сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
В декабре 1076 г. князь Святослав умер. Эта внезапная, «от желвака» смерть князя, которому еще не было пятидесяти лет, нарушила сложившееся на Руси равновесие.
По ряду (закону) Ярослава Мудрого после смерти великого князя наследником становился не сын его, а следующий по старшинству рождения брат. Если прекращалось поколение братьев, престол наследовал сын старшего брата, после его смерти — сын следующего брата, и так далее. Когда умер Святослав Ярославич, оставивший пятерых сыновей, возник вопрос: считать его законным великим князем киевским или узурпатором, захватившим киевский стол при жизни старшего брата Изяслава?
От решения этого вопроса зависели и судьбы сыновей Святослава, потому что в Древней Руси существовал очень жестокий обычай. Людей, в чем-либо провинившихся, «изгоняли из жизни», то есть лишали их права заниматься кормившим их семью делом. Существовало три категории таких людей: попов сын, что грамоте не выучился, купец задолжавший и смерд (крестьянин), от верви (общины) отклонившийся. В какой-то степени это было справедливо. Попов сын мог наследовать приход отца, но для посвящения в сан нужно было знать грамоте и уметь служить литургию. Если из-за лени попович грамоту не разумел, его из прихода изгоняли. Сам виноват, скажем мы, надо было учиться. Виновным считался и не отдавший долг купец: «взял в долг — верни». Был ли ограблен караван, потопила ли буря ладьи с товаром или купец попросту промотал чужие деньги — все это считалось вопросом праздным. Точно так же смерда, отколовшегося от своей верви, где его знали родственники и соседи, не принимали жить в работать другие общины, не интересуясь причинами изгнания.
Но была на Руси и четвертая категория изгоев, никак в своей беде не повинных. «А четвертый изгой: аще (если) князь осиротеет». В соответствии с этим принципом князь, осиротевший раньше, чем его отец смог занять великий стол, навечно лишался всех прав владения наследством предков. Следовательно, для сыновей Святослава в сложившейся ситуации выбор был очень жесток: они либо получали право занять в свою очередь великое киевское княжение, либо превращались в князей-изгоев. Таким изгоем после смерти своего отца Вячеслава стал внук Ярослава Мудрого Борис, сидевший при жизни отца в Смоленске. То же случилось с Давыдом Игоревичем, сыном самого младшего сына Ярослава Мудрого — Игоря, также не дожившего до своей очереди занять киевский стол.
Естественно, что князья-изгои стремились закрепиться на каком-то из русских столов. Единственно возможным местом была далекая Тьмутаракань. Там и началась непрерывная борьба между изгоями, которых приглашали тьмутараканские иудео-хазары, и Святославичами, потерявшими отцовский Чернигов и использовавшими контакты с ясами, касогами и половцами. Святославичи стремились вернуть черниговский стол отца, на котором закрепились сначала Всеволод, а затем его сын Владимир Мономах.
И вот в 1078 г. Олег и Роман Святославичи вместе с Борисом Вячеславичем двинулись на Русь из Тьмутаракани, чтобы мечом добыть свои удельные города. Против них выступили старшие князья — Изяслав и Всеволод. В страшной битве на Нежатиной Ниве около Чернигова погиб князь Изяслав — старик, проживший жизнь, полную взлетов и падений. Погиб и бросившийся в сечу за удел отца юноша Борис Вячеславич. Победу одержали старшие князья. Великим князем стал Всеволод, торжественно отпевший брата Изяслава. Таким образом, Святослава на великом столе сменил Всеволод.
Судьба уцелевших Святославичей была печальной: Роман Святославич в 1079 г. был убит в половецких кочевьях, а Олег, добравшийся до Тьмутаракани, был схвачен хазарами. Судьба Олега поражает нас своей исключительностью. Хазары передали Олега грекам. Князь жил в Константинополе, очевидно, как почетный пленник. Бездеятельная жизнь, к тому же лишенная какой-либо перспективы, не могла не тяготить молодого, энергичного Олега. И тут ему повезло. Все изменило происшествие в императорском дворце, когда русские наемники, крепко напившись вина, решили произвести переворот и напали на императорскую спальню. Эта пьяная попытка успеха не имела. Греческие воины отбили нападение и загнали наемников в одно из дворцовых помещений. Проспавшись, буяны стали просить прощения и были прощены. Разумеется, их отправили из столицы в пограничные войска, где больше воевали с сельджуками, чем употребляли хмельные напитки. Русская гвардия при дворе базилевса была ликвидирована и заменена воинами из англосаксов [5].
После нелепого бунта пьяных варягов Олега Святославича, как русского, перевели на остров Родос. Там он женился на греческой патрицианке Феофании Музалон и через два года получил разрешение вернуться в Тьмутаракань, где укрепились поддержанные хазарами изгои Давыд Игоревич и Володарь.
В 1083 г. к причалу Тьмутаракани подошла византийская галера с «архонтом Русии» (греческий сан русского князя) Олегом и его молодой женой. Олег сошел на берег, и… в Тьмутаракани учинилась резня. Были истреблены иудео-хазары, давние враги Олега, и изгнаны князья Давыд и Володарь. Ясно, что собственными силами Олег не смог бы расправиться с еврейской общиной Тьмутаракани. Кто мог поддержать нового князя и произвести эту жестокую экзекуцию? Очевидно, лишь коренные жители: ясы и касоги, и, возможно, половцы. Некоторые время Олег держался в Тьмутаракани, сохраняя отношения с Византией, а в 1094 г., отдав город василевсу Алексею Комнину, ушел с дружиной на Русь. Он взял в союзники половцев, выгнал из Чернигова своего двоюродного брата Владимира Всеволодича Мономаха и вокняжился в городе своего отца.
5. МИГ ЕДИНСТВА
В ПОИСКАХ СОЮЗНИКОВ
Всеволод, ставший великим князем, на короткое время объединил под своей властью большую часть Руси, посадив сыновей в удельных городах. Византийские симпатии Всеволода угасали, и это неудивительно. Во второй половине XI в. Византия почти потеряла Малую Азию, хозяйство империи было разрушено бездарным правлением императрицы Зои и внутренней смутой, устроенной Романом Диогеном в 1068-1071 гг. Относительный порядок в Византии начал устанавливаться лишь после 1081 г., когда василевсом стал Алексей Комнин; а до того киевский князь просто не мог рассчитывать на поддержку слабеющей византийской державы.
В поисках союзника Всеволод, как и его старший брат, начал обращать взоры на Запад, но Западная Европа тогда являла собой неутешительную картину. «Христианский мир» переживал пассионарную депрессию акматической фазы. Пассионарность западноевропейцев активно смещалась к границам суперэтнического ареала. Германские феодалы начали захватывать пограничные славянские земли и превращать славян в бесправных «сервов» — крепостных. Западные славяне, жившие по Эльбе, сопротивлялись немецкому давлению всеми силами, но силы были неравны.
Ужас положения славян состоял в том, что, не принадлежа к «Христианскому миру», они были для немцев не просто «чужими»: людей другого суперэтноса завоеватели рассматривали лишь как часть природы покоренной страны (со всеми вытекающими отсюда последствиями). Разумеется, и собственных крестьян немецкие бароны притесняли достаточно сильно. Но характер этого притеснения был иной. Когда, к примеру, саксонский герцог, став императором Священной Римской империи, наказывал «своих» саксов, то в них он видел людей, от которых просто требовал некоторой повинности. С бургундами, франконцами, баварцами герцог обходился уже гораздо более жестоко, а со славянами (или арабами, или венграми) поступал абсолютно бесчеловечно.
Кроме того, все феодалы средневековой Европы делились на две основные партии. Одну партию возглавляла церковь, сама претендовавшая на десятину и на верховный авторитет в делах управления. Сторонники этой партии в XII-XIII вв. получили итальянское название гвельфы, по имени Вельфов — герцогов Саксонии и Баварии, боровшихся против императорской династии Гогенштауфенов. Приверженцы же императоров звались гибеллинами.
Формально и те и другие считали себя католиками, а фактическое отношение к религии никого не волновало. Различие гвельфов и гибеллинов заключалось не в религиозных воззрениях — различались их программы устройства жизни. Гвельфы, естественно, опирались на авторитет римской курии и священников; гибеллины формировали свой «интеллектуальный фонд» из юристов (прежде всего Болонского университета), которые обосновывали тезис о превосходстве власти императора над властью папы.
Разным было также мироощущение гвельфов и гибеллинов, выражавшееся в их отношении к природе. Дело в том, что ряды гвельфов пополнялись людьми, жившими на своих природных землях и приспособившимися к вмещающему ландшафту. Поэтому к родной природе они относились вполне благожелательно. Большинство же гибеллинов состояло из весьма пассионарных феодалов, искавших славы, побед, завоеваний в далеких землях, где они жили за счет покоренного населения. И люди и природа оставались для них «чужими», а «своим» становилось стремление получить возможно больший доход. И потому в восприятии гибеллинами окружающего преобладало мироотрицание. Негативное мироощущение гибеллинов не замедлило проявиться в экстремальной ситуации.
Борьба пап и императоров достигла своего апогея в конце 70-х годов XI в. при противостоянии папы Григория VII и императора Генриха IV из Франконской династии. Поскольку папа оставался главой церкви, среди феодалов начали широко распространяться антисистемные культы, противоположные церковному, например, поклонение Сатане. Не представлял исключения и сам император, состоявший в секте николаитов [6]. Хотя отправляемый культ считался тайным, о служении «черных месс» знали многие, причем шока это у западноевропейцев не вызывало. Именно с императором Генрихом IV заключил союз киевский князь Всеволод, примкнув таким образом к европейской партии гибеллинов. Союз был дополнен династическим браком императора с дочерью великого князя — Евпраксией Всеволодовной. Так русская княжна стала немецкой императрицей Адельгейдой.
Генрих был человеком без предрассудков и привлек к участию в «черных мессах» свою жену, дабы на ее голом теле служить кощунственные обедни. Однако то, что немкам, бургундкам или итальянкам казалось очень лестным, у русской женщины вызвало отвращение — жена бежала от мужа к его противнице, графине Матильде. Матильда переправила ее в Рим, папа принял Евпраксию и, дав ей отпущение вынужденного греха, отправил несчастную обратно на Русь. Княжна, вернувшись в дом отца и имея все возможности устроить свою жизнь, пошла в монастырь около Чернигова, где и закончила свои дни. Вероятно, ее впечатления оказались настолько омерзительны, что жизнь потеряла смысл. Вот вам пример разницы между поведением западноевропейцев и русских.
Итак, попытка сближения с Западом оказалась для Всеволода неудачной.
Борьба прогреческих и прозападных настроений распространилась и на русскую церковь. К грекам, к Византии тяготели иерархи церкви, группировавшиеся вокруг митрополита, которым обычно был грек. Им противостояли русские клирики, опиравшиеся на монашество Киево-Печерской лавры.
Не было единства на Руси и в отношении к степным соседям. С Киевской державой граничили два кочевых народа: торки (гузы) и половцы, смертельно враждовавшие между собой. Избиравшие себе союзниками торков, как это делали в XII в. волынские и киевские князья, сразу становились противниками половцев. Соответственно те, кто опирался на половцев, как впоследствии черниговские Ольговичи, становились врагами торков.
Ситуация была сверхсложная. Всеволод, не видя возможности навести порядок в удельных землях, передал инициативу и фактическую власть своему сыну, княжившему в Чернигове, — Владимиру Мономаху. Сам же великий князь, испытав на склоне лет «печали большие», скончался в 1093 г.
После смерти великого князя Всеволода, согласно лествичному порядку престолонаследия, на киевское великое княжение взошел Святополк II Изяславич, сын старшего из Ярославичей, княживший до того в небольшом городе Турове. Сын же покойного Всеволода — Владимир Мономах, изгнанный из Чернигова Олегом, сел в Переяславле.
Положение великого князя Святополка оказалось нелегким. Политическая линия его отца была малопопулярна и в Киеве, и во всей Руси. Переговоры Изяслава Ярославича с папой римским были неприятны и неприемлемы для большинства православных русских второй половины XI в. Став великим князем, Святополк не повторял подобных попыток и постарался сменить свое окружение.
Как когда-то Всеволод «отверг дружину свою старшую», Святополк также приблизил к себе совершенно новых людей. Летописец зовет их «уными», то есть юными, но обозначает так не возрастное, а поведенческое отличие. Вместо «старшей дружины», то есть соратников и друзей Ярославичей, у киевского престола собрались новые люди. Они были надежными помощниками великого князя, но при условии, что их служба хорошо оплачивалась. Сподвижниками Святополка становились уже не бескорыстные радетели Русской земли, но хитрые, алчные и часто совершенно бессовестные придворные. Чтобы уверенно опираться на них, великому князю требовались немалые деньги.
И Святополк пошел на нехитрую операцию: он пригласил из Германии евреев-ростовщиков. Ростовщики получили право жительства в Киеве, возможность построить синагогу и свободу в финансовых операциях. Прибывшие с Запада в Киев евреи благодаря своему опыту и сплоченности быстро отняли у непривычных к ростовщичеству киевлян большую часть клиентуры. Однако ростовщики-евреи не ограничились этой деятельностью. Ссужая великому князю деньги, они требовали для себя возможностей максимальной наживы. Наиболее выгодным коммерческим предприятием в то время была торговля рабами. Естественно, что кредиторы подталкивали Святополка к военным походам, целью которых был захват пленников, служивших платой великого князя ростовщикам.
Противостоять зависимой политике князя могли бы Святославичи, но ведь они сидели в Чернигове, и, поскольку киевляне «не хотели» черниговцев, шансов у Святославичей не было никаких. Сын Всеволода — Владимир Мономах — сидел в себя в Переяславле и не мог покуситься на права старшего брата, а должен был исполнять его волю, поскольку заключил с ним политический союз. Святополк решил развязать войну.
А воевать ради невольников киевский князь мог только с половцами.
Надо сказать, что половцы были лишены той маневренности, которую традиционно приписывают кочевникам. Как и все степняки, они занимались скотоводством. Но для зим южнорусских степей характерны обильные снегопады, когда толщина снегового покрова порой превышает 0,4 м. В таких условиях скот не может питаться подножным кормом. И в снежную пору половцы поневоле оказывались прикованными к местам зимовок, а летом — к сенокосам. Даже при хорошо подготовленных зимовках половецкий скот сильно тощал. Особенно страдали ездовые кони, а значит, и военная мощь этого племенного союза.
После нескольких неудачных сражений Святополк II, а с ним Владимир Мономах и старший брат уже известного нам Олега Святославича — Давыд, начали нападать на становища половцев, стремясь перенести тяжесть военных действий в половецкую степь. Половцам пришлось защищать зимовья, где находились их женщины и дети. Воловьи упряжки с семьями и утварью кочевников, двигавшиеся со скоростью около 4 км/ч, не могли уйти от русской конницы; половцы поневоле принимали навязываемые им сражения.
Очевидно, что отнюдь не степняки представляли на рубеже XI-XII вв. основную опасность для Киевской Руси. В это время обозначило себя явление более грозное — падение нравов, отказ от традиционной русской этики и морали. В 1097 г. в Любече состоялся княжеский съезд, положивший начало новой политической форме существования страны. Там было решено, что «каждый да держит отчину свою». Таким образом, Русь начала превращаться в конфедерацию независимых государств. Князья поклялись нерушимо соблюдать провозглашенное и в том целовали крест.
Но только съезд окончился, один из князей — Давыд Игоревич — схватил с разрешения Святополка II на киевской земле князя Василька Теребовльского и велел его ослепить. Ни о чем подобном до тех пор на Руси не слыхивали. Инцидент возмутил всех, но тем не менее Святополк остался великим князем, а Давыда лишь в 1100 г. «сослали» княжить в Бужск. А что же православная церковь? Она, разумеется, осудила эту акцию с христианских позиций, но не более того. Ведь и в церкви единства не было. Как мы помним, «византийцы» — митрополичье окружение — враждовали с монашеской общиной Киево-Печерской лавры.
