Текст книги "Перманентная революция"

Автор книги: Лев Троцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

В приведенной цитате Ленина снова удостоверяется, что Троцкий приемлет правительство из представителей пролетариата и крестьянства, значит не «перепрыгивает» через это последнее. Ленин подчеркивает при этом, что вопрос о диктатуре не сводится к вопросу о большинстве в правительстве. Это совершенно бесспорно. Дело идет прежде всего о совместной борьбе рабочих и крестьян, и следовательно о борьбе пролетарского авангарда за влияние на крестьян против либеральной или национальной буржуазии. Но если вопрос о революционной диктатуре рабочих и крестьян не сводится к вопросу о том или ином большинстве в правительстве, то, при победе революции, он неизбежно приводит к этому вопросу, как решающему. Как мы видели, Ленин осторожно (на всякий случай) оговаривается, что, если дело дойдет до вопроса об участии партии в революционном правительстве, может быть мы с Троцким и с польскими товарищами разойдемся насчет условий этого участия. Речь шла, таким образом о возможном разногласии, поскольку Ленин теоретически допускал участие в демократическом правительстве представителей пролетариата, в качестве меньшинства. События показали, однако, что мы не разошлись. В ноябре 1917 года на верхах партии шла неистовая борьба по вопросу о коалиционном правительстве с эсерами и меньшевиками. Ленин, не возражая в принципе против коалиции на советской основе, категорически требовал твердо обеспеченного большевистского большинства. Я шел рука об руку с Лениным.

Теперь послушаем, к чему собственно сводит Радек весь вопрос о демократической диктатуре пролетариата и крестьянства.

"В чем же основном – спрашивает он – правильной оказалась старая большевистская теория 1905 г.? В том, что совместное выступление петроградских рабочих и крестьян (солдат петроградского гарнизона) опрокинуло царизм (в 1917 году. Л. Т.). В основном ведь формула 1905 г. предвидит лишь соотношение классов, а не конкретное политическое учреждение".

Ну, уж извините! Если я называю старую ленинскую формулу «алгебраической», то вовсе не в том смысле, что ее позволительно свести к пустому месту, как это, не задумавшись, делает Радек. «Основное осуществилось: пролетариат и крестьянство совместно разбили царизм». Но это «основное» осуществлялось во всех без исключения победоносных и полупобедоносных революциях. Царей, феодалов, попов везде и всегда били своими боками пролетарии или предпролетарии, плебеи и мужики. Это было уже в XVI столетии в Германии и даже ранее того. В Китае «милитаристов» били те же рабочие и крестьяне. Причем же тут демократическая диктатура? В старых революциях ее не было, не было и в китайской. Почему? Потому, что верхом на рабочих и крестьянах, выполнявших черную работу революции, сидела буржуазия. Радек так сильно отвлекся от «политических учреждений», что позабыл самое «основное» в революции: кто руководит и кто берет власть. Между тем, революция есть борьба за власть. Это есть борьба политическая, которую классы ведут не голыми руками, а через посредство «политических учреждений» (партий и пр.).

«Люди, не продумавшие сложности метода марксизма и ленинизма, – громит нас, грешных, Радек, – поняли дело так: непременно дело должно кончиться совместным правительством рабочих и крестьян, да некоторые даже подумали, что это непременно должно быть коалиционное правительство партий, рабочей и крестьянской».

Вот какие эти «некоторые» простаки!.. А что же думает сам Радек? Что победоносная революция не должна привести к новому правительству, или что это правительство не должно отобразить и закрепить определенное соотношение революционных классов? Радек так углубил «социологически» проблему, что от нее ничего не осталось, кроме словесной шелухи.

Насколько недопустимо отвлекаться от вопроса о политических формах сотрудничества рабочих и крестьян, лучше всего покажут нам следующие слова из доклада самого же Радека в Коммунистической Академии в марте 1927 г.

«Я в „Правде“ написал в прошлом году статью об этом (кантонском) правительстве, назвав его крестьянско-рабочим. А товарищ в редакции, думая, что я ошибся, исправил: рабоче-крестьянское правительство. Я не протестовал и так и оставил: рабоче-крестьянское правительство».

Таким образом, Радек в марте 1927 года (не в 1905 году!), считал, что может существовать крестьянско-рабочее правительство, в отличие от рабоче-крестьянского. Редактор «Правды» этого не понял. Признаюсь, и я не понимаю, хоть убей. Что такое рабоче-крестьянское правительство, мы хорошо знаем. Ну, а что такое крестьянско-рабочее правительство, в отличие от рабоче-крестьянского и в противовес ему? Потрудитесь объяснить эту загадочную перестановку прилагательных! Тут мы подходим к самой сердцевине вопроса. В 1926 году Радек думал, что кантонское правительство Чан-Кай-Ши является крестьянско-рабочим, и в 1927 году он это определение повторил. На деле же оказалось, что это было буржуазное правительство, эксплуатировавшее революционную борьбу рабочих и крестьян и затем утопившее их в крови. Чем же объясняется эта ошибка? Радек просто обознался? На расстоянии можно обознаться. Тогда так и говори: не понял, не разглядел, ошибся. Но нет, тут не фактическая ошибка, из-за недостатка информации, а, как ясно становится сейчас, глубоко принципиальная. Крестьянско-рабочее правительство, в противовес рабоче-крестьянскому, это и есть Гоминдан. Ничего другого оно не может означать. Если крестьянство не идет за пролетариатом, то оно идет за буржуазией. Думаю, что в моей критике сталинской фракционной идеи «двухсоставной рабоче-крестьянской партии» этот вопрос достаточно выяснен. (См. «Критика программы Коминтерна»). Кантонское «крестьянско-рабочее» правительство, в отличие от рабоче-крестьянского, и есть на языке нынешней китайской политики единственно мыслимое выражение «демократической диктатуры» в противовес пролетарской диктатуре, иначе сказать, воплощение сталинской гоминдановской политики в противовес большевистской, которую Коминтерн называет «троцкистской».

IV. КАК ВЫГЛЯДЕЛА ТЕОРИЯ ПЕРМАНЕНТНОЙ РЕВОЛЮЦИИ НА ПРАКТИКЕ?

Критикуя теорию, Радек присоединяет к ней, как мы видели, и «тактику, из нее вытекающую». Это очень важное прибавление. Официальная критика «троцкизма» в этом вопросе осторожно ограничивалась теорией... Но Радеку этого не достаточно. Он ведет борьбу против определенной (большевистской) тактической линии в Китае. Ему нужно эту линию скомпрометировать теорией перманентной революции, а для этого необходимо доказать, или хоть сделать вид, будто это кем-то уже доказано, что из этой теории в прошлом вытекала неправильная тактическая линия. Радек вводит здесь в прямое заблуждение своих читателей. Возможно, что сам он не знает истории революции, в которой никогда не принимал прямого участия. Но он, по-видимому, совершенно не дал себе труда проверить вопрос по документам. Между тем главные из них собраны во II томе моих «Сочинений»: проверка доступна сейчас каждому грамотному человеку.

Итак, да будет Радеку известно: почти на всех этапах первой революции у меня была полная солидарность с Лениным в оценке сил революции и ее очередных задач, несмотря на то, что весь 1905 год я провел нелегально в России, а 1906 г. – в тюрьме. Я вынужден ограничиться здесь минимальным числом доказательств и иллюстраций.

В статье, написанной в феврале и напечатанной в марте 1905 года, т. е. за 2-3 месяца до первого большевистского съезда (вошедшего в историю как третий съезд партии), я писал:

«Жестокая борьба между народом и царем, не знающая других соображений, кроме соображений победы; всенародное восстание, как высший момент этой борьбы; Временное правительство, как революционное увенчание победы народа над вековым врагом; разоружение царистской реакции и вооружение народа Временным Правительством; созыв Учредительного Собрания на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права, – таковы объективно намечающиеся этапы революции» (том II, часть I, стр. 232).

Достаточно сравнить эти слова с резолюциями большевистского съезда, заседавшего в мае 1905 г., чтобы признать в постановке основных тактических проблем полную мою солидарность с большевиками.

Мало того, в духе этой статьи я формулировал в Петербурге тезисы о временном правительстве, согласованные с Красиным и изданные тогда же нелегально. Красин защищал их на большевистском съезде. Вот как одобрительно отозвался об них Ленин:

«В общем и целом я разделяю мнение т. Красина. Естественно, что я, как литератор, обратил внимание на литературную постановку вопроса. Важность цели борьбы указана т. Красиным очень правильно, и я всецело присоединяюсь к нему. Нельзя бороться, не рассчитывая занять пункт, за который борешься...» (т. VI, стр. 180).

Большая часть обширной красинской поправки, к которой я отсылаю читателей, вошла в резолюцию съезда. О том, что поправка принадлежала мне, свидетельствует имеющаяся у меня и сейчас записка Красина. Весь этот партийный эпизод хорошо известен Каменеву и другим.

Вопрос о крестьянстве, о сближении его с рабочими советами, о согласовании работы с Крестьянским союзом поглощал с каждым днем все больше внимания петербургского Совета. Может быть Радек все же знает, что руководство Советом лежало на мне? Вот одна из сотен дававшихся мною формулировок тактических задач революции:

«Пролетариат выдвигает общегородские „советы“, руководящие боевыми действиями городских масс, и ставит на очередь дня боевое объединение с армией и крестьянством». («Начало», N 4, 17/30 ноября 1905 года).

Скучно и даже совестно, признаться, приводить цитаты, доказывающие, что о «скачке» от самодержавия к социализму у меня не было и речи. Но приходится. Вот, что я писал, например, в феврале 1906 года по поводу задач Учредительного Собрания, отнюдь не противопоставляя ему советы, как это сейчас Радек, вслед за Сталиным, торопится делать в отношении Китая, чтоб ультралевой метлой замести оппортунистические следы вчерашнего дня.

«Учредительное Собрание будет созвано силами самого освобожденного народа. Задачи Учредительного Собрания будут колоссальны. Оно должно будет перестроить государство на демократических началах, т. е. на началах полного народовластия. Оно должно будет организовать народную милицию, провести грандиозную аграрную (земельную) реформу, ввести восьмичасовой рабочий день и подоходно-прогрессивный налог» (т. II, ч. I, стр. 349).

А вот специально по вопросу о «немедленном» введении социализма, из написанной мною популярной листовки 1905 года:

«Мыслимо ли ввести у нас в России социализм сейчас? Нет, наша деревня еще слишком темна и бессознательна. Еще слишком мало настоящих социалистов среди крестьян. Прежде всего нужно свалить самодержавие, которое держит народные массы во тьме. Нужно освободить деревенскую бедноту от всяких податей, нужно ввести подоходно-прогрессивный налог, всеобщее обязательное обучение, нужно, наконец, объединить деревенский пролетариат и полупролетариат с городским пролетариатом в одну социал-демократическую армию. Только такая армия сможет совершить великий социалистический переворот» (т. II, ч. I, стр. 228).

Выходит, что я как будто различал демократический и социалистический этапы революции задолго до того, как Радек, вслед за Сталиным и Тельманом, стал меня этому обучать.

Двадцать два года тому назад я писал:

«Когда в социалистической прессе была формулирована идея непрерывной революции, связывающей ликвидацию абсолютизма и крепостничества с социалистическим переворотом рядом нарастающих социальных столкновений, восстаний новых слоев массы, непрекращающихся атак пролетариата на политические и экономические привилегии господствующих классов, наша „прогрессивная“ печать подняла единодушный негодующий вой». («Наша революция», 1906 г., стр. 258).

Обращаю прежде всего внимание на данное в этих словах определение непрерывной революции: она связывает ликвидацию средневековья с социалистическим переворотом рядом нарастающих социальных столкновений. Где же тут скачок? Где игнорирование демократического этапа? И разве не так именно происходило дело в 1917 г.?

Нельзя не отметить мимоходом, что вой «прогрессивной» печати 1905 г. по поводу непрерывной революции не идет ни в какое сравнение с отнюдь не прогрессивным воем нынешних борзописцев, вмешавшихся в дело с маленьким запозданьицем на четверть столетия.

Как же отнесся к поставленному мною в печати вопросу о перманентной революции тогдашний руководящий орган большевистской фракции, «Новая Жизнь», выходивший под бдительной редакцией Ленина? Согласитесь, что это не лишено интереса. На статью «радикальной» буржуазной газеты «Наша Жизнь», которая попыталась противопоставить «перманентную революцию» Троцкого более «разумным» взглядам Ленина, большевистская «Новая Жизнь» (27-го ноября 1905 года) ответила так:

"Это развязное сообщение, разумеется, совершенный вздор. Тов. Троцкий говорил, что пролетарская революция может, не останавливаясь на первом этапе, продолжить свой путь, тесня эксплуататоров, а Ленин указывал на то, что политическая революция есть лишь первый шаг. Публицисту из «Нашей Жизни» захотелось увидеть тут противоречие... Все недоразумение возникло, во-первых, от ужаса «Нашей Жизни» перед самым именем социальной революции, во-вторых, от ее желания отыскать какое-нибудь острое и пикантное разногласие между социал-демократами и, в третьих, от образного выражения т. Троцкого: «одним ударом». В N 10 «Начала» тов. Троцкий совершенно недвусмысленно разъяснил свою мысль:

«Полная победа революции означает победу пролетариата» – пишет тов. Троцкий. – Эта последняя, в свою очередь, означает дальнейшую непрерывность революции. Пролетариат осуществляет основные задачи демократии, и логика его непосредственной борьбы за упрочение политического господства ставит перед ним в известный момент чисто-социалистические проблемы. Между минимальной и максимальной программой устанавливается революционная непрерывность. Это не один «удар», это не день и не месяц, это целая историческая эпоха. Было бы нелепостью заранее учитывать ее продолжительность".

Одна эта справка в известном отношении исчерпывает тему настоящей брошюры. Разве можно было яснее, точнее, бесспорнее отбросить заранее всю будущую критику эпигонов, чем это сделано было в той моей газетной статье, которую с таким одобрением цитировала ленинская «Новая Жизнь»? Статья моя разъясняла, что в процессе осуществления демократических задач, победоносный пролетариат, логикой своего положения, будет на известном этапе неизбежно поставлен перед чисто-социалистическими проблемами. Именно в этом и состоит непрерывность между минимальной и максимальной программой, неизбежно вырастающая из диктатуры пролетариата. Это не один удар, это не скачок, – пояснял я тогдашним критикам из мелкобуржуазного лагеря, – это целая историческая эпоха. И ленинская «Новая Жизнь» полностью присоединилась к этой перспективе. Но еще важнее, надеюсь, тот факт, что реальный ход развития проверил ее и окончательно признал правильной в 1917 году.

О фантастическом «скачке» к социализму через демократию, помимо мелкобуржуазных демократов из «Нашей Жизни», в 1905 году, особенно же в 1906, после начавшегося поражения революции, говорили главным образом меньшевики. Среди меньшевиков особенно отличались на этом поприще Мартынов и покойный Иорданский. Оба они, кстати сказать, стали в дальнейшем, доблестными сталинцами. Меньшевистским литераторам, которые навязывали мне «скачок к социализму», я очень подробно и популярно разъяснил не только ошибочность, но и глупость их представления, в особой статье 1906 года, которую я мог бы почти целиком перепечатать сегодня против критики эпигонов. Но может быть достаточно будет сказать, что вывод статьи резюмировался в следующих словах:

«Я прекрасно понимаю, – смею в том уверить моего рецензента (Иорданского), – что публицистически перепрыгнуть через политическое препятствие не значит практически преодолеть его» (т. II, ч. I, стр. 454).

Может быть достаточно? Если нет, я могу продолжить: пусть критики не ссылаются, подобно Радеку, что у них «нет под рукой» того, о чем они так развязно рассуждают.

Написанная мною в тюрьме в 1906 г. и тогда же изданная Лениным небольшая брошюра «Наша тактика» характеризуется следующим выводом:

«Пролетариат сумеет опереться на восстание деревни, – и в городах, в этих центрах политической жизни, он сумеет закончить то дело, которое он сумел начать. Опираясь на крестьянскую стихию и руководя ею, пролетариат не только нанесет последний победоносный удар реакции, но и сумеет закрепить за собою победу революции» (т. II, ч. I, стр. 448).

Похоже ли это на игнорирование крестьянства?

В той же брошюре, кстати сказать, развивается следующая мысль:

«Наша тактика, рассчитанная на неудержимое развитие революции, не должна, разумеется, игнорировать неизбежные или возможные, или хотя бы только вероятные фазы и этапы революционного движения» (т. II, ч. I, стр. 436).

Похоже ли это на фантастический скачок?

В статье «Уроки первого Совета» (1906) я следующим образом рисую перспективу дальнейшего развития революции, или, как оказалось на деле, новой революции:

«История не повторяется, – и новому Совету не придется снова проделывать события пятидесяти дней (октябрь-декабрь 1905 г.); но зато из этого периода он сможет целиком извлечь свою программу действий. Эта программа совершенно ясна. Революционная кооперация с армией, крестьянством и плебейскими низами городской мелкой буржуазии. Упразднение абсолютизма. Разрушение его материальной организации: отчасти расформирование, отчасти немедленный роспуск армии; уничтожение полицейского бюрократического аппарата. 8-ми часовой рабочий день. Вооружение населения, прежде всего – пролетариата. Превращение советов в органы революционного городского самоуправления. Создание советов крестьянских депутатов (крестьянских комитетов), как органов аграрной революции на местах. Организация выборов в Учредительное Собрание и избирательная борьба на почве определенной программы работ народного представительства» (т. II, ч. II, стр. 206).

Похоже ли это на перепрыгивание через аграрную революцию или на умаление крестьянского вопроса в целом? Похоже ли это на то, что я не видел демократических задач революции? Нет, не похоже. На что же похожа в таком случае политическая живопись Радека? Ни на что не похожа.

Радек милостиво, но очень двусмысленно, отделяет мою искаженную им позицию 1905 г. от позиции меньшевиков, не догадываясь, что он сам на три четверти повторяет меньшевистскую критику: хотя, мол, метод у Троцкого был тот же, что у меньшевиков, иезуитствует Радек, но цель другая. Такой субъективистской постановкой Радек окончательно компрометирует свой собственный подход к вопросу. Еще Лассаль знал, что цель зависит от метода, и в последнем счете им обусловливается. Он даже драму написал на эту тему («Франц фон Зикинген»). В чем же единство моего метода с меньшевиками? В отношении к крестьянству. Радек приводит в доказательство три полемические строки из уже цитированной нами статьи Ленина 1916 года, признавая, мимоходом, что, под именем Троцкого, Ленин полемизировал на самом деле с Бухариным и самим Радеком. Кроме этой цитаты Ленина, которая, как мы уже видели, опровергается содержанием всей статьи Ленина, Радек ссылается – на самого Троцкого: в статье 1916 года, разоблачая пустоту меньшевистской концепции, я спрашивал: если руководить будет не либеральная буржуазия, то кто же? ведь в самостоятельную политическую роль крестьянства, вы, меньшевики, во всяком случае, не верите. Стало быть, уличает меня Радек, Троцкий был «согласен» с меньшевиками насчет роли крестьянства. Меньшевики считали, что ради сомнительного и ненадежного союза с крестьянством недопустимо «отталкивать» либеральную буржуазию. В этом был «метод» меньшевиков. А мой состоял в том, чтоб, отбросив либеральную буржуазию, завоевать руководство над революционным крестьянством. По этому основному вопросу у меня не было разногласия с Лениным. И когда, в борьбе с меньшевиками, я говорил им: «вы то уж во всяком случае не склонны отводить крестьянству руководящую роль», – то это было не согласие с «методом» меньшевиков, как инсинуирует Радек, а лишь ясная постановка альтернативы: либо диктатура либеральной плутократии, либо диктатура пролетариата.

Тот же самый, вполне правильный мой довод 1916 г. против меньшевиков, которым сейчас нелояльно пытается воспользоваться против меня Радек, я употребил за девять лет перед тем, на лондонском съезде (1907 г.), защищая тезисы большевиков об отношении к непролетарским партиям. Привожу здесь основную часть моей лондонской речи, которая в первые послеоктябрьские годы не раз перепечатывалась во всяких сборниках и хрестоматиях, как выражение большевистского подхода к классам и партиям в революции. Вот, что я говорил в этой речи, дающей сжатое выражение теории перманентной революции:

"Товарищам-меньшевикам их собственные взгляды кажутся необыкновенно сложными. Я не раз слышал с их стороны обвинения в упрощенном представлении о ходе русской революции. А между тем, несмотря на крайнюю неоформленность, являющую вид сложности, – а, может быть, именно благодаря этой неоформленности, – взгляды меньшевиков укладываются в весьма простую схему, доступную пониманию даже г-на Милюкова.

В послесловии к недавно вышедшей книжке «Как прошли выборы во II Государственную Думу» идейный вождь кадетской партии пишет: «Что касается левых групп в тесном смысле, т. е. социалистических и революционных, с ними сойтись будет труднее. Но и тут опять, если нет определенных положительных причин, зато есть очень сильные отрицательные причины, которые до известной степени помогут нам сблизиться. Их цель – нас критиковать и дискредитировать; уже для этого необходимо, чтобы мы были налицо и действовали. Мы знаем, что для социалистов, не только русских, но и всего мира, совершающийся теперь переворот – есть переворот буржуазный, а не социалистический: переворот, который должна совершить буржуазная демократия. К тому, чтобы занять место этой демократии... никакие социалисты в мире не готовились, и, если страна их послала в Думу в таком большом количестве, то, конечно, не для того, чтобы осуществлять теперь социализм или чтобы своими руками проводить подготовительные „буржуазные“ реформы... Таким образом, им будет гораздо выгоднее предоставить нам роль парламентариев, чем компрометировать этой ролью самих себя».

Милюков, как видите, сразу вводит нас в самую сердцевину вопроса. В приведенной цитате имеются все основные элементы меньшевистского взгляда на революцию и отношение буржуазной и социалистической демократии.

«Совершающийся переворот есть переворот буржуазный, а не социалистический» – это во-первых. Буржуазный переворот «должна завершить буржуазная демократия» – это во-вторых. Социальная демократия не может своими руками проводить буржуазные реформы, ее роль чисто оппозиционная: «критиковать и дискредитировать». Это в третьих. Наконец, в-четвертых, чтобы социалисты имели возможность оставаться в оппозиции, «необходимо, чтобы мы (т.е. буржуазная демократия) были налицо и действовали».

А если «нас» нет? А если отсутствует буржуазная демократия, способная идти во главе буржуазной революции? Тогда остается ее выдумать. К этому именно и приходит меньшевизм. Он строит буржуазную демократию, ее свойства и ее историю, на средства собственного воображения.

Как материалисты, мы прежде всего должны поставить перед собой вопрос о социальных основах буржуазной демократии: на какие слои или классы она может опереться?

О крупной буржуазии – с этим мы согласны все – не приходится говорить, как о революционной силе. Какие-нибудь лионские промышленники играли контрреволюционную роль даже во время великой французской революции, которая была национальной революцией в самом широком смысле этого слова. Но нам говорят о средней, и, главным образом, о мелкой буржуазии, как руководящей силе буржуазного переворота. Но что такое представляет из себя эта мелкая буржуазия?

Якобинцы опирались на городскую демократию, выросшую из ремесленных цехов. Мелкие мастера, подмастерья и тесно связанный с ними городской люд составляли армию революционных санкюлотов, опору руководящей партии монтаньяров. Именно эта компактная масса городского населения, прошедшая долгую историческую школу цехового ремесла, вынесла на себе всю тяжесть революционного переворота. Объективным результатом революции было создание «нормальных» условий капиталистической эксплуатации. Но социальная механика исторического процесса привела к тому, что условия господства буржуазии создавались чернью, уличной демократией, санкюлотами. Их террористическая диктатура очистила буржуазное общество от старого хлама, а затем буржуазия пришла к господству, низвергнув диктатуру мелкобуржуазной демократии.

Я спрашиваю – увы! – не в первый раз: какой общественный класс поднимет на себе у нас революционную буржуазную демократию, поставит ее у власти и даст ей возможность совершить огромную работу, имея пролетариат в оппозиции? Это центральный вопрос, и я снова ставлю его меньшевикам.

Правда, у нас имеются огромные массы революционного крестьянства. Но, товарищи из меньшинства не хуже моего знают, что крестьянство, как бы революционно оно ни было, не способно играть самостоятельную, а тем более руководящую политическую роль. Крестьянство может, бесспорно, оказаться огромной силой на службе революции; но было бы недостойно марксиста думать, что мужицкая партия способна стать во главе буржуазного переворота и собственной инициативой освободить производительные силы нации от архаических оков. Город – гегемон современного общества, и только он способен на роль гегемона буржуазной революции[9]9
  Согласны ли с этим запоздалые критики перманентной революции? Готовы ли они распространить это положение на страны Востока? Китай, Индию и пр.? Да или нет?


[Закрыть].

Где же у нас та городская демократия, которая была бы способна повести за собой нацию? Тов. Мартынов уже неоднократно искал ее с лупой в руках. Он находил саратовских учителей, петербургских адвокатов и московских статистиков. Он, как и все его единомышленники, не хотел лишь заметить, что в российской революции индустриальный пролетариат завладел той самой почвой, на которой в конце XVIII века стояла ремесленная полупролетарская демократия санкюлотов. Я обращаю, товарищи, ваше внимание на этот коренный факт.

Наша крупная индустрия вовсе не выросла естественно из ремесла. Экономическая история наших городов совершенно не знает периода цехов. Капиталистическая промышленность возникла у нас под прямым и непосредственным давлением европейского капитала. Она завладевала в сущности девственной примитивной почвой, не встречая сопротивления ремесленной культуры. Чужеземный капитал притекал к нам по каналам государственных займов и по трубам частной инициативы. Он собирал вокруг себя армию промышленного пролетариата, не давая возникнуть и развиться ремеслу. В результате этого процесса у нас к моменту буржуазной революции главной силой городов оказался индустриальный пролетариат крайне высокого социального типа. Это – факт, который нельзя опровергнуть и который необходимо положить в основу наших революционно-тактических выводов.

Если товарищи из меньшинства верят в победу революции или хотя бы только признают возможность такой победы, они не смогут оспорить того, что, помимо пролетариата, у нас нет исторического претендента на революционную власть. Как мелкобуржуазная городская демократия великой революции встала во главе революционной нации, так пролетариат, эта единственная революционная демократия наших городов, должен найти опору в крестьянских массах и стать у власти, – если только революции предстоит победа.

Правительство, опирающееся непосредственно на пролетариат и через него на революционное крестьянство, еще не означает социалистической диктатуры. Я сейчас не касаюсь дальнейших перспектив пролетарского правительства. Может быть, пролетариату суждено пасть, как пала якобинская демократия, чтобы очистить место господству буржуазии. Я хочу лишь установить одно: если революционное движение восторжествовало у нас, согласно предсказанию Плеханова, как рабочее движение, то победа революции возможна у нас лишь, как революционная победа пролетариата – или невозможна вовсе.

На этом выводе я настаиваю со всей решительностью. Если признать, что социальные противоречия между пролетариатом и крестьянскими массами не позволят пролетариату стать во главе этих последних; что сам пролетариат недостаточно силен для победы, – тогда необходимо прийти к выводу, что нашей революции вообще не суждена победа. При таких условиях естественным финалом революции должно явиться соглашение либеральной буржуазии со старой властью. Это исход, возможность которого отнюдь нельзя отрицать. Но ясно, что он лежит на пути поражения революции, обусловленного ее внутренней слабостью.

В сущности весь анализ меньшевиков – прежде всего их оценка пролетариата и его возможных отношений к крестьянству – неумолимо ведет их на путь революционного пессимизма.

Но они упорно сворачивают с этого пути и развивают революционный оптимизм за счет... буржуазной демократии.

Отсюда вытекает их отношение к кадетам. Кадеты для них символ буржуазной демократии, а буржуазная демократия – естественный претендент на революционную власть...

На чем же основана ваша вера в то, что кадет еще поднимется и выпрямится? На фактах политического развития? Нет, на вашей схеме. Для «доведения революции до конца» вам нужна городская буржуазная демократия. Вы ее жадно ищете и не находите ничего, кроме кадетов. И вы развиваете за их счет удивительный оптимизм, вы переряжаете их, вы хотите заставить их играть творческую роль, которую они играть не хотят, не могут и не будут. На свой коренной вопрос, – я его задавал много раз, – я не услышал ответа. У вас нет прогноза революции. Ваша политика лишена великих перспектив.

И в связи с этим ваше отношение к буржуазным партиям формулируется словами, которые должны быть удержаны памятью съезда: «от случая к случаю». Пролетариат не ведет систематической борьбы за влияние на народные массы, он не контролирует своих тактических шагов под углом зрения одной руководящей идеи: объединить вокруг себя труждающихся и обремененных и стать их герольдом и вождем". (V-й съезд партии. «Протоколы и резолюции съезда», стр. 180-185).

Речь эта, сжато резюмировавшая все мои статьи, выступления и действия в течение 1905-1906 г. г., встретила полное сочувствие большевиков, не говорю уже о Розе Люксембург и Тышко (на основе этой речи и завязалась более тесная связь моя с ними, приведшая к моему сотрудничеству в их польском журнале). Ленин, который не прощал мне примиренческого отношения к меньшевикам, – и был, прав, – отозвался о моей речи с нарочито подчеркнутой сдержанностью. Вот, что он сказал: