Текст книги "Империи норманнов: Создатели Европы, завоеватели Азии"

Автор книги: Леви Роуч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Наряду с романским собором ярчайшим и самым долговечным вкладом нормандцев в английскую архитектуру стал замок. Будь то простой деревянный мотт и бейли[21]21
  Мотт и бейли (mott-and-bailey) – тип укрепления XI–XII веков. Замок такого типа включал насыпной холм с башней-донжоном, вокруг которого ставили частокол. – Прим. пер.


[Закрыть] или реже встречающаяся (но более прочная) каменная башня, эти укрепления становились важной частью нормандизации ландшафта. В значительной степени это были функциональные сооружения: только что навязанная стране новая аристократия нуждалась в надежных убежищах. Но также они имели символическое значение: как правило, замки возводили после подчинения региона (насильственного или иного), и они par excellence[22]22
  По преимуществу, главным образом (фр.). – Прим. пер.


[Закрыть] воплощали в себе власть короля или аристократа{152}152
  O. H. Creighton, '1066 and the Landscape', in 1066 in Perspective, ed. Bates, 213–37, at 219–23.


[Закрыть]. Когда составитель «Хроники Питерборо» (рукописи E «Англосаксонской хроники») – один из немногочисленных английских авторов, рассказывающих о правлении Вильгельма, – решил написать поэтическую эпитафию королю, он начал с тем фортификации и господства: «Он [Вильгельм] замки создавал / и несчастных сильно угнетал»{153}153
  . ASC E 1086.


[Закрыть]. О том, что это строительство было нововведением, говорит выбранное поэтом-летописцем слово – франко-нормандское заимствование castelas («замки») вместо английского burig («укрепления»). Появилось не только новое сооружение, но и новое понятие.

Хотя поздние башни англосаксонских феодалов во многом предвосхитили англо-нормандский замок, он стал принципиально новым явлением{154}154
  Для сравнения: M. G. Shapland, Anglo-Saxon Towers of Lordship (Oxford: Oxford University Press, 2019); D. Roffe, 'Castle Construction, Conquest and Compensation', Anglo-Norman Studies, 41 (2019), 175–92.


[Закрыть]. Самое известное из этих сооружений – лондонский Тауэр, где по сей день хранятся сокровища короны. Однако гораздо важнее были прозаические деревянные замки – от Эксетера до Дарема и от Кембриджа до валлийских границ. Мало кто жил дальше чем в полудне ходьбы от ближайшего из них, и, по оценкам историков, на рубеже XI–XII веков в Англии и Уэльсе насчитывалось невероятно много замков – 600{155}155
  R. Eales, 'Royal Power and Castles in Norman England', in Medieval Knighthood 3 (1990), 49–78, at 54–7.


[Закрыть]. Это ярко демонстрирует влияние нормандской аристократии на захваченную территорию. Но неужели, пробудив в себе такой аппетит к завоеваниям, нормандцы остановятся на границах Англии?

10
Освоение юга: Железная Рука в Италии, 1030–1045

В середине XI века земляк Завоевателя Роберт Гвискар громко заявил о себе в Италии. В результате нескольких смелых военных кампаний он сумел захватить большую часть юга полуострова, став олицетворением достижений нормандцев. Если верить Уильяму Мальмсберийскому, герцог Вильгельм завидовал успехам Гвискара и говорил, что было бы постыдно, если бы его превзошел в силе и мужестве человек более низкого происхождения{156}156
  William of Malmesbury, Gesta regum Anglorum, III.262.


[Закрыть]. Ревность Завоевателя была небеспочвенна. Роберт и его братья были родом из Котантена и происхождение имели довольно скромное, что не помешало им прийти к обладанию обширными владениями в Италии. Их свершения начались в конце 1030-х годов, и, возможно, они и подтолкнули Вильгельма к принятию судьбоносного решения в 1066 году, на что намекает Уильям Мальмсберийский. Основанное братьями независимое сицилийское королевство просуществовало до объединения Италии в 1860-х годах.

В начале пути Роберт играл скорее второстепенную роль в сравнении со старшими братьями, главным из которых был граф Вильгельм Железная Рука, старший из 12 сыновей Танкреда де Готвиля от двух жен. В Нормандии Танкред был аристократом местного значения, который не мог содержать многочисленных сыновей так, как те привыкли. Будучи старшим, Вильгельм прекрасно понимал, что перспективы его очень ограниченны. В Нормандском герцогстве принято было делить наследство, так что Вильгельм столкнулся с суровым выбором: жить в бедности дома или поискать счастье в далеких краях. Неудивительно, что он выбрал второе.

Опыт Вильгельма де Готвиля показывает, что одним из факторов, двигавших нормандскую экспансию тех лет, была демографическая ситуация в герцогстве. Не столь плотно заселенные области Южной Италии (на которых сказались недавние конфликты) открывали перед молодыми аристократами, подобными Гвискару, богатые перспективы. Документы, которыми мы располагаем, уделяют этому фактору много внимания, однако едва ли он был основным. Средневековые хронисты часто ссылаются на перенаселенность, чтобы объяснить миграцию и расселение. Да, население герцогства росло, но то же самое происходило почти повсюду во Франции и в Западной Европе в целом, однако такой исход наблюдался только в Нормандии. Еще одним важным фактором стало набирающее популярность паломничество. Многие источники сообщают, что первые нормандцы отправились на юг в качестве пилигримов. Особый интерес они питали к культу Михаила Архангела, главное святилище которого находилось на горе Гаргано в области Монте-Сант-Анджело в Северной Апулии. Однако все это отнюдь не уникально для Нормандии – например, Фульк III Черный, граф Анжуйский, четыре раза совершал паломничество в Святую землю, а культ архангела Михаила был популярен и в других местах. Соответственно, нам надо поискать объяснение нормандского расселения.

Почти наверняка решающим фактором оказалась политическая ситуация в Нормандии{157}157
  G. A. Loud, The Age of Robert Guiscard: Southern Italy and the Norman Conquest (London: Longman, 2000), 81–91.


[Закрыть]. Активность нормандцев на юге стала набирать обороты в 1030-х и 1040-х годах, в неспокойные времена правления герцога Роберта и (особенно) несовершеннолетнего Вильгельма Завоевателя. Некоторые документы указывают на то, что среди первых поселенцев были политические изгнанники, причем немало. Также, вероятно, некоторые – например, братья Готвиль – решили, что дома счастья не сыскать и надо глядеть дальше. Южная Италия открывала в этом смысле прекрасные перспективы. В этом богатом, но политически раздробленном регионе небольшие группы наемников-нормандцев уже несколько десятилетий занимались своим привычным делом.

В точности неизвестно, когда Вильгельм появился в Южной Италии. Самый осведомленный наш источник – Гоффредо (или Готфрид) Малатерра, нормандский монах, писавший свою хронику на Сицилии в конце 1090-х годов{158}158
  F. Panarelli, 'Goffredo Malaterra', Dizionario biografico degli Italiani, 57 (2001), 541–5. Для сравнения: K. B. Wolf, Making History: The Normans and Their Historians in Eleventh-Century Italy (Philadelphia, PA: University of Philadelphia Press, 1995), 143–71.


[Закрыть]. Гоффредо сообщает, что старшие братья Готвиль решили попытать счастья в качестве наемников, и Бог направил их в Италию. Здесь они поступили на службу к капуанскому князю, а затем переметнулись к салернскому, правившему южнее Капуи{159}159
  Geoffrey of Malaterra, De rebus gestis Rogerii Calabriae et Siciliae comitis et Roberti Guiscardi ducis fratris eius, I.5–6, ed. E. Pontieri (Bologna: N. Zanichelli, 2nd edn, 1927–8).


[Закрыть]. Гоффредо ничего не говорит о том, что повлекло братьев на юг (если не считать руководящей руки Всемогущего), и это умалчивание многозначительно. Ведь труд Гоффредо – это панегирик клану Готвилей, и кульминацией его является завоевание Апулии, Калабрии и Сицилии Робертом и его младшим братом Рожером (настоящим героем рассказа Гоффредо). Как мы знаем из других источников, Готвили не первые нормандцы, прибывшие в Южную Италию. Однако, умолчав о прецедентах, Гоффредо сумел изобразить Вильгельма и его братьев отцами-основателями нормандской колонии.

Другие источники помогают дополнить эту картину, хотя в наших знаниях есть большие пробелы. Проблема в том, что, как и в Нормандии времен Роллона, полное значение появления северян стало понятно много лет спустя. Не было никаких оснований полагать, что первые пришельцы останутся, не говоря уже о том, чтобы преуспеть. Только тогда, когда это уже произошло, понадобилось объяснение. Основная проблема современных историков заключается в том, что все имеющиеся у нас ранние источники не согласуются между собой, а во многом и резко противоречат друг другу. Почетное место традиционно отводится Амату из Монте-Кассино, повествование которого создано раньше всего – около 1080 года. Согласно Амату, нормандцы пришли в этот регион незадолго до 1000 года. Сначала появилась группа паломников, возвращавшихся домой из Святой земли. Неясно, путешествовали ли они по суше или по морю, но так или иначе пилигримы оказались в Салерно, как раз когда город осадили сарацины. Осознав серьезность положения, прибывшие попросили у местного князя Гвемара III оружие и лошадей (будучи паломниками, они путешествовали невооруженными) и обратили мусульман в бегство. Впечатленный князь и его люди предложили нормандцам остаться. Когда пилигримы вежливо отказались, салернцы отправили их в путь с богатыми дарами, попросив прислать на юг других соотечественников. Это их желание вскоре исполнилось, когда нормандский герцог Ричард II изгнал человека по имени Гилберт Буатер и тот вместе со своими четырьмя братьями отправился на юг. Они обозначили первое постоянное нормандское присутствие в регионе, сразу же присоединившись к восстанию Мелуса в Апулии в 1017 году, поднятому местным лангобардским населением, чтобы обрести независимость от Византии{160}160
  Amatus of Montecassino, Ystoire de li Normant, I.16–21.


[Закрыть].

Дальнейшие сведения исходят от хрониста Вильгельма из Апулии, писавшего латинскими стихами в 1090-х годах. Появление нормандцев он помещает исключительно в контекст восстания Мелуса. Тут они тоже оказываются паломниками, только на этот раз направляются к святилищу Михаила Архангела в Монте-Гаргано. По прибытии паломники сталкиваются с мятежником Мелусом (довольно неправдоподобно), и тот убеждает их присоединиться к нему{161}161
  William of Apulia, Gesta Roberti Wiscardi, I, ll. 11–57, ed. M. Mathieu (Palermo: Istituto Siciliano di Studi Bizantini e Neoellenici, 1961).


[Закрыть]. Несмотря на расхождения в деталях, Амат и Вильгельм едины в том, что нормандцы появились в Италии не позднее 1017 года – первоначально как паломники. Ситуация, однако, осложняется тем, что в двух других ранних текстах, принадлежащих Адемару Шабанскому и Раулю Глаберу и созданных к северу от Альп, нормандцы приходят на юг по указанию папы, с которым встретились в Риме. Только потом они присоединяются к восстанию Мелуса{162}162
  Adémar of Chabannes, Chronicon, III.55, ed. P. Bourgain with R. Landes and G. Pon, Corpus Christianorum: Continuatio Medievalis 129 (Turnhout; Brepols, 1999); Raoul Glaber, Historiae, III.3–4.


[Закрыть].

Эти свидетельства содержат достаточно повторяющихся деталей, чтобы можно было высказывать какие-то разумные предположения. В конце X и начале XI века паломничество становилось все более популярным, в том числе среди нормандцев, чему есть многочисленные подтверждения. Вполне вероятно, нормандцы впервые познакомились с Южной Италией именно в качестве пилигримов, а святилище Михаила Архангела было почитаемым местом посещения на пути в Святую землю. Точно так же ясно, что эти пришельцы вскоре оказались замешаны в восстании Мелуса – возможно, с папского благословения (или даже по папскому указанию). Трудно понять, что делать с замечаниями Амата о более ранней деятельности нормандцев в Салерно. С одной стороны, больше никто об этом не упоминает, но с другой – Амат говорит как салернец, а в последующие годы город действительно мог похвастаться большим количеством нормандских наемников. На самом деле существует несколько других итальянских источников – одни более искаженные, чем другие, – которые сообщают о прибытии нормандцев незадолго до (или после) 1000 года, так что это вряд ли можно считать чистой выдумкой{163}163
  H. Hoffmann, 'Die Anfänge der Normannen in Süditalien', Quellen und Forschungen aus italienischen Archiven und Bibliotheken, 49 (1969), 95–144; Loud, Age of Robert Guiscard, 61–6. Для сравнения: J. France, 'The Occasion of the Coming of the Normans to Southern Italy', Journal of Medieval History 17 (1991), 185–205.


[Закрыть].

В конце концов, было бы неправильно искать тот единственный момент, когда нормандцы осели в Италии. В отличие от Англии, завоевание и колонизация Апеннинского полуострова происходили постепенно. Первые нормандцы были наемниками и пускали корни медленно, при этом почти всегда одновременно действовало несколько их групп. К 1030–1040-м годам, когда на процесс заселения стали обращать внимание внешние наблюдатели, такие как Адемар и Глабер, он уже шел полным ходом. Похоже, примерно в то время в Италии и появились Готвили. В этом смысле Гоффредо Малатерра прав, поместив братьев в начало своего повествования. Пусть Готвили не были первыми нормандцами, прибывшими в этот регион, но их появление знаменует качественное изменение в характере деятельности нормандцев. Именно в этот момент пришлые чужеземцы превратились из случайных наемников в полноправных владетелей и поселенцев.

Социальный и политический порядок, с которым столкнулись нормандцы, отличался от принятого на севере Франции. Политические игроки Южной Италии представляли собой сложное хитросплетение – от византийских правителей на юго-востоке и юго-западе (Апулия и Калабрия) до ломбардских князей севера и запада (Кампания) и мусульманских эмиров Сицилии. Успеху нормандцев способствовали местные социальные и политические события. Власть лангобардских княжеств Капуя и Салерно ослабевала, уступая земельной аристократии{164}164
  G. A. Loud, 'Southern Italy in the Tenth Century', in The New Cambridge Medieval History, ii, c.900–1024, ed. T. Reuter (Cambridge: Cambridge University Press, 1999), 624–45, at 636–41.


[Закрыть]. Византийская империя вступала в фазу упадка, поскольку крупные территории Малой Азии, составлявшие когда-то сердце империи, захватили турки-сельджуки{165}165
  P. Frankopan, The First Crusade: The Call from the East (London: Bodley Head, 2012), 57–70 (издание на русском языке: Франкопан П. Первый крестовый поход: Зов с Востока. – М.: Альпина нон-фикшн, 2020); A. Kaldellis, Streams of Gold, Rivers of Blood: The Rise and Fall of Byzantium, 955 A.D. to the First Crusade (Oxford: Oxford University Press, 2017), 231–79.


[Закрыть]. Как следствие, византийские наместники (катепаны) в Италии часто оставались в изоляции, и им не хватало денег. То же самое происходило на Сицилии. Эта разделенность играла на руку нормандцам: она не только обеспечивала им спрос на наемников (которыми нормандцы по-прежнему оставались, причем в первую очередь), но и затрудняла скоординированный отпор.

Тем не менее не надо преувеличивать значение первых появлений нормандцев в Италии. Нормандские наемники составляли лишь небольшую часть сил Мелуса в 1017–1118 годах, и даже после того, как они поступили на службу в лангобардские княжества, их роль была вспомогательной. Только в 1030 году некий Райнульф создал в Аверсе первое постоянное поселение под крылом местного лангобардского князя Гвемара IV. Дальнейшее продвижение нормандцев стало возможно благодаря новой волне мятежей против власти Византии в начале 1040-х годов. Один из предводителей восставших – лангобардский военачальник Ардуин, ранее командовавший нормандскими наемниками в византийской армии, – нанес войскам империи несколько крупных поражений. Нормандцы составляли лишь часть его армии, хотя и более значительную, нежели при восстании Мелуса. После первых побед под командованием Ардуина они перешли на службу к лангобардскому правителю Атенульфу, а затем к Аргиру, сыну Мелуса. Вскоре сам Аргир переметнулся на сторону Византии – возможно, поняв, что нормандцы представляют более серьезную угрозу, чем его прежние повелители. В ответ нормандцы решили действовать самостоятельно, избрав своим лидером Вильгельма де Готвиля, позже получившего прозвище Железная Рука. Отныне нормандцы не станут служить ломбардским правителям и бунтовщикам против Византии, а будут сами себе хозяевами.

Мы мало знаем о Вильгельме и его братьях до этого момента. Малатерра сообщает, что в 1030-х годах они служили лангобардским князьям Капуи и Салерно. Почти наверняка братья обосновались в поселении Райнульфа в Аверсе и были среди тех нормандцев из Аверсы, которые вместе с византийцами пытались отвоевать Сицилию у сарацин в 1038 году{166}166
  Geoffrey of Malaterra, De rebus gestis, I.7.


[Закрыть]. (Здесь Готвили повстречались с Ардуином, который несколько лет спустя вовлек их в мятеж против византийцев.) Таким образом, Вильгельм де Готвиль проявил себя и, судя по тексту Малатерры (как принято считать, панегирическому), завоевал репутацию в результате военных действий на Сицилии. Когда в 1042 году пришло время избрать лидера, выбор вполне естественно пал на Вильгельма.

Понятно, что многие из нормандцев Аверсы рвались в бой, чтобы заполучить собственные земли, и Райнульф был более чем счастлив увидеть уход Готвилей и их людей в 1038 году, а затем в начале 1041 года. Это показывает, что итальянские нормандцы были еще далеки от единства. В отличие от Англии, где завоевание планировала и направляла единая воля, в Италии оно происходило постепенно и состояло из отдельных, слабо связанных инициатив. Одни люди поначалу пришли как паломники, другие – как наемники; одни хотели получить во владение территории, другие пока рады были довольствоваться денежным вознаграждением. Никто не собирался захватывать весь юг, и только непредвиденное стечение обстоятельств привело к такому результату.

Важной вехой на этом пути стало избрание Вильгельма в 1042 году. Оно знаменовало первый осторожный шаг к независимости для нормандцев, участвовавших в восстаниях против византийской власти в Апулии. В некоторых вопросах они по-прежнему подчинялись Райнульфу из Аверсы, но теперь стало ясно, что при необходимости их выбором будет преследование собственных интересов – даже если для этого придется пойти против Райнульфа и бывших союзников из Салерно. Притязания нормандцев росли, а Готвили были самыми честолюбивыми из них.

Однако граф оставался не более чем первым среди равных, что показывает характер избрания. Как отмечает Амат, этот процесс оказался частью гораздо более широкого распределения территорий. Он упоминает 12 других нормандских баронов, каждому из которых отвели какой-нибудь город или регион, – от Дрого, младшего брата Вильгельма, которому отдали Венозу (где впоследствии упокоится Вильгельм), до будущего соперника их рода Петра, сына Амика, который получил Трани. Такое деление было не столько вознаграждением за верную службу, сколько программой будущих захватов, поскольку многие из территорий на тот момент нормандцам еще не принадлежали.

Таким образом, эти события положили начало собственно нормандскому завоеванию. Поначалу продвижение было медленным. Нормандцы удерживали свой плацдарм в Мельфи наряду с другими городами, захваченными в начале 1040-х годов, но почти ничего не смогли к этому добавить. В 1044 году Вильгельм решил сменить тактику и возглавил поход в Калабрию, где основал новый аванпост в Скрибле. Как сообщается, в следующем году Дрого захватил Бовино, открыв путь в Капитанату в Центральной и Восточной Апулии. Начались также вторжения в лангобардское княжество Беневенто на западе.

Однако в конце 1045 года Вильгельм заболел и зимой умер. Его смерть стала серьезным ударом для клана Готвилей, но не оказала заметного влияния на ход нормандского завоевания и расселения. Властвование Вильгельма в последние четыре года было в основном номинальным, поэтому смена лидера не вызвала особых затруднений. Более того, у Вильгельма имелся хороший преемник – Дрого. Он появился в Италии вместе с Вильгельмом в 1030-х годах и во время расселения в 1042 году уже был одним из лидеров нормандцев. Теперь он мог унаследовать мантию брата. Однако ситуация оставалась нестабильной. Нормандцы владели лишь частью Апулии и имели небольшой плацдарм в Калабрии; весьма вероятным оставалось возвращение византийцев. Нельзя было игнорировать и угрозу, исходившую от лангобардских князей. Номинально апулийские нормандцы оставались под властью Гвемара IV Салернского, который тоже мог продемонстрировать силу. Тем не менее Вильгельм добился многого. Он объединил нормандцев и дал им цель. Единственный вопрос заключался в том, окажутся ли младшие братья достойны его наследия.

11
Роберт Гвискар: хитрый граф, ок. 1040–1085

Фамильная гробница Готвилей находится в аббатстве Сантиссима-Тринита (Пресвятая Троица) в Венозе – скромном апулийском городке примерно в 20 километрах к юго-востоку от Мельфи. Это внушительный памятник XVI века в стиле барокко, в котором покоятся останки Вильгельма Железной Руки, его братьев Дрого (умер в 1051 году) и Онфруа (умер около 1057 года), а также их младших единокровных братьев Роберта Гвискара (умер в 1085-м) и еще одного Вильгельма (умер в 1080-м). Построивший гробницу скульптор Агостино Барба хотел подчеркнуть, что нормандское расселение на юге Италии было в значительной степени семейным делом, которым руководили Готвили. Он также хотел подчеркнуть роль Венозы (любимого монастыря рода) в этом процессе. Однако при этом Барба скрыл не меньше, чем показал. Ведь в XI веке Готвили бывали не только союзниками, но и конкурентами, и именно соперничество братьев во многом двигало нормандскую экспансию на юге.

К разочарованию современных историков, после вмешательство Барбы мы уже не узнаем, как изначально выглядели захоронения Готвилей. Нам известно, что аббатство Пресвятой Троицы в Средние века действительно было родовым склепом этого семейства. Однако каждого брата хоронили отдельно, что вполне соответствовало разнице их интересов и жизненного пути. «Улучшения» Барбы не коснулись только усыпальницы Альберады, первой жены Роберта Гвискара (находится в левом проходе напротив новой гробницы). К счастью, благодаря ревнивому интересу Вильгельма Завоевателя к подвигам его южных соотечественников мы знаем кое-какие детали о самой важной из этих утраченных гробниц – той, где был погребен Гвискар. Уильям Мальмсберийский, рассказывая о соперничестве Завоевателя с Гвискаром, сообщает, что на гробнице последнего была начертана надпись:

Здесь лежит Гвискар, ужас мира.

Он изгнал из Города [Рима] короля лигурийцев, римлян и германцев.

Алексея не смогли спасти ни парфяне, ни арабы, ни армия македонян, а только бегство; и ни бегство, ни море не смогли спасти Венецию{167}167
  William of Malmesbury, Gesta regum Anglorum, III.262. (Перевод мой; на основе перевода из работы: Thomson and Winterbottom.)


[Закрыть].

Это надгробные славословия, и в них, естественно, допустима некоторая поэтическая вольность. Тем не менее такой тон вполне уместен. Из всего клана Готвилей именно Роберт больше всего сделал для установления нормандской власти на юге, и враги действительно не раз трепетали перед ним.

В 1040-х годах Готвили обрели известность в Италии. Мельфи стал важным плацдармом нормандцев на юге, и к середине десятилетия семейство и его соратники подчинили себе значительные территории в Апулии. Здесь Дрого, второй из братьев (которому в 1042 году дали в качестве феода Венозу), продолжил то, на чем остановился Железная Рука. Да, в 1042 году Вильгельм получил полномочия от апулийских нормандцев, однако было совершенно неясно, согласятся ли они на переход власти к его младшему брату. Безусловно, в его пользу говорил тот факт, что Дрого участвовал в недавних походах. Однако имелось много других, не менее заслуженных людей. Прежде всего Петр, сын Амика, один из самых могущественных владетелей, появившихся в 1042 году. Петр все чаще считал Готвилей угрозой своим интересам, и хронист Вильгельм из Апулии сообщает, что вскоре после смерти Железной Руки между Петром и Дрого вспыхнул конфликт. И хотя Дрого одержал в нем верх, центробежные тенденции в новом нормандском политическом образовании не ослабевали.

За те пять лет, что Дрого стоял во главе нормандцев, они добились стабильного, но не впечатляющего продвижения в Апулии. Важнее были события в Калабрии. Именно в этот период на сцене появился младший единокровный брат Дрого – Роберт. Малатерра сообщает, что Роберта заставили отправиться на юг рассказы о подвигах его братьев, и это вполне могло быть так. Роберт был старшим из сыновей Танкреда от второй жены, и, имея шесть младших братьев, в плане наследства он мог ожидать немногим больше, чем Вильгельм или Дрого. Неудивительно, что он поехал в Италию.

Однако если Роберт надеялся на теплый прием, то быстро разочаровался. Отчасти это было вопросом семейных отношений. Вильгельм, Дрого и Онфруа (младший брат Вильгельма и Дрого) вместе выросли и прибыли в Италию уже сплоченной командой. Роберт, примерно на 10 лет младше, не имел общего детства с единокровными братьями и к тому же был сыном второй жены Танкреда, а потому не только союзником, но и потенциальным соперником.

Неудачным оказался и момент, выбранный Робертом. Он появился в Апулии вскоре после смерти Вильгельма (вероятно, около 1046–1047 годов), когда положение Дрого оказалось не особо надежным. Даже если бы тот пожелал предоставить младшему брату земли и титулы – а он, вероятно, не пожелал, – сделать это он не мог. Так что поначалу просьбы Роберта были отвергнуты. Вскоре после этого его отправили в Калабрию, куда Вильгельм и Дрого начали заходить в последние годы. Проблема Роберта заключалась в том, что без земельных владений он не мог привлечь достаточно сторонников, а без людей у него было мало шансов получить землю. Рассчитывать на помощь Дрого, у которого хватало забот в Апулии (и который в любом случае настороженно относился к мотивам брата), он не мог. Понятно, что эта парадоксальная ситуация привела Роберта к разочарованию. По свидетельству Амата, вскоре он вернулся к Дрого и рассказал ему о своей бедности, попросив помощи. Однако Дрого и его люди демонстративно отвернулись от Роберта{168}168
  Amatus, Ystoire de li Normant, III.9.


[Закрыть].

В последующие годы подвиги Роберта в Калабрии обросли легендами. Амат сообщает, что поворотным стал момент, когда Роберт устроил встречу с Петром, одним из знатных жителей города Бизиньяно. В то время нормандец обосновался в местечке Сан-Марко-Арджентано западнее долины реки Крати в Северной Калабрии. Бизиньяно находился юго-восточнее – примерно на том же расстоянии от Крати. Роберт и Петр встретились на восточном берегу реки, ближе к поселению. Однако, выманив Петра за городские стены, Роберт стащил его с коня и увез в Сан-Марко, чтобы получить выкуп. Такой неожиданный куш позволил нуждавшемуся в деньгах молодому Готвилю почувствовать себя значительно свободнее{169}169
  Там же, IV.18. Для сравнения: Geoffrey of Malaterra, De rebus gestis, I.16–17. Для дискуссии: G. A. Loud, 'Anna Komnena and her Sources for the Normans of Southern Italy' (1991), repr. in G. A. Loud, Conquerors and Churchmen in Norman Italy (Aldershot: Routledge, 1999), no. XIII, 54–6; H. Taviani-Carozzi, La Terreur du monde: Robert Guiscard et la conquête normande en Italie, mythe et histoire (Paris: Fayard, 1996), 184–92.


[Закрыть].

Важны были не только деньги, но и репутация, которую Роберт начал зарабатывать. Когда он в следующий раз обратился за помощью к Дрого, тот не больше, чем раньше, был склонен поддержать брата, однако теперь под знамена Роберта начали стекаться другие люди. Прежде всего нужно назвать Жирара Буональберго, предводителя нормандцев, обосновавшихся в Телезе (Телезе-Терме), примерно в 30 километрах к северо-западу от Беневенто. Жирар привел с собой около 200 рыцарей, что, вероятно, в два с лишним раза превышало силы Роберта. Буональберго должен был оказаться верным союзником, и альянс с ним был официально скреплен, когда Роберт взял в жены его тетю Альбераду (младшую сестру отца Жирара)[23]23
  Точнее, 200 рыцарей под командованием Жирара были приданым Альберады. – Прим. пер.


[Закрыть]. Дрого согласился на этот союз с большой неохотой. Согласно Амату, именно Жирар, узнав о подвигах Роберта в Бизиньяно, дал ему прозвище Гвискар, что означает «хитрец» или «хитроумный»{170}170
  Amatus, Ystoire de li Normant, III.11.


[Закрыть].

С таким подкреплением Роберт начал добиваться успехов. Но как только дела пошли на лад, сгустились тучи. Многие местные жители начали возмущаться новыми нормандскими хозяевами, и за всем этим с растущей тревогой наблюдали в Риме. Папство давно питало интерес к южным лангобардским княжествам, граничившим с его землями. К 1040-м годам нормандцы стали представлять опасность. Не довольствуясь уже отторжением земель от византийской Апулии, они начали угрожать своим бывшим лангобардским работодателям в Кампании. Решающий момент наступил весной 1051 года, когда жители Беневенто изгнали своего князя и подчинились папе Льву IX в надежде, что тот сможет лучше защитить их от северян.

Лев прибыл в Беневенто в июле и встретился с Дрого и Гвемаром IV Салернским. Оба согласились с тем, что нападения на территорию Беневенто должны прекратиться. Однако на деле выполнить это обещание им было не по силам, особенно Дрого, правление которого оспаривалось с самого начала. Поэтому набеги баронов из Апулии продолжились. Но грабежи, совершаемые нормандцами, беспокоили не только Льва и жителей Беневенто. Местное население Апулии, которое когда-то приветствовало северян как освободителей, теперь считало их такой же негодной властью, как и бывших византийских правителей. Сам Дрого ощутил на себе всю тяжесть этого возмущения, когда летом 1051 года приехал в Монте-Иларо (недалеко от Бовино). Утром 10 августа он, как обычно, отправился молиться в церковь, а там ничего не подозревающего графа поджидал в засаде один из якобы верных его соратников – Рисо. Когда Дрого вошел в церковь, Рисо убил графа. В ходе этого нападения погибли и многие другие люди Дрого{171}171
  Malaterra, De rebus gestis, I.13; William of Apulia, Gesta Roberti Wiscardi, II, ll. 78–80. Для сравнения: Amatus, Ystoire de li Normant, III.15–19.


[Закрыть]. Это убийство стало одним из целой серии покушений на нормандских аристократов.

Формировался масштабный антинормандский альянс. Византийские императоры давно искали подходящих союзников для борьбы с северными захватчиками. Теперь, когда папа Лев находился на стороне лангобардских князей и стремился наладить отношения с Византийской церковью на Востоке, появился шанс на более широкую коалицию. Этот процесс потребовал некоторого времени – отчасти потому, что к нему не решался подключиться Гвемар IV, который все еще поддерживал тесные связи с апулийскими нормандцами. Однако в 1052 году убили и Гвемара, и его брата, и путь для великого союза был открыт. К началу 1053 года к нему присоединились германский император Генрих III, папа Лев, лангобардские князья Капуи и Беневенто и византийский император. Перспективы нормандцев стали выглядеть мрачно.

Оказавшись припертыми к стенке, те решили сражаться. Теперь их силы объединялись под знаменем Онфруа, самого молодого из старшей ветви Готвилей, ставшего в 1051 году графом Апулии после Дрого. Стратегия нормандцев была ясна: не дать папской армии встретиться с войсками византийцев на юго-востоке. Вильгельм из Апулии сообщает, что нормандская армия Онфруа включала 3000 рыцарей, а также полутысячный отряд пехоты. Эти цифры – а они вполне правдоподобны – выглядят впечатляюще. Однако войско Льва было гораздо больше: хотя поддержка со стороны немцев оказалась минимальной (Генрих III смог выделить всего лишь несколько сотен пехотинцев из Швабии), папа набрал внушительную армию в лангобардских княжествах, которые в последние годы сильно пострадали от нормандцев. Командовал войском сам Лев.

Папская и нормандская армии встретились возле Чивитате, небольшого городка у реки Форторе. В силу меньшей численности нормандцы сначала прибегли к переговорам. Они предложили признать зависимость от папы, как сделали жители Беневенто. Но попытки умиротворить Льва не увенчались успехом, и нормандцы, у которых осталось мало пространства для маневра, предпочли вступить в бой. Это было рискованно, но разумно. У нормандцев не хватало припасов, и время играло на стороне Льва. Чем дольше нормандцы ждали бы, тем вероятнее на помощь папе могли прийти византийцы. Сражение же – дело непредсказуемое, где решительностью можно одолеть количество.

Это и доказала битва при Чивитате. Онфруа и апулийские нормандцы стояли на левом фланге армии[24]24
  Отряд самого Онфруа располагался ближе к центру, а на левом фланге стояли воины Роберта Гвискара. – Прим. пер.


[Закрыть], Ричард (двоюродный брат Райнульфа из Аверсы) и его рыцари – на правом. Первые встретили ожесточенное сопротивление швабской пехоты, зато Ричард сумел обратить в бегство лангобардов, затем развернулся и атаковал немцев с тыла{172}172
  William of Apulia, Gesta Roberti Wiscardi, II, ll. 82–266; Amatus, Ystoire de li Normant, III.39–41, а также: C. Guzzo, 'La battaglia di Civitate: un rilettura', Archivio normanno-svevo 5 (2017), 69–83.


[Закрыть]. В результате нормандцы одержали победу – столь же полную, как при Гастингсе. Не менее значимыми были и ее последствия. Папа Лев попал в плен к нормандцам. И хотя они не сразу воспользовались своим выигрышным положением, разногласия внутри византийского лагеря и последующая смерть Льва помешали возрождению антинормандского союза.

После этой победы продвижение нормандцев значительно ускорилось, и быстрее всего оно происходило в Калабрии{173}173
  Об этом и последующем см.: Loud, Age of Robert Guiscard, 119–30.


[Закрыть]. Власть Византии на территории Италии была сильнее на противоположном побережье – в Апулии, то есть в регионах, находившихся ближе к центру империи. Там продолжалось ожесточенное сопротивление нормандцам. Калабрия же – ворота на Сицилию – оказалась уязвимее. К 1056 году Роберт подчинил себе всю провинцию к северу от Крати; он также получал дань от территорий, расположенных южнее, включая Бизиньяно, Мартирано и Козенцу. В следующем году Онфруа умер, и Роберт сумел занять его место, став графом Апулии.

Имея в своем распоряжении новые ресурсы, он быстро разобрался с оставшейся частью Калабрии. К началу лета 1057 года Роберт уже успел совершить дерзкий рейд в Скуиллаче, а потом проследовал вдоль восточного побережья до Реджо, византийской столицы региона. Из-за мятежа Петра, сына Амика, Роберту пришлось вернуться в Апулию и оставаться там до конца лета, однако к осени 1057 года он уже снова был в Калабрии, где совершил не увенчавшееся успехом нападение на Реджо.