена вся до дна".

"Нам, – пишет другой, – оставлены памятники былого, и мы сами можем идти их обозревать, но такой глубины чувства, как при чтении этих стихов, у нас не создастся никогда".

г. Прудок, о котором шла речь во второй строфе, принадлежал семье Си. В нем водились искусно выкормленные породы рыб. Вокруг, со всею китайскою заботливостью, был разведен чудесный сад. Немудрено, что пьяница-эстет облюбовал это место.

Последние стихи означают, вероятно, желание Ли Бо уподобиться хоть на время Шань Цзяню, в смысле стиля его жизни, столь излюбленного самим поэтом.

Чистые, ровные мелодии

"Чистые, ровные" и падающие мелодии – так назывались в древнем Китае мелодии по доминирующему тону их и музыкальному стилю: высокому или низкому. В глубокой древности они были предназначены для воспевания супружеских радостей.

Обстоятельства, при которых эти строфы были набросаны Ли Бо и которые необходимо иметь в виду, чтобы понять все стихотворение, а равно и условия, при которых возможна их приблизительная переводная передача, таковы:

Император Сюань Цзун (713-756 г. нашей эры), наслаждаясь великолепным расцветом государственной политики, золотым веком поэзии и прочих искусств и потонув в наслаждениях, начинал пресыщаться, искать нового, необыкновенного. И вот, случайно, в гареме одного из своих же сыновей он усмотрел красавицу, пленившую его до безумия, и совершил дикий поступок – взял девицу к себе. Она стала теперь его любимой наложницей. Свет померк в его очах, глядевших только на нее; на ней все сосредоточилось... Император перестал обращать внимание на глухой ропот народа против временщика – брата царицы, и гроза разразилась неслыханным мятежом.

Картина настоящих строф такова. Ли Бо только что произведен в высшую ученую степень академика литературы и на радостях упился вином до полной потери чувств. А во дворце в эту светлую лунную ночь происходило торжество пересадки необыкновенных тюльпанов, которыми все были увлечены, к дворцовой беседке, названной по дереву, из которого она была сделана, "беседкой топи ароматов". Цветы только что пышно распустились. Император прибыл к беседке со свитой. За ним несли царицу.

Император приказал выбрать из основанной им же придворной школы певцов, музыкантов и актеров, наиболее талантливых людей для прославления этой чудной ночи. Отобрали шестнадцать человек, во главе с Ли Гуйняньем, первым певцом своего времени. И вот, этот певец, ударив в кастаньеты, выступил вперед и приготовился петь, но император его остановил.

"Нет, – сказал он, – раз мы здесь любуемся знаменитыми цветами, да еще перед нами царица, – старых песен нам не надо!"

С этими словами, он велел певцу держать перед ним бумагу, на которой был золотой узор, и набросал новому академику приказ сейчас же явиться во дворец, представив новый парафраз древних любовных мелодий, в виде трех отдельных строф одной и той же темы.

Ли Бо, получив приказ, ничего не понял: он был слишком пьян. Его облили водой, вытерли, дали в руки кисть, и стихи были моментально набросаны, а Ли Гуйнянь их спел.

Пока он их пел, царица – или, как ее велено было называть, "Великая Настоящая Фея" – наливала и пила виноградное вино, улыбаясь лестным словам стиха. Император не утерпел, и сам, велев подать флейту, стал подыгрывать мелодии. Под конец строфы он замедлял темп, чтобы доставить царице удовольствие.

С этих пор государь стал еще более отличать Ли Бо среди всех прочих академиков.

Таким образом, Ли Бо имеет задачу прославить красоту царицы среди фантастически прекрасной и великолепной обстановки. Он пользуется удобствами своего языка, не уточняющего форм слова, и потому переводчик на другой язык, этих удобств не имеющий, вынужден ставить непрошенные точки над i, да еще, к тому же, снабдить, в конце концов, перевод парафразом, окончательно точным и понятным.

Парафраз первой строфы (О государе, влюбленном в царицу, тогда еще всего лишь гаремную затворницу князя Шоу Вана):

– Вы, государь, смотрели на облако, и оно представлялось вам ее платьем... Глядя на цветок тюльпана, вы думали: вот ее лицо!

Как весенний ветерок куртины, коснетесь вы ее своею милостью – и она сочно расцветет, как тюльпан в благодатной росе.

Если – думалось вам – такую красавицу не увидеть мне на горе Яшм; если она не сама царица фей Си Ван My, то уж, наверное, ее надо искать у Террас Изумрудов, где живет фея И Фэй, воспетая древним Цюй Юанем. Она – лучшая, самая царственная не только среди людей, но и среди фей.

б. "Гора У" – местопребывание феи, явившейся во сне древнему удельному князю, случайно там заночевавшему. Она сказала ему, что будет его ждать, являясь днем тучей, а ночью дождем. Поэт Сун Юй написал по этому случаю бессмертную оду.

"Летящая Ласточка" – прозвание фаворитки, а впоследствии – императрицы ханьского императора Чэн Ди (32-6 до начала нашей эры), который полюбил ее за выдающиеся качества танцовщицы и из частного дома перевел ее в пышный дворец. Критики много рассуждают о том, насколько уместно было приводить здесь это сравнение, но ясно, что Ли Бо не имел намерения иронизировать.

Парафраз второй строфы: Царица – это сочная прелесть ветви тюльпана, на которой росная благодать сосредоточила свой аромат. Напрасно фея горы У смотрит на это соединение тучи и дождя; и напрасно разрывает от горя свою душу: здесь слишком очевидное счастье! Кого же, позвольте спросить, может напомнить наша царица из былых красавиц? – Разве царицу Ласточку, да и то тогда, когда она была во всеоружии своих чар, подчеркнутых новыми нарядами!

в. "Крушащая царство" красота женщины была воспета придворным поэтом II в. до начала нашей эры в следующих строках:

На севере живет красавица,

Выделяясь из всех, оставаясь одна.

Раз взглянет – сокрушит человеку город,

Два взглянет – свергнет человеку царство!

Император, прослушав это, вздохнул и сказал:

"Ну, в хорошие-то времена (как наши) разве может такая появиться?"

Тогда выяснилось, что поэт пел о своей сестре. Император приблизил ее к себе и в любовном умопомрачении был близок к катастрофе.

Парафраз третьей строфы: Знаменитый своею красотой цветок и красавица, могущая своими чарами разрушить царство, как бы рады друг другу, и на них почивают с улыбкой взгляды восхищенного государя. Государь был, как весенний ветер, недоволен, что цветок не раскрывается. Но вот он наконец раскрылся; досада настойчивого ветерка рассеялась, и в беседке, сделанной из ценного дерева ("Топь благовоний"), стоит чаровница, любующаяся цветами, и сама вся в любовном взгляде очей государя.

На аллее Лояна

Лоян – город на реке Ло, в центральном Китае (ныне – Хэнань Фу) – одна из древних столиц.

Яшма, белая, нежная, с неизъяснимою прелестью колорита и какой-то особо прекрасной эманации, ценится в Китае едва ли не более других драгоценных камней. Она очень часто служит поэтическим сравнением с лицом и душой восхитительного человека.

"Небесный Брод", т. е. звезды, лежащие поперек Млечного Пути. Этим именем государь династии Суй, Ян Ди (606-617), перенеся столицу в Лоян, назвал роскошно построенный плашкоутный мост, соединявший берега реки Ло, и, таким образом, уподобил свою резиденцию небу, а реку Ло – "Небесной Реке", т. е. Млечному Пути. Впоследствии этот мост был укреплен на каменных быках, но в просторечии сохранил свое название "плавучего моста". Рассказывают, что он был укреплен, между прочим, и железными цепями, перекинутыми с берега на берег. Кроме того, по четырем углам его были башни. Его от времени до времени чинили, поддерживали, как историческую достопримечательность.

"Живущих в Лояне", т. е. лоянских дев.

Юноша в пути

"Пять Гор", т. е. древних (ханьских) императорских могил, устроенных в природных холмах, которые являются в данном случае, так сказать, естественными курганами. Эта местность была облюбована богатою знатью, как

место для постройки вилл. "Золотой Рынок" – людное место города Лояна.

"Хуская (иностранка) дева" – известная в свое время привлекательная пятнадцатилетняя гетера Лояна, о которой часто упоминается в поэзии.

Критики указывают на образцовое описание наружности и поведения юноши, находящегося как в весеннем ветре, так и в весенних чувствах.

Конь с белой мордой

Парчовая по зеленому полю попона – историческое воспоминание об украшении знаменитых скакунов, пригнанных с далекого запада победоносными китайскими генералами в подарок государю.

Гаогюйли

Гаогюйли – название народа, обитавшего у границ Кореи. Ли Бо поэтизирует известные ему из исторических описаний особенности этого народа.

Думы в тихую ночь

Это стихотворение, помещаемое во всех хрестоматиях, как образцовое и характерное для Ли Бо, является, тем не менее, одним из обычных для Ли Бо перепевов старых мелодий. Так, в стихотворении императора династии Вэй Вэнь Ди (220-227 нашей эры) читаем нечто, очень похожее, и даже с тою же рифмой:

– Вниз гляжу: волны чистой воды...

Вверх смотрю: светлой луны сиянье...

Клубом склубилось много горьких дум,

Свитком свились думы о крае родном.

Песнь о купце

Эта песнь имеет своим прототипом песнь, составленную императором У Ди династии Ци (483-494 нашей эры), в воспоминание тех дней, когда он был простолюдином. Монах Бао Юе положил ее на музыку. Ли Бо дал, по обыкновению, нечто совсем новое.

Переправа в Хэнцзян

а. Гавань и переправа, называемая Хэнцзян ("Поперек реки"), на Янцзы-цзяне играла в III в. нашей эры большую историческую роль, как важный стратегический пункт для сражающихся между собой претендентов на престол.

Вагуань гэ – название башни при монастыре того же имени, стоявшей на самом видном месте и пленявшей взоры, так что гребцы приостанавливались, чтобы на нее взглянуть. Она была очень высока, будто бы до 35 сажен.

б. Нючжу, "Воловья мель" – переправный пункт против Хэнцзяна. У этой переправы лежат в воде опасные камни, и, кроме того, река в этом месте крайне беспокойна, так что один поэт сложил о ней следующие стихи:

Вечерний ветер вздымается в тростнике,

А на осеннем цзяне уже рождаются чешуйные латы.

У другого поэта по этому поводу читаем:

Стоит подуть слабому ветру, как тысячам кораблей беда.

Мадан – гора, сильно вдавшаяся в Янцзы и представляющая серьезную угрозу кораблям, тем более, что около нее находятся наиболее опасные пенящиеся водовороты. Суеверные корабельщики построили на горе храм, в котором приносятся жертвы духу горы, покровителю страждущих.

в. Западный Цинь – древнее, и потому литературное обозначение части западного Китая (Шааньси).

г. Небесные врата – горы, сжимающие Янцзы.

д. Здесь, по-видимому, несколько проясняется доселе непонятная причина, вызвавшая описание переправы Хэнцзян. Ли Бо сам был здесь в своих скитаниях по озерам и рекам. Очень возможно, что эта простая сценка, не содержащая никаких признаков поэзии, должна быть понята иносказательно. Комментатор делает догадку, что Ли Бо намекает на бурные теснины придворной жизни, своего рода Сциллу и Харибду, – из которых он только что вырвался на волю. Таким образом, и подводные камни, и грозные водовороты, и весь ужас переправы, хорошо известные литературному миру тогдашнего Китая, создавали весьма смелое и яркое сравнение, которое для всякого иного читателя стало уже, конечно, неживым и лишь вяло восстановляемым в примечаниях.

е. В этой заключительной строфе дело выясняется окончательно. Начальник советует поэту не переходить стремительных и опасных теснин, а уйти домой, как ушел от тягот чиновничьей, официальной жизни знаменитый поэт Тао Цянь (IV-V в. нашей эры), написавший известную с тех пор каждому образованному китайцу поэму в прозе: "Уйду прочь, домой!" Поставив в конце шестой строфы эту всем знакомую и богатую яркими сопоставлениями фразу, Ли Бо окончательно придает всему стихотворению характер притчи, которая особенно энергична в последней строфе, где в мутной луне нетрудно узнать омраченного невероятной страстью своей к фаворитке государя; в тумане – общую растерянность, за которой не видно надвигающейся грозы; в китах – алчных чиновников, вызывающих волны народного гнева, которые идут крушить все, сотрясти даже горные твердыни – само государство и т. д. При этих порядках что-либо делать – безумие. Надо уйти в незаметную жизнь, полную лишь для себя.

Древняя поговорка: если вокруг луны мутные полосы – быть ветру.

– Второй стих – парафраз старой поэмы "Море", написанной высоким одописным стилем в ярких, гиперболических красках и причудливых выражениях. Эта ода входила в "Сборник литературы" Сяо Туна (VI в. нашей эры) и поэтому была всем известна. В этой оде читаем: "А рыбы – так вот кит (цин), лежащий поперек моря, что гора. Двинется – обломит высокие скалы; прижмет огромную волну, съест гигантскую черепаху, проглотит корабль, величиной с дракона. Вдохнет – и волны неподвижны; выдохнет – и сотни рек текут вспять".

"Три горы" – название гор у одной из переправ через Янцзыцзян.

Критики относят эти четверостишия к высшим типам подобных форм творчества, как вызывающие "откатные и перекатные" впечатления, все возвращающуюся и возвращающуюся мысль.

Осенняя заводь

(С пропуском строф, написанных иным размером).

г. "Парчево-горбатая птица", по описаниям древних китайских географов, обладает зеленым и желтым опереньем, выглядит словно опущенная кисть. Она водится как раз в этих местах.

"Горная курочка" обладает чудесным опереньем и целыми днями любуется собой в воде. Затем, у нее иногда глаза застилает туман, и она тонет. Таково ее описание в тех же источниках.

д. Обезьяний вой наводит тоску, ускоряет старость.

ж. Шаньсянь, Чанша – моя родина, мои излюбленные места.

з. О пьяном Шань Цзяне верхом на коне сказано в примечаниях к стихотворению 4, б.

Древний человек Нин Ци (VII в. до начала нашей эры) пас вола и пел:

Южные горы скалисты,

Белые камни сверкают...

В жизни своей не видать царя Яо, Шуню царство

отдавшего.

Шапку свою я обрежу, одежду скрою до колен...

Долгая ночь темна, темна... Скоро ли, скоро ли день?

Удельный князь Хуань услышал из своего экипажа эту песнь и возвеличил Нин Ци, сделав его своим министром. Нин Ци, по его мнению, понимал идею истории, хотя сам князь отнюдь не держался идеалов Яо и Шуня, отдававших престол достойнейшему.

и. Гора Шуи цзюй, "Водяной Постав", причудливой формы.

"Живого чужим", т. е. паразита-плюща.

м. Ложэнь – один из утесов, торчащих из вод Янцзы.

"Птичьи пути" – недоступные людям горные тропы.

"Рыбьи Мосты" – название города.

о. "Простая", т. е. бесцветная, как только что вымытые шелковые нити.

"Лин" – водяной каштан.

Свидания молодых людей с девушками на юге допускались значительно свободнее, чем на пуританском севере, где был в силе ригоризм проповеди Конфуция. Поэтому в старое время на юге обычай разрешал молодым людям принимать участие в собирании водяных каштанов вместе с девушками.

п. По-видимому, здесь дело идет о добывании и выплавке горной руды. Есть и другие мнения, предполагающие, одни – добывание пилюли бессмертия подвижниками, у Осенней Заводи спасающимися, другие – рыбачьи огни. Однако гипербола была бы слишком явна в таком случае и неприятна.

р. "Выражение "Три тысячи сажен", – пишет критик, – у людей, распинающихся за форму и приклеившихся к следам вещей, возбуждает недоумение. На самом же деле это просто поэтическая свободная фантазия, крайняя изобразительность. Читателю не следует, как говорит Мын-цзы (IV в. до начала нашей эры), "из-за буквы портить выражение и из-за выражения – всю мысль". Я уже не говорю, – продолжает критик, – о том, что второй стих дает видеть всю мысль целиком".

Другой критик говорит, что число "три тысячи" надо понимать, как круглое число и принятую традицией гиперболу (напр., как "три тысячи" учеников Конфуция).

Европейской поэтической критике доступно, кажется, более простое объяснение этой гиперболы. Поэт смотрится в заводь, чуть тревожимую зыбью, и лицо его расплывается бесконечными кругами, создавая из бороды клуб белых неизмеримых нитей. Так, но крайней мере, пишущий эти строки понимал это место до прочтения туземной критики; так понимает и посейчас.

Эта строфа воспроизводится во всех учебных изданиях и считается одним из шедевров поэта. "Первый стих, – говорит один из комментаторов, – очень странный и причудливый, а остальные: что ни слово, то очарованием. Это по плечу только мастеру... А с читателями, выискивающими строфы и вытаскивающими со всех сторон по фразе, – разве можно об этих вещах говорить?"

2 СТИХОТВОРЕНИЯ {*}

Осенние думы

У дерева Яньчжи желтые падают листья,

Приду, погляжу – сама поднимусь на башню.

Над морем далеким лазурные тучи прорвались,

От хана-шаньюя осенние краски идут.

Войска кочевые в песчаной границе скопились,

А ханьский посол вернулся из Яшмы-Заставы.

Ушедший в поход, не знаю, когда он вернется,

Напрасно грущу, что цветок орхидеи завянет.

Провожаю друга

Зеленые горы торчат над северной частью,

А белые воды кружат возле восточных стен.

На этой земле мы как только с тобою

простимся,

Пырей-сирота ты – за тысячи верст.

Плывущие тучи – вот твои мысли бродят.

Вечернее солнце – вот тебе друга душа,

Махнешь мне рукою – отсюда сейчас уйдешь ты,

И грустно, протяжно заржет разлученный конь.

{* Воспроизводится по изданию: Позия эпохи Тан. М.: Худ. лит-ра, 1987. Сост., вступ. статья Л. 3. Эйдлина. – Прим. ред.}

Приложение {*}

Перевод В. М. Алексеевым

стихотворений Ли Бо

"Песня Цзы-Е, жены в уделе У"

и "Прохожу по мосту-плотине в Сяпи

и думаю о Чжан Цзы-фане" с парафразом

{* Воспроизводится по изданию: В. М. Алексеев. Китайская литература. М.: Наука, 1978.– Прим. ред.}

Песня Цзы-Е, жены в уделе У

В столице Чанъане месяца ломтик один,

а в тысячах семей вокруг стуки вальков

по белью.

Осенние вихри дуют здесь, не прерываясь.

Все это к Заставе Яшмовой чувство одно.

5 Когда день настанет, чтоб варваров угомонили?

Мой милый закончит тогда свой далекий поход.

Введение. В китайской поэзии классического типа (ши) нет ни намека на страстную любовь, составляющую основную тему всех других поэзии. Но есть, так сказать, строгая любовь мужа к жене и жены к мужу, выражающаяся в тоске по отсутствующему супругу, по временно нарушенной, но крепкой и незыблемой связи.

Автор. Ли Бо (Тай-бо, 701-762) – знаменитейший китайский поэт всех времен, разделяющий славу свою с другом и современником Ду Фу. Дарованиями он отличался с самого раннего детства, нрава был пылкого, порывистого, свободного, не желающего ничем себя стеснять и ни с кем считаться. Десяти лет от роду он уже умел писать стихи и свободно владел литературным стилем. Увидав его стихи, один современный поэт был ими потрясен и воскликнул: "Этот малый – талант Божьей милостью, исключительный, недюжинный, особенный. Пусть еще подучится, и его можно будет сравнить даже с Сыма Сян-жу!" Он подобрал себе компанию таких же, как он, бесшабашных поэтов и назвал ее так: "Шесть бесшабашных людей, собравшихся на Роднике в бамбуках". В это время знаменитый поэт современности Хэ Чжи-чжан, познакомившись с его творчеством, от изумления даже вздохнул: "Ты бессмертный какой-то гений, с небес в наказанье на землю поверженный". Император назначил его в Академию стилистов (Ханьлинь) и очень его чтил.

Во время смуты VIII в. Ли Бо по своему политическому безразличию примкнул к претенденту и подлежал казни, от которой еле спасся. Отдавшись пьяному бродяжничеству, он воспел его в стихах, до сих пор возбуждающих в ком угодно восхищение и изумление. Говорят, что он утонул, норовя в пьяном виде схватить в объятия диск луны, отраженный в волне.

Есть полное собрание стихотворений и прозы Ли Бо в 20 книгах, которые в Китае можно достать в любом книжном магазине, с примечаниями к стихотворениям и различными статьями. В европейской литературе Ли Бо переводился чаще других поэтов на все главные языки (в том числе и на русский), но полного собрания сочинений в переводе доселе не появлялось, и эту очередную задачу можно и должно выполнить. На японском языке Ли Бо издавался очень много раз, и ему посвящена целая большая литература.

Его поэзия обладает необыкновенной силой кисти, непосредственностью вдохновения, безудержным размахом и столь живым укладом условного, старинного языка, что действительно можно от изумления растеряться. Каждая антология заполнена его стихотворениями, однако некоторые антологисты отдают предпочтение более академическому и глубокому, вдумчивому и серьезному Ду Фу.

Заглавие. Цзы-е – слагательница песен в уделе и затем царстве У (III в. н. э.). Ли Бо очень часто (как, впрочем, и другие поэты) любит брать темы из так называемого "кладезя музыки" (юэфу), образованного в II в. н. э. как учреждение – палата для собирания народных песен и для переложения их на музыку. Есть много трактатов об этой "музыкальной палате", из которых некоторые прилежно весь дошедший до нас материал кодифицировали и комментировали. К этому материалу придется в дальнейшем возвращаться очень часто.

Примечания.

(1) Чанъань (Вечный мир) – имя древней столицы вообще и династийной танской в частности. Часто служит поэтам темой пышных описаний.

(2) Китайцы стирали тогда свою одежду без мыла и колотили (как и посейчас) вальком у воды, где ее полоскали. Стук вальков, столь обычный для китайских поселений у воды, наводит мысль о доме и о том, кому надо бы дома стирать белье.

(3) Осенний ветер наводит грустные мысли о муже, которому пора бы вернуться домой, а не студиться на ветру в пустыне.

(4) Яшмовая застава – Юй (мэнь) гуань, в районе Дуньхуана в Западном Китае.

(5) Угомонить, усмирить и т. д. – термины-эвфемизмы, обозначающие покорение западных варваров (хулу – варваров-пленников), которые "бунтуют", "разбойничают" и т. д. на границах Китая.

Парафраз не необходим.

Прохожу по мосту-плотине в Сяпи

и думаю о Чжан Цзы-фане

Тот знаменитый Чжан Цзы-фан: еще не начал

тигр рычать,

а он уж все свое роздал и домом не обзаводился.

У князя в местности Цанхай нашел такого

силача,

чтоб Циня молотом хватил в песчаных дюнах

Боланша.

5 Хоть отомстить ему за Хань как следует

не удалось,

но небо, как и вся земля, потрясены им были

впрямь.

И он укрылся тайно здесь: гулять свободно

стал в Сяпи.

Кто мог бы про него сказать: не храбр, мол,

он и не умен!

Вот я пришел теперь сюда – к тому

мосту-плотине Пи.

10 О прошлом, древнем, весь в мечте:

чту в древних я геройский нрав.

Но что же вижу здесь теперь? Лазурью катится

вода,

а не видать уже нигде почтенный Желтый

Камень тот.

Вздохну глубоко, от души: такой он был,

и он ушел!

Серо и мертвенно кругом: пустынно все,

от Сы до Сюй.

Введение. Китайская поэзия есть поэзия прежде всего ученая – продукт умов, получивших весьма строгое и строго законченное образование, которым создавалось чрезвычайно устойчивое мировоззрение. В этом внутреннем мире ученого-поэта всегда боролись два начала: оптимизм и пессимизм, созидательное и разрушительное, конфуцианское и даосское. Конфуцианский мир поэта гордился конфуцианской культурой и цивилизацией; даосский мир брал ее под сомнение. История учила конфуцианского поэта чтить величавые фигуры древности, создававшие устои общества и боровшиеся со злом.

Даосизм учил о тщете всего мирского, ибо смерть обязательна для всех и слава не нужна герою, превратившемуся в ничто.

Автор – тот же.

Заглавие. Сяпи – Нижняя Плотина (мост, дамба) на реке (в Шаньдуне), образовавшей в свое время озеро. Чжан Л ян (Цзыфан) – один из героев исторического предания, боровшихся в III в. до н. э. с усилением западного удела Цинь, который явно грозил крушением всей создававшейся веками китайской цивилизации (что потом и случилось). Когда его родной удел Хань был уничтожен, он решил отомстить Циньскому князю, истратил все свое состояние на поиски такого силача, который мог бы убить этого деспота, и нашел его; но тот промахнулся и убил в местечке Боланша, где была ставка, не князя, а человека из свиты. Чжан Лян, конечно, скрылся (китайская история этому найму и этому финалу не придает того значения, которое придали бы европейские историки) и прибежал в Сяпи, где "гулял на свободе". Однажды он шел по плотине и повстречал на ней некоего старца. Тот уронил свою туфлю в воду реки и велел Чжану поднять. Чжан повиновался и даже на коленях поднес ему туфлю, ибо старец имел вид необыкновенный. "Тебя можно учить", – сказал тот и назначил свидание на этой же плотине через пять дней. На этом свидании старец вручил Чжану книгу и велел ее изучить. Это было "Военное искусство по Тайгуну", изучив которое, можно было руководить царями и князьями. Следующее свидание было назначено через 13 лет, но уже не с человеком, а его следующим перерождением, "желтым камнем", который Чжан взял себе и стал молитвенно почитать, ибо книга старца действительно определила его карьеру великого стратега своего времени. Все это надо знать для понимания данного стихотворения Ли Бо, который в оригинале своем, конечно, не дал никакого примечания, ибо писал для людей одинаковой с ним ученой начитанности, и только в последующих антологиях каждый стих сопровождается обильными примечаниями, особенно в настоящее время, когда начетническая ученость былых поэтов более не существует.