Текст книги "Публичные лекции о гомеопатии"

Автор книги: Лев Бразоль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Лев Евгеньевич Бразоль
Публичные лекции о гомеопатии

Предисловие

О гомеопатическом законе подобия

Публичная лекция, читанная в Большой аудитории Педагогического музея 10 февраля 1887 г.

(Записана стенографически)

Милостивые государыни и милостивые государи!

Предмет, о котором я буду иметь честь с вами сегодня беседовать, относится, собственно говоря, к области медицины и заслуживал бы серьёзного обсуждения в обществе врачей. Но нетерпимость официальных представителей медицины к одному слову «гомеопатия», как вам известно, настолько велика, что попытки мои возбудить этот вопрос в медицинском обществе остались безуспешны. А между тем, я всегда имел желание возбудить интерес именно врачей к этому жгучему вопросу в терапии. Писать об этом в одном из периодических или специальных изданий, обладающих большим кругом читателей также из среды врачей, для меня, как я по личному опыту знаю, оказалось невозможным, потому что ни медицинская, ни общая пресса не принимает статей, хотя бы косвенно клонящихся в пользу гомеопатии. Писать отдельные сочинения или брошюры по этому предмету также не достигает цели, потому что сочинения эти не читаются врачами и, главным образом, потому, что медицинская пресса даже не принимает публикации о выходе в свет сочинений гомеопатического содержания, не доводит их до сведения врачей, замалчивает их и с самого появления их, так сказать, обрекает их на неизвестность. Мало ли есть превосходнейших сочинений по части гомеопатии, гомеопатической терапии и фармакологии, в иностранной литературе, преимущественно в немецкой и английской, которые совершенно неизвестны врачам и о которых они не имеют даже никакого представления? Молчать же я считаю даже неприличным, и не столько потому, что гомеопатия ех officio и ех cathedra изображается в превратном или карикатурном виде, но, главным образом, потому, что врачи, практикующие эту систему лечения, тайно и явно, печатно и словесно, открыто и из-за угла, всегда и везде подвергаются со стороны противников их всевозможным обвинениям в невежестве, шарлатанстве, эксплуатации кармана легковерной публики и прочим инсинуациям.

Имея за собою десятилетний опыт практического врача и выработав себе известные терапевтические убеждения путем литературных занятий, критического размышления и, главным образом, путём наблюдений над больными, я считал бы даже несогласным с моим факультетским обещанием умолчать об этих убеждениях. Поэтому я с величайшей радостью воспользовался представившейся мне возможностью прочитать публичную лекцию в Педагогическом музее, в надежде на то, что придут меня послушать и врачи. Я рад, что не ошибся. Имею удовольствие видеть здесь весьма многих, лично мне известных врачей, и знаю о присутствии многих, мне лично неизвестных. Благодарю их за честь, которую они мне оказали посещением моей аудитории; буду, главным образом, иметь в виду именно их, товарищей моих по профессии, и постараюсь высказать перед ними мою profession de foi, и потому буду говорить языком профессиональным, хотя, надеюсь, вполне, понятным и большинству публики из неврачей.

Я желал бы ещё заручиться вашей снисходительностью: мне в первый раз приходится говорить в такой многочисленной аудитории; кроме того, присутствие в этой зале двух разнородных и противоположных элементов – с одной стороны враждебных, а с другой дружелюбных, если не лично ко мне, то к предмету, представителем которого я здесь являюсь – несколько лишает меня того спокойствия, которое необходимо лектору для того, чтобы успешно справиться со своей задачею. При оценке моей беседы, надеюсь, что вы будете иметь в виду эти смягчающие вину обстоятельства.

Программа моя, имеющаяся у вас в руках, как вы изволите видеть, довольно обширна. Поэтому постараюсь быть кратким и ясным, и ограничусь только самым существенным. Первые пункты, которые, мне кажется, не могут подлежать особенно серьёзному возражению, я разберу только вкратце и остановлюсь более подробно на последних.

Гомеопатия зиждется на трёх непоколебимых столбах или основах, из которых первый есть закон подобия, второй – гомеопатическая фармакология и третий – гомеопатические дозы. О двух последних, о гомеопатических дозах и фармакологии, я сегодня говорить не буду, потому что не успею, и это не входит в рамки моей сегодняшней беседы. Ограничусь только разъяснением главного и существенного принципа гомеопатического лечения, именно закона подобия, и постараюсь вам разъяснить, на чём основан выбор лекарств врачами-гомеопатами.

* * *

Известно, что лекарственные вещества, поступая посредственно или непосредственно в кровь, приходят в прикосновение со всеми частями организма; но не все части организма одинаково поражаются ими, не все клетки, ткани и органы одинаково реагируют на известного лекарственного раздражителя, а лишь только те, которые имеют к нему известное избирательное или физиологическое сродство. Например: Belladonna, Opium, Hyosciamus действуют, главным образом, на головной мозг, т. е. головной мозг есть один из тех органов, к которому эти лекарственные вещества имеют физиологическое и предпочтительное сродство, между тем как от бесчисленного множества других лекарственных веществ головной мозг остаётся более или менее незатронутым. Точно так же Aconitum, Digitalis и Spigelia действуют на сердце, т. е. сердце есть один из органов, к которому эти лекарства имеют физиологическое сродство. Sepia, Secale cornutum и Sabina действуют на матку; Cantharis, Terebinthina, Copahiba – на мочевые органы; Mercurius, Argentum nitricum и Ferrum – на кровь; Aconitum, Bryonia и Colchicum – на серозные оболочки; Arsenicum и Sulfur – на кожу; Podophyllum и Kali bichromicum – на двенадцатиперстную; Aloes – на толстую кишку; Chininum и Acidum salicylicum – на внутреннее ухо; Aconitum – на чувствительные окончания тройничного нерва; Gelsemium – на двигательные веточки шестой, Conium – третьей пары нервов и т. д. Словом, все лекарственные вещества имеют определённую локализацию действия.

Но кроме такой определённой локализации, т. е. избирательного или физиологического сродства всех лекарственных веществ к известным органам и тканям, каждое лекарственное вещество проявляет ещё известный, определённый и законосообразный характер действия, который проявляется более или менее неизменно, в каком бы виде и какими бы путями мы ни вводили его в кровь, т. е. путём ли проглатывания и всасывания из желудочно-кишечного канала на всём его протяжении, или путем вдыхания распылённых частиц лёгкими, или посредством впрыскивания растворов его в подкожную клетчатку, или непосредственного введения в вены и т. д. Лекарственные вещества, пробегая по бесконечным лабиринтам сосудистых и лимфатических путей, каждый раз не только неуклонно попадают на такие клетки, ткани и органы, к которыми они имеют физиологическое, элективное, или, в этом смысле, специфическое сродство, но эти затронутые части, кроме того, каждый раз отзываются на своего физиологического раздражителя известным определённым образом, находящим своё внешнее выражение в виде многоразличных патологических процессов, имеющих определённые наименования в нозологической таблице болезней. Так, например, в физиологическом действии ртути, меркурия, мы имеем воспаление полости рта, т. е. ту нозологическую форму, которая называется stomatitis; в физиологическом или токсикологическом действии фосфора мы имеем костоеду (caries) нижней челюсти; в физиологическом действии свинца имеем потерю двигательной способности конечностей, преимущественно верхних, т. е. ту нозологическую форму, которая называется paralysis. Словом, в физиологическом или патогенетическом, т. е. болезнетворном действии лекарственных веществ, мы найдём всевозможные формы болезней, как-то: эритему, пустулы, папулы, воспаление и всевозможные формы накожных болезней; гангрену, флегмону и отёки; гиперемию и воспаление всевозможных внутренних органов, мозговых оболочек, плевры, лёгких, почек, кишечного канала, т. е. те нозологические формы, которые описываются под именем meningitis, pleuritis, pneumonia, nephritis, gastroenteritis и т. п. Затем найдём многочисленные и опредёленные функциональные и нервные расстройства (гиперестезии, анестезии, невралгии, аналгезии, судороги, параличи и т. д.); и, наконец, целую вереницу многочисленных и неопределённых болезненных состояний, ещё не нашедших себе физиологического объяснения и не поддающихся номинальной классификации, но каждодневно встречающих себе подобные образцы в панораме тех болезненных картин, которые представляются наблюдению практических врачей в связи со всевозможными формами, видами, родами и оттенками болевых и субъективных ощущений.

Таким образом, существует несомненный параллелизм между естественными и лекарственными болезнями; иначе сказать – лекарственные болезни могут составлять отдельную этиологическую группу болезней.

Будучи введены в кровь, лекарственные вещества обладают способностью нарушать физиологическое равновесие человеческого организма, расстраивать его здоровье и вызывать в нём известные патологические состояния или болезненные картины, которые для каждого лекарственного вещества имеют своё особенное патологическое содержание, свой особенный органический фон или субстрат, свои особенные краски и нюансы. Это есть патогенетическое или болезнетворное действие лекарственных веществ.

С другой стороны, не подлежит сомнению, что лекарственные вещества обладают терапевтическими свойствами, т. е. способностью благотворно действовать на течение и исход, на излечение многих болезненных процессов, т. е. выводить их из патологического состояния к физиологическому; и не подлежит также сомнению, что эти терапевтические свойства лекарственных веществ всецело зависят от их физиологических свойств, т. е. от способности так или иначе влиять на здоровый человеческий организм. Таким образом, с одной стороны, лекарственные вещества производят болезнь, с другой – излечивают болезнь. Конечная цель и идеальное стремление научной терапии должно было бы заключаться в том, чтобы найти, если возможно, руководящий закон действия лекарственных веществ, т. е. найти то отношение, которое должно существовать между болезненным процессом и лекарственным веществом, для того, чтобы последнее стало «лекарственным» в тесном смысле слова, т. е. исцеляющим для данного процесса. Имея такой закон и зная тогда характер, род и свойство патологических процессов с одной стороны и характер, род и свойство физиологического действия лекарств с другой, мы могли бы смело и верно применять последние к излечению первых с шансами на успех, приближающимися к достоверности.

Можно иметь различные мнения о гомеопатии, но никто не может отрицать, что такой всеобщий закон был предложен Ганеманом и формулирован им в своём известном терапевтическом принципе «Similia similibus curantur», т. е. подобное подобным лечится – посредством которого устанавливается факт опыта и наблюдения, что между болезненным процессом и лекарственным веществом должно существовать отношение сходства или подобия, т. е. лекарственные вещества могут излечивать такие патологические состояния, какие они же сами в состоянии произвести в здоровом человеческом организме.

Так как, может быть, не всем из вас, милостивые государи и государыни, известно, как Ганеман дошёл до этого закона, то я вкратце напомню вам, что он дошёл до него двояким путем. Однажды он ради эксперимента принял большой приём хинной корки, который, к удивленно его, вызвал у него лихорадочный пароксизм, чрезвычайно сходный с той лихорадкой, которой перед тем он сам страдал и которая была излечена хиной. Этот простой факт поразил гениального наблюдателя и послужил ему тем яблоком Ньютона, которое впоследствии привело его к закону подобия. Он стал задумываться над этим явлением и искать ему объяснения.

Тогда он, прежде всего, установил из медицинской литературы и из собственной практики целый ряд исцелений разнообразных болезненных процессов посредством лекарственных веществ, считавшихся в то время специфическими против них. Затем, справляясь в медицинской литературе, старой и новой, относительно действия этих лекарственных веществ на здоровый человеческий организм, он, к удивлению своему, каждый раз находил, что они вызывают в нем болезненное состояние, в высшей степени сходное с только что излеченной болезнью. Затем он перевернул эксперимент и во втором ряде наблюдений, гораздо более важном, он стал испытывать на самом себе и на других здоровых людях действие лекарственных веществ, до тех пор малоизвестных медицине, и, определивши, со свойственной ему проницательностью, их физиологический характер, он стал применять эти лекарственные вещества в болезненных состояниях, в высшей степени сходных с теми, какие они вызывали у него и у других экспериментаторов, результатом чего было каждый раз быстрое и полное излечение болезненного процесса.

Таким образом, из первого ряда опытов, продолжавшихся 6 лет, Ганеман пришёл к заключению, что лекарственные вещества, способные излечивать болезненный процесс, способны также и вызвать такой же болезненный процесс в здоровом человеческом организме. Из второго же ряда опытов, продолжавшихся 9 лет и затем всю его жизнь, он пришёл к заключению, что лекарственные вещества, способные производить известное болезненное состояние в здоровом человеческом организме, способны также излечивать подобное болезненное состояние, происходящее от других причин.

Тогда – значит, после многих лет усидчивых, добросовестных и беспристрастных занятий и наблюдений, – он позволил себе обобщить свои наблюдения в известный гомеопатический закон: «similia similibus curantur», т. е. подобное подобным лечится, который, следовательно, был найден, экспериментально доказан и логически установлен посредством строго научного индуктивного метода. Как и все законы природы, найденные путём заключения от частного к общему, и гомеопатический закон имеет значение апостериорное, т. е. основанное на опыте и наблюдении, и в настоящее время даже не нуждается в априористических или дедуктивных доказательствах, хотя они возможны и существуют. Мы имеем точно так же непреложный физический закон, что притяжение между телами прямо пропорционально их массам и обратно пропорционально квадратам расстояния действующих тел. Это закон, я говорю, непреложный; но, тем не менее, он составляет необъяснимую эмпирическую тайну и не может быть доказан априорно, т. е. не может быть выведен из абстрактного мышления. То же самое и с гомеопатическим законом подобия. Вся его принудительная сила основана на опыте и наблюдении, и он во всякое время, во всяком месте может быть проверен каждым врачом, у кого раскрыты духовные глаза для воспринятия впечатлений и критической оценки своих наблюдений. И если прежде и можно было с некоторым правом сделать Ганеману упрёк в легкомысленной индукции на основании будто бы недостаточного количества наблюдений, то в настоящее время такой упрёк уже невозможен, потому что закон «similia similibus curantur» с тех пор миллионы раз был проверяем многочисленными, безусловно честными и образованными и неоспоримо компетентными врачами во всех пяти частях света с неизменно одинаковым успехом и результатом, так что по внутреннему достоинству и по количеству наблюдений, положенных в настоящее время в основу ганемановского принципа, индуктивное заключение «similia similibus curantur» приобретает всю полновесную силу достоверного закона природы.

Однако ганемановская формула «similia similibus curantur» – подобное подобным лечится – может иметь весьма эластичное и растяжимое значение, смотря по большему или меньшему количеству сходственных признаков, которые будут признаны необходимыми для установления логического понятия сходства или подобия между естественной и лекарственной болезнью. Мы, например, в геометрии имеем понятие или определение подобия треугольников и знаем, что они подобны, коль скоро стороны их пропорциональны. Но под такое определение можно подвести бесчисленное множество треугольников, которые будут все подобны, коль скоро стороны их пропорциональны. Следовательно, нужно ближе определить, в каком смысле должно быть понимаемо это гомеопатическое подобие.

Об этом Ганеман, между прочим, говорит в своём «Органоне» следующее: «Для того, чтобы быть истинным художником в искусстве лечения и действовать на рациональных основаниях, врач должен прежде всего определить в точности, что дóлжно лечить в каждом данном случае», т. е. должен распознать болезнь. Для распознавания же болезней нужно руководствоваться не спекулятивными гипотезами и теоретическими предположениями о неизвестной сущности болезней, а исключительно «доступными чувствам симптомами болезней, т. е. обращать внимание на такие изменения в состоянии души и тела больного, которые ощущает сам больной, видят его окружающие и наблюдает врач. Совокупность всех этих признаков представляет собой возможно полную и единственно доступную нам картину болезни во всём её объеме» (§§ 3 и 6).

Не вдаваясь в описание исторических заблуждений[1]1
  Не только в своих лекциях, но и в других сочинениях (см., например, гл. IV «Самуэль Ганеман: очерк жизни и деятельности») Бразоль подчёркивает якобы имевшие место «ошибки» и «исторические заблуждения» Ганемана. В то время это был довольно распространённый взгляд на миазматическую теорию и теорию динамизации (потенцирования) лекарств.


[Закрыть] Ганемана и несовершенства патологии, диагностики и фармакологии в его время, но принимая во внимание весь ход развития медицинских наук от Ганемана и до нашего времени, мы должны сказать, что и в настоящее время сходство или подобие между естественными и лекарственными болезнями может и должно быть устанавливаемо на основании точного анализа совокупности всех клинических явлений, т. е. как объективных, так и субъективных признаков и симптомов болезни. Терапевтический принцип и его логическое выражение остались те же, но объём его стал шире и содержание полнее. И так как с одной стороны семиология, т. е. часть медицины, трактующая о признаках болезни и их значении, обогатилась преимущественно объективными симптомами, т. е. такими, которые независимы от самочувствия пациента, а могут быть констатированы врачом и открыты им при помощи микроскопа, химического анализа и вообще посредством физических методов исследования, и так как, с другой стороны, последователям Ганемана неоднократно ставилось в вину, что они пренебрегают объективными симптомами, то я несколько остановлюсь на значении объективных и субъективных симптомов для практического осуществления нашего закона; это очень важно и требует несколько более подробного рассмотрения, потому что послужит к разъяснению того, что мы подразумеваем под словом «подобие».

Объективные симптомы имеют чрезвычайно важное значение для определения родового или патологоанатомического[2]2
  Сегодня для того, что имел в виду Бразоль под «патологоанатомическим характером», используется слово «морфологический».


[Закрыть] характера болезни, и никто в настоящее время не станет спорить, что всевозможные болезни лёгких, плевры, сердца, почек не могут быть диагностированы, т. е. распознаны без точного анализа объективных симптомов. Кроме того, усовершенствование диагностики, в связи с успехами патологической анатомии, позволяет нам, на основании объективных симптомов, правильно судить о стадии или периоде развития известного патологического процесса и делать правдоподобные заключения о продолжительности и о вероятности того или другого исхода его. Таким образом, мы теперь в состоянии во многих случаях правильно толковать патологическое значение объективных признаков и симптомов, как естественных, так и лекарственных болезней, и это уже большой шаг вперёд, потому что, зная патологический субстрат весьма многих болезненных процессов, мы, вместе с тем, знаем, что эти болезненные процессы могут излечиваться такими лекарственными веществами, которые способны воспроизвести в здоровом человеческом организме тождественную или в высшей степени сходную патологическую картину. Мы, например, имеем болезненную форму, которая называется гиперемией мозга. Мы знаем, что Belladonna также вызывает в здоровом человеческом организме гиперемию мозга. Значит, на основании нашего закона Belladonna и будет одним из лекарственных веществ против гиперемии мозга. Cantharis вызывает конгестивное воспаление почек, следовательно, оно и будет терапевтическим средством против такого воспаления почек. Сулема, Mercurius corrosivus, имеет специфическое действие на прямую кишку, в которой вызывает жестокое воспаление, нередко с крупозным и дифтеритическим экссудатом, с болью и резью внизу живота, с кровянистыми испражнениями, сопровождаемыми сильными натугами, словом, воспроизводит картину болезни, в высшей степени сходную с дизентерией. Следовательно, сулема, в малых дозах, будет гомеопатическим средством против дизентерии, происходящей от каких-либо других причин, хотя бы от предполагаемых микробов. Arsenicum имеет специфическое действие на тонкие кишки, в которых вызывает жестокое воспаление и патологическое состояние, настолько сходное с холерным, что даже сам Вирхов находит невозможным по микроскопическому виду отличить арсеникальное отравление от холерного. Кроме того, и вся клиническая картина болезни, начиная с первичного озноба, затем последующего жара, судорог, рвоты, поноса, задержания мочи, упадка сил и т. д. – всё это представляет разительное сходство с некоторыми формами холеры. Следовательно, на основании нашего закона, Arsenicum и будет одним из лекарственных веществ против холеры, происходящей от естественных причин, например, от предполагаемой, но отнюдь не доказанной в своём значении коховской «запятой»[3]3
  Речь идёт о вибрионе холеры, открытом Робертом Кохом (1843–1910) в 1883 г. Полностью подтверждена роль «запятой» в холере была несколькими годами позднее.


[Закрыть], что и подтверждалось уже бесчисленное множество раз во всевозможных холерных эпидемиях.

Таким образом, мы знаем, что всевозможные патологические формы болезней могут излечиваться такими лекарственными веществами, которые способны воспроизвести в здоровом организме тождественную или в высшей степени сходную патологическую форму болезни. Итак, логическая сфера определения закона подобия значительно суживается и ограничивается её патологическим содержанием, но ещё далеко не исчерпывается им.

Во многих случаях патологическая сущность болезней нам неизвестна, и мы ежедневно сталкиваемся на практике с такими болезненными формами, которые не укладываются в категории нозологических классификаций и не имеют определённых наименований, но, тем не менее, имеют весьма реальное существование, составляют предмет жалоб одержимых ими пациентов и требуют излечения. В таких случаях гипотетический «план лечения», построенный на гадательном патологоанатомическом диагнозе, не может верно вести к цели и ни в каком случае не может претендовать на научность, потому что всё дело лечения в таких случаях будет сводиться на игру счастья, удачи или случая, или ограничиваться грубо-симптоматическим или эмпирическим лечением. Мы же в таких случаях, оставаясь верными своему закону, назначаем такие лекарственные вещества, которые вызывают в здоровом организме сходную болезненную картину, хотя бы патологическая сущность их была нам не вполне известна. Как пример такой определённой клинической болезни с неизвестной патологической сущностью, я могу привести так называемую в нозологических таблицах эссенциальную астму. Существует ли при этой болезни спазм бронхиальных мышц, или тоническая судорога диафрагмы, или сосудодвигательное расстройство центрального или периферического происхождения на пути дыхательного тракта, или гиперэретизм продолговатого мозга, или ещё какой-нибудь таинственный X, Y или Z, играющие роль важного фактора в этой болезни – мы не знаем. Но мы знаем, что некоторые лекарственные вещества, например, Arsenicum, Ipecacuanha, Lobelia и др., воспроизводят в своём физиологическом действии полный комплекс объективных и субъективных симптомов, характеризующих астму. Следовательно, на основании нашего закона, эти астмогенные лекарственные вещества, т. е. производящие астму в здоровом человеческом организме, будут в наших руках антиастматическими, т. е. будут в состоянии излечивать астму, происходящую от неизвестных причин. О многочисленных неопределённых болезненных состояниях с неизвестной анатомической сущностью и о лечении болезней без названий распространяться не буду за неимением времени.

С другой стороны, исключительно патологоанатомический принцип, положенный в основу «плана лечения» даже хорошо изученных болезней, также недостаточен и не удовлетворит требованиям истинно научной терапии, потому что врач должен иметь дело не с нозологическими классификациями и номинальными болезнями, а с живыми людьми, с больными субъектами, у которых одна и та же грубо-анатомическая болезнь может представлять весьма различную и индивидуально-характерную симптоматическую картину. По этому поводу известный клинический авторитет, профессор Вундерлих (в своём сочинении «Das Verhalten der Eigenwärme in Krankheiten», S. 336. Capitel Pneumonie), говорит следующее:

«…Это разнообразие температурного хода, которое на основании вышеизложенного ни в каком случае не может представляться в виде беспорядочной случайности, указывает на то, что под именем пневмонии (воспаления лёгких) описываются болезни весьма многоразличные. Анатомическое исследование уже с давних пор стало также приводить к этому заключению, и в этом отношении крупозные, геморрагические, серозные, гнойные, гнилостные, лобулярные и прочие воспаления лёгких представляют столь многозначительные различия между собой, что они необходимо должны рассматриваться как различные болезненные процессы. Но нельзя также оспаривать, что даже такие болезненные формы, которые в настоящее время ещё рассматриваются, как анатомически тождественные, могут, тем не менее, расходиться в весьма существенных пунктах, и что кроме анатомического различия, лежащего в основе патологического процесса, этиологические отношения могут также обусловливать различия, которые существенно разъединяют друг от друга заболевания, описываемые под одним общим именем. Определение известной болезненной формы под именем «пневмония» едва ли менее ошибочно и поверхностно, чем если бы мы захотели свалить в одну кучу под общим названием «dermatitis» (воспаление кожи) все накожные болезни, протекающие при воспалительных явлениях. Первое определение только потому извинительнее, что мы, в большинстве случаев, при жизни не умеем точнее поставить диагноз, не можем различить отдельные, существенно различные проявления болезни; наконец, потому, что эти самые проявления в их существенных различиях отчасти даже ещё вовсе не могут быть распознаны. Правда, симптоматика открыла уже известное число моментов, указывающих на различие процесса в легких при заболеваниях, описываемых под именем пневмонии; но нужно признаться, что вспомогательные средства симптоматики для дифференциального диагноза ещё чрезвычайно скудны».

Прибавлю от себя – «скудны» – потому что недостаточно на них обращается внимание, между тем как в гомеопатической школе, где на это обращается серьёзное внимание и чему придаётся большое значение, данные, полученные симптоматологией, далеко не скудны.

«Термометрия», – продолжает Вундерлих, – «находится в состоянии довольно значительно расширить эти вспомогательные средства, но и она оставляет ещё много пробелов, и не следует скрывать от себя, что наши познания и суждениях о пневмониях, даже в связи с данными термометра, ещё очень отрывочны».

Если эти привёденные мной слова одного из знаменитейших клиницистов последнего времени справедливы относительно пневмонии, представляющей комплекс наилучше изученных симптомов, то они с гораздо большей справедливостью могут быть применимы к большинству других болезней.

Следовательно, постановка одного родового диагноза, исходящего из патологоанатомической систематики, ещё недостаточна для клинических, а, следовательно, и терапевтических целей, для чего требуется дифференциальный диагноз видового или подвидового характера болезни, т. е. определение тех признаков, которые отличают один и тот же грубо-анатомический процесс, например, воспаление лёгких у одного субъекта, от воспаления лёгких у другого, и обособление тех тончайших черт, которые придают каждой болезни индивидуальную физиономию. Следовательно, задача всякого истинно научного терапевта должна заключаться в тщательном индивидуализировании данного случая.

Индивидуальность же каждого болезненного случая кроется в органической самодеятельности нашего организма, т. е. в способности его самостоятельно реагировать на известные внешние и внутренние раздражения, вследствие чего известные болезненные причины и предрасполагающие условия, действуя известным образом на человеческий организм, вызывают в нём физиологическую реакцию, выражающуюся в виде комплекса тех или других болезненных симптомов. Эта реакционная способность организма называется впечатлительностью или раздражительностью или, лучше, «восприимчивостью» организма и представляет в каждом отдельном субъекте весьма различные количественные и качественные градации, вследствие чего одна и та же причина, например, простуда, вызывает у одного субъекта жабу, у другого – бронхит, у третьего – воспаление плевры, у четвёртого – невралгию, у пятого – ревматизм, у шестого – воспаление внутренних органов и т. д., и т. д.; причём, кроме того, каждая из этих отдельных болезней у поражённого ею субъекта воспринимает свою особенную физиономию, отличающую её от такой же родовой болезни у другого. Точно так же для происхождения таких болезненных картин в одном случае требуется продолжительное и весьма сильное действие болезненного раздражителя, а в другом случае достаточно весьма кратковременного и слабого раздражения, смотря по степени впечатлительности организма к данному раздражителю. Но существование в организме такой самобытной, самодеятельной и саморегулирующей способности в связи со всевозможными этиологическими условиями и предрасполагающими влияниями, каковы: пол, возраст, телосложение, темперамент, наследственность пациента и т. д. – всё это налагает на каждое заболевание свою индивидуальную печать. И если вы спросите, в чём заключается индивидуальность каждого данного случая, то я бы ответил, что в совокупности тех симптомов, большей частью субъективных, посредством которых организм или, может быть, в частности, нервная система пациента, реагирует на внешнее раздражение. Отсюда вытекает вся важность оценки субъективных симптомов для диагноза видового или подвидового характера болезни.

Не подлежит сомнению, что каждое болевое или субъективное ощущение непременно имеет свою raison d'être, своё какое-нибудь органическое основание в каком-либо структурном или функциональном патологоанатомическом процессе, хотя, может быть, оно и не во всех случаях нам известно. В некоторых случаях эти субъективные симптомы имеют такую характерную физиономию, что получают даже патогномоническое значение, т. е. по существованию тех или других симптомов мы в состоянии предугадывать характер патологического процесса. Возьму такой пример.