Текст книги "Хосе Марти. Хроника жизни повстанца"

Автор книги: Лев Визен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

ХОСЕ МАРТИ
Визен Лев Исаакович

Жизнь ценится не за длину, но за содержание.

Сенека

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

Образ и идеи Хосе Марти привлекали внимание многих исследователей на Кубе и в других странах, но только после победы революции 1959 года стало возможным действительно глубокое освещение его наследия.

Эта книга – первая биография Хосе Марти, написанная советским автором, – не претендует на исчерпывающий анализ многогранной и разнообразной деятельности великого сына кубинского народа. Деятельность Марти настолько полна и многогранна, литературное, философское, революционное наследие его столь глубоко и значительно, что трудно ожидать от этой первой у нас книги чего-то большего, чем стремление познакомить читателя лишь с основными вехами жизни апостола кубинской революции.

Советский журналист Л. Визен изучил большой документальный материал и сумел облечь его в художественную форму. Издательство надеется, что эта книга как первое знакомство с гениальным сыном кубинского народа, одна беседа с которым стоила «многих месяцев чтения», будет полезна молодому читателю.

Автор выражает глубокую признательность И. Р. Григуле вичу, А. М. Зориной, М. И. Мохначеву, Ю. Н. Папорову, Ю. В. Погосову, И. Е. Рыбалкину, Р. Р. Саакову, В. С. Столбову, Л. А. Шуру и А. А. Щербе, которые своей дружеской помощью, советами и замечаниями очень помогли ему в работе над книгой, а также благодарит доктора Хуана Маринельо – выдающегося литератора и общественного деятеля Кубы, любезно написавшего предисловие.

НАПУТСТВИЕ

Мы, кубинцы, очень рады, что книга о нашем национальном герое Хосе Марти издается в дорогом нам Советском Союзе. Марти был не только выдающимся кубинским и американским деятелем. Он боролся за освобождение человечества, и это делает его близким всем простым людям. Нам очень хотелось бы, чтобы советский народ и особенно молодежь познакомились с нашим великим патриотом и полюбили его.

В этой книге показана жизнь одного из самых необыкновенных, самых совершенных людей. Хосе Марти посвятил себя освобождению своей родины, а также служению людям независимо от расы и происхождения. Как вождь последней американской революции, Марти выступал против колониальной и монархической Испании. Он организовал революционные сражения 1895 года, которые изгнали старую метрополию из западного полушария. Прозорливый мыслитель, он предупреждал о растущей опасности для своего острова и для всей Латинской Америки со стороны американского империализма. В последнем вышедшем из-под его пера письме Марти призывал бороться против опасности нового и самого сильного угнетения.

Марти-художник – творец с незаурядными способностями и дарованием. Не будет преувеличением сказать, что нет на американском континенте другого критика, поэта, журналиста, мыслителя, в котором сочетались бы в полной мере выразительная сила и новизна стиля. Марти – это образец писателя, тесно связанного с народом, живущего его нуждами и стремлениями.

Советская молодежь с особым интересом должна читать биографию Марти. Она познакомится с человеком огромной силы воли, всегда готовым на благородное самопожертвование; познакомится с бесстрашным, не знающим покоя борцом. Марти неустанно сражался за полное и окончательное освобождение всех народов, за братское понимание между ними, за дело мира. Он не был и не мог быть марксистом. Но он высоко оценивал деятельность Карла Маркса, был передовым человеком своей эпохи.

Марти понимал, что ни один народ не имеет права господствовать над другим народом, захватывать силой оружия чужие земли. «Будущее человечества – это мир», – говорил Хосе Марти. Он был образцом подлинного революционера, его мысли и действия актуальны сегодня.

Пусть полюбится эта книга молодежи народа Ленина.

Хуан Маринельо

ИЗ ПОСЛЕДНЕЙ ГЛАВЫ

– И чего мы тащим его с собой? – сказал солдат, пытавшийся носком сапога выпрямить ногу мертвого. – Только дразним мятежников. Лейтенант говорит, что это из-за него они весь день не хотели от нас отвязаться.

– Я беру его крест, – сказал другой солдат. – Крест убитого приносит счастье.

– Рубашка тоже, – отозвался третий. – Помогите-ка мне снять ее.

– Смотри, пули попали ему в шею и грудь!

– Ничего, кровь отстирается.

– Неужели это их президент? Он одет, как простой гуахиро…[1]1
  Гуахиро – кубинский крестьянин.


[Закрыть]

– В карманах пусто. Лейтенант уже выгреб все, что можно.

– Ладно, пошли в дом. Сейчас начнется дождь. Да чего ты его прикрываешь, не простудится.

Они ушли, и рядом с мертвым остался только мул, привязанный к стволу пальмы. Мул косился на мертвого и прядал ушами, но пошел дождь, и мул затих.

Дождь продолжался и утром, но колонна испанских войск все же двинулась в путь на восток. Командир колонны полковник де Сандоваль приказал усилить дозоры. Он был уверен, что повстанцы не оставят его в покое и снова попытаются отбить тело своего вождя. Впрочем, почему тело? Они же еще не знают, что Марти мертв…

Полковник достал блокнот, прикрываясь плащом, написал: «Марти ранен, и мы везем его, оказав ему помощь. Но если нас атакуют, он будет расстрелян».

Он приказал адъютанту оставить записку в придорожной хижине, а сам стал думать, что делать дальше. Он повез убитого с собой, чтобы развеять сомнения начальства в действительной гибели Хосе Марти, – ведь эта гибель должна была стать праздником для Испании и поводом для должной оценки доблести его, Сандоваля, войск, а значит, и его собственной доблести. Но он понимал, что его записка обманет повстанцев ненадолго, что они с новой яростью возобновят свои уже измотавшие колонну налеты. Кто знает, чем это может кончиться…

И Сандоваль решил, что лучше побыстрее отделаться от тела Марти, похоронив его на кладбище в ближайшей деревушке.

Так и было сделано. Солдаты кое-как притоптали неглубокую могилу и, торопливо перекрестившись, зашагали дальше.

Через день колонну догнал приказ из Гаваны. В ответ на подробное донесение полковнику предписывалось немедленно эксгумировать труп, набальзамировать его и доставить в город Сантьяго-де-Куба, где «с почестями» похоронить на лучшем кладбище.

Сандоваль нахмурился. Власти решили «воздать должное» человеку, чье имя известно не только на Кубе, чьи стихи, статьи, наконец, идеи много лет будоражили Америку? Черт побери, значит, снова придется лезть под пули мятежников!

22 мая испанцы вернулись на кладбище и раскопали могилу Марти. Неструганый кедровый гроб был водружен на спину мула. Два дня шли испанцы до ближайшей железнодорожной станции, и два дня им пришлось отстреливаться от кубинских отрядов. Когда гроб, наконец, внесли в товарный вагон, Сандоваль облегченно вздохнул. Он посадил в тот же вагон взвод пехоты и махнул рукой. Поезд тронулся.

На обысканный и оцепленный войсками вокзал Сантьяго-де-Куба поезд прибыл в конце дня. Сандоваль немедля отправился к коменданту города. Тот выложил на стол план кладбища Санта-Ифихения. В южном углу стоял синий карандашный крест.

– Здесь, – ухмыльнувшись, сказал комендант. – Достаточно почетное и достаточно открытое место. Мятежники не смогут подойти незаметно…

На следующий день Сандовалю пришлось надеть парадный мундир – как-никак он хоронил генерал-майора.

Вдоль всей ограды кладбища Санта-Ифихения прохаживались часовые. Целый взвод сторожил ворота. Поднявшись на холмик земли у могилы, Сандоваль оглядел солдат и агентов полиции, сгрудившихся вокруг, выпрямился, стараясь, чтобы голос звучал удрученно, спросил:

– Нет ли здесь друзей или родственников усопшего? Не хотят ли они проститься или сказать прощальное слово?

Солдаты и агенты молчали. Полковник деловито откашлялся и заговорил сам:

– Один испанский артиллерист, ликуя, встретил его рождение…

Глава I
ЧТО ДОРОЖЕ ВСЕГО ЧЕЛОВЕКУ

У СЕРЖАНТА РОДИЛСЯ СЫН

– И когда я взяла его в руки, я увидела, что глаза у него открыты. О, это случается не часто! У малыша будет сильный характер! Поздравляю вас, дон Мариано, входите, уже можно…

Стоявший на тротуаре дон Мариано Марти-и-Наварро еле дослушал повивальную бабку. В три прыжка оказался он на втором этаже маленького дома № 41 по улице Паула. Лоб у жены был влажным. Дон Мариано склонился над белым свертком. Сын?

И не закрывал глаза? Спасибо, святая Мария, спасибо, в роду Марти отныне есть еще один настоящий мужчина.

Наконец, наконец-то счастье улыбнулось. Жаль только, что сын, желанный помощник и опора в старости, родился, когда ему, Мариано, уже стукнуло тридцать восемь. Но что поделаешь, если с самой юности жизнь сложилась не так, как хотелось бы?

Дома, в родной Валенсии, у отца была лавчонка, однако доходов хватало лишь на пропитание. Плечистый Мариано записался в солдаты, надеясь помочь старикам.

Океан швырял корвет с войсками, как щепку, и Мариано шептал молитву. Скорей бы уж показался остров Куба, богатая колония, где, по слухам, каждый, кто не заболеет лихорадкой, может дослужиться до лейтенанта. Лейтенант! Удалось бы хоть расплатиться с долгами…

Он прослужил на Кубе долго, дослужился до лейтенанта, отдал долги и даже послал кое-что домой. Но когда пришла пора возвращаться, он вдруг почувствовал, что уже привык к кубинской манере глотать окончания слов в разговоре и его тянет не в Испанию, а в маленькое гаванское кафе «Ла Бола», куда приходила потанцевать темноглазая Леонора, дочка табаковода Рамиро Переса, перебравшегося на Кубу с Канарских островов.

Мариано и Леонора сняли крохотную квартирку на улице Паула. Сын родился 28 января 1853 года. Спустя две недели капеллан артиллерийского полка, где служил Мариано, окрестил отчаянно орущего новорожденного. Мальчика назвали Хосе Хулио Марти-и-Перес.

Прошло несколько лет, Дон Мариано вышел в отставку, у Хосе появились сестры. Расходы росли, и глава семьи каждый день отправлялся на поиски заработка, донья Леонора все чаще склонялась над шитьем для богатых домов.

Им пришлось снять другую, более дешевую квартиру. В последний раз прошелся дон Мариано по мощенному плитами патио[2]2
  Патио – внутренний дворик в испанских домах (исп.).


[Закрыть] домика на улице Паула, где по вечерам так уютно горела свеча в стеклянном колпаке, отдал ключи от квартиры хозяину и сел в повозку. «Люди честные, бедные, достойные», – говорили вслед отъезжавшим соседи.

В мае 1862 года благодаря хлопотам бывших однополчан дон Мариано получил назначение на пост капитана де партидо[3]3
  Капитан де партидо – чиновник, поставленный испанской администрацией на Кубе во главе какого-либо территориального округа и наделенный одновременно административной властью, полномочиями судьи и полицейского офицера.


[Закрыть] в заброшенный прибрежный округ Анабана… Он оставил в Гаване жену и пятерых дочерей и прибыл в селение Каймито, крошечную столицу округа, только с девятилетним сыном.

Мальчик, которого все ласково звали Пепе[4]4
  Пепе – уменьшительное от Хосе.


[Закрыть], освоился быстро и подолгу пропадал то в бараке у негров, то у костра пастухов, то на берегу извилистой речушки Анабаны. У Пепе появилось много друзей, но лучшим его другом стал Томас – черный раб, которого местный богач-скотовод прислал прислуживать капитану Марти.

Девятилетний белый и тридцатилетний негр прекрасно понимали друг друга. Пепе рассказывал рабу о Гаване, а Томас плел ему сомбреро из пальмовых листьев; Пепе читал испанские стихи, а Томас пел песни родной Африки. Они бродили вдвоем, и земля рассказывала им о себе запахом цветов и свежей бороздой, тянувшейся за плугом, шелестом травяных равнин и нежной мякотью оранжевого манго.

У Пепе были и заботы. Во-первых, ему нужно было крупно и красиво переписывать пространные служебные донесения дона Мариано, а во-вторых, у него был свой пони. «Я стараюсь как можно лучше ухаживать за ним и кормить его, – писал Пепе матери в Гавану. – Сейчас я учу его ходить взнузданным, и он становится все красивее».

Однажды, когда Пепе вел пони мимо кабачка, его окликнул незнакомец в черной куртке.

– А что, малыш, быстро скачет твоя лошадь?

– Она еще только привыкает к седлу, сеньор.

– Если ты хочешь, чтобы она быстро бегала, научи ее гоняться за черномазыми!

Пепе побледнел. Он представил себе пыльную дорогу из Каймито в Хагуэй-Гранде. Он, Пепе, скачет по этой дороге, пригибаясь к гриве своего пони, а впереди, спотыкаясь и размахивая руками, бежит негр. Пепе догоняет его, негр оборачивается и кричит: «Не бейте меня, сеньор, ведь это я, Томас!..»

Пепе сжал в кулаке поводья.

– Нет, сеньор, – твердо ответил он незнакомцу в черной куртке, – моя лошадь никогда не будет гоняться за неграми.

Вскоре после этого случая спокойная жизнь в Анабане кончилась. На юге округа за лагунами, хранившими, по преданию, пиратские клады, появились люди, торговавшие живым «черным золотом». Болотистые, заросшие невысоким кустарником берега залива Кочинос стали центром контрабандного ввоза рабов.

Все чаще среди ночи поднимали дона Мариано слова:

– Сеньор капитан, они опять там, у залива Кочинос…

В одну из ночей Пепе и Томас, несмотря на строжайший запрет, отправились следом за ним и спрятались в прибрежных зарослях. На узкой полоске гальки чадили костры. Два баркаса при свете факелов медленно отваливали от низко сидящей шхуны. На вершине песчаного бугра Пепе увидел отца. Ниже, на склоне, лицом к нему стояли трое в сапогах и черных куртках.

– Чего тебе нужно, Марти? – спросил один из трех. – Ты нам надоел.

– Если хоть один негр из баркасов ступит на берег, я арестую вас!

– Марти, тебе платят немного, мы это знаем. Хочешь сто песо?

– Именем закона!..

– К дьяволу закон, упрямый осел! Ты забыл, что ты здесь из милости! Если бы не генерал-капитан, твоя сука и щенки в Гаване давно сдохли бы с голоду!

Первый баркас ткнулся тупым носом в песок.

– Именем закона!..

Три пистолетных дула уставились в грудь дона Мариано. Пепе рванулся вперед, но Томас прижал его к мокрой земле.

– Убирайся, Марти! Ты слишком хорошо служишь Испании! Ну!

Дона Мариано скоро уволили. Под приказом стояла подпись губернатора провинции. Губернатор аккуратно получал проценты от официально запрещенной продажи тайно привезенных на Кубу негров.

РАФАЭЛЬ МАРИА ДЕ МЕНДИВЕ

Человек, носивший это имя, уже в восемнадцать лет выпустил первую книгу романтических стихов. Мадридский литературный кружок «Эль Парнасильо» считал его одним из своих самых значительных членов наряду с Эспронседой. Он упивался идеями Гюго, боготворил Байрона, приветствовал победы освободительных революционных бурь XIX века, которые, начавшись в пороховом дыму, продолжались на страницах книг. Он переводил на испанский Гюго и Томаса Мора. В то же время его собственные стихи переводил на английский Лонгфелло. Но круг интересов и дел Мендиве не ограничивался литературой.

Рафаэль Мариа де Мендиве считал своим долгом продолжать борьбу великих кубинских мыслителей Варелы и Хосе де ла Люса за широкое, всестороннее, подлинно научное обучение. И, глядя на усилия Мендиве на посту директора муниципального мужского училища, многие из его современников справедливо считали, что в те нелегкие времена он был учителем больше, чем поэтом.

Дон Мариано не знал этого. Мендиве был для него всего лишь чиновником, занимавшим заваленный мудреными книгами кабинет. Но судьба, столь суровая к отставному артиллеристу, благоволила к его хрупкому сыну. 19 марта 1865 года Мендиве собственноручно вписал имя Хосе Хулио Марти-и-Переса в списки учащихся училища, хотя, конечно, и не думал о том, что спустя несколько лет с гордостью прочтет написанные мальчиком строки: «Если у меня хватит сил стать настоящим человеком, этим я буду обязан только вам, от которого я видел столько добра и к которому питаю столько любви».

Муниципальное училище было третьим учебным заведением, в которое попадал Пепе. Первые буквы он выучил в бесплатной школе для бедных гаванского района Санта-Клара. Потом один из друзей отца платил за его обучение в частной школе «Сан-Анаклето». Однако лишь теперь восприимчивый, вдумчивый, чувствительный мальчик получил возможность найти себя. Все интеллектуальные силы его пытливой и живой мальчишеской натуры вырвались наружу.

И не удивительно. Мендиве не заставлял зубрить, а, наоборот, всячески поощрял самостоятельность мышления у своих подопечных. Если его питомец отдал все свое время полезной книге, учитель готов был простить даже невыученный урок.

А это случалось и с Пепе, хотя мальчик шел первым по всем предметам. Он бегал с книгой на пляж, с книгой засыпал, читая до рези в глазах. Почти каждый день он брал из библиотеки Мендиве новый том, проглатывая без разбора стихи и романы, драмы и комедии. Он жил удивительной жизнью героев книг, и события, поражавшие его прежде, теперь казались малозначительными – мир, раскрывавшийся в книгах, был куда многообразнее и величественнее. В одном только этот новый мир был похож на все, что Пепе видел раньше, – несчастных в нем было больше, чем счастливых.

Как-то раз в томе Шекспира Пепе нашел переписанные от руки сонеты. В звучных строфах автор призывал бороться за свободу Кубы. От друзей мальчик узнал, что автор стихов – Мендиве. И он вдруг ощутил себя единомышленником человека, который пока что был для него только учителем.

Теперь он совсем по-другому слушал дона Рафаэля и забывал обо всем, когда тот с искусством и страстью прирожденного оратора уводил ребят в лабиринты истории, где блистали умы, звенели мечи, рождались государства.

– В октябрьские дни 1492 года свежий ветер надувал паруса трех каравелл, которые несли на грот-мачтах штандарт испанской короны, – негромко рассказывал дон Рафаэль. – Рыжеватый человек с решительным взглядом стоял на корме флагмана. Наконец-то он, Христофор Колумб, осуществил свою многолетнюю мечту, нашел прямой западный путь из Европы к легендарным, сказочно богатым Индиям. Так европейцы называли тогда страны Юго-Восточной Азии. Путь в Индии был тяжел: приходилось добираться морем до турецких портов, откуда по горам и пустыням тянулись на восток бесконечные караванные тропы. Можно было плыть в Индии и вокруг Африки, но и эта дорога была долгой и трудной, а к тому же по решению папы римского по ней могли плавать только португальцы.

И вот, первым отправившись из Испании прямо на запад, Колумб меньше чем через три месяца приплыл к невиданной и долгожданной земле.

Уже остались позади несколько островов. Теперь каравеллы медленно шли вдоль новых берегов, плотно поросших буйной тропической зеленью и напоминавших кору пробкового дерева.

Адмирал обернулся к юнге:

– Это Индия, чико[5]5
  Чико – мальчик, парнишка (исп).


[Закрыть]. Зови шкипера. Будем бросать якорь…

Через полчаса Колумб шагнул на белый прибрежный песок и, сверкая и позвякивая латами, торопливо развернул тяжелое расшитое знамя. От имени Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского[6]6
  Королева и король Испании.


[Закрыть] он объявил испанским владением землю, которую туземцы называли Кубой.

«Вся местность, – записывал вечером Колумб, – заросла прекрасными зелеными деревьями, отличными от наших кастильских. Повсюду сладкозвучно поют птицы, а горы у бухты, Где мы бросили якоря, так же красивы и высоки, как Пенья де лос Энаморадос[7]7
  Скала влюбленных – знаменитый утес в Кордове.


[Закрыть]. Я видел огромные и чудесные сосны, стройные и прямые, как веретено. И я решил, что из них выйдут мачты и палубные доски для самых больших кораблей Испании. Здесь можно соорудить столько кораблей, сколько их величества короли пожелают… На морском берегу много камней цвета железа и иных, о которых говорили, что они из серебряных копий… Ничего прекраснее этой земли еще не видели глаза человеческие. У меня так велико удивление, что, думаю, еще большим оно будет у всякого, кто об этой земле услышит. И никто не сможет поверить подобному, пока сам не увидит всего… Не хотелось бы уходить отсюда».

Дон Рафаэль на мгновение замолчал, окинул класс быстрым, все замечающим взглядом педагога. Он увидел, что Торрес дремлет, а Пачеко рисует, Гаррига слушает, подняв светлые брови, а Марти… Как впитывает в себя историю этот мальчик! Он словно сам переживает все.

– И хотя вскоре стало ясно, что открытые Колумбом земли совсем не Индия, испанцы не ушли из новой страны…

Колумб писал об аборигенах Антильских островов: «Легко будет обратить (в христианство. – Л. В.) этих людей и заставить их работать на нас».

Но он ошибся. С копьями выходили индейцы навстречу вооруженным мушкетами завоевателям. Они умирали, но не покорялись.

Испанцы нашли выход. Они послали свои корабли в Африку, и многие тысячи африканских негров, обмененных на водку, бусы, ножи или просто захваченных вооруженными огнестрельным оружием работорговцами, были доставлены на Кубу в смрадных трюмах плавучих тюрем.

Кубе индейской пришел конец. Но уже можно было предвидеть конец и Кубы испанской. Историки свидетельствуют, что на острове постепенно складывалась новая, численно преобладающая группа населения, в которую не входили ни индейцы, ни африканцы, ни испанцы, прибывшие из метрополии. Это была группа креолов, и состояла она из людей, родившихся непосредственно на Кубе, – потомков осевших на острове белых завоевателей, мулатов и метисов.

Многие кубинские землевладельцы были креолами. Это на их землях в основном рос уже прославивший остров сахарный тростник. И они считали себя подлинными хозяевами некогда открытой Колумбом Кубы. И они ненавидели испанских чиновников, приплывавших из-за океана, чтобы надменно управлять чужой им страной, управлять, не желая хотя бы посоветоваться с ее жителями. Они ненавидели и купцов Испании, которые по королевскому указу одни могли торговать колониальными товарами за пределами испанского королевства, одни могли наживаться на кубинском сахаре и табаке, руде и пряностях. И креолы не раз поднимались против испанского владычества.

Их борьба смыкалась с освободительной борьбой на покоренном Испанией континенте. С 1810 по 1826 год шла война народов Испанской Америки за национальную независимость, и, когда она закончилась, у Испании остались только островные колонии – Куба и Пуэрто-Рико…

Мендиве помолчал, прошелся по проходу между рядами скамеек с откидными пюпитрами на спинках. Класс сидел тихо, очень тихо. Мендиве вынул часы – до конца занятий оставалось пятнадцать минут.

– А теперь, мои юные друзья, послушайте несколько строф:

 
Воздвигнем наш храм в горах,
Пусть кровлею будет небо,
Пусть светят ясные звезды,
Коврами пусть стелются склоны,
И пальмы в алтарь превратятся…
 

– Зачем он зовет в горы? – шепотом спросил у Пепе его друг Фермин, сын богатого гватемальца Домингеса, уже давно осевшего в Гаване.

– Он зовет туда, где нет испанцев, – ответил Пепе.

Дон Рафаэль благоволил к Пепе и однажды нанес визит его родителям. Донья Леонора приготовила специально купленных крабов «моро», сварила кофе по-канарски. Дон Мариано посоветовал гостю отведать рома. Беседа мужчин касалась многого – падения экспортных цен на сахар и строительства новой железной дороги к западу от Гаваны, массового банкротства мелких плантаторов и стремления янки по дешевке скупить их сахарные заводы.

В конце визита дон Рафаэль попросил Пепе сходить за сигарами. Когда мальчик вышел, учитель перешел к делу: он, Мендиве, понимает, что дону Мариано трудно нести расходы по обучению сына. Он понимает, что лишь поэтому мальчика послали работать в табачную лавку, где он проводит половину дня. Но Пепе талантлив, и не следует лишать его возможности учиться дальше. Он, Мендиве, готов платить за него. Пепе должен быть бакалавром.

Возвращаясь, Пепе услышал, как отец смущенно говорил:

– Мальчик будет просто счастлив, я знаю…