Бумажный лебедь

Текст добавлен: 4 октября 2020, 13:00

Текст книги "Бумажный лебедь"

Автор книги: Лейла Аттар

Жанр:

Зарубежные детективы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Назад к карточке книги

Лейла Аттар
Бумажный лебедь

Leylah Attar

THE PAPER SWAN

Фотография на обложке:

⁂

Часть I
Скай

Глава 1

Это был отличный день для лабутенов[1]1
Лабутены – туфли от дизайнера Кристиана Лубутена; главная отличительная черта – ярко-красная подошва (здесь и далее – прим. перев.).

[Закрыть]. Даже знай я заранее, что иду на свидание со смертью, – выбрала бы именно эти туфли. Красные подошвы словно кричали убийце: «Пошел на хрен!»

Пошел на хрен, урод, за то, что выбрал меня в бестолковые жертвы!

Пошел на хрен – ведь я даже лица твоего не увижу перед смертью!

Пошел на хрен со своими кабельными стяжками, от которых у меня порезы на запястьях!

И запомни: ни одна девушка не хочет умирать накануне двадцать четвертого дня рождения, когда ее светлые волосы блестят после визита к парикмахеру, на руках – идеальный маникюр, а в мыслях – мужчина, который, быть может, «тот самый»!

Я хотела бы жить на зависть окружающим: шикарный выпускной, пышная свадьба, дом как в глянцевом журнале, пара идеальных ребятишек. Вместо этого я оказалась на коленях с мешком на голове, а в затылок мне уперлось холодное дуло. Но самое худшее – я не знала, почему это со мной происходит. Я не знала, почему должна умереть.

Впрочем, не все ли равно – случайность или коварный план? Убийства, надругательства, унижения, пытки. Понимаем ли мы причины насилия или вслепую клеим ярлычки на ящички, чтобы упорядочить хаос?

Преследовал корыстные цели.

Был психически болен.

Экстремист.

Ненавидел девиц с наращенными ногтями.

Какой мотив припишут моему убийце?

Хватит! Ты еще не умерла. Дыши, Скай. И думай.

Думай.

Суденышко качалось на волнах; тяжелый дух лежалой мешковины назойливо лез в ноздри.

– Что ты делаешь, Скай? – прозвучал в моей голове голос Эстебана.

Я сражаюсь.

Сражаюсь и не отступаю.

У меня вырвался горький смешок.

Долгие годы я не вспоминала Эстебана, а он взял и уселся на краешек сознания, словно на подоконник моей спальни.

Я вспомнила, как утром проходила онлайн-тест.

«О ком вы думаете перед сном?»

Клик.

«Этот человек вам дороже всего».

Перед сном я никогда не думала об Эстебане. Я думала о Марке Джейкобсе, Джимми Чу, Томе Форде и Майкле Корсе[2]2
Марк Джейкобс, Джимми Чу, Том Форд, Майкл Корс – дизайнеры одежды, обуви и аксессуаров.

[Закрыть]. Ведь, в отличие от друзей детства, они всегда оставались рядом. Когда, поддавшись соблазну, я приобретала их сверкающие творения, то спокойно ложилась спать, зная, что наутро покупки никуда не исчезнут. Например, любимые мною лабутены – игривые, цвета фуксии, с атласными ремешками, или другие – золотистые, с открытыми боковинами.

Хорошо, что я надела именно золотистые, на тонкой шпильке. Я представила заголовок в завтрашних газетах: «ТУФЛИ-УБИЙЦЫ». А ниже – фото: смертоносный каблук, вонзенный в тело моего похитителя.

Так все и будет, подбодрила я себя.

Дыши, Скай, дыши.

Однако я задыхалась в проклятом мешке, задыхалась от страха и обреченности. Это действительно происходило. Здесь, со мной. Всю жизнь я не знала бед, и даже сейчас внутренний голос нашептывал, что мироздание обо мне позаботится. Я цеплялась за безрассудную надежду. Меня так любили и ценили – неужели никто не спасет?

Щелкнул взведенный курок.

– Стойте! – прохрипела я.

Горло саднило, ведь я еще недавно визжала как ненормальная, когда очнулась, связанная, словно дикий кабан, в багажнике собственной машины. Я знала, что это мой багажник, потому что в нем пахло туберозой и сандаловым деревом: пару недель назад я брызнула туда духами.

Незнакомец схватил меня на парковке – выволок из небесно-голубого автомобиля с откидным верхом и прижал лицом к капоту. Я приготовилась расстаться с сумочкой, кошельком, машиной.

Забирай и уходи.

Как бы не так. Его не интересовали ни сумочка, ни кошелек, ни ключи от машины. Ему нужна была я.

Говорят, лучше кричать не «спасите!», а «пожар!», только я не успела издать ни звука, потому что мне заткнули нос и рот тряпкой, пропитанной хлороформом. Хлороформ – хитрая штука: от него не вырубаешься сразу, как показывают в кино. Я брыкалась и отбивалась целую вечность, пока руки-ноги не онемели, и все не провалилось во тьму.

Напрасно я закричала, как только пришла в себя. Уж лучше бы открыла багажник изнутри, выломала задние фары или сделала что-нибудь еще, о чем потом с гордостью поведала бы журналистам. Но знаете что? Панику так просто не заткнуть – визжащая, беснующаяся тварь сразу вырвалась на волю.

Мой похититель пришел в ярость. Я почувствовала это, как только он остановил машину и открыл багажник. Лица я не разглядела – лишь слепящий голубой фонарь над плечом. И сразу поняла, что дела плохи. Еще бы: подонок схватил меня за волосы, выволок наружу и затолкал в рот злополучную тряпку. А затем потащил к пристани – мычащую, со связанными за спиной руками.

Едкий запах хлороформа, пусть и слабый, вызвал у меня тошноту. Я уже захлебывалась рвотой, когда похититель вытащил тряпку у меня изо рта и надел мне на голову мешок. Больше я не кричала. Он мог позволить мне задохнуться, но не стал – выходит, я нужна была ему живой. По крайней мере, пока он не совершит задуманное. Изнасилует? Сделает рабыней? Потребует выкуп? В моей голове зловещим калейдоскопом пронеслись газетные заголовки и фрагменты криминальных репортажей. Я всегда сочувствовала жертвам, однако сразу же нажимала на пульт, переворачивала страницу – и ужасы исчезали.

Но это выключить не получалось. Я могла бы убедить себя, что вижу кошмарный сон, если бы голова не горела в тех местах, откуда мерзавец выдрал волосы. Впрочем, боль меня утешала. Она означала, что я еще жива. А пока я жива – жива и надежда.

– Стойте, – просипела я, когда он поставил меня на колени. – Не знаю, чего вам нужно… Но пожалуйста, не убивайте!

Похоже, я ошиблась: он не хотел оставлять меня в живых. Он не запер меня в подвале, не завел речь о выкупе. Не сорвал с меня одежду, дабы сполна насладиться моими страданиями. Он привез меня туда, где собирался убить, и ничто не мешало ему приступить к делу.

– Пожалуйста, – взмолилась я, – можно мне увидеть небо в последний раз?

Нужно было выгадать время, поискать выход. А если мне действительно пришел конец, я не хотела умирать во тьме, захлебываясь страхом и отчаянием. Я хотела вдохнуть полной грудью, ощутить соленый ветерок и брызги прибоя. Закрыть глаза и представить, будто сейчас воскресный полдень, а я – маленькая девочка с щербинкой между передними зубами – собираю ракушки вместе с МамаЛу.

Повисла тишина. Я не знала, как выглядит похититель, не слышала его голоса; лишь чувствовала, как позади маячит мрачная фигура, словно громадная кобра, готовая ужалить. Я замерла.

Он снял мешок с моей головы, и я ощутила холодок ночного бриза. Как только глаза привыкли к свету, я разглядела на небе луну. Она была тут как тут – идеальный полумесяц из чистого серебра. На эту же луну я смотрела еще девчонкой, слушая нянины сказки.

– В день твоего рождения на небе висели тяжелые тучи, разбухшие от дождя, – говорила МамаЛу, поглаживая меня по голове. – Мы уже думали, грозы не миновать, и тут сквозь тучи пробился луч солнца. Мама держала тебя у окна и увидела, как в твоих серых глазках заплясали золотые искорки. В тот день твои глаза были точь-в-точь как небо. Поэтому мама и назвала тебя Скай[3]3
Скай (Skye) созвучно англ. sky – «небо».

[Закрыть], amorcito[4]4
Милая, дорогая (исп.).

[Закрыть].

Я давно уже не вспоминала о матери. Я ее толком не знала: она умерла, когда я была совсем маленькой. И почему я вдруг подумала о ней? Потому что сама готовилась умереть?

У меня внутри все сжалось. Я спрашивала себя: встречу ли там, в конце тоннеля, маму? Правду ли говорили люди на ток-шоу – те, кто побывал по ту сторону, а потом вернулся обратно? И есть ли вообще «та сторона»?

Мы находились на яхте, пришвартованной у безлюдной пристани. На другом берегу залива Сан-Диего мерцали огни многоэтажек, по центральным магистралям красной змеей ползли автомобили. Я подумала об отце, которого просила не беспокоиться обо мне понапрасну и давать мне побольше свободы. Кроме меня, у него никого не было.

Сейчас он, наверное, ужинал во дворе особняка в Ла-Хойя, на отвесном берегу, откуда открывался вид на тихую бухточку. Отец в совершенстве овладел искусством пить красное вино, не замочив при этом усов. Он прихлебывал напиток нижней губой, забавно наклоняя голову. Как же я скучала по его лохматым седым усам – хоть и морщилась каждый раз, когда он меня целовал. Трижды: в левую щеку, в правую, снова в левую. И так каждый раз, спускался ли он позавтракать или отправлялся колесить по миру. Мои шкафы ломились от дизайнерской обуви, сумочек и побрякушек, но теперь я бы все отдала за три поцелуя Уоррена Седжвика.

– Отец вам заплатит сколько угодно! – сказала я. – Обещаю!

Умоляешь. Торгуешься. Слова сами вылетают изо рта, когда стоишь на пороге смерти.

Ответа я не дождалась. Сильная рука пригнула мою голову к настилу.

Убийца хорошо подготовился: поставил меня на широкое брезентовое полотно, застилавшее почти всю палубу и надежно закрепленное по углам. Я представила, как мое тело заворачивают в брезент и выбрасывают посреди океана.

Разум взбунтовался, а сердце… Сердце все понимало.

– Господи, спаси мою душу. И присмотри за папой, за МамаЛу и Эстебаном. – Я не вспоминала эту молитву уже много лет, но слова полились изо рта, будто я перебирала знакомые четки.

В тот самый миг вся моя боль, все обиды и невзгоды превратились в зыбкое марево, которое рассеялось точно дым перед теми, кто меня любил и кого любила я. Вся моя жизнь свелась к трем поцелуям и трем лицам: отца, няни и ее сына, хотя двоих я не видела с тех пор, как уехала из Мексики.

О ком вы думаете перед смертью?

Я крепко зажмурилась, ожидая щелчка – ледяного, свинцового вестника смерти.

О тех, кого вы любили больше всего.

Глава 2

Вокруг было темно. Хоть глаз выколи. В такую тьму даже верилось с трудом – настолько глубокой и неподвижной она казалась. Я как бы зависла в пустоте – частичка сознания, лишенная рук, ног и голоса. Тьма принесла бы безмятежность, не будь тупой, монотонной пульсации, которая то набегала, то отступала, накатывая волнами одна другой яростней, пока не охватила меня целиком.

Боль.

Моргнув, я поняла, что и так лежала с открытыми глазами, просто вокруг ничего не было – ни сверху, ни снизу – только боль, гудевшая в голове. Я снова моргнула, и снова. Ничего. Ни силуэта, ни тени, ни темных расплывчатых пятен. Кромешная, всепоглощающая тьма.

Я села.

Точнее, попыталась.

На самом деле я не сдвинулась с места. Казалось, мой мозг отделили от тела. Я не чувствовала ни рук, ни ног, ни языка. Слава богу, меня не покинул слух – пусть я и слышала лишь собственное сердце, стучавшее так бешено, будто рвалось из груди наружу. Каждый его сбивчивый толчок отзывался болью в голове, как если бы все мои нервные окончания сосредоточились именно в сердце – в трепещущем кровяном насосе.

Ты слышишь.

Ты можешь дышать.

Даже если зрение пропало, ты все еще жива.

Нет.

Нет!!!

Лучше умереть, чем оказаться в его власти!

Что за хрень он со мной сотворил?

И где я, черт возьми, нахожусь?

⁂

Я уже приготовилась умереть, прошептала молитву, а потом наступила тишина. Похититель легонько, почти благоговейно, погладил прядь моих волос – и наотмашь ударил меня прикладом. Мне показалось, что череп раскололся на мелкие кусочки. Высотки Сан-Диего на горизонте дрогнули, исчезая в черном тумане.

– Кто разрешил тебе болтать?! – услышала я, стукнувшись лицом о палубу.

Удар был сильным и резким, но показался мне долгим и мучительным, словно в замедленной съемке.

Прежде чем потерять сознание, я мельком увидела туфли похитителя.

Итальянские, из мягкой кожи ручной выделки.

Я неплохо разбиралась в обуви – такие туфли не так-то просто найти.

«Почему он не спустил курок?» – подумала я и отключилась.

⁂

Не знаю, как долго я пробыла без сознания. Вопрос накрепко засел у меня в голове, словно дракон у входа в пещеру, готовый окатить меня пламенем чудовищных последствий – таких, что хуже смерти.

Почему он не спустил курок?

Возможно, он хотел держать меня в плену, ослепшую и одурманенную.

А может, собирался разрезать меня на кусочки и продать.

Вдруг он уже вытащил мои внутренности, и я это почувствую, как только отойду от наркоза?

А вдруг он решил, что я мертва, и закопал меня заживо?

От таких мыслей боль превращалась в ужас – а ужас, поверьте, намного хуже, чем паника. Ужас поглощает вас целиком.

Я проваливалась в его нутро.

Я чувствовала его зловоние.

Я дышала ужасом.

Он пожирал меня живьем.

Очевидно, мне что-то вкололи, я не знала, временный у меня паралич или постоянный.

Я не знала, изнасиловал ли меня похититель. А может, избил, искалечил?

Мне не хотелось выяснять.

Я не знала, вернется ли он. И если вернется – возможно, худшее впереди?

Ужас гнался за мной по пятам, однако в лабиринтах моих мыслей еще оставалась тихая гавань, куда он не мог добраться. Я забилась в этот спасительный уголок и сосредоточилась на колыбельной МамаЛу.

Вообще-то это была не совсем колыбельная, а песня о бандитах, страхе и опасности. Когда ее пела няня – ласково и немного мечтательно, – она меня успокаивала. МамаЛу пела по-испански, но мне запомнился сюжет, а не сами слова.

С гор Сьерра-Морена

Они спускаются, Cielito lindo[5]5
Обычно эту фразу переводят как ласковое прозвище («солнышко», «ангелочек»). В то же время слово «cielito» образовано от «cielo» – «небо», а значит, у фразы может быть и второе, буквальное прочтение – «маленький кусочек неба».

[Закрыть].

Черные очи.

Cielito lindo, это контрабандисты.

Я представила, что лежу в гамаке, над головой – синее небо. Эстебан легонько, исподтишка толкает меня в бок, а МамаЛу поет нам, развешивая на веревке белье. Мои самые ранние воспоминания связаны с няней и ее сыном, с нашим полуденным отдыхом в Каса Палома. Цвели лохматые живые изгороди, над красным и желтым гибискусом жужжали колибри.

Ай-яй-яй-яй,

Не плачь – подпевай.

МамаЛу пела, когда мы с Эстебаном разбивали коленки или не могли уснуть. Пела, когда радовалась и когда грустила.

Canta y no llores.

Не плачь – подпевай.

Я не смогла сдержать слезы. Я заплакала, потому что не могла петь. Потому что язык меня не слушался. Я заплакала, потому что няне, синему небу и колибри темнота была нипочем. Я плакала, думая о них, и потихоньку ужас начал отступать.

Открыв глаза, я глубоко вдохнула. Меня по-прежнему окутывала тьма, однако теперь я ощутила качку. Наверное, ко мне понемногу возвращались чувства. Я попыталась пошевелить пальцами.

Пожалуйста, окажитесь на месте.

Согнитесь.

Без толку.

Моя голова еще гудела после удара, но на фоне ритмичного «бум-бум-бум» я различила голоса. Они приближались.

– Вы часто проходите таможенный контроль в Энсенаде? – раздался женский голос.

Ответа я полностью не расслышала. Второй голос оказался низким, определенно мужским.

– …ни разу не было проблем на границе.

Голос похитителя намертво засел в моих мыслях, как и его туфли.

– Не волнуйтесь, мы просто проведем проверку… пересечете границу. – Голос женщины становился то тише, то громче. – Позвольте взглянуть… серийный номер судна совпадает с номером двигателя?

«Пересечете границу».

Энсенада.

Вот черт!

Я поняла, почему все вокруг раскачивалось. Мы плыли на судне – наверное, на той же яхте, где похититель чуть меня не убил. Мы находились у берегов Энсенады – мексиканского портового города в семидесяти милях от Сан-Диего, а женщина, скорее всего, – сотрудница таможни.

Мое сердце забилось быстрее.

Лови момент, Скай. Вот он, твой шанс спастись.

Ты должна привлечь к себе внимание!

Я крикнула во всю мощь легких, – изо рта не вырвалось ни звука. Вещество, которое мне вкололи, парализовало голосовые связки.

Шаги доносились сверху – значит, меня спрятали в каком-то отсеке под палубой.

– Вы – Дэмиэн Кабальеро? – спросила женщина.

– Дамиан, – поправил он. – Не Дэ-ми-эн, а Да-ми-ан.

– Что ж, кажется, все в порядке. Я сфотографирую номер вашего судна, и можете быть свободны.

Только не это! Мой шанс на спасение ускользал.

Я не могла ни кричать, ни брыкаться, однако сумела перекатиться с боку на бок. Затем – обратно. С левого бока на правый, с правого на левый. Я каталась все усерднее, все быстрее, не замечая, врезаюсь ли во что-то и есть ли толк от моих действий. После шестого или седьмого раза я услышала сверху скрежет, будто древесина терлась о древесину.

Ну же.

Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

Я вложила все силы в последний рывок, даже голова закружилась от натуги.

Раздался грохот. Внезапно посветлело.

– Что за звуки? – спросила женщина.

– Я ничего не слышал.

– Кажется, что-то упало внизу. Я проверю, не возражаете?

Ура!

– Что тут у вас? – теперь женский голос звучал четче.

Она была близко.

Очень близко.

– Тросы, цепи, рыболовные снасти…

Я различила неясные линии, идущие параллельно прямо надо мной, в нескольких дюймах от лица.

Ура, я вижу! Мои глаза в порядке!

Послышался скрип ключа в замке, и в помещение проник долгожданный, дивный свет, от которого у меня заслезились глаза.

Я заглянула в щели, откуда шел свет.

На лестнице показался мужской силуэт, за ним – еще одна фигура.

Я здесь!

Я снова начала кататься с боку на бок.

– У вас там ящик упал, – заметила сотрудница таможни.

Это я его опрокинула! Найди меня! Пожалуйста, найди!

– Точно. – Мужчина шагнул в мою сторону. – Закреплю-ка я его понадежнее.

Он прижал ногу к моему ящику, чтобы я не смогла его сдвинуть.

Через щели в крышке я отчетливо увидела женщину – правда, не полностью, только руки и торс. Она держала какие-то бумаги, на поясе висела рация.

Я здесь!

Отвлекись от своих записей – и увидишь, как блестят мои глаза!

Еще один шаг – и ты меня заметишь!

Один. Чертов. Шажочек.

– Вам помочь? – спросила женщина, когда мужчина поднял ящик, который я умудрилась повалить, и водрузил его на прежнее место.

Конечно, помочь! Помоги мне, тупая ты сука!

– Спасибо, я сам. Веревка, пара крюков и… готово! Теперь уже не упадет.

– Большие у вас ящики. Надеетесь на крупный улов?

Я услышала стук каблуков по ступенькам.

Нет! Не уходи!

Прости за «тупую суку»!

Не оставляй меня с ним!

ВЕРНИСЬ!

– Порой попадается крупная рыба, – ответил мужчина таким довольным тоном, что у меня по спине пробежал холодок.

Дверь захлопнулась, и я снова очутилась в кромешной тьме.

Глава 3

Я ползла по тоннелю из наждачной бумаги. Руки и ноги терлись о грубую шершавую поверхность.

Шкряб, шкряб, шкряб – отслаивались чешуйки кожи.

Я ободрала колени, плечи, спину. Где-то впереди светило солнце. Я знала: если продолжу ползти – выберусь на волю. Я двигалась все дальше, и вскоре уже смогла выпрямиться.

Под ногами зашуршал гравий. Каблуки вязли в мелких камешках.

Хруп, хруп, хруп.

Я шла и шла вперед. Все тело болело, но я упрямо брела к свету. И наконец добралась. Свет залил все вокруг, и я зажмурилась от ослепительной яркости. А затем, шумно выдохнув, распахнула глаза.

Ух! Ну и кошмар мне приснился! Я лежала в уютной постели; за окном ярко сияло солнце. Папа, должно быть, собирался на работу. Я нырнула под одеяло: еще немного полежу – и упорхну в гостиную, за тремя отцовскими поцелуями. Я больше никогда не буду отворачиваться.

Хрум, хрум, хрум.

Странно.

Не думала, что этот звук последует за мной в реальность.

Постельное белье было непривычно грубым и шероховатым, не то что шелковые простыни у меня дома.

Окно, которое я заметила краем глаза, оказалось маленьким и круглым. Как на корабле.

А еще у меня все болело. Тело будто раскалывалось на части. Голова налилась свинцом, язык намертво прилип к небу.

Хрум, хрум, хрум.

Звук не сулил ничего хорошего. Он доносился откуда-то сзади, предвещая недоброе, предупреждая, что скоро я снова окажусь в аду.

«Время пришло», – говорил звук.

Черт, черт, черт!

Да-ми-ан.

Мистер Выдирающий-волосы, Разбивающий-голову, Вгоняющий-в-отключку Кабальеро.

Собственной персоной.

Я крепко зажмурилась. Непокорная слеза обязательно сорвалась бы с ресниц, но мои глаза были настолько сухими, что веки превратились в наждачную бумагу. Да и тело казалось таким же шершавым, ободранным внутри и снаружи. Понятно, почему мне снился тот лабиринт. Наверное, у меня началось обезвоживание. Кто знает, сколько я пролежала без сознания и какими побочными эффектами обладал препарат, которым меня накачали.

– Вы… что со мной сделали? – Мой голос прозвучал непривычно, ломко, но я безумно ему обрадовалась.

Я снова чувствовала руки и ноги. Голова гудела, болели суставы, и все-таки я была цела.

Больше никогда не пожалуюсь на свой живот или целлюлит на бедрах!

Дамиан молчал. Он оставался позади, вне поля зрения, донимая меня этим чертовым звуком.

Хрум, хрум, хрум.

Дрожа всем телом, я еле сдерживала всхлипы.

Похититель вел неспешную игру: я была всецело в его власти и не знала, чего ждать.

Я дернулась, когда он подвинул к кровати табуретку. На ней стояла пластиковая бутылка, полная воды, и миска с чем-то вроде тушеного мяса; рядом лежал кусок хлеба, который, похоже, оторвали от буханки – к чему нож и прочие формальности? У меня в животе заурчало. Я бы с удовольствием запустила миской в лицо мучителю, однако лютый голод взял верх. Я как будто не ела уже несколько дней. Подняв голову, я тут же откинулась на подушку: от усилий и качки перед глазами все поплыло. Я снова приподнялась – уже медленнее, опираясь на локти, – и села.

Хрум, хрум, хрум.

Что за чертов звук?!

– Я бы на твоем месте не оборачивался.

Вот как. Он не хотел попадаться мне на глаза. Собирайся он меня убить, его бы это не заботило.

Я резко обернулась. Вокруг все закружилось, поплыло, и все-таки я обернулась. Наверное, я совсем спятила, но мне захотелось увидеть его лицо. Запомнить все до малейшей черточки, чтобы упечь ублюдка за решетку – если, конечно, выберусь. Если он выстрелит – пускай. По крайней мере, будет не так обидно.

«Я тебя увидела!» – и пуля в висок, все-таки лучше, чем: «Господи, за что?» – и та же пуля в висок.

Похититель никак не отреагировал на бунт, даже не шевельнулся. Он запустил пальцы в бумажный фунтик и отправил в рот горстку чего-то съестного.

Хрум, хрум, хрум.

Козырек бейсболки скрывал его глаза, однако я знала, что мучитель внимательно за мной наблюдает. Я с ужасом поняла: он не спеша обдумывал мое наказание – и точно так же, смакуя, перекатывал во рту содержимое фунтика.

Увидев мерзавца, я возненавидела его еще больше. Я представляла его совсем другим – столь же уродливым внешне, как и внутри. Я не ожидала увидеть человека настолько заурядного. Пройди он мимо, я даже не поняла бы, что едва разминулась с исчадием ада.

Дамиан оказался моложе, чем я предполагала: старше меня, но совсем не матерый, седеющий головорез, которого я себе нарисовала. Рост – вероятно, средний, телосложение – обычное, хоть и силен как черт. Я отбивалась от него на парковке, как дикая кошка: брыкалась, молотила кулаками. Каждый дюйм его тела казался прочным как сталь. Я задумалась, не обязательное ли это требование на должность похитителя – непрошибаемость?

Он подцепил ногой табуретку и придвинул ее к себе. Вместо начищенных, пошитых на заказ туфель на нем красовались потертые, неказистые мокасины яхтсмена. В комплекте шли столь же неказистые треники и футболка. Губы мужчины насмешливо изогнулись, словно он прочитал мой презрительный взгляд, и ему это даже польстило. Говнюк наслаждался моментом.

Он разломил кусок хлеба и погрузил половинку в плошку с варевом, чтобы густая подлива хорошенько впиталась, затем откусил немного и, откинувшись на спинку стула, начал медленно жевать. Я молча наблюдала. Хлеб из кислого теста. Я узнала его по запаху. Ощутила хруст корочки и терпкий вкус мякиша, тающего во рту. Над миской вился дымок. Мой желудок сжимался от предвкушения моркови, лука и нежного мяса – предназначавшихся мне. Но не теперь. Я поняла: Дамиан наказывает меня за то, что я обернулась без разрешения. Он собрался доесть все подчистую.

Самое забавное – он даже не выглядел голодным. Нехотя заталкивал в себя кусочек за кусочком, в то время как мой живот бурлил, а голова кружилась от лютого, невыносимого голода. Я невольно складывала губы в трубочку, когда мужчина обмакивал хлеб в подливу, чтобы подцепить кубики тушеных овощей. Я не отрываясь смотрела ему в рот, словно голодная собака, готовая прыгнуть, если упадет хоть крошка, – Дамиан и крошки не оставил. Он вымазал последним кусочком хлеба все до капли. Затем взял бутылку, открутил крышку и подошел ко мне.

Наконец-то.

Он наклонил бутылку, и я подставила ладони. Мои сухие потрескавшиеся губы молили о живительной влаге.

Однако Дамиан подставил под горлышко перепачканную едой руку, чтобы вода текла мне в рот сквозь его грязные пальцы. Выбор был прост: смириться с унижением или страдать от жажды дальше.

Зажмурившись, я сделала глоток. Я не смогла бы сдержаться, даже если бы захотела. Я превратилась в ненасытное, изнуренное животное. А еще я пила потому, что одна бестолковая частичка меня – та, что напевала себе под нос бестолковые колыбельные, – по-прежнему не теряла надежды. Я пила, пока поток не превратился в тоненькую струйку, пока Дамиан не отбросил бутылку в сторону. Я решила найти ее, лишь только останусь одна, и слизать последние капли с горлышка.

Я вспомнила о бутылочке воды «Bling H₂0»[6]6
«Bling H₂O» – производитель дорогостоящей бутилированной воды. Бутылки изготавливают из матового стекла и украшают кристаллами от «Сваровски».

[Закрыть], украшенной стразами от «Сваровски», к которой мы с Ником почти не притронулись на нашем последнем свидании. Мы отмечали его повышение до помощника окружного прокурора, открыли шампанское. На следующий день Ника ожидало первое дело в новой должности. Как же я теперь жалела, что не выпила ледяную воду из сверкающей бутылочки и не поехала домой вместе с ним! И зачем я пошла на парковку одна?

Пока похититель вытирал руки о штаны, у меня появилась возможность осмотреться. Мы находились в небольшой каюте с широкой кроватью. В стенах – встроенные шкафы из темного дерева: удобно для хранения вещей. Единственное окошко (маловато, не пролезть) пропускало много света, но было надежно заперто. Впрочем, даже выберись я наружу, – что делать на чертовой яхте посреди океана? Ни убежишь, ни спрячешься.

Я перевела взгляд на Дамиана. Его глаза блестели в тени, скрытые козырьком темно-синей кепки с вышитым белым вензелем «С. Д.» – эмблемой команды «Сан-Диего Падрес». Похоже, мой похититель увлекался бейсболом. А может, напялил кепку, потому что две буквы идеально его описывали?

Собачье Дерьмо.

А если он действительно фанат «Падрес» – тогда еще и «Слепой Дурачок», ведь команда так и не попала в Мировую серию. Впрочем, мой отец тоже ждал от нее свершений в начале каждого сезона.

Вперед, «Падрес»! Порвите всех!

– Выкинешь что-нибудь – руки тебе оторву. – Захватив пустую плошку, Дамиан направился к выходу.

Надо было огреть его по башке табуреткой.

Надо было сбить его с ног, чтобы плошка разбилась, а потом пырнуть осколком.

Я же лишь пролепетала:

– Пожалуйста, пусти меня в туалет.

Я не могла думать с переполненным мочевым пузырем. Я вся превратилась в голод, жажду и простейшие нужды организма. И полностью зависела от Дамиана. Мольбы и благодарности легко вылетают изо рта, когда находишься в чьей-нибудь власти. Даже если ненавидишь тирана всеми фибрами души.

Дамиан махнул: «Поднимайся!» Меня шатало, так что пришлось на него опереться. Мою одежду – кремовый топ из креп-жоржета и узкие укороченные брюки от Изабель Марант – не узнать. Какой там парижский шик – я будто всю ночь куролесила с Робом Зомби[7]7
Роб Зомби – американский рок-музыкант, играющий в стилях индастриал-метал, грув-метал и альтернативный метал. Вдохновение для творчества он находит в ужасах и научной фантастике, отсюда мрачный и брутальный сценический имидж.

[Закрыть].

Похититель вывел меня в узкий коридор, оттуда – в небольшую ванную комнату с компактной душевой кабинкой, умывальником и унитазом. Я хотела закрыть дверь – Дамиан подставил колено.

– Я при тебе не смогу.

– Ладно. – Он вытащил меня обратно в коридор.

– Стой!

Господи, как я его ненавидела! Раньше я не знала такой жгучей ненависти.

Он ждал у двери, даже не потрудившись отвести взгляд. Хотел убедиться, что я уяснила: меня здесь ни во что не ставят, у меня нет права голоса, я не заслуживаю ни жалости, ни уважения. Как пленница, я должна выполнять любую его прихоть.

Я прошмыгнула к унитазу, радуясь, что умывальник хотя бы частично меня прикрывает, расстегнула брюки и тут только заметила ссадины на ногах. Должно быть, поцарапалась о стенки ящика. На затылке я нащупала шишку с куриное яйцо. Она зудела с тех пор, как я очнулась. Когда я села на унитаз, ноги отозвались болью. Колени пестрели синяками – еще бы, я бог знает сколько болталась в деревянном ящике. Хуже того – я с трудом смогла пописать. Когда моча наконец полилась, я почувствовала жгучую боль. Я быстро иссякла – наверное, дело в обезвоживании, – но осталась на унитазе, чтобы немного перевести дух. Подтершись, я надела брюки и уже хотела вымыть руки и тут увидела свое отражение.

– Какого черта?! – повернулась я к Дамиану. – Что ты со мной сотворил?

Он равнодушно посмотрел на меня, не удостоив ответом.

Я снова вгляделась в зеркало. Мерзавец обрезал мои длинные светлые волосы и перекрасил меня в брюнетку: обкорнал голову тупыми ножницами, полив сверху едким дешевым красителем. Клочья светлых волос местами проглядывали из-под черных, отчего я выглядела готессой в драном парике. Серые глаза, всегда привлекавшие внимание к моему лицу, казались тусклыми на фоне кошмарной прически, а бледные брови и ресницы добавляли сходства с привидением.

На носу и щеках багровели царапины. Над ушами – там, откуда Дамиан выдрал клочки волос, – запеклась кровь. Под глазами залегли глубокие синие тени, а губы, как я и думала, потрескались и воспалились.

Во мне закипели невыплаканные слезы. Еще пару дней назад я была совсем другой – готовилась пышно отмечать день рождения, купаясь в мужском внимании.

Отец, должно быть, понял, что я пропала. За все годы я не пропустила ни одной вечеринки в свою честь. Наверняка он поговорил с Ником, который видел меня последним. Я не знала, сколько времени прошло, но сердце подсказывало: отец уже бросился на поиски. Он привлечет к поискам лучших людей и не остановится, пока меня не найдет. Как только мою машину обнаружат на причале, он догадается, что меня увезли морем. Мысль утешала. Возможно, папа уже плыл за мной. Тогда все, что требовалось, – выиграть время, пока он нас не догонит.

Я ощупала шею под воротом блузки и облегченно вздохнула. Он по-прежнему висел на месте – кулон, который отец подарил матери в честь моего рождения. После ее смерти украшение досталось мне, и с тех пор я носила его, не снимая. Это был круглый медальон на простой золотой цепочке, с прозрачной стеклянной дверцей, на манер книжной обложки. За дверцей сверкали два редких драгоценных камня – александрита – и розовая жемчужина конк[8]8
Жемчуг конк извлекается из раковины брюхоногого моллюска Strombus gigas, обитающего в тропической зоне Западной Атлантики. Шансы обнаружить жемчужину ничтожно малы – одна на 10 000 раковин. Жемчужины розового цвета имеют на поверхности уникальный рисунок, похожий на язычки пламени.

[Закрыть].

– Смотри. – Расстегнув цепочку, я показала похитителю кулон.

Я не надеялась купить свободу, ведь Дамиану не составило бы труда отнять украшение. Однако я могла разжечь в нем интерес к выкупу и тем самым выгадать немного времени.

– Этот медальон стоит кучу денег, – проговорила я.

Назад к карточке книги "Бумажный лебедь"