Текст книги "Кровник"

Автор книги: Лев Пучков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Лев Пучков
Кровник

Обществу, пославшему своих сыновей на смерть, посвящается

Пролог

Здравствуйте, уважаемый читатель. Чем занимаетесь, дорогой? Хотя это ваше личное дело, занимайтесь чем пожелаете. А я вот тут дурью маюсь – рыхлю кинжалом почву. Почва неподатливая – каменная крошка через каждый сантиметр, тут, в горах, она почти всюду такая – глина и каменная крошка, а сантиметров через сорок начнется скальный монолит, хрен без тола отковыряешь. В принципе шибко углубляться мне не надо – я уже вспахал участочек диаметром сантиметров в тридцать, глубиной на треть кинжала, этого вполне достаточно.

Рядом со мной сидит здоровенный бородатый тип со связанными за спиной руками и внимательно наблюдает за моими телодвижениями. Во взоре его можно уловить удивление – пленник даже отдаленно не предполагает, для чего это я рыхлю почву. Возможно, он считает, что я повредился рассудком – обстоятельства тому вполне способствуют. Зовут типа Абдулла Бекаев, он командир отряда чеченских «непримиримых», то бишь «духов». Я завязал ему пасть широкой зеленой лентой, которая пять минут назад красовалась на его голове, – на всякий случай, вдруг пожелает заорать благим матом. Хотя, похоже, кричать он пока не собирается: в глазах Абдуллы я не вижу страха. В них, как я уже упоминал, можно прочитать лишь удивление и полное неприятие происходящего.

Три дня назад Бекаев с патетикой в голосе «загружал» английского журналиста: дескать, они, «непримиримые», то бишь железные воины Ислама, покуда не отомстят за пролитую неверными кровь своего народа, постятся, водку не пьют, с женщинами ни-ни и истово молятся Аллаху – как положено настоящим правоверным…

Когда он об этом вещал, вид у него был вполне соответствующий: волевое одухотворенное лицо, горящие глаза, солидная борода, да и здоров Абдулла – этакий раскормленный бугай. Вполне можно поверить, что такой тип не знает страха и в случае чего умрет во имя газавата, не моргнув и глазом.

Однако у меня имеется другая информация. Я, например, прекрасно знаю, что «духи» из отряда Абдуллы жрут водку чуть ли не ведрами, играют по ночам в карты, курят анашу и с остервенением трахают отловленных в рейдах славянок, которых посчастливилось доставить на базу. У самого командира имеется целый гарем – то ли пять, то ли шесть русских девчонок, к которым он никого не подпускает – держит их под охраной и развлекается с ними в любое время суток, как только в чреслах засвербит похоть. Кстати, одна представительница этого гарема сейчас присутствует здесь – вот она, лежит неподалеку, привалившись спиной к скале, в закрытом черном платье и темной косынке, с потухшими немигающими глазами на бескровном осунувшемся личике. За последний месяц она вынесла такое, что иному не приснится и в самом страшном сне. Эта женщина – Светлана, моя жена, самый дорогой мой человек…

Итак, Абдулла, у меня имеется информация, что ничто человеческое тебе не чуждо. Значит, страх перед лицом смерти – тоже. Сейчас мы это проверим.

Закончив рыхлить грунт, я откладываю кинжал в сторону, тяжело вздыхаю и сильно бью Бекаева по диафрагме. Нехорошо это, неэтично – бить безоружного связанного врага. Но надо. Мне надо. Абдулла скрючивается и хрипит. Я угощаю его раскрытой ладонью в затылок, отчего он падает рожей в разрыхленный грунт, срываю зеленую ленту и давлю коленом на голову. И внятно задаю вопросы. В принципе мне нужно самую малость: три кода и формуляр. Код замка на железной двери, что ведет из покоев командира в шахту, по которой можно выйти за пределы базы в лес по ту сторону скал. Самое главное: если я буду знать код, то смогу выбраться отсюда, прихватив Светлану. А там – пусть ищут, им понадобится часа три, чтобы обойти скалы, или несколько комплектов альпинистского снаряжения, которое уместно будет лишь при наличии хорошо подготовленных специалистов – дилетантам сюда соваться не стоит. Затем – код замка сейфа, в котором командир держит баксы, предназначенные для оплаты труда наемников. Баксов, по моим предположениям, должно быть немало – судя по суммам, которые получают эти ребята.

Следующее: код пульта дистанционного управления, который приводит в действие систему взрывных устройств. Вот он, лежит на лавке. Без кода этот пульт не более чем пластиковая коробочка, напичканная микросхемами. Если верно набрать код, на панели пульта загорятся нули. Затем нужно выставить время и нажать красную кнопку – после этого на пульте начнет пульсировать маленькая красная лампочка, а установленное время будет убывать до тех пор, пока на табло вновь не высветятся нули. Когда это произойдет, база взлетит на воздух: Абдулла три дня назад водил нас с Тэдом на экскурсию, показывал сплошную систему мощных фугасов – этакий самоликвидатор на крайний случай, сделанный умелыми руками иранских спецов минного дела. Время можно не выставлять – набрал код и сразу нажал на красную кнопку, как только на табло высветятся нули. Тогда база тотчас же взлетит на воздух. Но я что-то не похож на камикадзе – не за этим сюда приперся.

Кто-то может возмутиться – как же так?! А пленные, женщины? Пленных на базе в данный момент нет. Это страшный секрет, и командование группировки об этом не знает. Вчера утром, на зорьке, «духи» перед видеокамерой расстреляли последних четверых – лейтенанта-первогодка и троих солдат. В принципе их берегли для обмена, но в ближайшее время он не намечался – не до того было. Кассету передаст на ближайший блокпост какой-нибудь чеченский пацан – на ней записаны обращение Бекаева к нашему командованию и непосредственно сцена расстрела. Это вам ответ на последнюю бомбардировку близрасположенной базы, на которой командиром является друган Абдуллы. Это также предупреждение – будете бомбить, расстреляем еще. Сколько надо, столько и расстреляем – ваших, мол, у нас навалом. Ведь мирные переговоры начались – давайте, закругляйтесь с бомбежкой, пожалейте своих пацанов. Там еще есть пара фраз, предназначенных солдатским матерям, – повлияйте на бессердечных командиров, ваши пацаны должны жить. Что и говорить, Абдулла прекрасный оратор, кого хочешь растревожит и разжалобит.

Очень жаль, что наше командование не знает о том, что Бекаев нагло врет. В обычное время на территории маленького концлагеря, расположенного посреди базы, находятся чуть более двух десятков славян. Чистый и уютный барак, с жалюзями на окнах, заправленными по-солдатски кроватями и цветным телевизором, работающим от дизеля. Возможно, вы видели этот концлагерь в какой-нибудь телепрограмме – «духи» охотно привечают корреспондентов. В бараке действительно проживают славяне. Сейчас их, по моим наблюдениям, там меньше десятка – остальные ушли в рейд. Это наемники – хохлы, прибалты, есть даже россияне: трое из Курска, а один из Вологды. Они разгуливают по территории концлагеря, вводя в заблуждение нашу разведку. Даже если кто-то и сумеет рассмотреть через суперобъектив, что творится на базе, то он увидит славян за колючей проволокой и сделает соответствующие выводы.

Настоящие пленные сидели в зиндане – здоровенной яме, прикрытой сверху сваренной накрест арматурой. Теперь здесь никого нет – трупы последних четверых вчера сбросили в пропасть…

Женщин тоже на базе нет, если, конечно, не брать в расчет гарем Абдуллы. Они вообще тут долго не задерживаются потому, что мрут как мухи.

Обычно «духи» из очередного рейда приносят одну-двух славянок, реже – трех. С большим количеством таскаться обременительно. Если доставленная женщина командиру не нравится, он отдает ее в отряд, где с нею развлекаются до тех пор, пока не задолбают насмерть. Редко кто выдерживает более трех-четырех дней.

Рейдов на солидное удаление не было уже более недели, а из последнего возвратиться еще не успели, поэтому мне нужно позаботиться только о пленницах Абдуллы.

Я загоняю женщин в продуктовое хранилище под покоями командира – каменный мешок, там они не пострадают. Правда, им наверняка здорово достанется, если моя авантюра удастся – после взрыва базы сюда через часок припрутся «чехи»[1]1
  Чеченцы (разг.).


[Закрыть] из соседних сел – посмотреть, что тут произошло. Мне их искренне жаль, но я не товарищ Сухов, чтобы с гаремом Абдуллы таскаться по заминированному лесу, – там и одному пробраться весьма проблематично… Да, заминированный лес. Последнее, что мне требуется, – формуляр минных полей. Лес за скалами, что окаймляют лагерь полукругом, сплошь усеян взрывными заграждениями, которые заботливо устанавливали в течение полутора лет умелые руки чеченских бойцов. Так что без формуляра там шляться будет весьма небезопасно…

Вот и все, что мне от тебя требуется, Абдулла Бекаев, командир «непримиримых»… Ага, ты уже конвульсивно дергаешься – на секунду я ослабляю нажим коленом. Ах ты мой хороший, хватаешь воздух, как рыба, выброшенная на сушу, глаза выпучил, мычишь чего-то. Ведь я тебя по-хорошему спрашивал пять минут назад: три кода и формуляр. А ты глубокомысленно ухмыльнулся и сообщил, что очень скоро я умру, как собака… Подышал? Молодец, умничка. Дубль два – коленом по затылку, рожей в разрыхленный грунт. Мне теперь торопиться некуда. Итак: три кода и формуляр. Думай, Абдулла, думай…

Глава 1

…Знакомо ли вам ощущение внезапно свалившегося на голову праздника? Нет, не банкета какого-нибудь или светского раута с презентацией, не народного гулянья на лоне природы, а самого настоящего праздника, когда радость переполняет душу и хочет вылиться наружу, а впереди маячит счастливая пора заслуженной бездеятельной неги, наполненной кучей разнообразных сюрпризов исключительно приятного свойства? Если нет, тогда я вам сочувствую. Праздник надо выстрадать, чтобы ощутить его по-настоящему, всеми фибрами души, нырнуть в него с разбегу, как в холодную воду в жаркий полдень, а не заходить постепенно, с кичливой миной на холеном лице…

За последние полтора года я пробыл на чеченской войне в общей сложности 498 суток. Что поделаешь, работа такая. Зовут меня Антон Иванов, я офицер внутренних войск, командир группы специального назначения. С января 1995-го нас видели дома нечасто: мы приезжали на недельку-другую, дикие и страшные, отсыпались-отмывались, трескали домашнюю пищу, от которой успели отвыкнуть, и исступленно тискали своих боевых подруг, которые уже начали забывать, что такое мужская ласка (так, по крайней мере, нам казалось). А затем – вперед, сыны Отечества! Дубль два по новой и так далее…

И вот, сижу это я себе в кустах под Хамашками, созерцаю через бинокль панораму четырежды взятого поселка и пытаюсь обнаружить признаки какой-нибудь левой активности. Неделю назад инженер сводного полка раскопал радиоуправляемый фугас на маршруте движения колонн. Судя по объему работ, требовавшихся на установку этой пакости, здесь трудилась хорошо подготовленная группа голов этак в пять-шесть. Получается, что снова «духи» зашевелились в многострадальном поселке – значит, нам работенка обломилась, пасти надо. Ну вот, сижу я себе, созерцая панораму поселка, а тут по рации выходит командир отряда и этак сплеча, открытым текстом: «Сыч, все бросай, прыгай на первую попавшуюся „ленточку“ и дуй на ВПУ[2]2
  ВПУ – временный пункт управления.


[Закрыть] – с завтрашнего дня ты в отпуске по графику…» Сыч – это моя боевая кличка, я днем хожу сонный, подслеповато щурюсь и беспрестанно зеваю, вызывая подчас раздражение начальства. Зато ночью вижу как кошка и спать совсем не желаю. Я – ночной зверь, порождение тьмы и опасности. Отсюда и кличка – в нашей среде их дают довольно метко и адекватно сущности индивидуума…

Что такое отпуск для типа, пробывшего на войне почти полтора года и полностью к ней адаптировавшегося, притертого, так сказать? Тем, кто там не был, это понять совсем непросто. Даже не верится, что проведу два месяца на Большой земле, без стрельбы, взрывов, привычной тяжести экипировки и необходимости ежесекундно до боли в глазах вглядываться в детали окружающего ландшафта из-за возможного появления в любую секунду снайперского прицела. Постою на траве без растяжек, увижу дома, не обугленные пламенем войны, прошмыгнусь без оглядки, куда мне вздумается, не ступая след в след и не держа в уме азимуты. Да, что там говорить – это неизмеримо много, описать все не хватит слов и эмоций! Это просто подарок судьбы. Вот оно, счастье мое, – длинноногое, белобрысое и озорное, дремлет рядышком, положив голову мне на плечо, и тихонечко посапывает во сне. И в любой момент я могу крепко обнять это чудо, прижать к себе, вдохнуть пьянящий запах шелковых волос и поцеловать в щечку. Пока в щечку: подожди, доберемся до санатория, я покажу тебе, где раки зимуют! Я тебе устрою девять с половиной недель нескучной жизни. Ухххх! Держись…

Мне выделили две путевки в кисловодский санаторий «Россия». Светлана, оказывается, знала о моем внезапном отпуске – доброжелатели постарались. Поэтому свалиться, подобно черту из преисподней, не получилось: дома меня ждали накрытый стол с шампанским, благоухающая супруга, наряженная в парадное платье, и две путевки в санаторий – отдел по работе с личным составом свое дело знал туго.

Я появился в прихожей нашей малосемейки часов в восемь утра, диковато обошел все углы, принюхиваясь, как кот, и моментально скинул потрясный прикид своей второй половины, завалив ее прямо на пол в гостиной и произведя с рычанием скоротечный половой акт, длившийся 21 секунду. Сами понимаете, длительное воздержание не способствует…

Затем я поклялся повторить эту полезную во всех аспектах процедуру более обстоятельно, но чуть позже. И стал преступником: часок я отмокал в нашей сидячей ванной, затем что-то вяло жевал, выпил шампанского, разомлел и еле добрался до кровати. А спустя пару часов жена растолкала меня, тыча под нос будильник и настоятельно высказываясь о необходимости немедля отправиться в путь, поскольку автобус на Минводы убывает через сорок минут и вот-вот прибудет заказанное по телефону такси.

Спросонок я начал шарить вокруг себя и страшно удивился, не обнаружив оружия. Затем мне почудилось, что я попал в плен и оружие у меня отняли, – я даже взвыл от досады, но вовремя проснулся, пришел в себя и, обнаружив поблизости склонившуюся фигурку с заманчиво выглядывающими из декольте полушариями, попытался заполучить эти полушария к себе в постель, со всеми вытекающими последствиями – но, увы, промазал. Хитрая супружница ловко выскользнула из захвата и удалилась на безопасное расстояние, загадочно хихикая и подзадоривая: до Минвод, мол, ехать восемь часов, можно и потерпеть, ага… Что было возразить? Вот ежели бы сразу, одним махом – раз! Однако ничего не поделаешь – сказывается длительное отсутствие практики…

Итак, мы со Светланой сидели в комфортабельном салоне рейсового автобуса, который с приличной скоростью катил в Минводы, имея на борту 42 пассажира. Мое чудо дремало, положив голову мне на плечо, а я рассеянно щурился в окно, созерцая мелькавшие пейзажи мирной жизни. Спать мне не хотелось – даром что Сыч, все вокруг было как-то непривычно и ново, это будоражило и обещало счастливое состояние покоя, веселого времяпровождения. Грудь распирало дурацкое ощущение неплановой радости, хотелось вскочить и заорать: «Ребята!!! Это же я!!! Я – герой войны, орденоносец, бляха-муха! Вот он я – живой и невредимый, прошедший огонь и воду, наш совдеповский Рембо! Да нет, что там – круче, сто раз круче! Их Рембо, побывав столь длительный период на этой дурацкой войне, обязательно бы свихнулся или окочурился. Я же живой, не скурвился – так восхищайтесь, рукоплещите! Качайте на руках, пойте речевку, дарите цветы… Нет, цветов не надо. Я еще не скоро забуду тюльпаны под Старым Мачкоем, на которых осталась кровь моего сержанта Лешки Андронова…»

Вокруг были равнодушные, постные лица. Кто-то дремал, кто-то читал газету, иные поспешно отводили глаза, встречаясь с моим ошалелым взором. Мммм-да… Что ж, хрен с вами, ребята. Все правильно – никто меня туда силком не тащил, мог бы и отказаться. В худшем случае выгнали бы из войск, под суд за отказ от службы в Чечне, по-моему, еще никого не отдали…

Через некоторое время автобус остановился на несколько минут возле какой-то небольшой деревеньки, и мы с женой прогулялись по придорожному базарчику, кишевшему беззубыми бабками, которые торговали чем угодно по ценам значительно выше рыночных. Несмотря на протесты Светланы, я приобрел у одной бабули пироги с картошкой и прихватил по соседству три бутылки пива волжского разлива. Когда автобус тронулся, пирожки были мною незамедлительно съедены в знак протеста против недовольных высказываний супруги по поводу низкого качества пищевых продуктов, приготовленных старыми маразматичками из неизвестно чего специально для таких вот случайных дорожных обжор типа меня. Что ж – Светлана у меня медик, негодование ее вполне объяснимо. Правда, она пять лет работает не по профилю: переводит с английского рецепты, рекомендации, разработки медицинского характера и так далее. Светлана в более-менее спокойный период нашей совместной жизни пыталась как-то склонить меня к оказанию ей помощи на этом поприще – я довольно сносно владею английским, поскольку обучался в школе с соответствующим уклоном. Однако попытки эти обернулись неудачей – я чрезвычайно ленив во всем, что не касается моей профессиональной деятельности.

Проснулся я оттого, что автобус остановился. Небо за окном потемнело – солнце краешком коснулось горизонта, и алая полоса заката била в глаза пугающим пожарным заревом. Во рту было сухо, я облизнул запекшиеся губы, потянулся было за последней бутылкой пива, покоившейся в сетке сиденья напротив, и замер.

Рядом с водилой стояли трое вооруженных чеченцев. Мне стало нехорошо – крепко зажмурив глаза, я помотал головой. Не сон ли это? «Духи» были экипированы как положено – на каждом разгрузка со всеми прибамбасами, за спинами – «мухи», в руках автоматы с ПББС[3]3
  ПББС – прибор для беспламенной, бесшумной стрельбы.


[Закрыть], на головах шелковые черные косынки.

Я еще раз зажмурился и ущипнул себя за бедро. Видение не проходило. Господи! Откуда же вы здесь, орлы?! На российской территории, за сотни верст от Чечни?

– Всем оставаться на местах! – с типично чеченским прононсом распорядился один из троицы – здоровенный бородатый мужик с горбатым носом. Помимо косынки, его лоб украшала зеленая лента с арабской вязью. – Кто дернется, расстреляю как собаку. – И скомандовал водиле, мотнув стволом в его сторону: – Давай поворачивай руль направо.

Водитель не дурак, перечить не стал – автобус тронулся с места и свернул на грунтовку, убегавшую от шоссе в лесополосу. Пассажиры безропотно молчали, не делая попыток протестовать. Какой-то шепоток было возник на задних рядах, но лентоносец зыркнул туда ястребиным взором, и в салоне воцарилась зловещая тишина.

Что ж, к чеченскому диктату у нас привыкли – они до войны давили русаков, где могли, своим превосходством; угнетали, обирали, издевались – это у нас в порядке вещей. Так что сейчас, в самый разгар чеченской бойни, неожиданное появление «духов» на российской территории никого в состояние шока не повергло – в истерику никто не впал и героических бросков грудью на автомат не совершал.

Автобус неторопливо передвигался по грунтовке, петлявшей меж посадок, и вскоре шоссе скрылось за кронами деревьев. Придя в себя, я аккуратно выдернул из рук онемевшей Светланы ридикюль, достал маникюрные ножницы и слегка надрезал обивку сиденья. Затем я извлек из кармана куртки наши документы, путевки и засунул их под обивку, постаравшись продвинуть как можно дальше, чтобы не прощупывались при поверхностном осмотре. Избавившись от документов, я немного расслабился и даже рискнул высунуться в проход, чтобы повнимательнее рассмотреть захватчиков. Если они помимо тривиального грабежа начнут выяснять, кто есть кто, и найдут наши документы – я в этом автобусе буду первым кандидатом в покойники. Открыв обручальным кольцом бутылку пива, я приготовился пролить содержимое на сиденье: если чехол будет залит, «чехи» почти наверняка не станут его детально рассматривать. Они в этих вопросах крайне щепетильны, чистоплюи хреновы…

Через некоторое время автобус остановился. Выглянув в окно, я обнаружил, что в расположенной неподалеку рощице стоят два тентованных «Урала», возле которых расхаживают десятка полтора вооруженных «духов».

«П…дец, приехали», – зафиксировало сознание праздную мысль.

– Приехали! – подтвердил здоровенный лентоносец и коротко приказал: – Всем выйти на улицу! Вещи оставить в салоне. Кто не выйдет, пристрелю как собаку!

Пассажиры покидать салон не торопились. Люди передвигались нехотя, несмотря на понукания нервно покрикивающих боевиков, стоящих у двери. Я незаметно вылил пиво на сиденье и теперь стоял враскорячку, ожидая, когда можно будет вылезти в проход.

Поскучав с полминуты, боевик-лентоносец скорчил страшную рожу и гнусаво пообещал:

– Я, бля, вижу, вы ни черта не торопитесь, идиоты! Считаю до двадцати – кто не успеет выйти, расстреляю как собаку! – И для пущей убедительности два раза выстрелил из автомата вверх, продырявив крышу «Икаруса». – Раз, два, три… – На счете «18» салон опустел – пассажиры резво высыпали на улицу и сгрудились у автобуса.

– Внимание сюда! – громогласно объявил здоровенный «дух». По всей видимости, он командовал акцией – его слушались. – Мы, солдаты свободной Ичкерии, производим изъятие ценностей для организации борьбы с российскими оккупантами! После этого будете свободны. Мы не желаем вам зла, но жестокая необходимость поставила нас в такие невыносимые условия, что мы вынуждены пойти на экспроприацию! Поэтому прошу понимать правильно: при сопротивлении – расстрел на месте…

А в это время боевики уже разделились на три группы: первая расставляла пассажиров лицом к автобусу, руками на борт, и сноровисто производила обыск, вторая забралась в салон и принялась ковыряться в оставленных там личных вещах, а третья распаковала багажное отделение и по-хозяйски копалась в сумках и чемоданах, откладывая в сторону то, что, по бандитскому мнению, могло послужить на благо борьбы с российскими оккупантами.

Дивясь организованности захватчиков и красноречию их командира, я обратил внимание на то, что настала и наша очередь: добравшись до стоявшей рядом со мной Светланы, молодой сухощавый «чех» с зеленой косынкой на голове очень резво (этакий живчик) начал обыскивать мою жену, моментально забрался к ней под юбку и задержал там руку, плотоядно озарившись жадным взором.

Горячая волна ненависти ударила мне в голову: с трудом сдержавшись и подавив естественное желание зарядить живчику в репу, я ухватил его за руки, подтащил к себе и, фиксируя захват, громко произнес, выговаривая каждое слово:

– Эй, вайнах! У тебя знамя пророка на голове! И ты во время газавата лапаешь женщину?! Аллах тебя за это не похвалит!

Живчик сноровисто освободился от захвата и отскочил назад, быстро переведя автомат из-за спины на меня. Впившись взглядом в палец на спусковом крючке, я присел и напрягся, готовый молниеносно метнуться в сторону от плоскости стрельбы и оттолкнуть Светлану. Хотя в принципе я прекрасно понимал, что долго метаться не придется – ичкерийские волки порвут на куски.

Рядом с живчиком неожиданно возник лентоносец – командир боевиков. Ударив по плечу изготовившегося к стрельбе соратника, командир слегка оттолкнул его в сторону и пробормотал по-чеченски:

– Тебе что, не терпится? Подождать не можешь, а? Делом займись!

Живчик злобно зыркнул на командира, но смолчал, а я сделал вид, что ничего не понял – ребята могут заинтересоваться, откуда это такой шустрый пацан, почти лысый и сильно загорелый, да еще понимающий чеченский язык.

– Та-а-ак! – Командир «духов» приблизился и некоторое время внимательно рассматривал меня, раскачиваясь с пятки на носок и поглаживая кинжал на правом бедре. «Ну вот, началось, – с тоской зафиксировало сознание, а тело начало медленно разворачиваться вправо, чтобы поудобнее долбануть левой ногой на уровне диафрагмы, – таким ударом я ломаю сосновую плашку толщиной в 10 см. – Куда ты, тело! – Я вернул ноги на исходное положение и с сожалением констатировал, что еще не выпал из режима „война“, не успел перестроиться в стадию нормального мирного регулирования. – И, наверное, уже не успею», – огорченно констатировало сознание.

– А ты почему такой ловкий, э? – поинтересовался наконец командир «духов», просканировав взглядом мою персону. – Ты почему такой загорелый и стриженый? Э? Ты офицер, да?

На что я тут же, не моргнув глазом, соврал:

– Да какой, в задницу, офицер! Пастух я, бляха, – коров пасу в Ипатово. Тифом токмо что переболел – вот оттого и лысый.

– А откуда ты про газават знаешь? – подозрительно прищурился командир боевиков. – Про знамя пророка, э? Ты для пастуха что-то больно шустрый…

– Дык, телевизер смотрю постоянно, у мине с собой портативный. Насмотрелся про вас – все передачи только и говорят про Чечню… – робко стал оправдываться я и шмыгнул жалостно носом. – А потом, опять же газеты, там, журналы…

– Ну-ка, покажи документы, – прервал меня лентоносец, и я с тревогой отметил, что он переключил внимание на мою супругу, вцепился масленым взглядом в Светкины коленки, так неосмотрительно выставленные на всеобщее обозрение из-за задирания юбки в процессе обыска.

– Юбку одерни, дура! – злобно прошипел я, скривив рот набок. – Заправься, я сказал! – И объяснил здоровенному: – А нету у мине документов. На че их мине с собой таскать? Вона, жена у мине пилепсией страдает. Дык, везу в Минводы к знахарю, тама травник есть – Ерофеев. Слыхал поди, а?

– Нету документов, говоришь? – переспросил боевик и недоверчиво мазанул взглядом по карманам моей куртки.

– Ага, нету, – подтвердил я и этак простецки предложил: – Да ты позвони в Ипатово, спроси Антона-пастуха – тама миня каждая собака знает!

– Эпилепсия, говоришь, – пробормотал «чех». – Ниче себе эпилепсия! – и опять уставился на Светку, как кот на банку со сметаной. Я внутренне взвыл от отчаяния и от всей души пожалел, что автобус выдерживает расписание. Вот надо же, а! Ведь задержись мы на полчаса – и были бы сейчас полноценные сумерки, при которых не то что коленки – хрен очертания фигуры различишь!

– Эпилепсия! – хмыкнул лентоносец и отошел, буркнув что-то живчику, – я не расслышал. Живчик закивал головой, потер ладони и двинулся обыскивать других пассажиров, проигнорировав мою персону.

Дурное предчувствие кольнуло мою легкоранимую душу, и обожгло изнутри ощущение надвигающейся беды.

– Света, – прошептал я, обращаясь к жене, – ты волосы поаккуратнее заколи, ну чтобы не рассыпались. И приволакивай ногу, когда передвигаться будешь, головкой тряси, как будто эпилептичка. Ясно?

– Ага, – покорно ответила жена. – Постараюсь, – и вцепилась в мою руку. – Ты только не уходи никуда, ладно? Не бросай меня с этими…

– Господи, да куда я уйду? – Я раздраженно потискал ее вспотевшую ладошку и тяжело вздохнул: моя капризная супруга – страшная трусиха и паникерша. Она моментально впадает в прострацию и перестает рационально соображать, стоит какой-нибудь бабке в очереди за хлебом крикнуть на нее, а уж тут…

Процесс экспроприации длился минут двадцать – пока бандиты проводили ревизию вещей и обыскивали пассажиров, сумерки окончательно загустели, и очертания предметов стали недостаточно хорошо различимы. Я слегка приободрился – авось в суматохе и спешке как-нибудь пронесет.

Закончив свои дела, «духи» начали загонять пассажиров в автобус – я обхватил Светлану за талию и крепко прижал к себе, еще раз напомнив:

– Приволакивай ножку, приволакивай! – хотя видел, что она совершенно ничего не соображает и вот-вот грохнется в обморок.

Какой-то пацан метрах в двух от нас внезапно откуда-то извлек не удостоившийся экспроприации «Полароид» и, направив его в сторону основной группы боевиков, грузивших экспроприированные вещи в «Уралы», полыхнул вспышкой. «Идиот! – подумал я. – Прибьют ненароком!» Находившийся неподалеку боевик, подталкивающий пассажиров, отреагировал мгновенно: растолкав толпу, он залепил пацану смачную оплеуху, вырвал у него «Полароид» и с размаху хлобыстнул его о борт автобуса.

– Шпион, бля! – возмущенно высказался боевик. – Я тебе пофотографирую, сучонок! – И тут же залепил еще одну оплеуху – какому-то пожилому дядьке, который возмущенно вскинулся: дескать, нельзя детей обижать! – Я вас, уроды, всех бы поубивал! – заявил «дух» и скрежетнул зубами. – Ухххх, скоты, бля…

Когда две трети пассажиров уже погрузились в автобус, к оставшимся вдруг подскочили несколько «чехов» и, выдернув из толпы двух девчонок лет 17 – 18, сноровисто потащили их к «Уралам». По толпе пробежал возмущенный ропот. Какой-то дородный мужик выскочил из общей массы и бросился вслед за девчонками, ругаясь и размахивая руками, но тут же получил прикладом в лоб и рухнул пластом на землю.

– Не дергаться! – заорал командир боевиков. – Мы установим их личности и высадим в ближайшей деревне!

Я болезненно напрягся и вспотел – знаем мы ваши проверки, скоты! Вот уроды-то, ну уроды… Если рассуждать отвлеченно, девчонки сами спровоцировали «духов» – я еще при посадке в пункте отправления обратил внимание на эту парочку: они сидели вместе и лукаво постреливали глазенками на всех подряд мужиков, перехихикивались-перешептывались, этакий воплощенный секс в шортиках и блузках без лифчиков. Это если рассуждать отвлеченно…

– Довыделывались, идиотки, – прошептал я и еще крепче прижал к себе Светлану, немного прибавив в движении, чтобы в плотном потоке побыстрее проскочить в дверь автобуса. До спасительной двери осталось двое пассажиров. Один. Вот Светка ставит ногу на подножку, и я чувствую, что сердце мое от напряжения сейчас разорвется на куски. Командир боевиков, стоящий возле самой двери, отводит взгляд – в полумраке он нас не рассмотрел. Кроме того, именно в этот момент к нему подошел один из «духов» и по-чеченски спросил:

– Зачем мы их загоняем? Только время тратим! Давай, уматывать надо! Они все равно выйдут, когда мы уедем.

– Не выйдут, – командир покровительственно похлопал вопрошающего по плечу. – Я на дверь присобачу одну штуку и скажу, что если кто-то покинет автобус, это устройство отреагирует на уменьшение веса и автобус взлетит ко всем чертям! Они будут тут сидеть, пока кто-нибудь на них не наткнется.

– А что, у тебя есть такая штука? – удивленно спросил боевик. – Я что-то не видел раньше…

– Ха! – командир развеселился. – Слушай больше! Этой штуки у меня нет – я приклею на жвачку свой портсигар. Вот так. Но они-то об этом не знают!

– Ай, молодец! – восхитился боевик.

В этот момент я протолкнул Светку в салон и, ухватившись за поручень, надавил, чтобы забраться самому. «Пронесло! – метнулось в сознании. – Ну, еще чуток!» И вдруг там, впереди, что-то произошло – послышались возмущенные возгласы, плотное скопление тел колыхнулось назад. Прямо перед Светкой откуда ни возьмись возник здоровый дед, который ломился к выходу и причитал: