Текст книги "Перемена мест"

Автор книги: Лев Гурский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Не забудь насчет завтра, – еще раз повторил я. – Если ты забудешь, я буду очень удивлен. Очень.

– Не забуду, – твердо пообещал Цокин, и я заметил в его глазах фанатичный огонь решимости. Свою службу в мафии он воспринимал очень ответственно. Я в который раз тихо порадовался, что Алексей встретился мне, а не настоящим крестным отцам. Насколько я знал, публика эта – весьма неинтеллигентная, даже грубая, и цокинский пыл быстро бы остудили деятели наподобие моего тезки Яши-Пузо. Увы, в реальности большинство донов не было похоже на обаяшку Марлона Брандо в любимом цокинском кинофильме.

Мастер энергонадзора все с тем же решительным блеском в глазах сопроводил меня обратно через проходную, попрощался лаконичным кивком головы и исчез. Я вышел из дверей Мосзнергонадзора, держа в руках тщательно перевязанный пакет, который передал мне мой преданный лейтенант перед тем, как мы покинули его кабинет-закуток.

В пакете не было ничего особенного – просто чистый комплект спецодежды из запасов самого Цокина: комбинезон, кепочка, сумка. Переодевшись в такую униформу, я мог быть завтра совершенно уверен: ни Колян, ни его благожелательный напарник из особнячка на Щусева НИКОГДА не узнают в помятом злом работяге вчерашнего беспокойного грузина, пришедшего купить немножко акций, но попавшего (во придурок!) не в ту дверь. И дело не только в том, что во время сегодняшнего визита я довольно глубоко натянул на глаза кепку. Но еще и в той особенности человеческой природы, на которую давным-давно обратил внимание английский писатель Честертон (ну, тот, кто придумал патера Брауна – моего коллегу-детектива, только попа). По мнению Честертона, человек никогда не обратит внимание на лицо человека в униформе – неважно, милицейской, военной или рабочей. В нашей стране – тем более не обратит. Форменный костюм определяет у нас человека, физиономия не важна… Меня эта особенность человека очень устраивала. Монтера не запомнят, вот и прекрасно.

Пока я размышлял о Честертоне, завтрашней операции и прочих приятных вещах, ноги сами вели меня по привычному маршруту: подземный переход, метро, несколько остановок, пересадка, еще несколько остановок, после чего я поймал себя вдруг на достаточно легкомысленном поступке: я, гордо размахивая пакетом со спецовкой, направляюсь к собственному дому. С одной стороны, в поступке моем не было ничего необычного, ибо куда же направляться мне после трудового дня, как не в свою крепость с бронированными дверями, бронированными жалюзями и многословным другом-автоответчиком вместо комнатной собачки? Была, однако, и другая сторона. После сегодняшних веселых происшествий – которые закончились для меня довольно удачно! – все пространство вокруг моей многоэтажки лично для меня представляло одну большую зону риска. Почему бы не допустить, например, что все тот же господин Лебедев, потерпев поражение утром, не пришлет сюда свою команду повторно? Уже с другим, надо полагать, составом и с несравненно более тяжелым вооружением? Допустим, с танком или БТРом. Обе машинки, как известно, не сковырнешь простым прицельным броском йогурта. К тому же сейчас в моем распоряжении не было даже йогурта, а с «макаром» лезть супротив брони было не очень-то разумно.

Огорченный такой перспективой, я внял советам своего внутреннего голоса и замедлил шаг, а затем и вовсе сошел с асфальтированной тропинки и стал пробираться сквозь зеленые насаждения.

Мой внутренний голос, как всегда, оказался предусмотрительнее меня.

Танка возле моего дома, правда, не было. Бронетранспортера тоже. Но зато с пяток небольших фургончиков, похожих на утренний, с «Омни-колой», достаточно грамотно перекрыли все въезды и выезды. Обставлено это было вполне изящно, и, на посторонний взгляд, расположение этих милых машинок выглядело совершенно беспорядочным и очень мирным. Надписи на боках этих фургончиков тоже были совершенно безобидными Простому обывателю могло показаться, что машинки застряли вокруг дома по чистой случайности и что сейчас симпатяги водители погрузят в фургончики кто мороженое, кто мебель, кто хлеб – и разъедутся в разные стороны… Загвоздка была лишь в том, что вблизи моей многоэтажки такие машинки одновременно появились впервые за весь срок моего здесь проживания. Кроме того, единственный ближайший хлебный – тот самый супермаркет – обслуживал совсем другой транспорт. Что же касается мороженого, то вблизи дома, к великому неудовольствию местных сластен, ни клубничного, ни ванильного, ни шоколадного, ни вообще никакого отчего-то не продавалось. Существовала, безусловно, вероятность, что сегодня – именно Тот Великий День, когда ошибка, наконец, исправлена и дети получат свое, не отходя от дома. Однако я не слишком-то верил в такие совпадения.

Не выходя из зарослей, я внимательным образом оглядел каждый из фургончиков. Все стекла, как и в случае с «Омни-колой», были затемнены, но я почти не сомневался, что там, внутри, полно народа. Бинокль мне бы определенно не помешал, но только почти вся моя боевая и околобоевая оргтехника находилась внутри квартиры. Со мной же был лишь рядовой походный набор… Ладно, обойдемся без бинокля.

Я прислонился спиной к стволу ближайшего дерева и твердо вознамерился поиграть с фургончиками в гляделки. Играть было нетрудно: обитатели машин если и глядели в разные стороны из-за затемненных стекол, то едва ли в сторону зеленых насаждений. Подозреваю, что они наблюдали за всеми четырьмя асфальтированными тропинками, по которым мог появиться ваш покорный слуга. Ну, ждите, ухмыльнулся я. Посмотрим, у кого запас терпения окажется меньше. Я заключил сам с собою пари и буквально через десять минут выиграл. Осторожно приотворилась дверца фургончика с надписью «Мороженое» и с нарисованным румяным дядькой в белом колпаке, держащим в руках огромный пломбир. Человек, который вышел из фургона, решительно ничем не напоминал рекламного дядьку. Он был высок, худ, недостаточно румян, и никакого пломбира у него не было – должно быть, оставил в машине. Лицо этого человека мне не было знакомо, но зато пятнистый комбинезон а-ля рейнджер плюс кепочка с козырьком плюс какие-то далеко не миролюбивые висюльки на поясе – все это и так выдавало в нем охотника на человека. Спасибо, на сегодня достаточно, решил я. Сегодня на меня уже поохотились вдоволь. Я проследил глазами за человеком в камуфляже, сообразил, с какой целью он скрылся в ближайших кустах, и снова про себя хмыкнул. Работнички. Потерпеть не могут. Ну, ждите меня до посинения.

Пригнувшись, я выбрался из зеленых зарослей на исходную позицию и, прижимаясь к стенам гаражей, вернулся в безопасное место. Все, пора искать на сегодня политического убежища. Вариантов было несколько, но я уже знал, кому сейчас позвоню.

Я спустился в переход, выбрал в ряду телефонов тот, что выглядел менее обшарпанным, бросил в прорез жетон и набрал нужный номер. На другом конце провода трубку сняли сразу – словно ожидали моего звонка.

– Алло, – произнес знакомый женский голос, тихий, теплый, со слабой завораживающей хрипотцой.

– Жанна Сергеевна, – сказал я. – Вас беспокоит некто Штерн. Тут вот какая история вышла…

Глава 6
ШЕРРИ-БРЕНДИ

Госпожа Володина у себя дома и одета была по-домашнему: самые простые линялые джинсики, ковбойка, шлепанцы. Кухня ее выглядела несколько попросторнее моей, да и высокий табурет, на который я присел с привычной опаской, выгодно отличался от моего скрипучего колченогого уродца. В остальном же кухня Жанны Сергеевны имела почти такой же холостяцкий вид, что и моя собственная. Даже стенные шкафчики для посуды у нас, по-моему, были одинаковыми (одинаково неуклюжими, пузатыми, угрожающе-рыжей расцветки), а уж хлебница моя по сравнению со здешней жестяной коробкой казалась и вовсе произведением декоративно-кухонного искусства. Судя по всему, быт в жизни хозяйки занимал столь же мало места, что и в моей жизни. Похоже, мы с госпожой Володиной в чем-то были родственными натурами; это мне нравилось и это почему-то меня пугало. Может быть, именно потому, что свою-то натуру я знал слишком хорошо…

– С вами все в порядке? – тревожно спросила Жанна Сергеевна, по птичьей привычке склонив головку набок. Я вдруг понял, что в этом простом движении есть необычайный шарм. Рядом с таким нежным воробышком любой, даже самый что ни на есть хлипкий, мужчина чувствует себя настоящим орлом. А любому орлу хочется, понятно, оградить от любых напастей девушку-птичку своим могучим крылом. Я инстинктивно расправил плечи.

– Все нормально, Жанна Сергеевна. – проникновенно сказал я. – Я, как видите, жив, здоров и уже не голоден.

Произнеся эти слова, я подцепил со сковородки последнюю картошку и отправил себе в рот, после чего щедро плеснул себе в кружку из бутылки «Пепси». Как выяснилось, я поступил утром довольно мудро, хорошенько накормив госпожу Володину, вечером щедро кормили уже меня. Это было более чем кстати, поскольку угощение Пряника воспринималось как нечто давно минувшее, а все брикеты с кашей остались в осажденной крепости. Я искренне надеялся, что мой друг-автоответчик будет стойко стоять на страже моих бронированных рубежей и убережет от супостатов в фургончиках хотя бы запасы бабушкиной каши. Как минимум каши. Ну, и чая грузинского. За остальное я не так переживал.

– Яков Семенович, – проговорила девушка-птичка, деликатно подождав, пока я расправлялся с «Пепси» и был (в соответствии с пословицей) глух и нем. – Я могу вам чем-нибудь помочь? Как я поняла, у вас… В общем, у вас появились проблемы, да?

Я пожал плечами. В конце концов, вооруженных ребяток в камуфляже, которые устроили на меня засаду, вполне можно называть проблемами. Подозреваю, что в веселых фургончиках этих проблем не менее дюжины.

– Это опасно? – совсем тихонько спросила Жанна Сергеевна, глядя на меня во все глаза. Под таким взглядом любому, пусть и хиленькому орлу хотелось свершить что-нибудь героическое. Или, по крайней мере, сказать что-нибудь героическое.

– Пустяки, – небрежно произнес я, по-молодецки расправляя орлиные крылья. – При желании все можно решить. – За что я люблю русский язык, так это за великое множество хитрых слов, имеющих несколько значений. Слово решить, между прочим, означало еще и убить. – Просто сейчас, когда я занялся вашим делом, мне бы не хотелось отвлекаться, – поспешно добавил я, надеясь про себя, что из всех значений русского слова решить Жанна Сергеевна не найдет то самое, зловещее. В глазах девушки-птички выглядеть каким-то киллером мне абсолютно не хотелось.

– Что от меня требуется? – уже деловито спросила Жанна Сергеевна.

Вот это разговор, мысленно порадовался я. Конкретный вопрос вместо обычных женских сю-сю и охов-вздохов. Теперь, во всяком случае, я избавлен от необходимости в закругленных выражениях объяснить простому человеку, каким образом я собираюсь ликвидировать проблему в виде дюжины профессиональных убийц. Я, кстати, пока и не задумывался об этом. Задача далеко не первой необходимости.

– Значит, так, – медленно, с расстановкой сказал я. Я не был уверен, что птичка мне поможет. Но попытка не пытка. – Пока мне нужны три вещи. Квартиру на пару дней, желательно в пределах Садового кольца. Это раз. – Я стал загибать пальцы. – Какую-нибудь машину плюс доверенность на мое имя, на тот же срок. Это два. Ну, и в-третьих, – я смущенно потупился, – неплохо было бы где-то подкупить пару-тройку обойм для «Макарова». Основной боезапас у меня остался дома, а того, что с собой, хватит максимум на одну серьезную разборку. И то если каждая из моих пуль ляжет в цель.

Последнюю фразу я произнес из чистого суеверия, ибо, как правило, каждая из моих пуль, безо всяких если, попадала в цель. Но дополнительные обоймы все равно не помешают. Да и Жанне Сергеевне не вредно лишний раз напомнить о том, что дело, ей затеянное, чревато разными последствиями. Включая и трагические.

– Все будет сделано, – уверенно ответила мне птичка. – Ключи от квартиры и от машины получите уже завтра к вечеру. Квартира будет на Знаменке. А машина… Подержанный «мерседес» вас устроит?

Я удивленно кивнул.

Вот тебе и птичка! Кажется, Жанна Сергеевна очень серьезно решила бороться за выживание своего издательства и мелочиться не собиралась. Если сейчас она мне вместо патронов к «Макарову» предложит ящик снайперских винтовок и зенитную пушку, то, значит, я лопух и сильно недооценил свою новую клиентку.

– Вот только с патронами не знаю, как быть, – сказала госпожа Володина виноватым тоном, как прилежная школьница, забывшая дома дневник. – Никогда не покупала… Может, я дам денег, а вы где-нибудь сами сможете раздобыть? – с надеждой спросила она меня, – Или, может, мне съездить на Тишинку? Там, говорят, любую вещь можно купить. А для одной обоймы сколько надо патронов?…

Я протестующе замахал рукой, мысленно обозвавши себя остолопом. Проверочку ему, видите ли, устроить захотелось! Цену он, видите ли, набить себе решил! Морду тебе, Яша, за такие штучки надобно набить, а не цену. Еще бы минута – и этот бы воробышек помчался с хозяйственной сумкой на Тишинку, покупать у местных рэкетиров мне патроны… М-да.

– Не надо патронов, Жанна Сергеевна, – проговорил я, испытывая отнюдь не первые за сегодняшний день угрызения совести. – Я… Мне… В общем, мне, наверное, пока хватит.

– Вот и хорошо! – обрадованно всплеснула руками госпожа Володина. – А то уж я не знала… На самом деле и с квартирой-то просто удачно совпало, – призналась она со вздохом. – Просто двое моих друзей на днях уехали в Голландию, на семинар, и мне оставили ключи. Если я найду им квартиранта на несколько дней, они не будут в обиде. Правда?

– Правда, – улыбнулся я. – А «мерседес» чей? Тех же друзей?

– Вовсе нет, – как мне показалось, с некоторой обидой отозвалась Жанна Сергеевна. – «Мерседес», к вашему сведению, мой собственный. В Мюнхене купила, два года назад. Меня туда лекции приглашали читать…

– На тему?… – с интересом спросил я.

– Советская пресса времен перестройки, – с достоинством произнесла птичка. – Я до того, как основать издательство, в МГУ работала. У меня и кандидатская есть…

– Верю, верю, – покорно сказал я, уже досадуя на себя, что начал этот допрос. Во мне, оказывается, еще не умер следователь МУРа, такой, знаете ли, въедливый сукин сын. Все ему знать надо. Верно говорят, что привычка есть вторая натура. У меня она вдобавок иногда переходит в первую. Берет, значит, и переходит. В натуре, мужики.

Пока мои привычки возвращались на положенное место, мы с Жанной Сергеевной перешли из кухни в комнату. Комната оказалась намного уютнее, чем мой рабочий кабинет, набитый папками картотеки. Стены здесь были завешаны коврами, в одном углу прямо на полу стоял телевизор, в другом – возвышался книжный шкаф и висело большое зеркало в раме, у противоположной стены располагались широкий диван, торшер и журнальный столик. Хозяйка включила торшер, и мы присели на диван.

– Выпьете что-нибудь? – спохватилась вдруг Жанна Сергеевна. – Я совсем забыла предложить вам это раньше… Простите, Яков Семенович!

Я скептически взглянул на свое отражение в зеркале. Мафиозный итальянский пробор успел растрепаться, зато еврейский шнобель вызывающе вылез вперед, утратив почему-то всякое сходство с мужественным носом кавказской национальности. Действительно странно, что Жанна Сергеевна не предложила мне стакан водки сразу же, как только я вошел: мой потрепанный вид явно располагал к выпивке и даже без закуски.

Приняв мое молчание за знак согласия, девушка-птичка метнулась к своему книжному шкафу, который оказался не только книжным. Как и в особнячке на улице Щусева, в этом шкафчике имелась сбоку малозаметная издали дверца бара.

– Что будете пить? – спросила между тем Жанна Сергеевна, позвякивая бутылками.

– А вы что будете? – по традиции ответил я вопросом на вопрос.

– Я, пожалуй, шерри… – задумчиво произнесла птичка, обозрев свои запасы спиртного.

– Вот и я то же самое, – откликнулся я, чтобы избежать раздумий по такому пустяковому поводу. В глубине бара я, правда, углядел сосуд с куда более симпатичным мне джином, но решил не рисковать. Вдруг бутылка пуста или, того хуже, Жанна Сергеевна держит этот напиток для гостей почище? Выйдет очень неудобно.

Птичка ловким движением придвинула к дивану поближе журнальный столик, водрузила на него бутылку, наполнила рюмки.

– За удачу! – торжественно сказала Жанна Сергеевна.

– За удачу! – согласился я, про себя подумав, что за такую важную вещь следовало бы выпить что-нибудь покрепче. Шерри, по правде сказать, несерьезный напиток. Правда, про него какой-то поэт написал хорошие стихи. Все лишь бредни, шерри-бренди, ангел мой…

– Итак… – произнесла Жанна Сергеевна, незамедлительно наливая по второй. – Могу ли я теперь услышать отчет о проделанной сегодня работе? Или, по вашим правилам, вы составляете его в письменной форме?

– Отчего же, можно и в устной, – успокоил я хозяйку. – Желание клиента для нас – закон. Другое дело, что отчет покамест будет кратким. – И я, не вдаваясь в подробности, поделился некоторыми своими соображениями об издательстве «Меркурий» и о достижимости дискеты в сейфе особнячка на улице Щусева. Имена своих информаторов я, разумеется, опустил.

– Так это реально? – сразу поинтересовалась Жанна Сергеевна, вновь наполняя опустевшие рюмки. – Я имею в виду сейф.

– Завтра будет видно, – ответил я. – Завтра я иду на разведку в логово врага.

– А дискету когда?… – нетерпеливо спросила птичка.

– Постараюсь и дискету завтра же, – обнадежил я мою клиентку. – Но только это будет значительно позже… Детали неинтересны, – добавил я вслед, увидев в глазах Жанны Сергеевны жадное любопытство. – Да вам их и знать необязательно. Так спокойнее будет. И вам, и мне.

По лицу Жанны Сергеевны пробежала разочарованная гримаска, но она не стала спорить, и я мысленно воздал должное ее выдержке. Будь сам я на ее месте, я бы не преминул выцарапать из сыщика все подробности предстоящей операции. Птичка же мудро смекнула, что в данном случае результат важнее процесса. В отличие, допустим, от других случаев, с частным сыском никак не связанных.

Мы выпили еще по одной, и я почувствовал, что наконец-то могу расслабиться. Разнообразные события прошедшего дня слиплись в один пестрый ком. Мысленно я сжал этот ком до размера мячика для пинг-понга и мысленно же запустил этот мячик прямо на Солнце. Комок мгновенно испарился, и я почувствовал заметное облегчение. Аутотренинг – изобретение простенькое, но эффективное. Вот и все на сегодня. Теперь я спокоен. Теперь даже новости по ТВ можно смотреть, не опасаясь дополнительных стрессов… Да, кстати, новости – это очень неплохая идея. Я украдкой взглянул на циферблат своих часов. Ага, сейчас как раз пойдет выпуск свежих новостей на тринадцатом канале.

– Жанна Сергеевна… – мягко проговорил я.

– Да-да, – тотчас отозвалась птичка, вместе с рюмкой придвигаясь ко мне поближе.

– Жанна Сергеевна, у вас телевизор работает? – Я ткнул пальцем в сторону молчаливого телеящика в углу.

Птичка удивленно вскинула головку. Похоже, она не ожидала этого вопроса. Вернее, она ожидала вопрос, но, как мне показалось, совсем не этот.

– Сейчас новости, – пояснил я. – Наверное, стоит посмотреть.

– Ага, – сообразила все-таки птичка и, не выпуская из одной руки рюмки, другой рукой стала шарить по дивану в опасной близости от моих ног. Я испугался не столько внезапного посягательства на мою нравственность, сколько за свои брюки: рука с рюмкой, наполненной доверху, кажется, двигалась синхронно. И при первом же неверном движении…

– Вы на нем сидите! – внезапно со смехом сообщила Жанна Сергеевна.

Я испуганно подпрыгнул, чуть не опрокинув столик вместе с бутылкой. Лишь по счастливой случайности обошлось без катастрофы. Не пострадали даже брюки, ибо птичка успела вовремя отдернуть руку с рюмкой, артистически не расплескав ни капли.

Из-за моей спины Жанна Сергеевна вытащила плоскую коробочку дистанционного пульта. Экран в углу засветился, мелькнула заставка, на смену ей явился развеселый диктор. Иногда «Чертова дюжина» слегка перебарщивает со своим американским стилем. Что бы ни случилось, рот будет до ушей, все тридцать два зуба в счастливой улыбке. Наводнение, землетрясение, покушение – не волнуйтесь, все ол-райт!

Выпитое шерри уже давало о себе знать, но вовсе не настолько, чтобы я не смог не обнаружить в некоторых сообщениях следы сегодняшних приключений вашего покорного слуги. Сперва телевизор рассказал мне об ужасной автокатастрофе в непосредственной близости от моего родного дома. Пострадал несчастный микроавтобус. Раздавлен, бедняжка, бетонной плитой с панелевоза. (Какой ужас, подумал я и налил себе еще рюмочку.) Из-под обломков извлечено двое покойников. (Ай-яй-яй, печально сказал я сам себе и выпил рюмочку за упокой посланцев господина Лебедева.) Среди тех же обломков обнаружены два автомата Калашникова и тяжелый армейский пулемет немецкого производства…

При этих словах я едва не выронил свою рюмку. Новость о пулемете была действительно новостью. Совершенно непонятно, почему этот идиот из «Омни-колы» сразу не пустил в ход эту машинку? С помощью такого пулемета можно было бы вдребезги разнести глупого пингвина, за которым я прятался, а заодно расшлепать и меня. Видимо, парень из автобусика посчитал меня слишком легкой добычей. Что ж, тем хуже для него.

– Плохие новости? – по-своему оценила мое легкое замешательство Жанна Сергеевна.

– Для кого как, – философски сказал я и, подумав, снова наполнил рюмки. Свою и госпожи Володиной. – Все зависит от точки зрения. Для меня пожалуй что хорошие.

– Ну, тогда – за хорошие новости! – рассудила Жанна Сергеевна.

– Именно! – ответил я. – Аналогично. Ол-райт.

Мы чокнулись и выпили за хорошие новости, но я был по-прежнему в форме.

На экране между тем возник знакомый дворик-колодец. Выглядел он весьма плачевным образом. По-моему, в окнах верхних этажей не осталось ни одного целого стекла, сам дворик, был весь покрыт осколками. Мне стало неуютно. «Черт побери!» – тоскливо подумал я. Что за гнусная профессия. Стреляют в тебя, а страдают другие.

Голос за кадром немного приободрил меня, объяснив, что никто особенно не пострадал. Ни охранники из бюро «Феликс», ни террористы, ни объект их дерзкого нападения – знаменитая певица Надя Лисовская. Комментатор за кадром выразил сдержанное удивление фактом обстрела из гранатомета именно Надиного окна. Было сделано даже не лишенное остроумия предположение, что в дело замешаны азербайджанские боевики и что целили как раз в окно самого Бориса Борисовича Аванесяна. Потом слово было предоставлено самой мадам Лисовской. Певица давала интервью в том самом многострадальном дворике, стоя в тесном кольце подтянутых секьюрити из бюро «Феликс». Надя Лисовская выдвинула гораздо более оригинальную версию: по ее мнению, покушались все-таки на нее, и сделали это представители тех сил, которым не по душе национальное возрождение России. Ибо песенный репертуар самой госпожи Лисовской, оказывается, как раз и способствует означенному возрождению.

Я невольно хихикнул. В репертуаре мадам Лисовской в основном преобладали легкие шансонетки начала века, и следовало хорошенько поискать идиотов, которых в самом деле могли бы обидеть ее коронные хиты «Постой, городовой!», «Конфеты-бараночки» и, в особенности, ее суперхит «Девочка Надя».

– Вам нравится «Девочка Надя»? – поинтересовался я у Жанны Сергеевны.

– А вам, Яков Семенович? – ответила она в моей манере. Вопросом на вопрос.

– Мне не очень, – честно признался я. – Наверное, я и есть после этого противник национального возрождения.

– Тогда и я тоже, – проговорила птичка, и мы выпили, конспиративно чокнувшись, как и положено двум врагам народа.

Комментатор тем временем элегантно перешел от уголовной хроники к политической. Снова показали колонну демонстрантов вокруг Лефортово – всех тех же бабок с плакатами и парней с мегафонами, требующих свободы Виталию Иринархову. Снова выпячивал квадратный подбородок Генеральный прокурор, обещая выпустить владельца «ИВЫ» только через его, прокурорский, труп. Потом показали шустрого иринарховского адвоката и группу каких-то блеклых доверенных личностей, напомнивших о предстоящих довыборах в Думу по Щелковскому избирательному округу. Затем в кадр ворвались снова бабки, держащие в руках какую-то разноцветную макулатуру. Комментатор прокомментировал, что эти акционеры компании «ИВА» будут голосовать за господина Иринархова. Мне показалось, что нескольких из этих бабок я уже видел сегодня, и не в телевизоре. По-моему, это были как раз активистки моего выталкивания из толпы вокруг особнячка на Щусева…

– Вы не покупаете случайно акций компании «ИВА»? – на всякий случай спросил я у Жанны Сергеевны.

– А вы, Яков Семенович? – ответила умненькая Жанна Сергеевна, и я порадовался, что и она, несмотря на шерри, в неплохой форме.

Вместо ответа я хлопнул еще рюмочку, поняв внезапно, что шерри – не такая уж дурная штука. Хотя этот напиток не сравнить, конечно, с джином.

Телевизор уже показывал Государственную думу, утреннее заседание. На экране депутаты освистывали своего коллегу, в коем я, напрягшись, узнал писателя Крымова – того самого, который в незапамятные времена был не дурак выпить вместе с моим приятелем Пряником и заезжим американским режиссером. Крымов, потрясая какими-то бумажками, как я понял, требовал общественного расследования деятельности компании «ИВА». Это будет позор!… – орал Крымов. – Завтра!… В Думу!… Будет избран!… Махровый обманщик! Каждый такой мощный выкрик с трибуны сопровождался еще более мощным свистом. Камера взяла несколько крупных планов, и я не без удивления обнаружил, что умница Яворский кричит на Крымова, надсаживаясь, едва ли не громче всех. Окончательно меня добил кадр, когда на экране возник преподобный отец Борис Карасев в черной рясе и с наперсным крестом. Батюшка, зажав свой огромный крест под мышкой, свистел аж в четыре пальца, как на футболе. На экране появился зал заседаний общим планом, и голос диктора не без веселой издевки напомнил телезрителям, что полную запись сегодняшнего заседания Госдумы желающие, как обычно, смогут посмотреть, начиная с нуля часов тридцати минут по первой общероссийской программе. Дурдом, подумал я. Шизофреники вяжут веники, параноики рисуют нолики. Неужели найдутся желающие ВСЕ ЭТО смотреть? Метаморфоза таких вполне приличных людей, как Яворский или отец Борис, произвела на меня гнетущее впечатление. Они там все заразились вирусом безумия, подумал я. Быть, быть спикером господину Иринархову! Кому же, как не ему?

По экрану двинулись колонки биржевых сводок, и я сказал Жанне Сергеевне:

– Выключайте скорей!

Экран погас, и мы завили горе веревочкой, опрокинув еще по рюмке.

Я почувствовал, что мне все труднее становится быть в форме.

– Все, – твердо произнес я и накрыл свою рюмку ладонью. – Иначе завтра я не проснусь и сорву свою… м-м… гениальную операцию. Операцию «Электромеч», вот так. Жанна Сергеевна, голубушка, дайте мне ключи от квартиры, и я поеду отсыпаться.

– И не подумаю! – заявила мне птичка. – Куда вы пойдете в такую темень? Да и дом тот, где квартира, хитро запрятан, его и днем с непривычки трудно найти. Даже на трезвую голову.

– Вы меня недооцениваете, – сказал я упрямо. – Чтобы я, частный детектив Яков Семенович Штерн, да не нашел какого-то дома в пределах Садового кольца? Обижаете, моя пти… в смысле, обижаете, Жанна Сергеевна. Давайте ключи, и я поеду.

– Подождите… – проговорила птичка. Несмотря на свои малые габариты и одинаковое со мной количество выпитого, она держалась молодцом. Даже почти не запиналась при разговоре. Очевидно, у нее уже был хороший навык именно к шерри. Меня тоже, например, совершенно невозможно свалить даже бутылкой моего любимого джина. – Подождите… – повторила птичка. – Вы никак не можете сейчас уйти. У вас сейчас не та реакция, вы устали. Представьте, что по дороге на вас опять нападут. Вы уверены, что тогда, как обычно, все обойдется?…

В этих словах был резон. Я, разумеется, не был пьян в том вульгарном смысле слова, когда каждый шаг и каждое слово даются с трудом. Но я был, разумеется, и не настолько трезв, чтобы без вреда для себя выяснить отношения с парочкой вооруженных гоблинов.

– Уговорили, – кивнул я. – У вас есть раскладушка? Поставим на кухне.

– Зачем? – не поняла Жанна Сергеевна.

– Как зачем? – в свою очередь удивился я. – Я не хочу спать на кухне на полу. Это холодно в конце-то концов. Я могу простудиться. А мне завтра простужаться…

– Дурачок, – ласково сказала птичка. – Какая раскладушка? Какая, к черту, кухня? Кто-то мне сказал, что желания клиента – для него закон.

– В известном смысле, да, – осторожно подтвердил я, стараясь выпутаться из логического тупика. С одной стороны, Яша, ты ведь обратился за помощью именно к Жанне Сергеевне? Значит, инициатива в данном случае принадлежит тебе… С другой стороны, с отчаянием подумал я, мои покойные коллеги Муха, Кремер и тем более Майкл Рыжков тоже начинали с того, что следовали всем желаниям своих очаровательных клиенток… Да и потом, есть неписаные законы… корпоративная этика…

Мои пальцы тем временем действовали совершенно автономно от моих мозгов и, успешно сыграв простенькую хроматическую гамму на пуговицах птичкиной ковбойки, пальцы приступили к более сложным музыкальным упражнениям с джинсовыми застежками… Стоп-стоп, назад. Я потряс головой и попытался, пока не поздно, вернуть застежки на исходные позиции. Птичка, прикрыв глаза на время моих музыкальных занятий с пуговицами и кнопками, теперь вновь открыла их и поглядела на меня с недоумением.

– Что-то случилось? – прошептала она.

– Жанна Сергеевна! – проговорил я, тщетно пытаясь взять под контроль свои непослушные пальцы и вернуть наш разговор на твердую почву частного сыска. – Я забыл сказать вам одну очень важную вещь.

– О-о-очень, – нежно сказала птичка, ласковым движением возвращая мои пальцы к дальнейшему исполнению музыкальных пассажей.

– Я, по-моему…

– Угу, – подбодрила меня птичка. Моя правая рука под ее чутким руководством взяла самый сложный аккорд на джинсовых застежках. Самый сложный и последний. – М-м… – ласково пробормотала птичка, и я понял, что сейчас забуду нечто действительно важное. Чтобы собраться с мыслями, я энергично помотал головой, как китайский болванчик. Мысли немного прояснились.

– Я, по-моему, догадался, кто стоит за спиной «Меркурия»!

– Ну и хорошо… – прошептала птичка с обидным равнодушием. – Догадался, и молодец… За спиной… Ниже спины… Вот сюда, дурачок…