Текст книги "Луна над заставой"

Автор книги: Лев Кузьмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Лев Кузьмин
ЛУНА НАД ЗАСТАВОЙ

МОЁ ДЕЛО – ПРЕДУПРЕДИТЬ

За окном шуршал осенний дождь, а в квартире Крутовых было светло, весело. Там собрались все соседи и чуть ли не хором нахваливали Танину маму:

– Молодчина вы, Наталья Петровна! Молодчина и храбрец! Отправляетесь с дочуркой в такое серьёзное место, на пограничную заставу.

Мама укладывала большой, пахнущий кожей чемодан, смущённо улыбалась:

– Храбрость тут не при чём… Просто мы с Таней – семья офицера-пограничника. И если он нас к себе приглашает, значит, надо собираться и ехать.

А соседи твердили своё:

– Всё равно вы молодчаги!

Но тут Павлин Егорыч Велосипедов – персональный пенсионер, рассудительный человек – достал из кармана табакерку, зарядил нос крупной понюшкой, крепко чихнул и сказал:

– Нет! Поступаете вы, уважаемая Наталья Петровна, неверно.

– Разве? – удивились соседи.

– Отчего неверно? – удивилась мама.

– А оттого, – объяснил Павлин Егорыч, – что лично я на вашем месте в такую рискованную поездку Таню не взял бы.

– Как так? – испугалась Таня, а мама застыла над раскрытым чемоданом.

– Почему, Павлин Егорыч? Почему?

И тогда Павлин Егорыч сам стал задавать вопросы, сам стал отвечать:

– Таня у вас – кто? Девочка… А на заставе – что? Служба… А вы по телевизору видели, какая это служба? Суровая, напряжённая… А вы на экране хоть однажды заметили: девочек там показывали? Нет, не показывали… Ни девочкам, ни мальчикам там не место! И вот поэтому, как самый тут старший, вношу предложение: езжайте, погостите на заставе одна, а мы коллективно за Таней приглядим. Здесь у неё – друзья, то, что ребёнку в первую очередь необходимо; а на заставе ей не с кем будет даже перекинуться приятельским словечком… Уф! – остановил он долгую свою речь и повторил: – Да, не с кем!

– А с бойцами? – воскликнула Таня.

– А пограничники-бойцы, как я уже отметил, день и ночь на службе. Им не до твоей милости.

– До моей! Я сама там, если надо, послужу! Я всё равно там в чём-нибудь да пригожусь! Я дома не останусь! – закричала отчаянно Таня, и мама кинулась её утешать:

– Не останешься.

– Ну, как знаете… Моё дело – предупредить, – развёл руками Павлин Егорыч; и, уважая мнение Павлина Егорыча, все взрослые соседи тоже развели руками.

Лишь Танины приятели – девочки Лепёшкины да мальчики Синицыны – сказали:

– Не сдавайся. Поезжай.

Да ещё бабушка Лепёшкиных – Настасья Филипповна – согласно с ребятишками закивала Таниной маме:

– Конечно, конечно, поезжайте к вашему папе вместе. Где иголка, там должны быть и нитки. То есть вы с Таней… Только возьмите с собой хоть несколько баночек сгущённого молока. А то застава и в самом деле не Москва родная – молока там, поди, не купишь. А Тане надо пить молоко, подрастать.

И мама с Таней бабушки Лепёшкиной послушались, сказали ей спасибо, голубых банок, правда не с молоком, а со сливками, натолкали в чемодан целую дюжину.

Ну, а Павлина Егорыча за его такое беспокойство они поблагодарили тоже. Даже дали ему слово прислать открытку и всё в ней про свою жизнь на заставе, на суровой пограничной службе рассказать.

НА ДРУГОЙ ДЕНЬ

А на другой день большой пассажирский самолёт поднял Таню и маму над мокрыми полями, над стылыми туманами Подмосковья.

Потом вся круглая земля под самолётом как бы повернулась, и они опустились в зелёном аэропорту, в южном городе.

Здесь, несмотря на позднюю осень, цвели розы, шумели фонтаны. В фонтанах плескались озорные черноглазые ребятишки. Только побыть в этом городе долго не пришлось. Таня с мамой тут лишь пересели с большого самолёта на маленький. Они пересели на шустрого, как назвала его ласково мама, «Антошку», и опять понеслись в синей синеве бок о бок с белыми облаками.

«Антошкин» мотор гудел спокойно. Облака за окнами белели тоже спокойно. Только вот Таня тревожилась всё равно. После того домашнего разговора она всё думала: найдётся ли ей на заставе какое-нибудь полезное дело или не найдётся? Будет она помехой на заставе бойцам или не будет? Ведь спорить со стареньким Павлином Егорычем – одно, а как выйдет на деле – другое, и Таня попробовала спросить маму, но и от неё ясного ответа не получила.

Мама сказала:

– Не знаю. Я тоже волнуюсь. Папа стал начальником заставы недавно, и я, так же, как ты, еду туда в первый раз. Наверное, всё будет зависеть немножко и от тебя, и от меня, от нашей с тобой самостоятельности.

И Таня решила, что как только долетит до места, так сразу и станет самостоятельной. А пока припала к выпуклому стеклу, принялась смотреть, где же они теперь.

Но тут «Антошка» привалился на левое крыло, заложил над удивительно жёлтым полем широкий круг, пошёл вниз, стукнул колёсами и покатился по земле.

СЕРЖАНТ ПАРАМОНОВ

Жёлтое поле оказалось аэродромом в песках.

Пески и только пески были тут до самого горизонта.

Лишь невдали от взлётно-посадочной полосы виднелся единственный домишко да в жидкой тени под деревом у крыльца стояли автобус для пассажиров и небольшой, бурый от пыли автомобильчик-вездеход.

Когда мама с Таней вышли из самолёта на сухой, жаркий воздух, то даже растерялись от такой здесь пустынности. Но тут увидели: бежит к ним, взбивает сапогами жёлтый песок военный человек в зелёной фуражке.

– Вот видишь, одному пограничнику уже до нас! – обрадовалась Таня, опять припомнив спор с Павлином Егорычем.

Мама тоже обрадовалась:

– Точно! Причём, это наверняка от папы.

А боец, и верно, подбежал, вскинул загорелую ладонь к козырьку, сияя карими глазами, сказал, как отпечатал:

– Сержант Парамонов! Прошу в машину… Товарищ лейтенант Крутов находится при исполнении служебных обязанностей, но очень ждёт дорогих гостей!

Тане сразу понравилось, какой Парамонов весёлый, какой он уверенный, и она тут же вспомнила про свою самостоятельность. Она кинулась к составленному невдали от самолёта багажу, ухватилась за ручку своего чемодана. Ухватилась, покачнула – стронуть не смогла.

Парамонов вежливо Таню посторонил, чемодан поднял, удивлённо крякнул:

– Ого! Никак маленькую пушечку везёте?

– Это не пушечка, это сливки, – засмеялась Таня, а мама тоже пояснила:

– Да, да… Это сгущённые сливки. Так что вы, пожалуйста, не удивляйтесь.

Но сержант Парамонов всё равно пожал плечами, правда, вслух больше ничего не сказал.

А потом они уселись в тот низенький, бурый, с брезентовой крышей вездеход. Пассажирский автобус всё ещё стоял в тени под деревом, а они уже, поднимая пыльную тучу, покатили по дороге в песках прямо к жаркому горизонту.

ЖИВАЯ ВОДА

Машина мчалась, а навстречу как побежали сразу одни лишь сыпучие барханы-холмы, так и через час, и через два они продолжали бежать. Кустики на них и те росли редко. И от этого однообразия у Тани стала кружиться голова.

А ещё от пыли в кабине, от духоты ей захотелось пить. Но она подумала о том, что едет с Парамоновым не куда-нибудь, а на пограничную службу, и лишь спросила:

– У вас тут, что ли, как в Африке? У вас тут, что ли, все, как верблюды, без воды живут, терпят?

– Не очень терпят, – ответил Парамонов, и, будто по заказу, автомобиль нырнул с бархана вниз на хрусткий галечник, въехал всеми четырьмя колёсами прямо в речку.

Вода окатила стёкла. Таня и мама невольно пригнулись. А Парамонов тормознул, раскрыл друг за другом все дверцы.

– Прошу! Кому умыться, кому попить…

Вот так вот, посреди журчащей речки, да ещё в распахнутой настежь кабине, Таня не сидела никогда. Вдохнув речной ветерок и глядя, как вода плещется у самой подножки, Таня захлопала в ладоши.

А мама осторожно спросила:

– Машина не застрянет?

Парамонов шлёпнул по рулевой баранке:

– Наш «козлик» надёжный! Мы на нём с товарищем лейтенантом езживали и не по таким путям-дорогам.

И снова Тане понравилось, как Парамонов улыбается, как хорошо, уважительно называет её отца товарищем лейтенантом. А тут ещё Парамонов наклонился из кабины к прозрачной воде, сквозь которую пестрели голубые и белые гальки, сложил руки лодочкой, сполоснул разгорячённое лицо, принялся, ахая и похваливая, пить прямо из ладоней. Выходило это у него так вкусно, что Таня с мамой за дверцы тоже поспешно наклонились, тоже стали черпать воду пригоршнями, пить.

Таня сказала:

– Эта водица слаще, чем самый лучший лимонад.

Мама засмеялась:

– Ни с чем и сравнить нельзя! Студёная, живая!

А затем Парамонов опять включил скорость, и, всколыхнув перед собой шумную волну-бурун, автомобиль выскочил на другой берег.

ЗОРКИЕ ГЛАЗА

По стёклам захлестали зелёные ветки. Дорога тут была совсем иной. Колея уходила в прибрежный лиственный лес, как в узкий тоннель. Плавно двигались, колыхались в этом тоннеле золотые пятна света. Качались, пестрели чёрные и воздушно-синие тени деревьев. Парамонов, не отрывая рук от руля, кивнул в сторону всей этой цветовой неразберихи, самым что ни на есть спокойным голосом сказал:

– Вот она, линия-то государственной границы… Вот… Смотрите! Рядышком…

И не успел промолвить, не успел точно показать Тане и маме, где эта самая линия, как вдруг сунулся к переднему стеклу, закричал азартно:

– Нарушитель пошёл! Нарушитель!

Таня и мама тоже припали к стеклу, испуганно впились глазами в летящую навстречу дорогу:

– Где? Какой нарушитель?

А по колее впереди, распушив великолепный хвост, бежало, наддавало что есть духу бойкое пернатое существо. И вот всхлопнуло яркими, как бронза, крыльями, скрылось в синей тени на обочине, в густой путанице ветвей.

– Фазан! Фазаний петушище! – хохотнул Парамонов, надавил на гудок, вслед фазану подбибикнул.

А мама сказала:

– Ох-х…

Мама взялась за сердце:

– Разве можно так, товарищ сержант, шутить? Я думала, нарушитель настоящий.

– Да он и есть настоящий. Только что с той, с ненашей стороны перебежал, – оправдался Парамонов, но Таня и мама с ним не согласились.

– И всё-таки это птица. А вот что бы мы стали делать, если бы тут оказался нарушитель взаправдашний?

– Ничего бы не стали делать. За нас бы мигом и давно всё сделали другие.

– Кто?

Парамонов опять кивнул на проносящуюся мимо густую чащобу:

– Тут везде смотрят зоркие глаза. Тут на посту – мои товарищи. Они про того петуха и то успели на заставу сообщить.

– А про нас? Про нас, значит, тоже успели?

– Давнёхонько.

– Но ведь мы-то их не видели…

– А так и положено. Пограничник в секрете видит всех и всё, а его – никто.

– Вот здорово! – сказала Таня и принялась вглядываться в каждый пробегающий мимо машины куст, в каждую лесную тень. Но сколько ни старалась, никого не разглядела. Только один раз ей почудилось, что кто-то как будто бы в солнечной листве у самой дороги шевельнулся, подмигнул ей лукавым глазом и – пропал.

Но это, наверное, ей и вправду померещилось. Потому что вряд ли какой пограничник будет кому-то подмигивать на своём секретном посту, на своей солдатской, очень серьёзной работе.

ВОРОТА СО ЗВЁЗДАМИ

Но вот машина выскочила из леса на крутой перевал, и Таня с мамой ахнули.

Впереди просторная долина. В долине снова петляет река, а в стороне от реки – чудо!

Стоит гора, на ней острый снежный колпак.

За той горой – опять гора, на ней тоже снеговой колпак.

И так всё вверх, и так всё круче до синих небес.

А там уж и облака самую высокую вершину задевают, и падает от вершины к горному подножию прохладная тень.

В тени, будто сахарные, белеют небольшие домики – с ними рядом тонкая, словно из лучинок, вышка.

– Застава! – догадалась мама.

– Застава! – подтвердил Парамонов, а Таня не сказала ничего.

Таня увидела, как всё нарастает навстречу машине каменная ограда у домиков, как надвигаются всё ближе зелёные ворота с двумя красными звёздами на широких половинах, и там, возле ворот, толпятся военные люди в таких же фуражках, как у Парамонова.

И широкие ворота со стуком распахнулись. Люди быстро отшагнули туда и сюда. И Таня по ним, молодым, в пограничной форме почти одинаковым, растерянно зашарила глазами, угадывая через пыльное стекло, который тут папа.

А дверцы автомобиля кто-то раскрыл совсем с другой стороны.

И кто-то её, Таню, подхватил, радостно приподнял, тепло прижал к себе; и тут уж – теперь и глядеть было не надо – Таня поняла, что вот он, её папка, рядышком с ней!

Мама тоже очутилась рядом. Папа, не спуская Тани с рук, обернулся ко всем пограничникам, сказал весёлым басом:

– Знакомьтесь, товарищи, это моя семья!

Товарищи все до единого, не то всерьёз, не то в шутку подтянулись, улыбнулись, взяли под козырёк и, глядя на Таню с мамой, звонкими голосами грянули так, что с тополей во дворе взвились пёстрые скворцы и сизые горлицы:

– С бла-гополучным-вас-прибытием!

Мама от такого мощного приветствия даже зарделась, немножко смутилась, всем закивала:

– Здравствуйте, здравствуйте…

А папа совсем теперь по-домашнему щекотнул Таню мягкими усами, крепко поцеловал:

– Верно! С прибытием. С благополучным. Сам-то я от радости вас и не поздравил.

Мама весело добавила к папиным словам:

– Ты не просто с прибытием Таню поздравь… Ты её поздравь с прибытием на службу. А то она все уши мне прожужжала: найдётся ей здесь какое дело или нет…

– Как не найдётся! – ответил уверенно папа. – Но для начала да с дороги полагается попить пограничного чайку.

ВНЕЗАПНЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА

С чаепитием вышла почти сразу заминка.

Не успел папа внести Танин и мамин чемодан в командирский, такой же густо побелённый, как все постройки во дворе, домик, не успела мама в домике оглядеться, сказать: «Ой! Да у тебя тут не хуже, чем у нас в Москве!» – а на улице вдруг что-то загудело, засигналило, и в комнате рядом с прихожей так и взорвался бешеным звоном телефон.

Папа бросил чемодан, схватил трубку:

– Слушаю!

А через секунду скомандовал:

– Тревожная группа в ружьё!

И одним махом припечатал трубку к телефону, резко повернулся, одёрнул на гимнастёрке ремень с тяжёлой пистолетной кобурой и вмиг стал опять почти неузнаваемым. Глаза из-под чёрного козырька – строгие, всё лицо – напряжённое. Только голос всё ещё добрый:

– Я – скоро! Обживайтесь пока что без меня, – сказал он этим голосом, легко прикоснулся к Таниной щеке ладонью и выскочил на улицу.

– Что такое? Почему – в ружьё? Отчего тревога? – застыла на месте мама, а Таня тоже сначала было замерла, а потом ринулась вслед за папой, да мама поймала Таню и остановила за порогом на крыльце.

Остылое солнышко уже упало за горные вершины. Синяя тень на дворе заставы налилась холодом. Вечерний розовый свет теперь лишь ловили макушками тихие тополя, а под ними так же почти без шума и в то же время стремительно всё на плацу двигалось, всё поспешало.

Железные ворота были опять настежь. Папа стоял почти за ними, нетерпеливо оглядывался.

Знакомый сержант Парамонов закрутил водяной вентиль, отбросил от себя шланг, из которого мыл-поливал машину, кинулся к рулю, подкатил к воротам.

Из тёмного проёма гаража выскочила вторая машина, тоже подлетела к воротам.

Проверяя на ходу подсумки, перекидывая с руки на руку воронёные автоматы, бежали к машинам и усаживались в них бойцы.

И вот, натягивая ремённые поводки и так и таща за собой своих прытких хозяев-проводников, из собачника вымчался один могучий пёс-овчар, вымчался другой пёс-овчар, и каждый из них вместе со своими вожатыми тоже ринулись по машинам.

А тут и Танин папа вспрыгнул на своё командирское место. И не успели захлопнуться дверцы кабин, как всё разом стронулось, всё унеслось.

Только пыльный вихрь оседал теперь у ворот, и мама сказала ещё испуганней:

– Что хоть произошло-то?

– А ничего… Идёт нормальная пограничная жизнь, – ответил негромкий голос, и Таня с мамой обернулись на него.

Они увидели возле крыльца, возле перил небольшого росточком, сероглазого, румяного, складненького бойца в ефрейторских погонах. В пограничной фуражке, в погонах, но почему-то ещё и в белом, с широким нагрудником фартуке.

И наверное, оттого, что фартук придавал ефрейтору вид не слишком-то боевой, он и представился просто:

– Вася!

Потом помолчал, добавил:

– Полухин… Передаю приказ товарища лейтенанта. Несмотря ни на что, вам велено с дороги подкрепиться. Хотите – доставлю всё прямо сюда, на квартиру, а хотите – пойдём к нам в столовую.

Мама всё так же растерянно на пустые ворота оглянулась, зябко поёжила плечами:

– Мы лучше к вам.

Вася обрадовался, сказал, что в столовой-то он их ещё лучше угостит, и повёл к белой казарме через темнеющий плац. А мама шла и по-прежнему оглядывалась на ворота:

– Вы нам честно скажите, Вася: куда умчалась тревожная группа? Настоящего нарушителя ловить, да? И это очень опасно? Очень?

Вася на ходу вскидывал коленями длинный фартук, разводил руками:

– Что-то вы… Говорю честно: идёт нормальная пограничная служба.

На все мамины вопросы он только и отвечал «нормально» да «нормально», и Таня даже подумала: «Раз он работает в столовой, то про тревогу, наверное, не знает всего и сам. Не знает и лишь просто утешает нас».

А Вася показал на широкое крыльцо казармы:

– Прошу в гости!

НА ВСЕ РУКИ

Гости и ефрейтор Полухин оказались в просторном коридоре перед раскрытой комнатой. Там чуть слышно позвякивали, мигали настороженно зелёными лампами какие-то аппараты. Низко склоня стриженую голову, пограничник-радист в чёрных наушниках тихо, но ясно кому-то куда-то наговаривал в трубку:

– «Иволга» на приёме… «Иволга» на приёме… Я – «Иволга»…

Тут же стояли ещё бойцы и младшие командиры. Только теперь, при виде Тани и мамы, они не заулыбались дружно, как тогда, под тополями, а лишь вежливо и даже строго им кивнули. Они быстро отприветствовали Таню с мамой да и опять принялись слушать, что говорит в трубку радист.

Вася Полухин пошёл мимо комнаты осторожно, на цыпочках, совсем тихо сказал:

– Вот видите, обстановка нормальная. С товарищем лейтенантом держат связь. Так что не волнуйтесь.

– Ничего себе «не волнуйтесь»… Что же вы сами-то вдруг притихли? Что же вы сами-то вдруг заговорили шёпотом? Опасность всё равно есть, да?

И мама взяла Таню крепко за руку, поближе к себе, но Вася уже открыл дверь в полутёмную столовую, включил там свет, сказал громко:

– Да успокойтесь, пожалуйста! Не шумел я затем, чтобы связистам не мешать. А опасность…

И тут заместо фуражки на голове у Васи очутилась белая шапочка, в руках – полотенце. Он, как заправский официант, смахнул со стола воображаемую пыль; шутя поклонился; шутя договорил:

– Опасность, конечно, есть… Да ещё какая! Если вы моего угощения не попробуете, я обижусь.

Вася надул щёки, нахмурил коротенькие брови, надвинув пониже белую шапочку, нарочито грозно глянул на Таню:

– Вот так вот обижусь… У-ух!

Таня засмеялась, мама тоже засмеялась – им обеим стало легче.

А потом Вася их даже удивил. Он сказал:

– Вашему вниманию предлагается гуляш с картофельным пюре и сладкий чай. Но если не желаете чаю, могу предложить парного молока.

– Чего? – подумала, что ослышалась, Таня.

– Какого? Повторите, какого молока? – подняла изумлённо брови мама.

– Парного, свежего. Я только что отдоил нашу Пестрёнку, – повторил спокойнёхонько этот странный ефрейтор Вася Полухин и вполне спокойно вынес из-за кухонной перегородки цинковый тяжёлый подойник, накрытый марлей.

– Вот… Хотите – налью в стаканы, хотите – в кружки.

Он поставил на стол большие кружки и наполнил их через рыльце подойника самым что ни на есть парным молоком.

Молоко в кружках ещё слегка пенилось. И Таня с мамой на какой-то миг вдруг забыли про всю теперь тревожную обстановку, не веря глазам своим, потянулись к кружкам, попробовали молоко на вкус.

Таня глотнула, облизнула губы, сказала:

– Ого!

Мама тоже прихлебнула, сказала:

– Ну и ну!

И тут они, перебивая друг друга, так и начали засыпать Васю Полухина вопросами. Что, мол, за чудеса? На Васе погоны, а он расхаживает в белом фартуке, стряпает гуляши с картофельным пюре… Что за диво? Пограничная застава – и, совсем как в подмосковной деревне, корова! Откуда она здесь? Ведь по мнению всех Таниных и маминых знакомых, так быть не очень-то должно.

Ефрейтор Вася Полухин вопросы выслушал, не спеша, толково ответил:

– Почему не должно? У вас там, в Москве, есть добрые друзья-соседи, и у нас они есть. Пестрёнку нам как раз и подарил соседний совхоз. Подарил вместе с этим подойником. Для нашего… – тут Вася подмигнул Тане, – а также для вашего здоровья! А что касается гуляша, так этим делом я занимаюсь в очередь с товарищами. Нынче – повар, завтра – пекарь, послезавтра – швец, а в любую минуту и пограничник-боец. У нас так – каждый. Иных пограничников у нас не бывает.

– Разве? Ничего себе, – опять удивилась Таня.

А мама уважительно покачнула головой:

– Выходит, пограничники – на все руки мастера!

Вася тут стал подливать молоко в кружки, и на гимнастёрке под белым нагрудником фартука у него что-то блеснуло.

Таня встрепенулась:

– Ой, что это там у вас?

Вася прихлопнул блескучее пятнышко ладонью:

– Ничего… Это так…

– Покажите, покажите! – привстала с табуретки и мама, – неужели орден?

Вася Полухин – отступать ему некуда – фартук на защитной своей гимнастёрке, на груди, чуть сдвинул, объяснил:

– Это у меня знак «Отличник пограничных войск».

Выпуклый, совсем ещё новенький знак при свете электролампочки так и заполыхал, и Таня восхищённо прошептала:

– Он всё равно совсем как орден. Дотронуться можно?

Но мама Таню остановила.

– А за что он, Вася, у вас? За что? Расскажите скорей!

Вася сначала было заотнекивался, стал говорить, что рассказ об этом чересчур длинный, но поскольку мама, да и Таня всё равно теперь не отступались, то в конце концов махнул согласно рукой.

Но сначала он совсем плотно прикрыл дверь, за которой связист всё продолжал наговаривать:

– «Иволга» на приёме… «Иволга» на приёме…