Текст книги "Тревер и его книга (СИ)"

Автор книги: Лев Кириллин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Тревер и его книга

   Треверу разрешали загорать после четырех, когда солнце уже не жарко, и нет риска получить солнечный ожог.

   К сожалению, именно в это время появлялись мошки. Поэтому больше получаса мальчику позагорать не удавалось. Приходилось удирать внутрь дома, в прохладу, где кондиционер и марлевая занавеска.

   Сегодня он задержался на пригорке немного дольше. Одно из облаков показалось ему занятным. Оно как будто разговаривало с мальчиком на недоступном, небесном языке. Там, вверху, где носились ласточки, улыбающийся рот силился выдавить «привет, привет Тревер».

   Мальчик увлекался сурдопереводом и готов был поклясться, что рот говорил именно это. Потом губы раскрылись так широко, что стала виднеться миндалина, и Тревер испугался. Он зажмурил глаза и открыл их. Рот разлетелся на части десятком кусочков, на том месте, где он только что наблюдался, истребитель чертил тонкую конверсионную линию.

   Отец Тревера вернулся домой часов в одиннадцать, когда кузнечики уже закончили свои рулады, уступив место лягушкам. Хотя в это время детям уже полагалось спать, Тревер не спал, ждал его на кухне, делая вид, что клеит самолетик. Отец, как правило, рассказывал что-то интересное. В небе все не так, как на Земле. За час полета, любил говорить отец, происходит столько событий, как за неделю тут. А иногда больше. Вот в прошлый раз отец видел серебристые облака. Они висят над грозовыми, и их не видно с Земли. Обычные пассажирские самолеты облетают грозовые облака, но не отец Тревера на своем сверхзвуковом истребителе. Отец рассказывал мальчику, что двигатели позволяют ему выходить в стратосферу, туда, где совсем не бывает облаков.

   – И там совсем никого нет? – спросил Тревер.

   – Нет, есть, – серьёзно ответил отец.

   – Кто?

   – Гуси.

   – Это шутка?

   – Нет.

   И отец показал ему снимок, сделанный боевой камерой, такой, которая позволяет запечатлеть взрыв крылатой ракеты так, как будто он длиться несколько минут.

   Сначала ракету покрывают бороздки, как паутина. Потом из них вылезают разноцветные чертики. А потом черный джин разносит ракету на части.

   Так вот, гуси. Как-то их радар показал впереди препятствие, и прежде чем кто-либо из них успел принять решение, автопилот увел машину вверх. У экипажа дыхание перехватило, стрелок на несколько секунд потерял сознание. Отец Тревера, более физически крепкий, только почувствовал мгновенную тошноту и боль в висках. Самолет только что избежал столкновения. Потом, когда на Земле разбирали полет, они увидели из-за чего автопилот совершил столь опасный маневр. Девять гусей, их оперение отливало сталью, отражая космос. Они шли клином, взмахивая крыльями по очереди, как будто волна взмахов шла от головной птицы к замыкающей. Впереди вожак, комок мускулов, сосредоточенный на перелете. Непонятно, чем он дышал на такой высоте, где любой альпинист не смог бы выжить даже в кислородной маске.

   – Это те гуси, которые пасутся у нас во дворе? – спросил Тревер.

   – Не совсем, – уклонился от ответа отец.

   – Что было сегодня, пап? – спросил Тревер, наконец, откладывая самолетик, – ты выглядишь рассеянным.

   – Да, ты прав. А где мама?

   – Она просила передать, что задерживается у сестры.

   – Видишь ли, сынок. Мне... надо отдохнуть. Я думаю, что не буду летать больше дней... семь. Или больше, две недели. Я переутомился за последний месяц. Мы испытывали новый тип двигателей, и нервы сдают. То ли вибрация, то ли шум, я не знаю.

   – Что же там было, папа?

   -Ты уверен, что хочешь знать?

   – Да, конечно.

   -Видишь ли, сынок, мы... сегодня мы огибали грозовой фронт. Это не такой фронт, который виден с Земли. Вы можете даже не замечать, что в небе что-то происходит. А между облаками – гроза. Молнии сверкают как вспышки фотоаппаратов, когда президент выходит из Белого дома перед журналистами. И не дай Бог залететь туда. Самолет будет вращать как щепку, и на аэродром он точно не вернется. Так вот, там, над фронтом – тишина и покой. Звезды горят необычайно ярко, гораздо ярче, чем здесь. И кажутся ближе. А Солнце там становится нашим врагом. Оно может ослепить нас за одну секунду. Поэтому мы пользуемся специальными фильтрами. Так вот, там, над облаками, спереди нас образовалось еще одно облако, похожее на большого плюшевого медведя. На такой высоте я никогда не видел облаков, ни маленьких ни больших, поэтому это был сюрприз. И непонятно, как далеко оно от нас находилось. Оно как бы вращалось и двигалось вместе с нами, на такой же скорости.

   – Вращалось как карусель?

   – Не совсем так. Скорее как куски сахарной ваты. И в этих кусках я увидел... тебя, маму и себя. Мы как будто сидели за столом и смотрели телевизор. И... потом ты встал и помахал мне рукой. Ты хотел, чтобы я подошел к вам.

   – И что ты сделал?

   – Я... привстал со своего кресла. Я не помню, что я начал делать. Только стрелок, который сидел сзади меня, говорит, что я попытался открыть люк самолета. Тогда он хлопнул рукой по клапану шланга, подающего кислород. И я потерял сознание. А когда очнулся, мы уже снизились настолько, что это облако или как его там, исчезло.

   – А... этот стрелок, он что говорит?

   – Стрелок не смотрел на облако, он подтвердил, что впереди возникло что-то белое, потом он пытался удерживать самолет до тех пор, пока он не снизится на безопасную высоту.

   – Папа, я... – Тревер хотел рассказать отцу про рот, но что-то его удержало.

   – Я пойду спать, сынок. Извини. Сегодня история была поинтереснее, чем всегда, правда?

   – Да, папа, ты герой.

   – Не говори ерунды. Я волнуюсь за маму.

   Тревер тоже волновался.

   На следующий день папа с утра поехал в госпиталь проверять свое здоровье. Мама приехала только днем, когда Тревер еще был в колледже. Они встретились за ужином. Мама привезла покупки из супермаркета. Треверу стереоскопические очки и книгу. Если рассматривать картинки в книге через очки, то они оживали. Персонажи начинали двигаться и разговаривать, совершать поступки и жить своей жизнью. Но Тревера они не видели. Он как бы присутствовал незримо. И даже больше, он мог становиться некоторыми из персонажей книги, и тогда волшебные очки рассказывали ему о том, что думает герой и что он собирается сказать или сделать. Тревер давно мечтал о такой книге, и вот мама ему ее подарила. И еще в книге в качестве бонуса на последней станице была нарисована замочная скважина. Если найти ключ, а где этот ключ в книге не сказано, то можно попасть в мир, придуманный книгой, реально. Не жить чувствами и мыслями персонажа, а участвовать в действии живьем. Все это рассказывалось в коротеньком вступлении, написанном перед последней страницей.

   Ни у кого из друзей Тревера не было подобной книги, мама умела доставать редкие вещи. Они все трое об этом знали, и мальчик и мама и папа. Но предпочитали об не распространяться. Неизвестно, как бы отреагировала на это общественность их довольно таки уединенного местечка.

   Но касательно книги Тревер конечно не мог удержаться, чтобы тут же не рассказать об этом своему другу Коллинзу. То есть рассказать по телефону, потому что удержаться до следующего дня, когда они увидятся в колледже, было совершенно нестерпимо. Но их разговор произошел вечером. А в тот момент, за ужином, мама выглядела как ни в чем не бывало или старалась выглядеть.

   – Когда папа вернется? – спросил мальчик.

   Мама улыбнулась.

   – Скоро. Ешь, давай.

   – Он рассказал тебе, что он видел в воздухе?

   – Что же?

   Возможно, не рассказал.

   – Папа видел нас с тобой. Он видел облако. Там, высоко над грозой, где облаков не бывает. Но оно было. И там, за столом, сидели мы и звали его.

   – Он все это тебе рассказал?

   – Да.

   – Знаешь, папа испытывает новый самолетный двигатель. Этот двигатель способен вынести самолет на такую высоту, на которую никогда раньше не летал ни один самолет. И там, высоко над нашей планетой, свет распространяется по другим законам. И глаз не успел приспособиться к зрению на такой высоте. Поэтому папе просто показалось, понимаешь?

   Тревер заморгал глазами. Если бы мама знала то, что он видел, ее мнение бы изменилось. И он решился ей рассказать.

   – Знаешь мам, в тот момент, когда папа видел нас с тобой, я лежал в гамаке и смотрел в небо. И я видел облако. Точнее не облако, а рот. И этот рот разговаривал со мной. Он сказал «здравствуй Тревер», и еще он позвал меня. Ты знаешь, я изучаю азбуку глухонемых, поэтому могу читать с губ. Я уверен, что не ошибся. И еще я понял, я осознал это только сейчас, этот рот – это был рот папы. А потом... потом облако рассеялось. И над ним в небе шел папин самолет. Я бы отличил его из тысячи. То есть это то самое облако...

   Мама засмеялась, глядя в окно. Заходящее солнце отбрасывало в гостиную косые лучи, заставляя играть лучиками на темном лакированном дереве, глиняных вазах, полках с книгами: атласах, словарях, старинной энциклопедии.

   Потом она взъерошила Треверу волосы, не глядя на него.

   – Фантазер ты. Будешь спать на свежем воздухе, еще не то приснится.

   Тревер промолчал. Как жаль, что мама ему не поверила. Но ведь он видел рот так явственно...

   Незаметно от мамы Тревер взял книгу с собой в колледж.

   Тревер не учился на «отлично», но и троечником его никто назвать не смог бы. Он старался делать домашние задания, добросовестно готовился к контрольным, как и все иногда списывал. Бывало, что списывали у него. Учительница зоологии, нервная накрашенная дамочка, как будто вынашивала на детей обиду за то, что они вообще приходили в класс и не упускала случая поиздеваться над учениками. К Треверу она особо не придралась, наверное откладывя издевательства до удобного момента.

   На сегодняшнем уроке изучали сезонные миграции птиц. Учительница показала видео, снятое на озерах Северной Дакоты, покрытых миллионами птиц. За несколько километров от озер воздух гудел от звона их крыльев. А в небе, где одновременно носилось никак не менее ста тысяч особей, выстраивались, претерпевая метаморфозы, диковинные фигуры. Рассматривая их в воздухе, Тревер пытался угадать, о чем думают птицы. Но ничего не получалось. Книга лежала на его парте под тетрадкой. Миссис Гаглот незаметно подкралась сзади, со стороны лаборантской, пользуясь тем, что ученики смотрели фильм и ее перемещения оставались незамеченными. И схватила книгу, лежащую на столе Тревера.

   – Так, молодой человек. Посторонний предмет на уроке? Придется вызвать ваших родителей.

   – Пожалуйста, миссис Гаглот, – попросил было Тревер, но непреклонный преподавательницы не предвещал ничего хорошего. Обиднее всего, что дисциплину он по большому счету не нарушал, книга тихо и мирно отдыхала на столе под тетрадкой. Мальчик не только сам не успел ее толком рассмотреть, но и Коллинзу не успел показать.

   Коллинз опережал Тревера в возрасте на целых два года, и мальчик гордился дружбой с ним. Коллинза уже встречался с девушкой из соседней школы. Вместе ходили на городские праздники и в кино. И Коллинз помогал ей делать домашние задания. Треверу Бэкки тоже нравилась, а еще больше ее сестра, которая не смотрела в сторону мальчика. Тревер надеялся, что Бэкки может заинтересоваться книгой и это наладит взаимоотношения его с сестрой. И вот теперь сам факт возвращения книги под вопросом.

   – Ну что у тебя там, показывай, – по-деловому заявил Коллинз, повстречав Тревера на перемене. Выказывать более дружеские чувства на публике он не хотел, чтобы не ронять свой авторитет. Дружить с малышней считалось непрестижным. Если б не отец Тревера – пилот истребителя...

   – Училка конфисковала книгу. Вернёт только родителям, – уныло ответил Тревер.

   – И ты собираешься это так оставить? – возмутился Коллинз, – ты же не делал ничего плохого, даже не читал ее. Она просто хочет тебя подставить, повыпендриваться за твой счет.

   – А что я могу сделать, – не понял Тревер.

   – Зайди к ней после уроков. Постарайся уговорить. Скажи как тебе нравится биология в конце концов.

   Тревер отдал должное идее приятеля, хотя терпеть не мог миссис Гаглот и ее уроки, скучнейшие и зануднейшие. За исключение фильмов, которые она иногда показывала. Но кто их не показывает? Математик разве что.

   В конце дня он постучится в учительскую, подойдет к миссис Гаглот и скажет: «Миссис Гаглот, мне очень нравятся ваши уроки. Они такие интересные. Отдайте мне, пожалуйста, мою книгу, и не надо ничего говорить моим родителям». И она отдаст ему его книгу, разразившись потоком сентенций минут на двадцать. Придётся их дослушать, тут уж ничего не поделаешь.

   Тревер и рассказать бы не мог, как он дожил до конца дня. Так ему сильно хотелось получить обратно свою книгу и закрыть этот вопрос с ненавистной миссис Гаглот. На последнем уроке он почти спал. Математик, бородатый малоразговорчивый мужчина, весь урок вычерчивал на доске формулы, доказывая теорему. Должно быть очень важную, без которой совершенно невозможно жить, но совершенно непонятную Треверу. Математик рисовал на доске круги, стрелки. Греческие буквы перемежались с латинскими. Знак суммы мелькал то там то сям. В какой-то момент мальчику показалось, что на доске возникла пентаграмма, а в классе запахло серой. Он встряхнул головой. Учитель уже стирал материал с доски, как-то воровато посматривая в сторону аудитории. Тревер постарался заглянуть в тетради других учеников, которые конспектировали урок, чтобы проверить свои предположения о пентаграмме. Но конец урока никто не записывал. Даже отличница их класса, Пупса Мальвинина, с деловым видом заканчивала играть в крестики-нолики сама с собой. Играть с ней уже никто не хотел, потому что она всегда выигрывала. Тревер так явственно видел пентаграмму, но обсудить ее появление на доске оказалось не с кем. Всем было наплевать на то, что рисовал учитель.

   А вот запах серы явственно щекотал ноздри. Значит, не померещилось. На всякий случай он уточнил у Дохляка, двоечника и разгильдяя.

   – Слушай, ты чувствуешь, что чем-то воняет?

   – Ну и че? – не понял Дохляк, – в туалете целлулоид жгут как обычно.

   Так и не решив загадку запаха, – ведь не мог же мистер Скотт и правда заглянуть во время урока в преисподнюю? – мальчик, приняв постный вид, поплелся в преподавательскую. Стол Миссис Гаглот находился около окна, под сенью внушительной пальмы, растущей из здоровенного горшка. Если бы учительница сидела за своим столом, она легко могла бы сойти за паучиху, прячущуюся среди из пальмовых листьев. Но миссис Гаглот за своим столом не оказалось, хотя ее сумочка стояла на столе, свидетельствуя о том, что хозяйка еще не ушла домой. Книга на столе отсутствовала.

   – Извините, вы не знаете, где миссис Гаглот, – спросил Тревер математика, зашедшего в преподавательскую, чтобы положить в сейф журнал класса.

   Педагог пожал плечами.

   – Посмотри в биологическом кабинете.

   Биологический кабинет как распашонка соседствовал с химическим кабинетом, имея общую подсобку. Чучела зверей и птиц стояли вперемешку с реактивами и штативами. На уроках химии ученики иногда ставили опыты. Тревер не любил химию. Рассказывали, что однажды лаборант перепутал реактивы, и в одной из реторт произошел взрыв. Поэтому Тревер всеми силами старался пропускать лабораторные занятия.

   Серой пахло из приоткрытой двери аудитории биологии. Тихонько зайдя, Тревер не заметил в ней миссис Гаглот. Куда ж она подевалась? В туалет что-ли зашла?

   Мальчик тихо подкрался к лаборантской и заглянул в нее. Запах серы тут чувствовался наиболее явственно, но никаких разлитых реактивов или открытых бутылочек с химикатами не наблюдалось. Зато, о чудо, на столе лежала его книга, открытая примерно посередине. Мальчик не сомневался, что это именно книга, подаренная мамой. Он водрузил на нос стереоскопические очки и картинки на открытой странице ожили. Большой и добрый бегемот, моргая глазками, как перископами, посмотрел на Тревера с открытой страницы и плюхнулся в речку. Застрекотали кузнечики. Страница стемнела и сверкнула заметная молния. На берегу водоема Тревер заметил кусок материи, напоминавший платье миссис Гаглот. В наступающем сумраке по ушам прошел еле слышный гром.

   Мальчик захлопнул книгу, сунул ее в сумку и, стараясь ровно дышать, чтобы не выдать своего волнения, направился к гардеробу.

   Большинство ребят уже ушло домой, только Коллинз еще слонялся около входа в школу.

   С заговорщицким видом он подошел к Треверу.

   – Отдала? – спросил он.

   – Нет, – грустно покачал головой Тревер, – я ее не нашёл.

   Тревер не решился рассказать приятелю, что миссис Гаглот возможно сожрал гиппопотам со страниц книги. Еще примет за сумасшедшего. Тем более, что Тревер до конца не верил, что миссис Тревер съел гиппопотам. Ну, завтра утром все выяснится. Если миссис Гаглот в школе, значит Тревер перефантазировал, и ему надо больше спать. И еще это значит, что он спер книгу, которую ему никто не возвращал, и за это может влететь. Если, конечно, засекут. Если же миссис Гаглот отсутствует, то вполне возможно, что причиной этого служит сытый желудок гиппопотама.

   Миссис Гаглот отсутствовала. На первом уроке, которым и был урок биологии, ее заменяла практикантка, недавно пришедшая в школу. Девушка заметно стеснялась учеников, робела, поскольку сама не намного превышала их по возрасту. Тему занятия составляли приматы. Практикантка показывала изображения обезьян, рассказывала про их привычки и среду обитания так подробно, как будто изучала ее на собственном опыте. Треверу стало интересно, и урок прошел незаметно. В конце занятия мальчик подошел к практикантке и спросил, где миссис Гаглот.

   – Она взяла отгул, – сообщила девушка, и по ее непроницаемому выражению лица, тонкой ниточке губ и суженным азиатским глазом невозможно было догадаться говорит она правду или самоуверенно заливает.

   – Надолго?

   – Не знаю.

   Миссис Гаглот отсутствовала до конца недели. Тревер держался тише воды ниже травы, ожидая, когда приедет полиция и начнут всех допрашивать. Но неожиданно приехала не полиция, а миссис Гаглот. Загоревшая, с чертами лица еще более заостренными и полная решимости всех окончательно уморить своим занудством и обостренной харизмой всезнайства.

   На следующем уроке она отругала практикантку, по ее мнению делавшую все не то, и пустилась в рассказ о своем путешествии в Уганду. Рассказ и впрямь занимательный. Особенно занимательным он стал в тот момент, когда миссис Гаглот поведала ученикам, как за ней погнался гиппопотам.

   – И чем же дело закончилось? – машинально спросил Тревер.

   – Ты хочешь спросить, не съел ли он меня?

   В классе засмеялись.

   Сделав паузу, чтобы дать ученикам прочувствовать свое остроумие, миссис Гаглот снизошла до ответа.

   – Я успела добежать до джипа и прыгнула внутрь. Мотор уже работал и водитель дал полный газ. Гиппопотам не стал нас преследовать. Вместо этого он схватил мою сорочку, которая лежала на берегу, (я сняла ее потому, что собиралась искупаться), и вместе с ней прыгнул в Нил.

   У Тревера мороз по коже прошел. Что же за книгу подарила ему мама?

   Сорочка миссис Тревер в пасти прыгающего в воду гиппопотама.

   Про книгу учительница забыла.

   Примерно через неделю папа вернулся из госпиталя и рассказал, его снова допустили до полетов. Правда с ограничениями. Дали другую машину. Немного старше, немного неуклюжее, словом не такую, как предыдущая. Папе предстояло постепенно восстановить навыки пилотирования, прежде чем его допустят до своей прекрасной птицы. Кстати сказать, папин истребитель нового поколения временно стоял в ангаре, испытания на нем приостановили до выяснения причин нештатной ситуации. Кроме того, за исключением папы никто не имел права прикасаться к боевой машине. Слишком сложно было управление. Папа проходил специальные курсы, чтобы управлять именно этим истребителем. Все дело в том, что при его конструировании использовали двигатели, принцип действия толком никто не понимал. Доподлинно знали, что они развивают огромную тягу и как-то искривляют пространство вокруг крылатой машины, в перспективе делая ее автономной от земного тяготения. Ходили слухи, что первый самолет серии Зигзаг, который испытывал киборг, просто исчез с экранов радаров, испарился, достигнув скорость в пять чисел маха, пронзив стратосферу вертикальной свечкой.

   Киборги – странный народ. Людьми их не назовешь, и от роботов оторвались в полной мере. Машины с выращенными биологическими мозгами, в которых искусственно подавили центры, присущие только людям. Области, обещающие за привязанность, дружбу, любовь, сострадание, в общем, все то, что мешает людям идеально исполнять свои обязанности.

   Правда, злые языки поговаривали, что в киборгах оставалось что-то человеческое, и это человеческое приводило к неврозам, мешая киборгам выполнять свои обязанности после истечения гарантийного срока. Тогда их подвергали замене.

   Мама Тревера создавала киборгов. Это не просто, запрограммировать идеальную рабочую машину. Даже два идентичных мозга, выращенных из одинаковых стволовых клеток, немного отличаются друг от друга. Со временем эти различия усиливаются, и киборгов приходится доводить до совершенства разными путями. Непростая задача, требующая изрядного искусства. Лишь одному из миллиона дано программировать киборгов, и мама Тревера обладала таким талантом. Для нее не существовало двух одинаковых изделий, каждый обладал чем-то своим, уникальным, но каждый выходил по-своему свершенным.

   Киборги требовались на самые разные случаи жизни. Например, при операции раковым больным по вырезанию опухоли из печени, когда нужно вручную перевязать несколько тысяч капилляров. Люди неспособны на такое, или способны, но очень немногие. А киборги справляются с этой работой блестяще.

   Или когда нужно управлять механизмами космического аппарата в условиях повышенной радиации.

   Но киборги не годятся на все случаи жизни. Где-то их подводит интуиция, или они слишком рискуют. Как это произошло с испытаниями одной из более ранних моделей Зигзага.

   От папы уже приходили положительные известия, но он еще не выписался из госпиталя, когда Тревер решился спросил маму про книгу.

   Он начал разговор издалека, как бы невзначай осведомился, могут ли картинки из книги напоминать людей. Мама улыбнулась и ответила, почему нет? Тогда он задал уточняющий вопрос, могут ли картинки предсказывать то, что произойдёт с людьми в будущем или как-то влиять на это? Мама отрицательно покачала головой. Тогда Тревер поведал ей про случай с учительницей биологии. Мама выслушала с интересом, особенно ее заинтересовал тот момент, когда в Нил прыгнул гиппопотам, держащий в пасти сорочку миссис Гаглот. Мама спросила, на какой странице Тревер видел это?

   Мальчик не помнил, на какой именно станице произошел странный эпизод, но незамедлительно принес книгу и они с мамой долго перелистывали книгу, сидя в преддверии сумерек на террасе.

   Далеко в перспективе бросала вызов заснеженная вершина, макушка которой почти всегда скрывалась за облаками. Немного ближе шли белые отроги, дымящиеся паром, выходящим из термальных источников.

   Тревер с мамой сидели и листали картинки удивительной книги. Но Тревер засунул куда-то очки, и ни одна из картинок не оживала. Нарисованные талантливым художником виды Африки, изображения реальных животных вперемешку с фантастическими. Казалось, стоит отвести страницу чуть дальше от глаз и подождать сумерек, то они оживут и без всяких очков. Но они не оживали. Гиппопотам входил в воды Нила держа в зубах нежный побег лотоса. Никакого намека на сорочку. Как же так? Ведь в очках Тревер видел совсем другое!

   Мама положила руку сыну на лоб: «ты переутомился в школе. Надо на неделю освободиться от занятий, съездить к бабушке, половить рыбу, покататься на волне».

   Бабушка жила на берегу океана в семье старшего из ее сыновей. Зима – период больших волн и Тревер не упускал случая заняться серфингом в компании таких же молодых, более опытных, чем он, серфингистов. Эй бабушка – бабушка! Он бы с удовольствием поехал, если бы хоть на секунду поверил в свое переутомление. Но он был уверен в реальности всего того, что показывала книг. Как в этом убедить маму, Тревер не знал.

   Книга теперь являла собой законченный образец бумажного издания, словно издеваясь над читателем: попробуй-ка докажи, что не свихнулся!

   Впрочем, содержание последней страницы все так же интриговало.

   Замочная скважина как будто нарисованная, но если присмотреться – видно, что края отбрасывают тень куда-то вглубь. Если поднести глаз вплотную к скважине и заглянуть внутрь, то там не темнота, а мелькание теней. Они кажутся похожими на зверей, а иногда принимают форму людей, даже знакомых. В какой-то момент Треверу показалось, что за замочной скважиной в предстартовой позиции виден папин истребитель.

   Вот он стремительно набирает высоту, выходит за пределы земного притяжения и, пронзая пространство, вылетает за пределы Солнечной системы.

   А в выходные выписали папу.

   В понедельник на Базе устраивали день открытых дверей для семей сотрудников, и вся семья поехала смотреть истребители. Серебристые, похожие на странно изогнутые ракушки, они выстроились на аэродроме. Их отливающие перламутром корпуса покачивались в воздухе на невидимых опорах. Зигзаг на первый взгляд мало чем отличался от остальных, только эксперт смог бы узнать в нем машину нового поколения. По крайней мере снаружи. Внутрь попасть не так то просто. Корпус машины представлял собой проекцию в наше пространство пятимерного механизма, большая часть которого находилась вне нашего измерения.

   Попасть внутрь истребителя можно было только через специальную кабинку, расположенную довольно далеко от машины, на краю летного поля. Такая конструкция делала Зигзаг практически неуязвимым для факторов поражения, присутствующих в привычном пространстве. Путем набора комбинации клавиш истребитель становился невидимкой в любом диапазоне радиоволн, а так же непроницаемым для волн гравитации. Как дельфин, обтекающий морскую воду, Зигзаг мог обтекать губительное излучение любой звезды и беспрепятственно приближаться небесному телу независимо от его массы.

   Папа прямо-таки светился от счастья. Сегодня он и его семья смогут попасть вовнутрь истребителя, увидеть его таким, как видел его изнутри папа, хотя бы не в воздухе, а стоящим на аэродроме.

   Изнутри боевая машина выглядела больше, чем снаружи. И немудрено. В пятом измерении сколько угодно места. В объем с булавочную головку можно вместить целую планету, если есть такая необходимость. Но таковой не наблюдалось. Несколько вложенных комнат, способных вдвигаться друг в друга как пеналы. Спортзал, библиотека с томами древних книг. Не копий, а именно оригиналов. Давно канувших в Лету, но извлеченных оттуда благодаря возможностям пятого измерения. Плутарх, Сенека, утраченные творения Гомера.

   – Ты все это прочитал, папа, – недоверчиво спросил Тревер.

   Папа только улыбнулся в ответ.

   Из библиотека дверь вела в небольшую кухоньку, свет в которую попадал сквозь закрытые шторы.

   Мама по-деловому подошла к раковине, увидела горку грязной посуды, засучила рукава, схватила ежик и, недовольно поворчав, принялась драить тарелки с японским рисунком, отмывая их от засохших пятен томатной подливы, кусочков кильки и хлебных крошек.

   Папа незаметно подтолкнул в угол опорожненную бутылку из-под текилы. Мама только хмыкнула. Непонятно, заметила она папин маневр или нет.

   Тревер пока не нашел другого занятия, как вынуть из ранца книгу, подаренную мамой, и перелистывать страницы. Очки нашлись в ранце. Рисунки опять ожили, словно подсмеиваясь над хозяином книги. Содержание картинок складывалось в сюжет, понять который стоило только досмотрев сие издание до конца, что Тревер и собирался делать, если не надоест.

   Папа, бегло удостоверившись, что домочадцы заняты делом, юркнул в комнату, сквозь приоткрывшуюся дверь показавшуюся Треверу кабиной истребителя. Пока дверь оставалась открытой, мальчик заметил на тускло блеснувшем кожей кресле первого пилота причудливой формы гермошлем, напоминающий каску римского воина, с хохолком на макушке. Несколько десятков индикаторов разноцветно мерцали. Наверное, требовалась целая куча знаний, чтобы вся эта азбука складывалась во вразумительную информацию о состоянии самолета. Папа такими знаниями несомненно обладал, а вот Тревер едва ли смог бы отличить показания высоты от, скажем, угла атаки. Зато с экранами дело обстояло гораздо проще. На объемном мониторе хорошо виднелась местность, где находился аэродром. Горы вдали, словно нарисованные акварелью. Еще дальше различалась даль океана с плывущими по нему кораблями. Вдалеке резвилась стайка китообразных. Тревер не успел рассмотреть животных более четко, потому что его внимание привлек другой экран, с изображением галактики. Миллиарды звезд, одна из которых Солнце. Больше звезд, чем нейронов в человеческом мозгу, словно вуаль мерцала на одном из мониторов. И на другом – сверхскопление галактик, называемое сверхскоплением Девы, куда входит и наша. Стрелка на экране, чувствительно перемещавшаяся под нажатием джойстика, заманчиво подрагивала, словно приглашая в путешествие.

   Заметив, что сын подглядывает, папа шутливо погрозил ему пальцем и закрыл дверь кабинета – кабины изнутри.

   Тревер пожал плечами. Не очень-то и интересно.

   Он продолжил осмотр странного самолета и скоро обнаружил, что изнутри боевая машина выглядела в точности как дом Тревера: та же гостиная, вид со двора на горы, закат, такой же невообразимо далекий, как и всегда, и даже коварное облако над гамаком, подвешенным между пальмами – гамак по-прежнему висел, Тревер с трудом переборол желание в него залезть.

   Не прошло и пяти минут, как заговорщическая физиономия папы снова вынырнула из-за двери кабинета.

   – Из центра дали разрешение на пробный полет. Полетим?

   Конечно, Тревер и мечтать о таком не мог. Он только кивнул. Что же думало по этому поводу мама оставалось совершенно непонятно, поскольку покончив с посудой она принялась за уборку кухни влажным веником.

   Оглянувшись, как будто желая убедиться, что за ними никто не подсматривает, папа пригласил Тревера в кабину истребителя, открыв дверь своего кабинета. Мальчик сел в кресло второго пилота, интуитивно догадываясь, какой невообразимо сложный и в то же время красивый механизм перед ним находится. Яркие полоски приборов, карты, поплыли перед его глазами. Тревер сглотнул и зажмурился. Зигзаг чуть заметно тронулся, и перспектива летного поля поплыла впереди него, делаясь немного размытой. Потом поле резко ушло вниз, но никаких перегрузок при этом не возникло. Можно было бы поднести к губам пластиковый стакан с кофе, который папа налил из термоса, не пролив при этом не капли.