Текст книги "«Бежали храбрые грузины». Неприукрашенная история Грузии"

Автор книги: Лев Вершинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава XIII. Симбионты

Ученик чародея

К началу XVIII века картлийский и даже кахетинский останы Ирана более или менее пришли в себя. Убедившись, что с мятежами покончено, Исфахан сменил кнут на пряник, и едва ли будет ошибкой сказать, что главной задачей вали из рода Багратионов в это время стало добиться повышения статуса управляемых территорий до уровня нормальных вассальных ханств. Учитывая дела минувшие, было это не так просто. Центральное правительство осторожничало. Шанс на карьеру имели, как уже было сказано, только мусульмане. При этом, судя по всему, истовость веры сюзерена не сильно заботила, обращение носило в основном формальный характер (типа как в позднем СССР, где для вступления в партию следовало, объявив себя атеистом, не очень напоказ ходить в церковь). Однако даже зафиксировавших таким образом лояльность и удостоенных производства в вали домой не отпускали. Они оставались при шахском дворе, получали высокие чины и богатое жалованье, короче говоря, становились храбрыми персидскими полководцами, умелыми персидскими министрами и распорядительными губернаторами, а останами правили наместники, обычно братья или сыновья. Нет нужды ни излагать подробности довольно-таки однообразных интриг, ни перечислять поименно всех этих многочисленных али-кули, назар-кули и шахнавазов, добрых шиитов и верных подданных шаха, а вот о ком следует сказать особо, так это о картлийском наместнике Вахтанге, племяннике героически погибшего в Афганистане вали Шахнаваза II.

В отличие от подавляющего большинства родственников этот царевич был личностью крупной, яркой, к тому же принципиальной, рассматривавшей вопрос вероисповедания не как пустую формальность. Что, в общем, не удивляет, – его воспитателем был крупный мыслитель Сулхан-Саба Орбелиани, мудрец, слывший чуть ли не чародеем, человек широких взглядов, один из очень немногих деятелей того времени, считавший подчинение грузинских земель Ирану чем-то неестественным и всерьез задумывавшийся о восстановлении полной независимости. Как бы то ни было, руководил останом Вахтанг очень успешно. Укрепил совсем запаршивевшую за полвека православную церковь, протолкнув в католикосы своего брата Доменти, что сразу повысило его авторитет в «низах», к вере относившихся куда серьезнее, чем «верхи». Навел порядок в финансовой сфере, порадовав Исфахан регулярной, без напоминаний, выплатой налогов, а под сурдинку добившись разрешения набрать небольшую постоянную «охрану», и с ее помощью прижал к ногтю «герцогов» Арагви и Ксани, а также даже немножко горцев. При этом присланных из Ирана офицеров перевел на второстепенные должности, заменив своими людьми, но аккуратно и с таким уважением, что они даже не жаловались, а Исфахан, соответственно, не обратил внимания. А еще реформировал законодательство («Судебник царевича Вахтанга» – это уже, скажу я вам, почти Европа века этак XVI) и, вы не поверите, выписал из Валахии типографов, наладив в Картли самое настоящее книгопечатание. За три года в свет вышло аж 14 книг – 11 духовного содержания, 2 учебника и, натурально, «Витязь в тигровой шкуре», причем последнюю книгу редактировал лично наместник.

Нетрудно понять, что в Исфахане наместником картлийского остана были крайне довольны. Прими он ислам, вопросов бы не было вообще. Однако Вахтанг, в 1711-м, наконец, вызванный к шахскому двору на предмет получения долгожданного титула, как раз в это время ставшего вакантным, несмотря на уговоры начальства, вплоть до самого шаха (типа, дорогой, можешь верить во что хочешь, но порядок быть должон), от исламизации отказался. За что был, как пишут нынешние грузинские историки, «задержан» (а иные даже «арестован») и трудоустроен на должность имперского министра без портфеля. Титул вали достался Али-Кули-хану (когда-то Иессе), настолько отличавшемуся от брата, что с его приездом в Тбилиси тамошнее общество буквально взвыло. В Исфахан полетели коллективные письма («Верните Вахтанга, звери!»), шахские везиры в ответ огрызались, что, мол, дескать, да хоть сейчас, но Его Сиятельство уперлись рогом, вот ему и пишите, а Его Сиятельство в ответ на петиции ответствовало в том духе, что не может поступаться принципами, тем паче что работы по горло. Пока шла вся эта переписка, старый Сулхан-Саба съездил аж в Европу, где был встречен очень приветливо и получил аудиенцию аж у Папы и Людовика XIV (всем было интересно посмотреть на восточного гостя). Однако на просьбы помочь с возвращением Вахтанга домой получил ответ в том смысле, что разбираться со своими чиновниками – дело шаха, и в 1716-м вернулся домой, где святые отцы встретили его, запятнавшего себя контактом с папистами, в такие штыки, что мудрец плюнул на все и ушел в католики.

Тем временем под давлением с двух сторон смягчился и Вахтанг. В том же 1716-м он, наконец, стал правоверным (в искренность этого решения не верил никто, но это мало кого и волновало, главное, что формальности были исполнены) и сделался полноправным вали, после чего, как и полагалось, остался при дворе, отправив наместником в Тбилиси сына Шахнаваза ака Бакара, парня способного и дельного. Впрочем, вскоре выяснилось, что дурак Али-Кули-хан за время недолгой каденции так запустил финансы, что юноше не под силу вычистить конюшни. В связи с чем Вахтанга в 1719-м все же отпустили в родной остан, где он довольно быстро исправил ситуацию, а параллельно, по каналам, налаженным еще в Исфахане через российского посла Артемия Волынского, установил контакт с Петром I, заключив в 1720-м тайное соглашение о сотрудничестве. Более чем хорошо разбираясь в иранских делах, Вахтанг сознавал: империя в кризисе, времена предстоят нелегкие, так что, вполне возможно, получится сыграть свою игру.

А все остальное – Судьба

В 1722-м время пришло. Ситуация в Иране обострилась до предела, после многолетней позиционной войны афганцы прорвали фронт, прошли, круша и уничтожая все на своем пути, через Хорасан, в генеральном сражении разбили шахскую гвардию (иранский главком Ростом-хан, родной брат Вахтанга, пал в битве смертью героя) и осадили Исфахан. Для Петра ситуация было идеальна. Ранним летом он двинул войска на Кавказ, призвав Вахтанга идти на соединение. Вопрос был настолько судьбоносен, что вали, обычно решавший проблемы сам, на сей раз собрал Дарбази, совет сословий, поставив перед делегатами вопрос: принимать ли участие в разделе Ирана. Мнения были разные. Кто-то, как всегда случается, поддакнул начальству, но большинство сошлось на том, что время для игр нехорошее, этак можно и дикарей дождаться на свою голову. Впервые не согласился с отцом и Шахнаваз ака Бакар, твердо заявивший, что величие Картли, конечно, дело хорошее и, будь Иран в силе, он первый бы сказал «да», но предавать сюзерена, от которого видели только добро, в трудный час было бы низостью. В итоге Вахтанг, оставшись при своем мнении, уехав из Тбилиси в Гянджу, объявил призыв в войско, намереваясь идти навстречу Петру, а Шахнаваз, получивший из Исфахана бумагу о назначении его главкомом шахских войск вместо погибшего дяди, сделал то же самое в Тбилиси, на предмет похода на помощь осажденному в столице империи шаху. Что из этого вышло, понять несложно: собрать армию не удалось ни тому, ни другому, военнообязанный люд элементарно запутался, а пока они так препирались, Исфахан пал, шах Хусейн попал в плен, а шах-заде Тахмасп, с трудом спасенный, был еще слишком мал. Русские же войска, не получив помощи из Картли, притормозили наступление и остановились во взятом Дербенте. Сам Петр убыл на север, на прощание выразив Вахтангу строгое «фэ».

В общем, вали попал в положение непростое. С сыном он, правда, помирился (спорить теперь было не о чем), но маятник уже пошел. Сосед и родич Махмед-Кули-хан ака Константин, после смерти брата Имам-Кули-хана ака Давида II ставший кахетинским вали и понимавший ситуацию примерно так, как понимал ее Шахнаваз, явившись в Картли с лезгинскими наемниками, выгнал из Тбилиси «неблагодарного предателя» и усадил в кабинет вали уже известного нам Али-Кули-хана ака Иессе. Вот в этот-то самый момент на Кавказ двинулись турки. Чего, в общем, и следовало ожидать. Как и реакции Петра. О турках он, ушибленный Прутским походом, мнения был самого высокого, война с Портой в его планы никак не входила, к тому же уже было ясно, что никаких «40 000 всадников» Вахтанг не предоставит, так что Россия с Турцией заключили договор. За русскими оставались все занятые ими земли Южного Кавказа, включая Баку, а в остальном османы получали свободу рук. Не чая для себя ничего хорошего, картлийские русофилы (хотя какие там «русофилы»…), общим числом до 1200 душ, двинулись вслед за русской армией в эмиграцию, в Россию, где их приняли и расселили, хотя лично Вахтанга приняли довольно прохладно. Позднейшие историки Грузии, от Джавахишвили до Вачнадзе, оценивают это как «еще одно предательство доверчивого союзника», однако все, что мы знаем о Петре, позволяет утверждать, что это неправда. Не секрет, что молдавского господаря Дмитрия Кантемира он в совершенно аналогичной ситуации осыпал милостями, так что, думается, для того, чтобы отношение было теплым, картлийскому вали следовало сделать всего ничего – вместо сидения в Гяндже прийти, как и предполагалось договором, в царскую ставку, хотя бы и – как тот же Кантемир – с парой сотен бойцов. Что Вахтанг собирался поступить именно так, но не смог из-за излишнего благородства сына, в счет, естественно, не шло: Петр, будучи сугубым прагматиком, судил не по намерениям, а по результатам.

Окрыленные легким успехом османы, тем временем, заняли картлийский остан и вошли в Тбилиси, где их с хлебом-солью встретил Али-Кули-хан, срочно заявивший о том, что всегда тяготился «шиитской ересью» и отныне просит считать себя убежденным суннитом по имени Мустафа. Турки, приятно удивленные, похвалили сообразительного туземца и назначили его беглербегом нового вилайета Ахалцихского пашалыка, а через год, после его смерти, передали Картли под прямое управление паши. Зато вали Махмед-Кули-хан Кахетинский, объявив, что грузины никогда не предадут Иран и не пойдут на сделку с «суннитскими собаками», возглавил сопротивление, воодушевил народ и дрался на два фронта, против янычар и лезгин, пока в 1732-м не погиб, попав в засаду. На его место турки назначили племянника Теймураза, а по остану прокатилась волна репрессий. Перепуганное население бежало, куда глаза глядят, наступило время запустения, сравнимого с временами после Аббаса, даже священникам предписывалось присягать султану, как «падишаху и халифу». Доведенные до отчаяния князья готовы были восстать, однако Вахтанг, которого они звали возглавить борьбу, не спешил отозваться, видимо, полагая, что рисковать без малейших шансов на успех не стоит.

Впрочем, черная полоса была уже на изломе. В разрушенном, униженном османами, уже практически не существующем Иране началось нечто типа Отечественной войны. Генерал Тахмасп Кули-хан, талантливый выходец из низов, неожиданно для всех сокрушил казавшихся непобедимыми афганцев, выгнал уцелевших прочь и резко развернулся против Турции, опять-таки неожиданно для всех выбив армию султана с почти всех занятых ею территорий, в том числе и Восточной Грузии. А мимоходом еще и «убедив» Россию, связанную войной в Европе, очистить останы Северного Ирана. После чего в 1736-м, на всеиранском собрании народных представителей, после долгих «увещеваний» дал дозволение низложить династию Сефеви и объявить себя шахом. Но Вахтанга, умершего в 1737-м в Астрахани, эти важные политические перемены уже не интересовали.

Фавориты

Вместе с коронацией Надир-шаха, бывшего Тахмасп-Кули-хана, взошла звезда кахетинских Багратионов. Картлийцам диктатор после фокусов «суннита Мустафы», естественно, не верил, зато родню храброго Махмед-Кули-хана, отдавшего жизнь за свободу Ирана, всячески обласкал. Вали Теймураз сохранил свой пост, дочь его взял в жены любимый племянник государя, остан получил налоговые поблажки, вали-заде Ираклий, призванный ко двору, стал любимцем Надир-шаха, как утверждают некоторые историки, лично обучавшего его основам воинского искусства, а после героизма, проявленного в походе на Индию, вообще достиг положения имперского принца. Тем временем в Картли, которую, как «остан изменников», обложили не только совершенно непосильной данью, но еще и контрибуцией, началось восстание – хотя, возможно, инспирированное турками, но вскоре ставшее всенародным. Его лидер, князь Гиви Амилахори умолял вали Теймураза о помощи, но тщетно: кахетинец, напротив, свирепо подавил мятеж, в 1744-м взяв последний оплот восставших – Сурамскую крепость, а пленных лидеров восстания отослав шаху. Это было последней каплей. Надир-шах принял окончательное решение: сразу после капитуляции Сурами, спустя более чем век пребывания в ранге останов Персии, грузинским землям был, наконец, возвращен статус полноправных вассальных ханств. Ханом Картли был утвержден Теймураз, ханом Кахети – Ираклий. Но сверх того им было дано право остаться христианами. 1 октября 1745 года Теймураз II – впервые с 1632 года – венчался на царство в Светицховели. И Надир не прогадал. На Ахалцихском фронте отец и сын стали его оплотом, надежным настолько, что после победного завершения войны с Портой «чрезвычайная восстановительная дань» для их ханств оказалась вчетверо ниже средней по империи. Возможно, у великого воителя были и еще какие-то далеко идущие планы, поскольку после войны он вызвал Ираклия в свою ставку, но царь Теймураз велел сыну оставаться на хозяйстве и поехал сам (поскольку Ираклию при дворе Надира едва ли что-то угрожало, скорее, из опасений, что сына продвинут в ущерб ему самому).

Увы, за несколько дней до прибытия картлийского царя Надир был убит заговорщиками, тотчас начавшими схватку за «Надирово наследство». Бывшие «маршалы» убивали друг друга с упоением и кайфом, однако Теймураза это никак не коснулось: человек он был всем известный, авторитетный, с хорошим тылом, а в шахи не годился ни с какой стороны, так что никому и не был конкурентом, в связи с чем все кратковременные владельцы трона хоть и не отпускали его, однако всячески ублажали. Со своей стороны, он был корректен со всеми, сперва, однако, отдавая предпочтение своему зятю Адиль-шаху (это понятно), а после его гибели сблизившись с самым, пожалуй, порядочным из «диадохов» – Керимом, ханом племени зендов, обитавшим далеко от Кавказа, а потому и вполне спокойно относившимся к грузинам, с которыми никогда не сталкивался. Ираклий же, сидя на обоих хозяйствах, удобное время использовал с великим толком, разгромив Абдуллу-бега ака Давида, сына «суннита Мустафы», с одной стороны, усмирив пытавшихся качать права «картлийцев», а с другой – изрядно обрадовав (Абдулла-бег стоял на «не той» стороне) уже начавшего одолевать оппонентов Керим-хана. Тот, получив весть о случившемся, сперва выписал папе Теймуразу патент на владение богатой областью Казах, затем, не сомневаясь в лояльности Картли, отозвал из Тбилиси персидский гарнизон (самому воины нужны!) и, наконец, отпустил Теймураза восвояси. Картли и Кахети, фактически уже объединенные, стали региональным гегемоном, к тому же «смотрящим» по зоне от имени центра. Ханы Гянджи, Эривани и Нахичевана признали такое положение вещей и присягнули отцу с сыном. Присмирели нахальные горцы. А в 1751-м Ираклий вообще оказал Керим-хану услугу, переоценить которую было невозможно, разбив у Кирбулаха войска Азат-хана, одного из самых серьезных конкурентов зенда в борьбе за власть.

А Теймураз, между прочим, был совсем не так прост. Правнук своего тезки, внук Ираклия, почти всю жизнь прожившего в Москве и едва ли утратившего симпатии к ней даже в амплуа Назарали-хана, он – политически – был едва ли не калькой с Вахтанга. С той разве разницей, что картлийцу было без разницы, кто поможет уйти из-под иранской крыши, а кахетинец считал единственным нормальным и перспективным покровителем Россию. Куда в 1758-м и отправил посольство на предмет прощупать почву для такого хода. А через два года направился в Петербург и сам, везя пакет предложений насчет вторжения в Иран и возведения на шахский престол того, кого нужно. На Неве, однако, кавказского гостя хотя и приняли очень приветливо, но ничем особым не порадовали: в самом разгаре была Семилетняя вой-на, так что россиянам было не до субтропиков, которых, тем паче, в Восточной Грузии и нет. Пытаясь дождаться ответа, старый царь уезжать не спешил, однако питерская сырость оказалась коварной: Теймураз, успевший снискать в столичных кругах симпатии и уважение, в 1762-м скончался и был, по просьбе сопровождающих, похоронен в Астрахани, рядом с Вахтангом. Царем же обоих царств, с этого момента объединившихся и официально, стал, естественно, Ираклий. Умный и хитрый, он тотчас после получения вестей о смерти отца мгновенно отправил в Иран плененного Азат-хана и таким образом вошел в круг доверенных лиц Керим-хана, окончательно взявшего империю под контроль (великий Зенд был скромен, корону так и не надел, избрав титул «правителя страны и слуги народа»). После чего, имея полный карт-бланш (у Керим-хана была привычка доносы на людей, которым он верил, не читая, отправлять тем, на кого доносили), начал наводить в Картло-Кахети новый порядок, первым делом упразднив «герцогства» Ксани и Арагви, а затем, в 1765-м, «случайно» (как пишут грузинские историки) раскрыв заговор последних «картлийцев». Не могу сказать, был заговор в реале или Ираклий в очередной раз проявил мудрость, но в результате последние «картлийские» лидеры (в первую очередь, возможные претенденты на престол Картли) пошли на виселицу, а оппозиция заткнулась и перестала возникать.

Акулка районного масштаба

Теперь можно было подумать и о высокой политике. Еще в 1758-м, при жизни Теймураза, Восточная Грузия подписала договор с имеретинским царем Соломоном, хоть и вассалом Турции, но весьма озабоченным желанием Стамбула превратить его царство в обычный пашалык. В 1768-м, после начала русско-турецкой войны, аналогичное предложение Соломон направил и в Россию, предлагая взять Имерети под покровительство. Матушка не возражала, поставив условием участие Имерети в военных действиях, а не как всегда на Кавказе. Договорились. Соломон получил у Ираклия подтверждение давнишнего соглашения, а Екатерина II, как и обещала, прислала в Грузию достаточно сильный контингент во главе с генералом Тотлебеном – очень дельным воякой, но редким авантюристом, прочно связанным со спецслужбами, незадолго до того – главным фигурантом громкого шпионского скандала, в ходе которого вылетел с русской военной службы и даже был как бы приговорен к смертной казни, но помилован, ибо просто стал козлом отпущения в очень большой игре, прикрыв собой успешную операцию русской разведки. Позже, когда страсти улеглись, вновь оказался под знаменем с двуглавым орлом, уже с повышением. Так что, когда грузинские историки пишут, что «сам факт говорит об отношении российского императорского двора к Грузии», с этим можно согласиться, но совершенно не в том смысле, какой они, вряд ли знающие подоплеку «дела Тотлебена», подразумевают. Как бы то ни было, Ираклий встретил Тотлебена, организовал его встречу с Соломоном, а затем, когда русский отряд вернулся в Тбилиси, предложил план похода аж на Ахалцихе. План был хорош. Объединенная армия двинулась на столицу пашалыка, но на полпути Тотлебен неожиданно повернул обратно. Позже он объяснял это нехваткой продовольствия, но, скорее всего, учитывая дальнейшие события, врал. Как бы то ни было, Ираклию пришлось иметь дело с турками самому, и 20 апреля 1770 года он сумел одержать убедительную победу. Однако развить успех сил не было. Так что царь вернулся в Тбилиси, где выяснилось, что Тотлебен вовсю заигрывает с оппозиционными князьями, ставит гарнизоны в города и приводит население к присяге императрице (современные грузинские историки почему-то пишут «императору», но Бог с ними). История была, прямо скажем, не очень красивая. По сути, Тотлебен, будучи по натуре конкистадором чистой воды, решил, не имея на то никаких полномочий, подарить Матушке и России колонию. За что после жалобы царя в Петербург и был отозван, пошел под следствие и получил неслабое взыскание (грузинские историки, правда, называют этот казус «попыткой России оккупировать и аннексировать Грузию», но это уже, согласитесь, вопрос подхода).

В целом, само присутствие на Южном Кавказе русских войск оказало достаточно сильное воздействие на Стамбул. Паша Ахалцихе получил приказ не злить Ираклия и воздействовать на лезгин в этом направлении, Ираклию же поступили предложения о мире. Каковые он, поторговавшись, и принял, явочным порядком загнав в полную задницу Соломона Имеретинского, ошибочно полагавшего, что имеет в тылу надежного союзника, а теперь заподозрившего, что везучий и деятельный сосед целится и на его царство. Подозрения, надо сказать, были не столь уж небеспочвенны: лидеры опасного бунта, как раз в это время подавленного Соломоном, признались на следствии, что решились бунтовать лишь потому, что предполагалась помощь из Тбилиси, а Ираклий, вопреки всем договоренностям, укрыл у себя «знамя восстания», царевича Александра, выдачи которого требовал разгневанный отец. Трудно осуждать Соломона за то, что в такой ситуации он разорвал соглашение от 1758 года, а затем и пригласил из Ирана последнего «картлийца», царевича Александра Бакаровича. Трудно осуждать и азербайджанских ханов, по отношению к которым Ираклий чем дальше, тем больше вел себя не как «первый среди равных», а как строгий и привередливый господин. Тем более трудно осуждать лезгин, которые без набегов жить не могли. При всей силе воли и всем везении, положение Ираклия понемногу ухудшалось, тем паче что Керим-хан, за спиной которого он мог позволить себе все, в 1779-м скончался, после чего картлийская эмиграция в Кутаиси начала делать вылазки. К тому же и паша Ахалцихе стремился восстановить status quo. В связи с этим не приходится удивлять тому, что в 1782 году Ираклий, несколько лет паривший на крыльях головокружения от успехов, пришел к выводу, что нужно вновь звать на Кавказ Россию, ибо без России не устоять.