Текст книги "Россия, которую мы догоняем"

Автор книги: Лев Вершинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Причина проста: если на сей счет расходятся во мнениях мыслители такого уровня, как Фома Аквинский, Григорий Палама, Аль-Газзали и Рамбам, то выбрать в качестве наставника кого-то одного из них, тем самым приняв за основу, что остальные неправы, с моей стороны было бы вопиющим хамством. Такой выбор легко сделать лишь в раннем детстве, когда все решаешь не ты, а обстоятельства, а далее все уже основано на той самой слепой вере, которая мне недоступна в силу рационализма.

И наконец, Церковь (у христиан) или некие ее аналогии (у других конфессий) – это структура, организующая процесс. И в горнем смысле, поддерживая контакт с Высшим и помогая пастве включиться в процесс, и в сугубо земном понимании, создавая вполне земные условия для нормальной реализации этого процесса (обустройство молитвенных зданий, подготовка специалистов, книгоиздание и так далее). По сути, во внешнем своем выражении – структура абсолютно земная, вросшая в общество как его неотъемлемая составная часть и четко отражающая (в том числе и на личностном уровне, поскольку укомплектована людьми) все достоинства и недостатки этого общества в конкретный период его существования.

Ага. Все верно. В кризисные моменты развития общества смешно пенять на то, что церковь как структура не свободна от недостатков, присущих всем секторам надстройки. А чтобы отрицать, что не свободна, нужно быть очень неумным человеком. Поэтому даже на секунду не стану отрицать реальности фактов и фактиков, упорно изыскиваемых всеми и всяческими «борцами с клерикализмом». Ни мелких, вроде некоего количества пьяненьких попиков на престижных иномарках, ни чего-то покрупнее и посерьезнее. Есть такие буквы в слове «жизнь», и никуда от этого не деться, пока жизнь и ее правила не изменятся к лучшему.

Но.

Очень много лет назад, гостя у Виталия Пищенко, великого организатора фантастики, в Тирасполе, пересекся я там с небольшого росточка худеньким мужичком (иначе и не определить) вполне шукшинского типа. Кудлатая бороденка, странноватый региональный говорок, кургузый пиджачишко (чтоб не сказать «спинжачок»), кирзовые сапоги и плюс ко всему сатиновая толстовка, подпоясанная чуть ли не веревочкой. Так вот, эта единственная подаренная мне судьбой встреча с Дмитрием Балашовым позволила мне понять и зарубить на носу очень многое. За двое суток почти непрерывного, под квашеную капусту разговора, мы беседовали обо всем, что меня, восторженно глядевшего на живого классика, – но в первую очередь, конечно, о его будущих книгах (из которых, увы, остались ненаписанными три), о России о ее судьбе, и о роли в ее судьбе Русской Православной Церкви. Дмитрий Михайлович эти нюансы не то что понимал, но чувствовал всем своим существом.

И вот что я вынес из той беседы, зарубил на носу и запомнил навсегда.

Прежде всего – это ни для кого не секрет – Русская Православная Церковь не молитвенный дом, и не храмовый комплекс, и не обширный штат клириков от «рядовых» до «фельдмаршала». Это совокупность всех верующих, выбравших ту дорогу к Высшему, которая предложена и начертана православием, и поэтому критиковать ее именно как Церковь нет смысла. Критиковать же «внешнее», то есть надстроечный фактор – всех этих пьяных попиков, наглых хулиганов, не по чину активных пропагандистов, разного рода земные грехи и провинности – можно, конечно, но опять-таки, не забывая перед тем взглянуть в зеркало.

Но главное – так уж получилось, отрицать невозможно, а отменить не в силах никто, – что судьбы Русской Православной Церкви и России сплетены неразрывно. Именно Церковь сделала Россию такой, какова она есть, – отдельным, эгрегориально не похожим на окружающие, миром со всеми достоинствами и недостатками. Все упадки России, как и все ее взлеты (даже в как бы атеистическую эпоху СССР) есть упадки и взлеты РПЦ. В связи с чем грядущее торжество России, если таковому суждено быть, станет славой ее Церкви; вполне же, увы, вероятная гибель – упадком ее Церкви и откатом на обочину истории, в разряд ассирийской, коптской церквей и прочих раритетных казусов. А коль скоро так, Русская Православная Церковь как структура, больная или здоровая, при всех вариантах и всегда будет стоять за Россию. Чего не скажешь о многих других, требующих от клира того, чего сами и не думают соблюдать.

Вот из чего, на мой взгляд, взгляд земного человека, рационалиста и агностика, единственно следует исходить. А вычистить язвы времени Церковь, будьте уверены, не преминет. Как только общество, частью которого она является, всерьез начнет чистить свои язвы.

А что закон, спросите вы? Очередной пример.

В истории с Разулом Мирзаевым я со старта и до самого финиша стоял на том, что в данном конкретном (повторяю: дан-ном кон-крет-ном) случае парень с Кавказа виноват по минимуму и, хотя без наказания остаться не должен, но по минимуму и должен получить. Потому что Закон должен быть Законом, и поскольку право талиона в УК РФ не зафиксировано, руководствоваться им российская юстиция не должна. Пока, во всяком случае, европейское право официально не заменено шариатом. Какие бы политические мотивы ни диктовали обратное.

Мне возражали.

Кто-то (но таких было мало) откровенно говорил, что «чурку» надо карать вплоть до пожизненного, без оглядки на смягчающие, просто потому что «чурка».

Кто-то, более стеснительный, стоял на там, что «раз убил, пусть сядет надолго, потому что убил», но с тем же подтекстом.

А кое-кто, из числа умных, упирал на все тот же политический аспект.

Сперва я спорил.

Потом, уразумев, что бессмысленно, с огорчением перестал – разумеется, оставшись при своем.

А сейчас, оказывается, мою точку зрения разделяют 15 человек, подавляющее большинство элиты элит сыскарей России, для которых неважно кого ловить, но тот факт, что вор должен сидеть в тюрьме – однозначная аксиома, однако столь же однозначная аксиома и то, что не вор в тюрьме сидеть не должен.

Отсюда выводы.

Первое. Кто готов утверждать, что все 15 следаков, вписавшихся за Виталия Ванина, сплошь «русофобы, на корню купленные наглой кавказой», – на выход с вещами.

Второе. Кто рискнет и дальше талдычить, что 100 % российских правоохранителей «тупые, продажные, лишенные чести и совести исполнители любых политических прихотей власти», – тоже на выход, но без вещей.

Главное. Дело уже не в Мирзаеве. А в том, что ситуация прямо и четко подтверждает: если офицеры выступили в защиту коллеги в такой невероятной концентрации, значит, и с честью, и с совестью пока что порядок. Не на 100 %, да, но были бы кости, а мясо нарастет. И ежели что, приказ Государственного Комитета Обороны будет исполнен – как в старом мудром фильме – в полном объеме.

Иное дело, что Комитета пока что нет и невесть, будет ли, а без него телега не сдвинется ни на шаг. Но этот вопрос уже к другим инстанциям.

В общем, лодка покачивается себе потихоньку, то там, то здесь, по любым поводам и даже без оных.

Ознакомился с «золотой сотней» книг, предписанных для изучения в школах России.

С удивлением выяснил, что, оказывается, из сотни не прочитаны (или, если о фольклоре, не просмотрены) только две – видимо, из совсем новых или вовсе уж старых и прочно забытых. 98 % – это много. Это дает право высказывать мнение не от фонаря, предъявлять претензии и давать советы. Если не чиновникам, которым до лампочки, так родителям, которым не все равно, какими растут их чада. Поскольку, как сказал на днях кто-то (не помню кто, но сказано красиво), само собой подразумевается, что «без знакомства с которыми культурным, а может быть, даже и русским человек считаться не может».

Так вот, прежде всего, изумляет не столько то, что есть, а то, чего нет.

Что забыт Горький, ладно.

Что без Грибоедова – как-то можно пережить, хотя и трудно.

Но категорически, до боли не хватает Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Чехова и Салтыкова-Щедрина, не причастившись которыми – во всяком случае, в России, – молодой человек в культурном смысле обречен на инвалидность. Хотя бы потому, что упомянутые авторы впятером всю эту «золотую сотню» перевешивают. Неважно, с какого бодуна составители решили их обойти (видимо, потому что «они же и так в школьной программе»), но их необходимо ввести в список. Попросив других, пусть и не бесталанных, но менее значимых (или менее необходимых для чтения смолоду) потесниться, а то и обождать на воздухе.

Категорически устарели, например – на фоне нынешнего-то изобилия остросюжетной беллетристики, – некогда считавшиеся «приключенческими» детские повести Анатолия Рыбакова. И уж вовсе не к месту «Сборник Кирши Данилова» – стихи XVII века, писанные тяжелым, мало кому понятным языком, да еще нередко и скабрезные, ныне интересны разве что специалисту. Зато у обычного, даже взрослого читателя не вызывают никакого интереса, а уж у детей – тем паче, если специально пичкать, – мгновенно провоцируют зевоту, оскомину и, на выходе, лютую ненависть. Как, с другой стороны, едва ли привлечет подростка и филигранно, что называется, «на все времена» сконструированная, но именно сконструированная, «от ума» и напрочь лишенная души проза Владимира Набокова, способная привлечь и увлечь только очень хорошо подготовленного писателя-эстета, каковых среди школьников отродясь не водилось.

На фиг не нужна – только вкус портит – «История России в рассказах для детей» Александры Ишимовой. Она, конечно, была рекомендована к чтению в гимназиях при Николае Александровиче, а сейчас есть тенденция возвращать все, что «добезцаря» – но, блин, это же не значит, что математику нынешним школьникам следует учить по некогда лучшим Шапошникову и Вальцеву! Тем паче, что «Наша древняя Столица» Наталии Кончаловской, в списке имеющаяся, с лихвой компенсирует сочащееся патокой творчество некогда модной беллетристки.

Ни к селу ни к городу смотрятся «Люди, годы, жизнь» Ильи Эренбурга. Сами по себе, как мемуарная литература, они неплохие – по крайней мере, написаны живо, – но, очень мягко говоря, не для школьного возраста, поскольку воспоминания о некоей эпохе могут понять и воспринять только те, кто эту эпоху хоть сколько-то знает, – то есть, не нынешние российские школьники. И по той же причине, будь на то моя воля, не вошли бы в список «Очерки русской смуты» Антона Деникина, написанные, спору нет, очень ярким языком, весьма познавательные, но требующие для полного понимания сути очень серьезной, не на уровне подростка подготовки. Подростку, если уж на то пошло, лучше предлагать «Тихий Дон», где речь о том же – тем паче, что без Михаила Шолохова русскую литературу представить невозможно.

Что-то вызывает не столько полное отторжение, сколько сомнения на предмет «А надо ли?». Далеко не уверен, например, в необходимости предлагать школьникам большие, на уровне сборников (отдельные произведения как раз необходимы!) массивы стихов Мусы Джалиля, Николая Гумилева, Расула Гамзатова и Давида Самойлова (кстати, почему не, скажем, Леонид Мартынов?.. и где Александр Твардовский?!). Не вижу особой необходимости в знакомстве с недурно писаными, но сиюминутными «Белыми одеждами» Владимира Дудинцева, весьма специфическими изысканиями Георгия Вернадского, способными, скорее, сбить неподготовленного читателя с панталыку, байками Исаака Бабеля, балансирующими на грани дешевого стеба, и безделушками Валентина Пикуля, родную историю, конечно, популяризирующих, но слишком уж залихватски.

А «трилогия о нашествии» Василия Яна, наоборот, просто скучна. Она была востребована за неимением лучшего, но сегодня-то лучшего – и намного! – в достатке. И, при всем уважении, нудные штудии Василия Васильевича с успехом заменил бы «Жестокий век» Исая Калашникова – книга захватывающе интересная и блестяще написанная. Плюс «Ратоборцы» Алексея Югова, прочитав которые, невозможно не «заболеть» Русью. Плюс, безусловно, хоть что-нибудь из «Государей московских» великого Дмитрия Балашова, роль которого в «оживлении» русской истории еще не скоро будет оценена по заслугам.

И вовсе особое дело – эпос. Это хорошо. Это важно и полезно. Проблема в том, что фольклор в первозданном виде для современного человека (о школьниках и речи нет) тяжел и нуден неимоверно. А значит, первое знакомство с этим жанром в обычном переводе с оригинала попросту противопоказано, и следовательно – как делалось в советских школах, – не обойтись без художественных пересказов, благо таковые очень даже есть.

Так что, если «Манас», то «Манас Великодушный» (пересказ великого Семена Липкина).

Если «Кер-оглы», то «Царевна из Города Тьмы» (тоже Липкин).

Если «Джангар», то «Приключения богатыря Шовшура» (опять он).

Если «Калевала», то в изложении Павла Крусанова.

Если «Олонхо», то «Богатыри олонхо» (от Владислава Авдеева).

Если «Гэсэр», то «Карающий меч Гэсэра» (от Михаила Степанова).

А что касается русских былин, то молодняку, чтобы не засыпал и не возненавидел, а совсем наоборот, вместо оригиналов предложить неповторимую «Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на Землю Русскую» Тамары Лихоталь, в свое время оттесненную в тень завистниками и потому мало кому известную.

И будет свет.

Проверено на практике: и на себе, и на дочерях, и на детях друзей.

А вот «Урал – Батыр» я бы, при всем почтении к башкирскому фольклору, вычеркнул. Ибо даже лучший из пересказов все равно очень средненький. И «Алпамыша» тоже. Ибо пересказов нет вообще, а общее представление о тюркских эпосах дает «Кер-оглы». К тому же речь идет о культурном наследии народов России, а Узбекистан, как ни крути, заграница. Правда, Грузия с Арменией тоже ныне в Россию не входят, но здесь допустима поблажка: «Витязь в тигровой шкуре» как-никак одна из вершин культуры мировой, а «Давид Сасунский», хоть и иноземец, но пересказ в переводе Михаила Степанова уж очень хорош.

Вот и подведем баланс. В минусе семнадцать позиций. В плюсе пять. Итого: ровно дюжина лакун.

Можно уважить и Александра Сергеевича, и Николая Васильевича, и еще одного Александра Сергеевича, и Михаила Юрьевича, и Михаила Евграфовича, и Александра Трифоновича, – и еще остаются вакансии. Как по мне, так для Тамары Габбе, без пьес-сказок которой – один «Город мастеров» чего стоит! – ребенку просто нельзя расти, для Яна Ларри с его нестареющими «Кариком и Валей», для «Великой Дуги» Ивана Ефремова, для Юрия Томина («Шел по городу волшебник»), для чего-то (куда ж денешься) из Юлиана Семенова, и – хрен с ним, раз многим нравится, пусть будет – Виктора Пелевина.

Вот, дорогие друзья, каково на сей счет мое мнение. Безусловно, субъективное. Но правильное.

С антигейским же законом тут дело такое.

По сути, проблема лежит в двух непересекающихся плоскостях, – биологии и морали, – так что одним махом не разрубишь.

Если говорить о «природном» гомосексуализме, то факт есть факт: некоторое количество будущих людей запрограммированы на влечение исключительно к своему полу или на изменение своего пола еще до того, как появились на свет. Уже точно доказано, что пол ребенка определен на уровне хромосом. Всего их 23 пары, последняя из которых как раз за это и отвечает. Х-хромосома + Y-хромосома – и вот вам мальчик. Х-хромосома + Х-хромосома – встречайте девочку. Но фишка в том, что на втором уровне «полового предопределения» может случиться сбой, когда наружные органы уже налицо, гормональная система только начинает формироваться. И вот тогда-то (я не спец, поэтому пишу предельно просто) может случиться так, что по гормонам – мальчик, а по хромосомам – девочка. И наоборот.

В общем, конечно, такие люди являются отклонением от нормы, но, поскольку такое случается не исчезающе редко, – примерно в 4–6 % случаев (по большинству преуспевающих стран исследования дают более скромные цифры в районе 1,5 % – исключение составляют США. – прим. ред.), – а к тому же, во всем остальном они вполне нормальны, норму эту, как говорят специалисты, следует считать «нормой отклонения». То есть, признать, что полов у человека существует не два, как считалось всегда, а четыре, два основных («репродуктивных») и два дополнительных («биологически тупиковых»). А признав, признать и то, что таких людей клеймить не за что и незачем. Они не виноваты. Так природа захотела. И они вправе вести такую жизнь, на какую запрограммированы природой, найдя себе пару в рамках программы. Иначе, ежели станут насиловать себя в угоду обществу, сами понимаете, ничего хорошего не выйдет. Как самый минимум – неврозы, а как наиболее реальный исход – трагедии.

С этой – биологически детерминированной – группой все, на мой взгляд, ясно. Живут себе люди, работают, приносят обществу пользу, ни во что особо не лезут (а зачем, если все в порядке?) и ежели чего от общества и хотят, так разве что права официально оформить отношения. Что тоже более чем понятно. Представьте: живет пара вместе лет сорок, а потом кто-то умирает (или, не приведи Бог, катастрофа, и кто-то гибнет), – и что? А то, что совместно нажитое имущество отходит не партнеру по жизни, а каким-то родственникам усопшего, а «вдовец» («вдова») остается на бобах. И нет в этом никакой справедливости. Так что разрешить официально оформлять такое партнерство, обеспечивая «необычным» парам такого рода права, будет только справедливо. Вот, правда, с пресловутыми «усыновлениями» закавыка. (Разговоры про исследования, якобы доказавшие отсутствие влияния гомосексуальных пар «родителей» на поведение детей во взрослой жизни – на сегодня несостоятельны. Эти исследования – проведенные среди крошечного числа специально отобранных пар американских лесбиянок – носят явные признаки подтасовок. – прим. ред.)

Совсем иное дело – «этическая плоскость». Когда не «потому, что иначе никак», но «потому, что не хотим быть, как все», – то есть, возникает тенденция к объединению в особую касту, куда вход не рупь и не два, а выйти вообще практически нельзя.

Здесь, воздерживаясь от соблазна поговорить о первобытной магии («Золотую ветвь» Фрэзера, думаю, все читали), о «мужских союзах» эпохи варварства и т. д., скажу одно. Гомосексуальность не «по воле природы», а по «этическим» (читай: «элитарно-корпоративным») соображениям, ни одобрения, ни даже понимания ни в какой степени не достойна. По той простейшей причине, что живем мы не в эпоху позднего неолита и не в период «варварства». И соответственно, и любые попытки искусственного построения замкнутых «элитарных» кланов неизбежно ведут к стремлению этих кланов забить себе достойное место в обществе, но и, в конце концов, подчинить общество, возвысив себя («не таких, как все») над всеми остальными. А «общая постель» и прочие радости жизни – тут уже всего лишь инициация в «посвященные». И что очень важно, в мире просматривается очевидная тенденция к вливанию в данный проект очень больших денег. А где деньги, там, сами понимаете, и адвокаты, и общественные организации, и СМИ, и парламентские лобби.

Выводы из всего этого, думаю, сделать нетрудно. А от себя добавлю, что «антигейский закон» на поверку «антигейским» вовсе и не является. Ибо он, что прямо проистекает из текста направлен исключительно на предотвращение пропаганды вербовки в «касту» молодых, мало что в жизни понимающих неофитов, совершенно не приспособленных к этому от природы. То есть, по сути, предназначен спасти тех, кто рожден «обычным», от очень скверного будущего. Только и всего.

И вообще, к вопросу о законах и их исполнении очень наглядна ситуация с пресловутым списком Магнитского.

В чем я, как ни стараюсь, разобраться не могу, так это в том, почему аудитора Магнитского упорно величают «юристом».

Что же касается суда над мертвецом, с этим проще.

В принципе, прецеденты посмертных осуждений есть. В основном, в административном порядке, по личному указанию главы государства, как например, с казнью тел Кромвеля, Айртона и Брэдшоу. Но случались и официальные процессы, с полным набором формальностей (предъявлением обвинения, вызовом свидетелей, прениями сторон, а также допросом и последним словом подсудимого), самым ярким примером которых был, разумеется, т. н. Sinodus Horrenda. Правда, несмотря на то, что приговор был вынесен вполне по заслугам, некую двусмысленность такого рода мероприятий ощущали и сами устроители, в связи с чем папа Иоанн IX запретил впредь судить покойников, и с 898 года Ватикан от данной практики отказался, однако просвещенным антиклерикально настроенным интеллектуалам поповские запреты, разумеется, были не указ, так что труп фанатика и мракобеса Жака Клемана прекраснейшим образом и допрашивали, и судили, и, отклонив (опять же, более чем мотивированно) апелляцию, четвертовали.

Данный случай, однако, из несколько иного ряда.

Тут в уголовщину подмешали политику, а значит, есть смысл порассуждать.

Картина получается интересная. Обвиняемый, как известно, не дожил до суда, в связи с чем, дело было прекращено по т. н. «нереабилитирующим обстоятельствам». Вполне резонно и справедливо. Это, однако, не устраивает семью покойного: его матушка, а также и вдова официально требуют признать их сына и мужа невиновным. То есть требуют реабилитации, на что, согласно закону, имеют полное право. А поскольку г-н Магнитский при жизни не был осужден, стало быть, и реабилитировать его невозможно, не возобновив дело и не доведя его до конца. Судя по тому, что семья покойного, называя возобновление процесса «аморальным и незаконным», в то же время не подала официального протеста (на что опять-таки имеет полное право), значит, и мать, и вдова бедняги-аудитора это прекрасно понимают.

Таким образом, вывод однозначен: поскольку важнейшим делом для семьи является установление истины (они убеждены, что на их близком человеке нет никакой вины), а вопрос о виновности или невиновности может решить только суд, значит, только суду и решать, рассмотрев дело по существу и сделав соответствующие выводы, основываясь на собранных доказательствах. И если аудитор в самом деле перед законом чист, приговор, – почему нет? – вполне возможно, окажется оправдательным. Что, согласитесь, куда лучше реабилитации.

Если сказанное мною кому-то покажется логически уязвимым, готов к любой критике.

Но как по мне, так все по максимуму законно, справедливо и гуманно.

А вот оставлять человека, настаивавшего на своей невиновности, под «вечным подозрением» – напротив, грешно.