Текст книги "Дорога солнца и тумана"
Автор книги: Лейла Аттар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
Родел
Глава 1
Несколько секунд, полных блаженства, я лежала, проснувшись, пока не вспомнила. Пока не вспомнила, что Мо уже нет, что я сплю в ее постели, в чужой комнате, в чужой стране, где она провела последние несколько месяцев своей жизни. Но горловое урчание голубей, ритмичный стук мотыги, звяканье металлической калитки – все это напомнило, что это мое первое утро в Амоше.
Я открыла глаза и посмотрела на вращавшиеся лопасти потолочного вентилятора. Мо оставила на нем свой знак. Яркие ленточки порхали разноцветными дорожками, проплывая надо мной. Это было такое живое и болезненное напоминание о ней – о ее неуемной энергии, о ее стремительной жизни, похожей на калейдоскоп, – что меня снова захлестнуло острое сознание утраты. Когда теряешь любимого человека, боль не утихает после его смерти, или после похорон, или после того, как напишешь его имя на надгробном камне. Ты теряешь его вновь и вновь, каждый день, в те моменты, которые застигают тебя врасплох.
Прошел почти месяц после ее отпевания. Я все откладывала и откладывала поездку в Африку, чтобы забрать ее вещи и освободить комнату.
– Не надо тебе ехать, – сказала мама, глядя на меня опухшими от слез глазами. – Там пока еще опасно.
Отец молчал, сгорбив плечи под тяжестью мысли, что тело его дочери так и не было найдено под обломками молла. Мы все были лишены возможности увидеть в последний раз ее лицо.
– Я должна, – ответила я. Мне было невыносимо думать о том, что кто-то чужой начнет рыться в вещах Мо и выбросит их.
Вот так я и приехала, единственный домосед в семье путешественников, в Амошу, в Нима-хаус, куда Мо устроилась на полгода волонтером. Все началось с романтического порыва взойти на гору Килиманджаро с любовью всей ее жизни. Точнее, с любовью всей ее жизни на тот месяц. Где-то на высоте 15 000-17 000 футов он отказался поделиться с ней своей долей туалетной бумаги, и тогда Мо бросила его и спустилась вниз – без туалетной бумаги и без обратного билета на самолет. Родители предложили ей деньги на обратную дорогу, но Мо еще не насытилась Танзанией и уговорила их спонсировать ее, чтобы она могла пожить там какое-то время. Она устроилась на неоплачиваемую работу с детьми в приюте в обмен на дешевое питание, проживание и свободное время, за которое она рассчитывала посмотреть на водопады, фламинго и стада газелей в Серенгети.
– Сделай что-то хорошее, не ленись, – сказала она во время нашего последнего телефонного разговора, после чего подробно рассказала, как громко и шумно спариваются львы. – Через каждые пятнадцать минут, Ро! Теперь понятно, почему Муфаса из мультика «Король Лев»…
– Мо, ты извращенка. Ты что, вот так сидела и смотрела?
– Да-а, черт побери! У нас был там ланч. Тебе надо тоже приехать сюда, Ро. Вот подожди, как увидишь слоновий член…
Она болтала и болтала, а я слушала ее вполуха, не подозревая, что разговариваю с ней в последний раз, не подозревая, что буду спать в ее комнате, глядеть на тот же потолочный вентилятор, на который, возможно, глядела она, когда говорила со мной.
Не считая самого последнего раза, когда она позвонила мне из молла.
Когда я не ответила ей.
Когда она нуждалась во мне больше всего на свете.
Я повернулась на другой бок, пытаясь прогнать терзавшие меня мысли.
Соседняя кровать была аккуратно заправлена. Коринна, соседка Мо по комнате, ушла. Накануне вечером она пустила меня в комнату и обняла.
– Мне так жаль, – сказала она с грустью. – У нее была такая поразительная душа.
Мне было больно слышать, что о моей сестре говорят в прошедшем времени. Больно было просыпаться в ее постели. Я встала и раздвинула занавески. Уже было позже, чем я думала, но я все-таки привыкала к разнице во времени. У меня под ногами был твердый цементный пол, и я сунула ноги в шлепанцы сестры. Они были с кроличьими мордочками, розовыми носами, а их уши хлопали при ходьбе.
Я встала в середине комнаты и огляделась. Возле кровати Мо стоял узкий шкаф, но одежда либо соскочила с плечиков, либо сестра даже не потрудилась ее повесить.
«Пожалуй, потом». Я улыбнулась. Мы были такими разными и все же так любили друг друга, как только могли любить сестры. Разбирая ее вещи, я мысленно слышала ее болтовню.
«Эй, помнишь, как я наполнила блестками воздушный шар и сунула его в твой шкаф? Он лопнул, и вся твоя одежда сверкала несколько дней, словно ты ходила на диско».
Я представляла, что она сидела тут рядом, скрестив ноги. Это помогало мне держаться и не рыдать, когда я разбирала топы, все еще хранившие ее запах. Топы, которые она больше никогда не наденет.
«Не забудь про ящик, Ро. Как хорошо, что это делаешь ты. Можешь себе представить, что мама нашла бы этот дилдо? Я и сама сомневалась, нужен ли он, но это так реально, понимаешь? Ты возьми его себе, сестрица. Нет Муфасы? Значит, нет и проблем…»
Так день и проходил под комментарии Мо, они мелькали у меня в голове, словно бабочки, порхающие с цветка на цветок. Они попрощались со мной, когда солнце повисло над горизонтом.
Уже темнело, когда я выпрямилась и осмотрела комнату. Вещи Мо были упакованы, не считая карты, висевшей на стене, с заметками на стикерах, сделанными ее небрежным, беглым почерком, и ленточек на вентиляторе. Я не могла заставить себя снять их. Кроме того, у меня было три недели до возвращения в Англию. Мне хотелось увидеть места, о которых упоминала Мо, понять притягивавшую ее магию, побывать там, где она ушла из жизни.
Молл «Килимани» все еще оставался зияющей ямой, но гражданское население оказалось там побочной жертвой. Целью вооруженной группы был министр, выступавший в тот день на съезде. Телохранители уводили его в безопасное место, когда в автомобиле взорвалась бомба и убила всех. Взрыв произошел на подземной парковке, и стены молла обрушились. Никто не взял на себя ответственность, а следователи до сих пор рылись в обломках. Это был один из тех трагических и бессмысленных случаев, вроде воронки, которая внезапно образуется и проглатывает твой автомобиль, твой дом, твоих близких. Винить за это некого, и ты несешь с собой боль и гнев и все равно ждешь прозрения, разгадки, хочешь хоть что-то понять, чтобы это помогло тебе жить дальше, потому что случившееся все же наверняка что-то означало.
Я упала на постель и обняла подушку сестры, тоскуя, что меня уже никогда не обнимут ее руки. Вдруг мои пальцы наткнулись на что-то твердое. Я сунула руку в наволочку и достала очечник. В нем лежали запасные очки сестры – с оранжевой оправой «кошачий глаз». У Мо была привычка хранить вещи в подушке. Я удивилась, что не обнаружила очечник прошлой ночью. Впрочем, тогда меня слишком переполняли эмоции.
– Как мне хочется, чтобы ты посмотрела на мир моими глазами, – говорила мне Мо, если я удивлялась и не понимала ритм ее жизни.
И вот я тут, Мо. Я нацепила ее очки и оглядела комнату через диоптрии сестры.
Садилось солнце. Его золотой свет наполнял комнату и падал на стену. Металлические кнопки, державшие карту на стене, сверкали, словно блестки, которыми Мо когда-то осыпала мою одежду.
Я встала и провела пальцами по желтым листочкам на карте. Сняла очки и наклонилась ближе, чтобы прочесть написанное.
14 апреля – Мириаму (Нони)
2 мая – Хузуни (Пендо)
12 июня – Джавекс (Кабула)
17 июля – Джума (Барака)
29 августа – Сумуни (Маймоси)
1 сентября – Фураха (Магеса)
Записки были странными и непонятными. Первые три были вычеркнуты черными чернилами. Они были прилеплены на разных местах карты, одни – ближе к Амоше, другие – дальше.
– Вау. Ты много сделала, – сказала Коринна, когда вошла в комнату и швырнула сумку на свою кровать. – Ты тут так и возилась целый день?
Я оглядела себя. Я до сих пор была в пижаме.
– Ты ела что-нибудь? – спросила она.
Я покачала головой, сообразив, что последняя еда была в самолете.
– Неужели ты сестра Мо? Мы называли ее Горе-Мо, если она была голодная, потому что тогда она ужасно вредничала. – Коринна подтолкнула меня к ванной. – Освежись и пойдем ужинать.
Причесываясь, я глядела на свое отражение. Теплые каштановые волны сами собой разделялись косым пробором и мягко падали на лоб. В моих глазах все еще светилось отчаяние, какое бывает у людей, когда у них неожиданно выхватывают что-то дорогое. Они казались темно-карими, словно зрачки расширились да так и остались такими. Мо выглядела так, когда была чем-то возбуждена, хотя ее глаза всегда были красивыми и выразительными. Они напоминали мне теплую, сырую древесину и золотой песок. Родители назвали нас очень метко. В Мо всегда ощущался карибский жар и прохладный, беззаботный ритм регги. Я была спокойная, как каменистые бухты и древние горы. Я никогда ярко не одевалась и громко не разговаривала. Я чувствовала себя комфортнее на заднем плане. Это было нетрудно, потому что у меня все было средним. Средний рост, средний вес, средняя жизнь.
Я быстро переоделась в удобную футболку с длинными рукавами. Коринна устроила мне беглую экскурсию по Нима-Хаусу. Волонтеры жили отдельно от приюта в скромных комнатах, выходивших на общий двор.
Все уже собрались вокруг длинного стола, стоявшего во дворе.
– Ты должна попробовать вали и махарагве, – сказала Коринна, когда мы подошли к столу. Она положила мне на тарелку рис и что-то похожее на тушеные бобы.
– Не слушай эту девчонку-суахили, – пошутил кто-то. – Она просто где-то прочитала об этом.
– Я стараюсь произвести хорошее впечатление. – Коринна села рядом со мной. – Извини, я забыла тебя представить. Ребята, это Родел, сестра Мо.
Беседа заметно провисла, но потом все заговорили сразу.
– Эй, так жалко.
– Здесь так тихо без нее.
– Просто не верится, что ее не стало.
Все рассказывали про Мо. Все устроились на разные сроки, кто-то – на пару недель, кто-то – как Мо – на полные шесть месяцев. Так собралась маленькая неформальная группа. Коринна приехала из Нигерии. Парень рядом со мной был немцем. Несколько ребят собрались из маленьких городков, расположенных недалеко от Амоши. Не все говорили по-английски или на суахили, но все как-то понимали друг друга. Мое сердце наполнилось благодарностью, когда я слушала их воспоминания о моей сестре: милая, активная, громкая, смелая.
– Она была горячая, блин, – сказал кто-то из парней, а другой пнул его по лодыжке.
Лишь когда мы с Коринной вернулись в нашу комнату, я поняла, как я устала. В дороге я была на пределе нервов. После этого, да еще после эмоциональной встряски прошедшего дня, мне хотелось рухнуть в постель. Но я должна была вычеркнуть из своего списка еще один вопрос.
– Коринна, – сказала я. – Что означают эти записки? – Я показала на карту и на листки.
– О, эти. – Она подошла ко мне и тоже взглянула на карту. – В свободное время Мо работала с детьми, находившимися в зоне риска. Каждый месяц она забирала из тех мест одного ребенка и отвозила его туда, где безопасно. Видишь, она записывала число, когда там ее ждали, имя ребенка, а здесь, в скобках, название места. Она планировала вывезти шестерых детей за шесть месяцев. Первых трех она уже вывезла.
Коринна показала на вычеркнутые имена.
– А что будет с остальными? Кто будет заботиться о них?
– Вероятно, парень, с которым она работала. Габриель, а фамилию не знаю. Он местный. Нима-Хаус не имеет к этому никакого отношения. Тут уже все забито до отказа. Тут нет ресурсов, чтобы заботиться о тех детях, которых вывозила Мо.
– Куда же они их вывозили?
– Я точно не знаю. Кажется, Мо что-то говорила, но я не помню. – Коринна залезла в постель. – Спокойной ночи, Родел. Постарайся заснуть.
Я выключила свет и залезла под одеяло. Надо мной медленно крутился вентилятор. Я с трудом различала в темноте ленточки. Мой мозг был полон историй, которые я слышала про Мо. Пока я искала героев в книжках, моя сестра стала одной из них – вероятно, случайно. Она молчала об этом и рассмеялась бы, если бы кто-нибудь сказал ей об этом. Она не собиралась кого-то спасать. Просто она жаждала жизни – удовольствий, развлечений, еды, красок, приключений. Мо не могла не замечать того, что было прямо перед ней, и она делала только те вещи, которые приносили ей радость, но от этого в моих глазах она тем более была героем.
Я подумала о тех листках на карте, которые Мо так и не смогла вычеркнуть, и решила выполнить ее желание. Шестеро детей за шесть месяцев. Такую цель она поставила себе. И осталось еще три ребенка.
«Я привезу их вместо тебя, Мо. Я вычеркну все фамилии, прежде чем вернусь домой».
Глава 2
Я подошла к помпезной лестнице, ведущей в «Гран-Тюльпан», легендарный отель в Амоше, где останавливались всякие знаменитости. Я все еще не опомнилась после поездки в местном микроавтобусе дала-дала, но туда меня послала Коринна. Она не знала фамилию Габриеля, парня, с которым работала моя сестра, но знала, где он жил.
Нет, конечно, не в «Гран-Тюльпане».
Он жил в деревне в окрестностях Амоши.
– Ты можешь доехать туда на дала-дала, но они ходят хаотично и не слишком безопасные – они годятся для коротких расстояний. К Габриелю я советую взять тачку, – сказала Коринна. – Я так ездила туда пару раз. Водителя зовут Бахати. Он не решается выезжать далеко за город, но хорошо знает местность и бегло говорит по-английски. По утрам он обычно бывает в «Гран-Тюльпане».
И вот я поднялась по лестнице в помпезный отель. Массивные колонны, похожие на гигантские обглоданные деревья, поддерживали тенистый портик. Двое мужчин в униформе охраняли открытый холл. Но меня больше всего заинтересовала статуя воина масаи, стоявшая на фоне белой наружной стены.
Он застыл в гордой позе с копьем в руке, а его волосы были окрашены охрой. Черное дерево было так отполировано, что его кожа казалась смазанной жиром. Красная тога развевалась и трепетала на ветру. Он был похож на молодого библейского пророка, на музейный экспонат. Я подошла ближе, чтобы рассмотреть мелкие детали – красные и синие бусы, украшавшие его тело, ресницы с такими тонкими кончиками, что их осветило утреннее солнце. Я достала камеру и навела объектив на его лицо.
– Восемь тысяч шиллингов, – сказал он.
– Что? – Я отпрянула от неожиданности.
– За разрешение на фотографию.
– Ты настоящий!
– Да, мисс. Для тебя – шесть тысяч шиллингов.
– Это круто, – ответила я, пятясь.
– Ты из Англии? Я слышу по акценту. Два фунта стерлингов. Дешевле, чем кофе в «Старбакс».
– Нет, спасибо. Вообще-то, я ищу одного человека. Его зовут Бахати. Ты знаешь его?
– Тысяча шиллингов. Я отведу тебя к нему.
– Не надо. – Я покачала головой и пошла прочь. Это явно был мошенник. – Извините, – сказала я привратникам. – Кто-нибудь из вас знает, где я могу найти Бахати?
Они переглянулись и показали куда-то за мою спину.
«Вы дурачите меня». Я медленно оглянулась.
Конечно. Масаи усмехнулся.
– Ты нашла меня. Без комиссии. Ты ловко умеешь торговаться. Чем могу быть полезен?
– Я искала водителя, но все в порядке. Я передумала, – ответила я и стала спускаться по лестнице.
– Друг мой! Друг мой! – крикнул он вдогонку, но я не оглянулась.
«Блин, – подумала я. – Мне придется ехать до деревни в этом жутком дала-дала».
Я двадцать минут возвращалась по пыльной дороге до автобусной остановки под безумную какофонию чартерных автобусов. Туроператоры размахивали картами у меня перед носом, торговцы протягивали браслеты, бананы и жареную кукурузу.
Улица была полна треском мотоциклов, автомобилей и дала-дала и напоминала оркестр, все мчались с разной скоростью и останавливались без предупреждения и без всяких правил. Кондукторы высовывались из мини-вэнов и выкрикивали место назначения; они хлопали по борту, чтобы водитель остановился и забрал или высадил пассажиров. Каждый дала-дала был ярко раскрашен рекламой или слоганом, прославляющим кого-то из знаменитостей: Обаму, Элвиса, Бейонсе. Я ждала, когда прозвучит название моей деревни, Рутема, но туда никто не ехал.
– Мой друг. Я нашел тебя! – Возле меня со скрежетом остановился внедорожник, чуть не сбив велосипедиста. Водитель был в аккуратной белой рубашке с закатанными рукавами и в зеркальных очках-авиаторах, отразивших мое измученное лицо. – Это я. – Он снял очки и ухмыльнулся.
Бахати.
– Что случилось с твоим… костюмом? – крикнула я сквозь шум.
– Это не костюм. Я настоящий масаи.
– Ты без волос?
– Косы-то? Они накладные. Я наряжаюсь для туристов. Они фоткают меня. Еще я работаю гидом, но все это временно. Вообще-то, я актер – герой боевиков – и жду хорошую роль. Когда-нибудь ты увидишь меня на большом экране. Но это в будущем. Ты сказала, что ищешь водителя. Куда надо ехать?
– В Рутему, – ответила я.
– Садись. Я отвезу тебя.
– Сколько возьмешь? – спросила я, прищурив глаза.
– Для тебя столько же, сколько в дала-дала.
Я колебалась. Я не из тех, кто готов прыгнуть в машину к незнакомому мужчине, не говоря уж о том, что это происходит в другой части света.
Кто-то щипнул меня за ягодицу. Возможно, это старуха пыталась продать мне браслет. Я не поняла. Тут же кондуктор с мегафоном что-то заорал мне в ухо, и я прыгнула в машину к Бахати.
– Ты знаешь Коринну из Нима-Хауса? – спросила я. – Это она посоветовала мне отыскать тебя.
«У меня есть друзья, парень, и они знают, где я».
– Я знаю мисс Коринну. Она дала тебе хороший совет. Я классно вожу тачку. – Бахати резко свернул влево, и я судорожно вцепилась в приборную доску.
– Ты ездишь без ремней безопасности? – спросила я, когда пошарила возле себя и ничего не нашла.
– Их тут ни у кого нет. – Он рассмеялся. – Не волнуйся. Ты в хороших руках. У меня безупречная репутация. Никаких аварий.
Я увидела, как два пешехода успели вовремя нырнуть в сторону, и он их не задел.
– Ты не сказала мне твое имя, мисс… – спросил он.
– Родел.
– Мисс Родел, тебе повезло, что я нашел тебя, иначе ты была бы в нем. – Он показал на обогнавший нас дала-дала. – Большинство этих мини-вэнов рассчитаны на десять пассажиров. Но если там нет хотя бы двадцати, это не настоящий дала. Если тебе комфортно, это не настоящий дала. Водитель там сущий диктатор. Не проси его убавить громкость музыки. Никогда не жди, что он остановит автобус там, где тебе надо выходить. Никогда не смейся над картинками на его лобовом стекле. Выходя из дала, ты теряешь все права. Он может тебя переехать, может тронуться с места, зажав твою ногу дверью, может увезти твой багаж, он…
– Я поняла. С тобой мне лучше.
– Точно. И я предлагаю много дополнительных услуг. Банановое пиво. Готовый ланч. Бесплатный африканский массаж. Нет. Не такой массаж, мой друг. Я имею в виду это, понятно? – Он посмотрел на меня, когда мы прыгали по бесконечным выбоинам. – Африканский массаж. Хе-хе. Хороший, правда? Ты оставишь мне отзыв? У меня рейтинг 4,5…
– Бахати?
– Да, мисс?
– Ты слишком много говоришь.
– Нет, мисс, я только сообщаю важную информацию. Сегодня хороший день для поездки в Рутему. Завтра будет дождь. Дороги станут очень грязными. Я рад, что мы едем сегодня. Завтра мне пришлось бы взять с тебя лишнюю плату за автомойку. Для Сьюзи, моей тачки. – Он постучал по рулю. – Она любит чистоту. Но если ты хочешь поехать завтра, тоже хорошо. У меня в багажнике лежит зонтик. Он из «Гран-Тюльпана». Очень большой, очень хороший. Им пользовалась Опра Уинфри. Ты увидишь логотип. «Гран-Тюльпана», не Опры. Мне отдали его, потому что…
– Сегодня нормально. Но разве мы едем не туда?
– Да, да. Я везу тебя туда. Ты уже мне сказала. Неужели ты забыла? Все отлично. У меня хорошая память. Но я не понимаю, почему ты хочешь туда поехать. Там нет ничего интересного. Если бы ты спросила меня, я бы посоветовал…
Мы проезжали мимо бойких рынков и колониальных зданий, стоявших среди современных магазинов, словно упрямые, пыльные историки. Бахати болтал и болтал, когда мы покинули Амошу и поехали по грунтовке мимо маленьких ферм и традиционных построек. Он замолчал на холме, откуда открывался обширный вид на окрестности, и остановил машину.
– Гляди, – сказал он, показывая за каньоны, на горизонт.
На фоне ярко-голубого неба виднелся над облаками силуэт Килиманджаро, словно роскошная воздушная корона. Я представляла себе что-то живописное, когда Мо рассказывала мне об этом вулкане, но была буквально застигнута врасплох, когда впервые увидела его огромный, словно присыпанный пудрой силуэт.
Бахати, казалось, разделял мое благоговение. На некоторое время он прекратил свои комментарии. Он не нашел ни слов, чтобы поделиться со мной, ни акафиста из заученных фактов, чтобы произвести впечатление. Мы просто глядели на нереально огромную, величественную гору, возвышавшуюся над золотыми равнинами африканской саванны.
– Почему ты решила поехать в Рутему? – спросил Бахати, когда мы поехали дальше. – Ведь там просто кучка домиков и пара лавок.
– Я ищу друга моей сестры. – Я объяснила, что привело меня в Амошу и почему мне нужна помощь Габриеля.
– Мне жаль, что с твоей сестрой случилось несчастье. Это был такой ужас, – сказал он. – Тот парень – Габриель, – ты не знаешь его фамилию?
– Нет. Просто знаю, что моя сестра работала с ним вместе.
– Не беспокойся, мисс Родел. Мы найдем его.
Это были нехитрые заверения, но я была благодарна за них.
Когда мы въехали в Рутему, за нами по пыльной дороге побежали босые ребятишки, крича: «Мзунгу! Мзунгу!»
– Что они кричат? – спросила я у Бахати.
– Мзунгу – значит, белый человек. Они не привыкли видеть здесь туристов. – Он остановил джип под фикусом. Там перемазанные в масле и солярке мужчины, что-то бормоча, возились с трактором, словно хирурги с пациентом. – Сейчас я спрошу у них, знают ли они Габриеля.
Пока Бахати разговаривал с мужчинами, дети, галдя и хихикая, окружили нашу машину.
– Схоластика, Схоластика! – выкрикивали они, показывая на меня.
Я представления не имела, что это означает, но они исчезли, когда Бахати вернулся и шуганул их.
– Тебе повезло, в деревне есть только один Габриель с подружкой мзунгу. Но он часто уезжает, и они давно его не видели. Семья Габриеля живет вон там. – Он показал на большой участок с домом, странно выглядевший среди рядов маленьких хижин. Его окружал периметр стен с острыми осколками битого стекла, торчавшими из цемента.
У меня сжалось сердце. Я не учла возможность того, что Габриеля могло не оказаться дома.
– Мы можем узнать, когда он вернется?
Мы посигналили у ворот и стали ждать. Мужчины прекратили возиться с трактором и с любопытством наблюдали за нами. К нам вышла женщина в платье из красочной местной ткани китенге. Она сквозь железные прутья разговаривала с Бахати на суахили, но ее глаза все время устремлялись на меня.
– Ты сестра Мо? – спросила она.
– Да. Меня зовут Родел.
– Рада познакомиться. Карибу. Добро пожаловать, – сказала она, отпирая ворота. – Я – Анна, сестра Габриеля. – Она приветливо улыбалась, но в ее глазах мелькали призраки. Ее красота была спокойной, какая бывает у людей с разбитым сердцем. Во дворе росли фруктовые деревья, и была маленькая детская площадка. Пустые качели поскрипывали, слегка качаясь, словно были брошены в спешке.
В доме были задернуты шторы – жалко, потому что день был такой красивый и солнечный. На полу валялись картонные коробки, некоторые пустые, другие были заклеены скотчем.
– Я огорчилась, услышав про твою сестру, – сказала Анна, когда мы сели. – Мне очень жаль.
– Спасибо, – ответила я. – Мне не хочется отнимать у тебя время. Ты можешь сказать, как мне встретиться с твоим братом?
– Если бы я знала, – вздохнула она, глядя на свои руки. – От него уже давно нет вестей. Он никогда еще не исчезал так надолго. Я боюсь, что он уже не вернется. Или, хуже того, с ним случилось что-нибудь плохое.
– Что-нибудь плохое? – Я перевела взгляд с нее на Бахати, но он глядел куда-то через мое плечо.
Я повернулась и увидела девочку, нерешительно стоявшую возле задней двери, не зная, можно ли ей войти. Ее темный силуэт вырисовывался на фоне света, лившегося в открытую дверь. На вид девочке было лет шесть или семь.
– Все хорошо, Схоластика, – сказала Анна и перешла на суахили, вероятно, уговаривая малышку войти.
Девочка подошла ближе, и я поморщилась от неожиданности, словно увидела бледный призрак, вышедший из тени на яркий свет дня. Ее кожа была странной – белая, с розовыми пятнами в местах, куда попало солнце. Она смотрела на нас глазами инопланетянки – молочно-голубыми. Ее волосы, светлые и тусклые, были совсем короткими. Отсутствие цвета шокировало, словно картина без красок. Я и раньше видела альбиносов, но у этой девочки были струпья по всему лицу и на губах, похожие на маленьких черных мушек. Я не смогла ничего с собой поделать и содрогнулась. Схоластика тоже явно отшатнулась от меня, заметив мою реакцию, несомненно, знакомую ей. Отвращение. Ужас. Неприязнь.
Я со стыдом отвела взгляд, сказав себе, что передо мной просто маленькая девочка, родившаяся альбиносом.
– Она дочка Габриеля, – сказала нам Анна. – Она не знает английского. Габриель не стал посылать ее в школу, потому что там ей не могли гарантировать безопасность, поэтому она сидит со мной дома.
Я кивнула и вспомнила крики детей «Схоластика, Схоластика!», когда они увидели меня. Для них девочка скорее походила на меня, чем на них. Я работала в школе и прекрасно знала, как дети могут сбиваться в агрессивные стаи и как могут реагировать на то, что они не понимают.
– Она чувствительная к солнцу, но я не могу держать ее целый день дома. – Анна дотронулась до лица племянницы. – Это струпья от солнечных ожогов. – Ее голос дрогнул, когда она снова заговорила. – Я хочу, чтобы вы взяли ее с собой.
– Что-что? – Я даже наклонилась вперед в уверенности, что я неправильно услышала.
– Твоя сестра помогала Габриелю привозить детей-альбиносов в сиротский приют в Ванзе. Там есть школа. Для таких детей, как Схоластика, там безопасное место, где она не будет себя чувствовать не такой, как все.
– Ты хочешь отправить ее в приют? Из родного дома? – удивленно спросила я. – Может, тебе надо прежде обсудить это с Габриелем?
– На этот раз Габриель слишком долго не приезжает. Он говорил, что мы переедем в Ванзу, когда он вернется. – У Анны дрожал подбородок. Она тяжело вздохнула. – Я не могу одна ухаживать за Схоластикой. У меня самой двое детей. Габриель взял нас к себе и арендовал большой дом с участком, когда я развелась с мужем. Без него я не смогу платить за аренду. Я только что получила предупреждение от хозяев. – Она показала рукой на коробки вокруг нас. – Я должна переехать и поскорее… Бахати, ты понимаешь меня, правда? Скажи ей, чтобы она увезла Схоластику в приют.
Услышав свое имя, девочка посмотрела на тетку и на Бахати.
«Она даже не догадывается, о чем мы говорим», – подумала я.
– Приют в Ванзе – это то место, куда Мо отвозила всех детей? – спросила я.
– Их отвозил Габриель. Мо помогала ему отвозить их туда. У них была договоренность. Габриель бесплатно возил Мо, куда ей хотелось – в национальные парки, в лоджии, на озера. Взамен Мо выдавала тех детей за своих.
– Я ничего не понимаю. Как это Мо выдавала детей за своих? – удивилась я.
– У нас дети-альбиносы сразу бросаются в глаза. Они не такие, как все. Другие. Находятся люди, которые могут без колебаний причинить им вред. Но, если нарядить таких детей в подходящую одежду и надеть им широкополую шляпу, можно всех обмануть. Тогда люди примут их за туристов – хотя бы издалека. Гораздо проще, когда люди думают, что перед ними мать мзунгу и ребенок мзунгу, путешествующие с местным гидом. Раз в месяц Мо помогала безопасно провезти кого-нибудь из тех детей, которых нашел Габриель, а он взамен возил ее куда-нибудь.
– Но теперь он исчез, – сказала я. – Ты заявила в полицию?
– Да, но у нас многие мужчины уходят в город и больше не возвращаются. В полиции считают, что Габриель нас просто бросил.
– А такое возможно?
– Не знаю. Не думаю. Просто он не бросил бы Схоластику. Мать бросила ее после рождения. Она хотела отказаться от нее, потому что считала, что дети-альбиносы проклятые, но Габриель не согласился. Если ты отвезешь Схоластику в Ванзу, мне будет гораздо легче устроиться на новом месте. Если появится Габриель, он будет знать, где ее найти.
Все это не укладывалось у меня в голове. Я приехала в Рутему с простой целью: найти парня, который, как я думала, помогал моей сестре. Вместо этого теперь просили помощи у меня.
– Извини, но без твоего брата, одна, я ничего не сделаю. Я приехала сюда к нему, потому что моя сестра оставила имена еще троих детей, которых надо отвезти туда. Без него я не смогу помочь ни им, ни тебе. – Я чувствовала себя последним дерьмом. Мне не нравились ощущения стыда и вины, которые ползли у меня под кожей каждый раз, когда Схоластика глядела на меня. Она сидела на полу возле ног Анны и натягивала подол, чтобы накрыть им пальцы на ногах. Видимо, это была каждодневная привычка защищать свою кожу от солнца.
– Ну, а ты? – обратилась Анна к Бахати. – Ты можешь отвезти мисс Родел в Ванзу?
– Чтобы добраться в Ванзу, нам надо проехать через земли масаи, а я не езжу туда.
– Почему не ездишь? – Анна окинула взглядом его высокую, худую фигуру. – Разве ты сам не масаи?
– Да, но родичи лишили меня наследства. Я больше не хочу их видеть. – Бахати сжал челюсть, давая понять, что тема закрыта.
Анна рассеянно погладила Схоластику по голове. В ее глазах смешались отчаяние и смирение.
– Вообще-то, я знаю парня, который мог бы помочь с этим, – сказал через некоторое время Бахати. – Он тоже мзунгу, но его семья живет в Танзании уже три поколения. Его отец, британский солдат, поселился тут во время Второй мировой войны. Может, мисс Родел удастся убедить его отвезти Схоластику и остальных детей в Ванзу.
Они выжидающе посмотрели на меня – Бахати и Анна.
– Как ты думаешь, сколько он возьмет за это? – спросила я. У меня было туго с ресурсами. Мой банковский счет иссяк после платежа за купленный дом, а поездка в Африку подъела и остальное.
– О, деньги он не возьмет. У него кофейная ферма, одна из самых крупных в стране. Он большой человек – он не из слабаков, которых любой может обмануть или обидеть. И у него большое сердце. Дети будут в надежных руках.
– Как его зовут?
– Джек, – ответил Бахати. – Джек Уорден.
Имя повисло между нами в воздухе, словно мостик, ждущий, когда я пройду по нему. У меня возникло ощущение, что, если я это сделаю, дороги назад уже не будет. Я буду связана решением, если приму его в ближайшие несколько секунд. Я сгорбилась под тяжестью момента, а часы на стене тикали и тикали.
– А что сама Схоластика? – спросила я, кивнув на маленькую девочку, которая, склонив набок голову, рисовала на полу невидимые узоры. – Она-то как относится к этому?
– Габриель обещал ей, что отвезет ее в Ванзу, чтобы она могла там быть вместе с такими детьми, как она. Ей давно хочется туда поехать. Она скучает без отца, но я скажу ей, что он встретится с ней там, и она поедет.
