Текст книги "Только тело..."

Автор книги: Лев Прозоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Лев Рудольфович Прозоров
Только тело…

И зомби на вокзалах коротают судьбу,

И старухи кричат, как пожилые марабу…

Башня Рован, «Москвовуду»

Было где-то пол-одинадцатого, когда мы с Юлей подошли к подъезду. На первом этаже нас ожидало маленькое дежавю советской эпохи – неработающий лифт. Что ж, третий этаж не тридцать третий, поднялись пешком, хотя ЖЭУ вместе с пресловутым экономическим кризисом и икалось. На последней лестничной площадке в углу сидел серый котенок. Не могу смотреть на брошенных котят. Убивал бы тех сволочей, что их выкидывают – как ребенка на улицу выгнать. Особенно сейчас, зимой. Мне, блин, людей бездомных не так жалко. Человек на жилье заработать сможет. Котенок – нет.

– Смотри, – Юля грустно вздохнула. – На Тишку нашего похож.

Маленький серый комочек замяукал.

– Елки, Юлька… это ж и есть Тишка…

Мы переглянулись.

– Ты квартиру хорошо заперла?

– Да…

– Не нравится мне это. Бери кота на руки и иди за мной.

С этими словами я вытащил из кармана «Удар» и осторожно стал подниматься пол лестнице. Мысленно при этом я отвешивал самому себе увесистых пинков. Придурок! Ведь сколько раз собирался «Осу» купить. Теперь вот лазай с этой брызгалкой-перцовкой, от которой толку чуть больше, чем от дамского баллончика.

Дверь в квартиру была не закрыта, и видно было, что в коридоре горит свет. Совсем зашибись. А это кто у нас такой наглый?

– Толик… – прошептала за спиной Юля. – А может, лучше в милицию?

Я прислушался. В квартире кто-то ходил. Один. Валкими, неуклюжими шагами. Пьяный? Угу, «Ирония судьбы-3» получается. Хлопнул холодильник. Нормально так… порядочные воры по шкафам лазят, а этот в холодильник поперся.

Юля сделала шаг вперед, в этот момент Тишка на ее руках заорал дурным голосом и рванулся из рук, выпустив когти. Юлька от неожиданности громко вскрикнула.

«Кажись, спалились», – как сказал в аналогичном случае артист Рон Перлман во втором «Хеллбое». Я ворвался в коридор и с воплем «Всем стоять!» ринулся на кухню, выставив впереди себя «Удар».

Рядом со столом стояла невероятно чумазая женщина. Невысокая, мне по плечо. В седых волосах была грязь – именно так, не волосы были грязными, а в них была грязь! Грязь была на серой сморщенной коже, кое-где покрытой багровыми пятнами, на драном платьице – ё-ка-лэ-мэ-нэ, это она по минус шестнадцать на улице в этом шлялась?! Бродяжка ела фарш. Руками. Руки у нее были еще грязнее, чем все остальное и кое-где – содраны чуть не до костей, но ее это, похоже, не смущало. Ее вообще мало что смущало, в том числе и мое явление, и наставленный ей в голову «Удар». Она неторопливо дожевала фарш, сглотнула, повернула лицо ко мне. Вокруг казавшихся огромными глаз с размытыми серыми зрачками багровели все те же пятна. Вокруг вымазанных в фарше губ – тоже.

– О-их, – произнесла она. – А-уй, О-их.

И тут я ее узнал. Мне захотелось сесть.

– Юля! – окликнул я, сдерживая истерический смех. – Юлька, иди сюда!

– Что там? – опасливо подала голос от порога моя осторожная половина.

Я чуть не сказал «все в порядке». В порядке, ага. К Обаме в Америку такой порядок.

– Не бойся. Это просто мама. Моя мама пришла.

– Как мама? Она же… – Юлька влетела на кухню. – Ой!

– А-уй, Ю-я.

– Д-добрый вечер, Галина Викторовна, – машинально выговорила почтительная невестка. И шепотом закончила. – Она же умерла…

* * *

Это такая российская традиция – решать глобальные и не очень проблемы на кухне. В данном случае она была особенно уместна, ибо проблема тоже находилась на кухне.

– Чаю?

Какой нафиг чай, тут валерьянки бы… как-никак, встретить на своей кухне уже два месяца как покойную родительницу – это довольно сильное ощущение. А впрочем…

– Давай чаю.

– Е ес ахаа, а-алуйса…

– Мам, она помнит, что тебе без сахара, – громко сказал я, а жене вполголоса кинул. – Не вздумай! Холодной воды ей из чайника, и все.

Большая часть воды все равно пролилась без толку, но мама этого не заметила – как и подмены. Вернула кружку в дрожащие руки невестки, церемонно произнесла «с-аси-о», и вновь затихла на стуле, куда я ее усадил.

– И что теперь делать? – вполголоса спросила Юля.

– Что делать – штаны снимать и бегать… милицию вызывать бессмысленно – не их профиль.

– Может, скорую?

– Юль, ну на хрена? – я поморщился, как от зубной боли. – Эти придурки уже сделали, что могли – два месяца назад.

Наверное, я резок, но отдать врачам живую, хоть и тяжело больную мать, и получить следующую новость о ее, так сказать, состоянии здоровья, из морга – это запоминается. И теплых чувств не оставляет.

– Может, у нее летаргия была? – жалобно спросила Юля.

– Юль, ну ты чего?! Какая летаргия два месяца, кто столько выдержит? Кстати, извини. Получается, я тебя обманул.

– Когда? – непонимающе уставилась она на меня.

– Ну, тогда… помнишь, я тебе позвонил и сказал, что есть две новости, и хорошая – что проблем со свекровью у тебя не будет?

– Я у ас ао э ыа, – приветливо сказала мама, глядя на нас. Кажется, она пыталась улыбаться.

– Да, мам, давно не была, – да уж, целых два месяца.

Интересно, повторяет штампованные фразы… разрушение мозга? Впрочем, говоря начистоту, мама и при жизни оригинальными суждениями не отличалась. И помощи в решении вопроса от нее тоже ждать бесполезно.

Занятно… а выходит, для поддержания светской беседы не обязательно быть живым? Хм, надо проверить – грохнуть, скажем, Литвинову или Канделаки… блин, какая хрень в голову лезет!

– Ладно, я звоню.

– Куда?

– Туда. 013.

– Толик… может, не надо? – прошептала Юлька, оглядываясь на сидящую за столом покойницу. – Это ж… это мама.

– И что ты предлагаешь делать? Засолить ее в ванной? – прошипел я. – Это она с мороза недавно, а вот посидит в тепле сутки… процессам разложения на родственные связи начхать с останкинской телевышки!

Юлю передернуло – видать, богатое воображение моментально нарисовало картинку. В цвете и, главное, в запахах. Если уж ей не нравится аромат, оставленный на не прополосканной посуде несвежей губкой, могу представить, что она будет чувствовать на вторые сутки пребывания в жилище нашей… гостьи. Мне-то все равно, в общем. Нюх у меня практически отсутствует, ну и, перефразировав известную поговорку, свои покойники не пахнут. Но проблем все равно будет выше крыши.

Вот и пусть ими займутся те, кто получает за это зарплату.

* * *

– Здравствуйте, Вы дозвонились в ГСУН-013. Пожалуйста, не вешайте рубку. Вам ответ… Алло!

– Алло, – я нервно откашлялся. Все же тревожить эту экзотическую социалку мне, хвала всем Богам, довелось впервые. – У нас тут, эээ, мертвец… в смысле покойник… или зомби? Ну, в общем…

– Мужчина, адрес какой? – перебил мои жалкие попытки сформулировать проблему женский голос – раздраженный и какой-то несвежий.

– Бокия, 88а, квартира пятнадцать. Это за «Джинн-строем», во дворе…

– Телефон ваш?

– В смысле?

– Номер телефона.

– Пять, шестнадцать, сорок один.

– Ждите, сейчас подъедут.

Вот и все. Вот так решаются эти проблемы в наш просвещенный двадцать первый век.

Подъехали, кстати, действительно быстро – прошло где-то минуты четыре, если не три. Забавно. Скорой приходится ждать минут десять, если не пятнадцать.

Не знаю, что я ожидал увидеть, какого Ван Хельсинга в ковбойской шляпе и с колометом наперевес, или ведьмака в черной коже с серебряными клепками и двумя мечами за спиной. Вошли двое в комбинезонах химзащиты с поднятыми капюшонами.

– Свет зря зажгли, – вместо приветствия сказал идущий впереди светлобородый крепыш. – Наброситься мог.

– Она сама зажгла, – открестился я. – Покойница, в смысле.

– Ага, а-га! – идущий вторым очкарик удовлетворенно улыбнулся. – То есть реакция на свет нейтральная, уже хорошо. Неагрессивный…

– Неагрессивная! – с ударением на окончание женского рода поправил я, вслед за гостями проходя на кухню. – Это моя мама.

– А, это хорошо, молодой человек, – возликовал очкарик, усаживаясь без приглашения за стол и открывая ноутбук. – Это прямо-таки отлично! То, что Вы – ближайший родственник, сильно, знаете ли, облегчает процедуру. Андрюша, будь ласков, ты все же реакции проверь. Свет, вода, все такое…

Бородатый Андрюша отцепил от пояса фонарик и направил его в глаза маме. Мама медленно моргнула, но больше никак не прореагировала.

– Рефлекс роговицы и зрачка отсутствуют, – доложил он, настороженно глядя в лицо обследуемой. – Реакция Ривского-Уэста отрицательная.

Пальцы очкарика летали над клавиатурой.

Фонарик сменил небольшой пульверизатор. Несколько капель упали на грязную кожу, поползли, оставляя влажные следы.

– Реакция Сэндимэна – отрицательная.

– Замечательно, просто превосходно! – отозвался очкарик из-за ноута. – А теперь, молодой человек, побеседуем с Вами. Имя, фамилия, отчество некроба, время и причины смерти?

– Какого микроба? – удивилась Юля.

– Не микроба, девушка, а не-кро-ба, некробиотического объекта – лучезарно улыбаясь, разъяснил словоохотливый очкарик. – Видите ли, слова «покойник», «мертвец» или тем более «труп» не совсем верно отражают ситуацию. Всем перечисленным категориям граждан по определению положено находится в морге или на кладбище, а не разгуливать вот так, согласны? Ну, «зомби» – это вообще к Ромеро.

Он рассмеялся собственной шутке и продолжил:

– Итак, имя, отчество, фамилия, дата смерти.

Я ответил.

– Причина смерти?

– Сахарный диабет.

– Лекарств много принимала, я полагаю?

– Очень.

– Ну, вот и ясно, вот и понятненько. Сахар – раз, уничтожение микрофлоры медикаментами – два, похороны поздней осенью – три, и получаем что?

Мы с женой недоуменно переглянулись.

– Получаем отличную физическую сохранность. Поверьте, чаще некроб выглядит гораздо, эээ, менее эстетично. Вам, в некотором смысле, повезло.

На хрен такое везение.

– Даже дважды, кстати. Хотя агрессивные некробы встречаются отнюдь не так часто, как принято думать, но все же вероятность, увы, есть. Кстати, где ее похоронили?

– В Бугряках.

Очкастый мученически прикрыл стекла пальцами. Бородатый Андрюша оказался более непосредственен.

– Андрей! – поморщился его напарник. – Здесь ведь женщины… точнее, женщина и покойник. Молодой человек, и как это Вам удалось оформить погребение на закрытом кладбище?

Я пожал плечами. Во-первых, удалось не мне, а маминой племяннице, и, соответственно, моей двоюродной сестре, Ольге Петровне. А во-вторых, понятия не имею, как ей это удалось провернуть. Впрочем, что гадать – его величество блат всемогущий и вездесущий, разумеется.

– А Комарино чем не устроило? А, понимаю, далеко ездить на могилку, да? А то, что ритуалы защиты кладбища имеют свой предел мощности, Вам, понятно, в голову не пришло. В результате, как сказал пан Кравчук, маемо то, шо маемо. Хотя это уже пятый случай за неделю.

– Пятый?! У нас? – поразилась Юля.

– Увы, девушка. Переполненные кладбища, выветрившиеся заклятия, отсутствие нормального крематория ближе Нижнего Тагила, кризис, наконец.

– Тут-то кризис при чем? – удивился уже я.

– Ну как же, молодой человек, – с укоризной посмотрел на меня очкастый. – Ведь специалистам по ритуалам упокоения тоже надо кушать. А зарплаты падают. А цены растут. Как, кстати, и смертность. В итоге работают больше – а качество ниже. Результаты, опять-таки, налицо.

Он широким жестом показал на маму. Та уставилась на его руку.

– В общем, так, – он нажал на какую-то кнопку, ноут зажужжал и выплюнул пару листков. – Вот стандартные бланки. И Бронштейны, хе-хе… если Вы согласны сдать некроба на утилизацию, расписываетесь здесь. Имя, отчество, паспортные данные, подпись. Мы ее забираем. В противном случае Вам надо расписаться здесь, что Вы предупреждены о возможных последствиях и принимаете на себя всю ответственность за них.

– Что еще за последствия? – насторожился я.

– О, а вот это как раз обязан разъяснить Вам я. Ну, во-первых, процессы разложения. День-два в теплой квартире, и все, э-э-э, преимущества отличной физической сохранности испарятся. Кроме того, некроб чрезвычайно неуклюж в движениях, и это будет только усиливаться по мере разложения мозга. То есть порча вещей. Чисто эмоционально очень неприятно находиться рядом с некробом. Отрицательное влияние на здоровье, трупный яд, резкое падение иммунитета. Если у Вас есть дети или домашние животные – их придется отселять. Это, скажем так, личные последствия, но есть и социальные: нарушение санитарных норм – раз, нарушение общественного спокойствия, каковым неизбежно станет присутствие в многоквартирном доме активного некроба – два. Административные иски со стороны ЖЭУ и соседей я Вам гарантирую. И это еще не самое неприятное…

Он замолчал, снял очки и принялся протирать их салфеткой.

– Самое неприятное, – неохотно проговорил он, – в том, что по мере разложения может возникнуть угроза перехода некробиоза в агрессивную фазу. Это случается редко, да. Но это случается. Биоэнергетическая картина этой фазы некробиоза во многом близка картине бешенства – отчего, собственно, некробов тестируют на свето– и водобоязнь, и откуда эти предания о неспособности восставшего мертвеца пересечь реку, о страхе перед святой водой и солнечным светом. Соответственно, проявляется агрессивность, усугубляемая отсутствием болевой реакции, – агрессивного некроба крайне сложно остановить. Прививки же от некробиоза до сих пор нет. Вы готовы взять на себя ответственность за угрозу жизни и здоровью – Вашему и Ваших близких?

Я сглотнул. Картину он и впрямь обрисовал неутешительную, и крыть было нечем. Собственно, я затем их и вызвал… какого ж ляда тогда на душе теперь так погано?

– Но это же… это ведь мама… – сдавленно выговорила за моей спиною супруга.

– Ю-я, э ачь… э ачь, Ю-я…

– Видите ли, девушка, – мягко произнес очкарик, возвращая на лицо доброжелательную улыбку, – и традиционные религии, и современная наука не отождествляют некроба с человеком, из которого он возник. С точки зрения традиции речь идет о трупе, одержимом духами – и духами, как правило, недобрыми. С точки зрения науки – это не более, чем память тонкого тела, остаточные реакции биоэнергетики. Собственно, это ничто иное, как аналог сокращений мышц мертвого тела под влиянием процессов разложения. Тело, понимаете? Просто тело. Сороковой день давно прошел, сущность пребывает… ну, не мне судить, где, но определенно не здесь. Подумайте хорошо – разве будет с Вашей стороны уважением к матери позволить ее телу превратиться в гниющую, чавкающую, распадающуюся на ходу развалину? Это в лучшем случае. Это в том случае, если это тело не станет смертельно опасной тварью, которую все равно придется уничтожать.

– Хватит! Давайте сюда… вашу бумагу. Юль, тащи паспорт.

– Здесь, – указал мне пальцем очкастый, – и вот здесь, пожалуйста. Поздравляю, молодой человек. Вы сделали абсолютно правильный выбор, поверьте, о нем не придется жалеть.

Да? Тогда какого черта я жалею о нем уже сейчас?! Ведь все же разобрано, все разъяснено – и проблемы, и опасности, и то, что это только тело…

Но протянутую руку я все же пожал. Человек делает работу. Работу, из-за которой я, именно я его сюда пригласил. А мои чувства – это мои проблемы, и нечего их перекладывать на других.

– Ну вот и чудненько. Рад был, так сказать, знакомству. Андрюшенька, приступайте.

– Что, прямо здесь?! – задушено охнула Юля.

– Ну что Вы, девушка, – укоризненно улыбнулся очкастый. – Сейчас мы просто транспортируем некроба для утилизации.

Бородатый Андрей тем временем со сноровкой, выдававшей большой опыт, заломил руки маме… да какого хрена? Тебе же ясно разъяснили, придурок, это не мама, это некроб, просто шевелящееся и мычащее тело! – в общем, он завел руки этого за спину и туго спеленал их похожим на строительный скотчем.

– О-их, о эо? О ои со ой э-аю?

Я прошел в коридор. Надо же открыть им дверь… и закрыть за ними.

– Уа ы эя эёе? О-их, я э ачу! Э оаай эя и! О-их, я оюсь!

– Всего наилучшего, молодой человек. До свидания.

– Э оаай! Оауйа! О-их!!!

– Вам спасибо.

– Я э ачу! О-их!!!

– Не за что, молодой человек. Это наша работа.

Он в последний раз улыбнулся мне. Я выдавил ответную улыбку и захлопнул дверь, торопясь отгородиться ею от очередного, уже истошного «О-их!!!», гулко отдавшегося в ночном подъезде.

Потом открыл снова, поднял сжавшийся между батареей и мусоропроводом серый полосатый комочек на руки – Тишка радостно замуркал мне в рубаху, занес домой, и котенок немедленно стал придирчиво обнюхивать коридор, время от времени шипя и пуша шерстку на хвосте и вдоль спины.

На кухне Юля стучала горлышком пузырька о край стакана. Резко пахло валерианой. Я обнял ее за плечи и посмотрел в окно.

Два месяца назад там стояла машина с красным крестом. Теперь – белая «газель» с черным изображением песочных часов, цифрой 013 и буквами ГСУН.

Хлопнула дверь. Очкастый шел впереди. Он открыл заднюю дверцу машины, но в этот момент ма… некроб вывернулся из рук бородатого и побежал прочь. Тощие старушечьи ноги смешно разъезжались на льду в свете фонарей. Андрей нагнал его в два прыжка, наотмашь рубанул ребром ладони в толстой перчатке, поднял обмякшее тело – за шиворот и за смотанные скотчем руки – и поволок к машине.

Больше смотреть я не стал, и только слышал, уткнувшись лицом в волосы жены, как хлопнула дверь, зарычал мотор – и его звук стал удаляться.

– Только тело… – шептал я трясущейся от беззвучных рыданий жене. – Это только тело…