355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лев Троцкий » Проблемы международной пролетарской революции. Коммунистический Интернационал » Текст книги (страница 2)
Проблемы международной пролетарской революции. Коммунистический Интернационал
  • Текст добавлен: 30 октября 2016, 23:35

Текст книги "Проблемы международной пролетарской революции. Коммунистический Интернационал"


Автор книги: Лев Троцкий


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Л. Троцкий. МЫСЛИ О ХОДЕ ПРОЛЕТАРСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
(В пути)
I

Когда-то церковь говорила: «Свет с востока». В нашу эпоху с востока началась революция. Из России она перешла в Венгрию[16]16
  Венгерская Советская Республика. – Могучий революционный подъем послевоенных годов нашел свой отклик также и в Венгрии, где в марте 1919 г. образовалась Советская Республика. На смену мелкобуржуазному правительству графа Карольи пришли социал-демократы, которые под давлением рабочих масс предложили компартии стать совместно у власти и слиться в одну партию на основе коммунистической программы и провозглашения Советской власти. Компартия согласилась на это предложение, которое, однако, впоследствии послужило одной из причин гибели Венгерской Советской Республики. Власть была организована по советской системе, правительство успело провести ряд революционных мероприятий, создало красную армию. В это время Антанта окружила Венгрию блокадой, а Румыния и Чехо-Словакия напали на нее. После первых побед, венгерская красная армия, под напором белых войск, стала отступать. Советская Россия, окруженная кольцом врагов, не могла оказать помощи Венгрии. В то же время обнаружились и внутренние осложнения. Советское правительство в решении аграрного вопроса допустило крупную ошибку. Большая часть помещичьих земель была отдана под совхозы, чем, правда, был удовлетворен сельскохозяйственный пролетариат, но масса беднейшего и среднего крестьянства земли не получила, и это естественно оттолкнуло ее от пролетарской революции. Недовольное крестьянство сильно сократило снабжение городов, среди городского населения начался голод. В то же время социал-демократы, занимавшие ряд ответственных постов и сохранившие довольно сильное влияние в рабочих массах, саботировали революцию, вели разлагающую пропаганду и ослабляли революционную энергию пролетариата. Эти внутренние осложнения, в связи с поражениями на фронтах, привели к падению Советской власти (в начале августа 1919 г.). В Венгрии воцарилась диктатура адмирала Хорти, сопровождавшаяся бешеным белым террором.


[Закрыть]
, из Венгрии в Баварию[17]17
  Баварская Советская Республика. – Революционное движение, начавшееся в 1919 г. в Северной Германии, перекинулось также и в Баварию. Баварское правительство во главе с премьер-министром Куртом Эйснером и Гофманом постоянно возбуждало против себя недовольство как пролетариата, так и буржуазии своей нерешительной политикой. 21 февраля 1919 г. глава правительства Курт Эйснер был убит реакционером графом Арко. 17 марта 1919 г. власть в Баварии переходит в руки министерства из правых социалистов и независимых во главе с Гофманом. Однако, и это правительство встречало сильное противодействие со стороны все усиливающегося пролетариата и буржуазии, недовольной слишком мягкими действиями правительства и требовавшей энергичных мер против рабочего класса. Положение с.-д. правительства становилось все более и более шатким, и оно тщетно искало выхода из создавшейся обстановки. К этому времени в баварском рабочем классе под влиянием русской и венгерской революций укрепляется идея диктатуры пролетариата и рабочих советов. 3 апреля 1919 г. в Аугсбурге на собрании, созванном правыми социалистами, впервые выдвигается требование о создании советской республики. К этому требованию, как единственному выходу из создавшегося правительственного кризиса, присоединяются независимые, с.-д. и часть министерства Гофмана. 4 апреля на тайном совещании с.-д., министров и независимых коммунистам предлагается войти в будущее советское правительство. От этого предложения коммунисты решительно отказались, мотивируя свое решение нежеланием сотрудничать с с.-д. и независимыми и считая невозможным принимать участие в работах правительства, созданного путем искусственных комбинаций сверху, без всякого участия масс. 7 апреля Бавария торжественно провозглашается Советской Республикой. Новое правительство, состоявшее в большинстве из независимых, прикрываясь фразами о социализме и диктатуре пролетариата, продолжает на деле проводить все ту же буржуазную политику. В это время компартия ведет агитацию на фабриках и заводах, раскрывая массам истинную сущность «советского» правительства. 13 апреля, когда в Мюнхене готовился контрреволюционный переворот, революционные фабзавкомы и мюнхенский гарнизон свергли так называемое советское правительство и провозгласили советское правительство из коммунистов и революционных рабочих. Новое советское правительство во главе с коммунистом Евгением Левинэ приступает к действительному проведению в жизнь основ пролетарской диктатуры. Оно проводит национализацию предприятий и банков, организует контроль фабзавкомов над предприятиями и принимает меры к созданию хорошо вооруженной красной армии. Кроме того советским правительством был задуман целый ряд других важных политических и экономических мероприятий. Тем временем против революционного Мюнхена стали стягиваться белые войска, численностью в 100.000 человек. Красная армия упорно защищалась, но вынуждена была отступить. 1 мая 1919 г. белая армия вошла в Мюнхен. С этого момента начинается период белого террора. По официальным сведениям с 1 по 8 мая было убито 577 человек, расстреляно 184. За участие в советском движении судом осуждено на разные сроки 2.209 человек.
  Основными причинами поражения Баварской Советской Республики нужно считать: полное отсутствие поддержки крестьянства, слабость компартии, участие оппортунистических элементов в фабзавкомах и советах и изолированность революционного Мюнхена от остальной Германии.


[Закрыть]
и, нет сомнения, пойдет дальше на запад Европы. Этот ход событий совершается наперекор довольно широко распространенным, будто бы марксистским предрассудкам широких кругов интеллигенции, и не только русской.

Революция, которую мы переживаем, является пролетарской, а пролетариат сильнее в старых капиталистических странах, многочисленнее, организованнее, сознательнее. Естественно было бы, как будто, ожидать, что революция в Европе будет развиваться приблизительно по такому же пути, по которому шло развитие капитализма: Англия – перворожденная капиталистическая страна, за ней Франция, потом Германия, Австрия и, наконец, в последнем счете – Россия.

Это представление составляло, можно сказать, исходную ошибку меньшевизма, теоретическую основу всего его дальнейшего падения. Согласно этому «марксизму», приспособленному для мелкобуржуазного кругозора, все страны Европы должны в непреодолимой последовательности пройти две стадии: феодально-крепостническую и буржуазно-демократическую, чтобы дойти до социалистической. По Дану и Потресову, Германия 1910 года только что приступала к совершению своей буржуазно-демократической революции, чтобы затем, на основе ее, подготовлять социалистическую революцию. Что собственно эти господа понимали под «социалистической революцией», этого они никогда объяснить не могли бы. Они, впрочем, и не чувствовали потребности в подобном объяснении, так как социалистическая революция относилась для них к потустороннему миру. Неудивительно, что она показалась им... большевистским озорством, когда они встретились с ней на исторической дороге. С точки зрения этой плоской исторической постепеновщины чудовищной казалась самая мысль о том, что русская революция, придя к победе, поставит у власти пролетариат; что победоносный пролетариат, если бы и хотел, – а он не хотел, – не смог бы удержать революцию в рамках буржуазной демократии. Несмотря на то, что этот исторический прогноз был развит почти за полтора десятилетия до Октябрьской революции 1917 года, меньшевики искренно, в своем роде, считали завоевание пролетариатом политической власти случайностью и «авантюрой». Столь же искренно считали они советский режим продуктом отсталости и варварства русских условий. Механизм буржуазной демократии считался этими самовлюбленными идеологами полупросвещенного мещанства высшим выражением человеческой цивилизации: учредительное собрание они противопоставляли советам приблизительно так же, как можно бы противопоставить автомобиль крестьянской телеге.

Однако, дальнейший ход событий продолжал идти наперекор этим «здравым» общественно-необходимым предрассудкам среднего пошляка. Прежде всего в Германии, несмотря на наличность скрывающегося в Веймаре учредительного собрания[18]18
  Веймарское учредительное собрание – было созвано после ноябрьской революции 1918 г. в Германии. Выборы в учредительное собрание происходили 19 января 1919 г. тотчас же после восстания спартаковцев, под впечатлением неудачи этого восстания и белого террора. Результаты выборов были таковы: независимые социал-демократы получили 2.300.000 голосов и 22 депутатских места; социал-демократы большинства – 11 1/2 миллионов голосов и 163 депутатских места; демократы и центр – 11.600.000 голосов и 163 депутатских места; народная партия и националисты – 4.400.000 голосов и 63 места; мелкие группы – около 1/2 миллиона голосов и 10 мест. Коммунисты бойкотировали выборы. Учредительное собрание открылось 6 февраля не в Берлине, который был центром революционных событий, а в небольшом провинциальном городке Веймаре. Социал-демократическое большинство ЦИКа Советов Германии добровольно передало всю полноту власти Веймарскому учредительному собранию. Первым шагом собрания было избрание Эберта президентом Германской Республики и образование коалиционного правительства из социал-демократов, демократов и представителей центра во главе с Шейдеманом. В июне 1919 г. учредительное собрание ратифицировало Версальский мирный договор. 11 августа Веймарским собранием была принята конституция, по которой Германия объявлялась парламентской республикой.


[Закрыть]
со всеми его демократическими дарами, возникла все более крепнущая партия, сразу всосавшая в себя наиболее героические элементы пролетариата, партия, которая на своем знамени написала «власть советам». Творческой работы шейдемановского учредительного собрания никто не замечает, ею никто во всем мире не интересуется. Все внимание не только немецкого народа, но и всего человечества, сосредоточено на гигантской борьбе между правящей кликой учредительного собрания и революционным пролетариатом, сразу оказавшимся вне рамок легальной учредиловской «демократии».

В Венгрии и в Баварии процесс уже сейчас зашел дальше: на смену формальной демократии, которая запоздалый отпечаток вчерашнего дня превращает в тормоз для завтрашнего дня революции, там установилась подлинная, реальная демократия в виде господства победоносного пролетариата.

Но если ход событий идет совершенно не по маршруту мещанских постепеновцев, которые не только перед другими, но и перед собой долго притворялись марксистами, то, с другой стороны, самый ход революционного развития требует объяснения. Факт таков, что революция началась и привела к победе пролетариата в самой отсталой из больших стран Европы, в России. Венгрия являлась, несомненно, более отсталой половиной бывшей австро-венгерской монархии, которая в целом, в смысле капиталистического, да и культурно-политического развития, стояла между Россией и Германией. Бавария, где, вслед за Венгрией, установилась Советская власть, представляет собой не передовую, а, наоборот, отсталую в отношении капиталистического развития часть Германии. Таким образом, пролетарская революция начала с наиболее отсталой страны Европы и затем подвигается со ступеньки на ступеньку вверх по направлению к странам, экономически наиболее высоко развитым.

Чем объясняется это «несоответствие»?

Старейшей страной капиталистической Европы и всего мира является Англия. Между тем Англия, особенно за последнее полустолетие, являлась, под углом зрения пролетарской революции, самой консервативной страной. Последовательные социал-реформисты, т.-е. такие, которые пытались сводить концы с концами, делали отсюда нужные для них выводы и утверждали, что именно Англия предуказывает путь политического развития другим странам и что в будущем весь европейский пролетариат откажется от программы социальной революции. Для марксистов же «несоответствие» между капиталистическим развитием и социалистическим движением Англии, как обусловленное временным сочетанием исторических причин, не заключало в себе ничего обескураживающего. Именно раннее выступление Англии на путь капиталистического развития и мирового хищничества создало не только для ее буржуазии, но и для части рабочего класса привилегированное положение. Островное положение Англии освобождало ее от непосредственных тягот сухопутного милитаризма. Могущественный морской милитаризм, хотя и требовал огромных расходов, но держался на немногочисленных кадрах наемников и не требовал перехода к всеобщей воинской повинности. Буржуазия искусно воспользовалась этими условиями для того, чтобы, отделив верхи рабочего класса от низов, создать аристократию «квалифицированных» и пропитать ее кастовым тред-юнионизмом. Гибкий при всем своем консерватизме, парламентарный механизм Великобритании, постоянная борьба двух исторических партий, либеральной и консервативной, – борьба временами крайне напряженная по форме, хотя и достаточно плоская по содержанию, – создавали всегда в нужный момент искусственную политическую отдушину для недовольства рабочих масс. Это довершалось дьявольской ловкостью правящей буржуазной клики в деле духовной обработки и подкупа, иногда очень «утонченного», вождей рабочего класса. Таким образом, благодаря раннему капиталистическому развитию Англии, буржуазия ее получила в свое распоряжение такие средства, которые позволяли ей систематически противодействовать пролетарской революции. В самом пролетариате, точнее – в верхнем его слое, выработались в силу тех же условий в высшей степени консервативные тенденции, которые сказывались в течение десятилетий, предшествовавших мировой войне... Если марксизм учит, что классовые отношения слагаются в процессе производства и отвечают известному состоянию производственных сил; что все формы идеологии и в первую голову политика отвечают классовым отношениям, то это вовсе не значит, что между политикой, классовыми группировками и производством существуют простые механические отношения, которые измеряются четырьмя правилами арифметики. Взаимоотношения, наоборот, крайне сложны. Диалектически истолковывать ход развития страны, в том числе и ее революционного развития, можно лишь из взаимодействия всех материальных и надстроечных факторов, национальных и мировых, а не путем внешних сопоставлений и формальных аналогий.

Англия совершила свою буржуазную революцию в XVII столетии, Франция – в конце XVIII. На европейском континенте Франция долго была самой передовой, самой «культурной» страной. Французские социал-патриоты еще в начале этой войны искренно верили, что вся судьба человечества вращается вокруг Парижа. Но опять-таки, именно в силу своей ранней буржуазной цивилизации, Франция развила в своем капитализме могущественные консервативные тенденции. Медленный, органический рост капитализма не разрушал механически, а тащил за собой французское ремесло, сдвигая его только на другие позиции, отводя ему все более подчиненную роль. Продажа революцией с молотка феодальных земель крестьянству создала крайне живучую, цепкую, упорную, мелкобуржуазную французскую деревню. Буржуазная по своим предельным целям и результатам, Великая Французская Революция XVIII ст. была в то же время глубоко национальной – в том смысле, что собрала вокруг себя большинство нации и, прежде всего, ее творческие классы. Эта революция на пять четвертей столетия связала общими воспоминаниями и традициями значительную часть французского рабочего класса с левыми элементами буржуазной демократии. Жорес был величайшим и последним представителем этой консервативной идеологической связи. В этих условиях политическая атмосфера Франции не могла не заражать широкие, особенно полу-ремесленные слои французского пролетариата мелкобуржуазными иллюзиями. С другой стороны, именно богатое революционное прошлое делало французский пролетариат склонным подводить с буржуазией счеты на баррикадах. Теоретически неясный, но практически крайне напряженный характер классовой борьбы держал французскую буржуазию настороже и заставил ее рано перейти к экспорту финансового капитала. С одной стороны, обольщая народные массы, и в том числе рабочих, драматической игрой антидинастических, антиклерикальных, республиканских, радикальных и прочих тенденций, французская буржуазия использовала, с другой стороны, преимущество своего раннего происхождения и положение мировой ростовщицы, чтобы задерживать в самой Франции рост новых, революционизирующих форм индустриализма. Только анализ экономических и политических условий развития Франции, притом не только национальных, но и мировых, может объяснить, почему после героической вспышки Парижской Коммуны пролетариат Франции, раздробленный между группами и сектами, анархическими на одном крыле, поссибилистскими[19]19
  Поссибилисты. – Так назывались члены французской социалистической партии, считавшие, что социалистическая партия должна ограничивать свою деятельность вполне конкретными целями, осуществление которых возможно (possible) в рамках капиталистического общества. С этой точки зрения, основной задачей социалистической партии являлось приобретение парламентских мандатов. В 1882 г. поссибилисты образовали собственную партию, отколовшись от марксистского крыла французской социалистической партии, так называемых гедистов, во главе которых стояли Гед и Лафарг. Вождем новой партии, назвавшей себя «социально-революционной», был Брусс. В 1890 г. на съезде поссибилистов произошел раскол, непосредственным поводом к которому послужил вопрос о том, перед кем ответствен выборный депутат, перед своим комитетом или перед партийной организацией в целом. Первое решение отстаивал Брусс, второе, более левое, защищал Аллеман. В результате поссибилисты раскололись на две группы – на федерацию рабочих социалистов во главе с Бруссом и рабочую социально-революционную партию во главе с Аллеманом. По своим тактическим воззрениям поссибилисты являлись непосредственными предшественниками немецких соглашателей типа Фольмара, Бернштейна и др.


[Закрыть]
на другом, оказался неспособен к открытому революционному классовому действию, к прямой борьбе за государственную власть.

Для Германии период могущественного капиталистического расцвета начался после победоносных войн 1864-66-71 гг.[20]20
  Войны 1864 – 1866 – 1871 гг. – В первой половине XIX столетия Германия представляла собой страну, раздробленную на множество (до 39) мелких государств, почти независимых друг от друга. Эта раздробленность становится препятствием на пути промышленного роста страны, которая с 30-х годов XIX века и особенно после революции 1848 г. начинает выходить на широкую дорогу капиталистического развития. Перегороженная сетью таможенных застав на отдельные части, с различными видами денежных знаков и различными торгово-промышленными уставами, Германия была лишена широкого внутреннего рынка – основной предпосылки для нормального развития капитализма. В силу этих же причин Германия была чрезвычайно слабо защищена от вторжения иностранных товаров и не могла выгодно сбывать свои товары на внешних рынках. В то же время политическая раздробленность Германии оставляла ее беззащитной в борьбе с внешними врагами, так как она не имела ни сильной армии, ни флота. Объединение Германии стало неотложной потребностью.
  Один путь к этому объединению лежал через революцию масс, через свержение королей и князей и образование единой демократической Германии. Но немецкий пролетариат был в то время еще слишком малочислен и неорганизован, чтобы повести за собой всю Германию по этой дороге, а немецкая буржуазия, политически неоформленная и боящаяся пролетариата, не решалась стать во главе национально-объединительного движения. Оставался другой путь: путь создания Германской Империи «кровью и железом», путь «революции сверху». Выполнение этой задачи выпало на долю той части прусского юнкерства, которая была втянута в круг капиталистических интересов и возглавлялась Бисмарком. Либеральная буржуазия пыталась вначале организовать оппозицию против Бисмарка, но вскоре, увлекшись наступившим промышленным подъемом в связи с успехами внешней политики Бисмарка, переменила фронт и стала его поддерживать. Главным средством, которым пользовался Бисмарк для достижения своих целей, была агрессивная внешняя политика, при помощи которой он стремился вызвать ряд войн, чтобы заставить мелкие немецкие государства объединиться вокруг военного могущества Пруссии. Войны 1864 – 1866 – 1871 гг. и явились выражением этой политики.
  Первая война 1864 г. произошла между Данией, с одной стороны, и Пруссией и Австрией, с другой, из-за вопроса об обладании провинциями Шлезвигом и Голштинией, на которые претендовала Дания, несмотря на то, что они были населены главным образом немцами. Война закончилась через пять месяцев полным поражением Дании и присоединением Шлезвига и Голштинии к Германии. Первый шаг на пути к объединению был таким образом сделан. Далее возникал вопрос о том, кто явится гегемоном объединяющейся страны, Пруссия или Австрия. В 1866 г. вспыхивает война между бывшими союзниками по поводу раздела добычи, доставшейся им после победы 1864 г. Заранее предвидевшая эту войну и превосходно к ней подготовленная, Пруссия в течение 6 недель разбивает Австрию наголову. В результате поражения Австрия выходит из союза германских государств и дает свое согласие на присоединение к Пруссии ряда княжеств и (что самое главное) на образование Северо-Германского Союза под руководством Пруссии. Образовавшийся в 1867 г. Северо-Германский Союз включил в себя все государства средней и северной Германии; вне его оставались только южные государства – Бавария, Баден и др. На пути окончательного объединения Германии стояла теперь лишь одна могучая соперница – Франция. Политические осложнения во Франции в конце 60-х годов толкали Наполеона III на войну с Пруссией, которая также давно готовилась к этой войне (см. прим. 45). По незначительному поводу война началась в июле 1870 г. и закончилась в 1871 г. решительной победой Пруссии. С началом войны южные немецкие государства, как и рассчитывал Бисмарк, присоединились к Северо-Германскому Союзу. 18 января 1871 г. прусский король Вильгельм I был провозглашен императором Германии. Объединение германских государств было таким образом завершено.
  После 1871 г. в Германии начинается невиданный экономический подъем. 5 миллиардов золотых франков контрибуции с Франции значительно оживили денежное обращение и кредит в Германии; залежи железной руды Эльзас-Лотарингии, присоединенной к Германии по мирному договору, в соединении с немецким углем дали мощный толчок развитию тяжелой промышленности. Начинается строительная лихорадка. О размере подъема того времени дает представление следующий факт: тогда как за 20 лет с 1851 г. до 1870 г. в Германии было основано 259 акционерных обществ с капиталом в 2.400 миллионов марок, за 4 года с 1870 по 1874 г. было основано 857 обществ с капиталом в 3.306 миллионов марок. Промышленному подъему способствовал также ряд изобретений: изобретения Бессемера, Томаса и Гильчриста произвели революцию в металлургии, развитие химии положило начало мощной химической промышленности и двинуло вперед сельское хозяйство Германии и т. д.
  Франко-прусской войной заканчивается для Германии эпоха национальных войн. С 80-х годов Германия обзаводится военным флотом, превращается в колониальную державу и быстро выдвигается в первый ряд империалистических держав.


[Закрыть]
. Почва национального единства, орошенная золотым дождем французских миллиардов, стала почвой блестящего грюндерства, нескончаемой спекуляции, но также и небывалого технического развития. В отличие от французского, рабочий класс Германии рос с чрезвычайной быстротой, и главнейшая доля его энергии уходила на то, чтобы собрать, сплотить, организовать свои собственные ряды. В своем неудержимом подъеме рабочий класс Германии испытывал огромное удовлетворение, подсчитывая свои автоматически возрастающие силы на бюллетенях парламентских выборов или в кассовых отчетах профессиональных союзов. Победоносная конкуренция Германии на мировом рынке создавала столь же благоприятные условия для роста этих последних, как и для несомненного улучшения положения части рабочего класса. В этих условиях германская социал-демократия стала живым – потом все более и более мертвым – воплощением организационного фетишизма. Вросши корнями в национальное государство и в национальную промышленность, приспособившись ко всей сложности и запутанности немецких социально-политических отношений, представлявших сочетание новейшего капитализма со средневековым варварством, германская социал-демократия вместе с руководимыми ею профессиональными союзами стала в конце концов самой контрреволюционной силой европейского политического развития. На опасность такого перерождения германской социал-демократии марксисты указывали давно, хотя, нужно признать, никто не предвидел, что этот процесс примет в конце концов такой катастрофический характер. Только свалив с себя мертвый груз старой партии, передовой германский пролетариат выступил ныне на путь открытой борьбы за политическую власть.

О развитии Австро-Венгрии, под интересующим нас углом зрения, нельзя сказать ничего такого, что в более яркой форме не относилось бы и к развитию России. Запоздалое развитие русского капитализма сразу сообщило ему крайне концентрированный характер. Когда Кнопп в 40-х годах прошлого столетия основывал в Московском центре английские текстильные фабрики, или когда бельгийцы, французы и американцы переносили в девственные степи Украины и Новороссии колоссальные металлургические предприятия, построенные по последнему слову европейской или американской техники, они не справлялись в учебниках, надлежит ли им подождать, пока русское ремесло разовьется в мануфактуру, а мануфактура приведет нас к крупной фабрике. На этой почве, т.-е. на почве дурно переваренных экономических учебников, возник когда-то знаменитый, по существу же ребяческий, спор об «естественности» или «искусственности» русского капитализма. Если шаблонизировать Маркса и рассматривать английский капитализм не как исходный исторический момент капиталистического развития, а как его общеобязательный трафарет, то русский капитализм представится искусственным, насажденным извне. Если же рассматривать капитализм в духе действительного марксова учения, т.-е. как экономический процесс, который развил сперва типическую национальную форму, который затем перерос национальные рамки, развил мировые связи и для подчинения себе отсталых стран не видит никакой необходимости возвращаться к орудиям и приемам времени своего детства, а пользуется последним словом технологии, капиталистической эксплуатации и политического шантажа, – то развитие русского капитализма со всеми его особенностями представится вполне «естественным», как необходимая составная часть мирового капиталистического процесса.

Это относится не к одной только России. Железные дороги, которые пересекли Австралию, не выросли «естественно» из условий жизни ни австралийских дикарей, ни тех первых поколений уголовных преступников, которые выбрасывались в Австралию великодушной английской метрополией, начиная с эпохи Великой Французской Революции. Капиталистическое развитие Австралии естественно только под углом зрения исторического процесса, взятого в его мировом масштабе. Но в ином, национальном, захолустном масштабе вообще нельзя рассматривать ни одно из крупных социальных явлений нашей эпохи.

Именно потому, что русская крупная промышленность нарушила «естественную» преемственность национального хозяйственного развития, совершив гигантский экономический скачок через переходные эпохи, она тем самым подготовила не только возможность, но и неизбежность пролетарского скачка через эпоху буржуазной демократии.

Идеолог демократии Жорес изображал ее, как верховный трибунал нации над борющимися классами. Так как, однако, борющиеся классы – капиталистическая буржуазия и пролетариат – составляют не только формальные полюсы нации, но и ее главные, решающие элементы, то на долю верховного трибунала, или, точнее, третейского судьи остаются лишь элементы промежуточные – мелкая буржуазия, увенчиваемая демократической интеллигенцией. Во Франции, с ее вековой историей ремесла и ремесленной городской культуры, с ее борьбой городских коммун, с дальнейшими революционными боями буржуазной демократии, наконец, с консерватизмом мелкобуржуазного уклада, демократическая идеология еще до последнего времени сохраняла под собой известную историческую почву. Пламенный защитник интересов пролетариата, глубоко преданный социализму, Жорес выступил против империализма, как трибун демократической нации. Империализм, однако, достаточно убедительно показал, что он сильнее «демократической нации», политическую волю которой он так легко фальсифицирует при помощи парламентарного механизма. В июле 1914 года империалистическая олигархия перешагнула через труп трибуна к войне, а в марте 1919 года она официально оправдала через «верховный трибунал» демократической нации убийцу Жореса, нанеся тем самым смертельный удар последним демократическим иллюзиям французского рабочего класса[21]21
  Жорес, Жан (1859 – 1914) – знаменитый французский социалист и выдающийся оратор. Жорес пережил длинную эволюцию, прежде чем примкнул к социалистическому движению. Сначала Жорес принадлежал к буржуазным радикалам, которые способствовали его избранию в палату депутатов в 1885 г. В 1892 г. он становится независимым социалистом и проходит в палату депутатов уже от рабочих. С 1902 г. он состоит членом французской социалистической партии и является лидером ее парламентской фракции. Жорес никогда не был марксистом и очень часто проводил оппортунистическую линию. Особенно ярко это проявилось в его поддержке Мильерана, рискнувшего, вопреки социалистической традиции, вступить в буржуазное министерство Вальдека-Руссо в 1899 г. Жорес верил в постепенную демократизацию буржуазного общества, разделяя основные реформистские идеи. В 1904 г. Жорес становится редактором центрального органа социалистической партии «L'Humanite» («Человечество»), каковым остается до самой смерти. Выдающимися заслугами Жореса во французском и международном рабочем движении является его борьба с реакцией во время процесса Дрейфуса и его борьба против милитаризма. Жорес горячо добивался замены постоянной армии народной милицией и сокращения срока военной службы. Будучи пацифистом, Жорес надеялся предотвратить надвигавшуюся мировую войну мирными способами: переговорами с капиталистическим правительством, агитацией и вообще давлением общественного мнения. Накануне мировой войны он был предательски убит одним из агентов правительства, опасавшегося агитации Жореса против войны. Жорес пользовался большой популярностью среди французского пролетариата.


[Закрыть]
...

В России эти иллюзии с самого начала не имели ни под собой, ни за собой никакой опоры. При тяжеловесной медленности своего скудного развития наша страна не успела создать городской ремесленной культуры. Мещанство уездного города Окурова[22]22
  Городок Окуров – произведение Горького, в котором описывается глухой провинциальный город, тупое мещанство, погрязшее в тине будней. Общий тон книги определяется эпиграфом, взятым Горьким у Достоевского: «Уездная звериная глушь».


[Закрыть]
способно не только на погромы, чего в одно время так испугался Горький; но оно, нет сомнения, неспособно к самостоятельной демократической роли. Именно потому, что развитие Англии шло «по Марксу», по тому же Марксу развитие России должно было пойти совершенно отличными путями. Взрощенный под давлением иностранного финансового капитала и на помочах иностранной техники русский капитализм сформировал в течение нескольких десятилетий многомиллионный рабочий класс, который острым клином врезался в среду общеполитического российского варварства. Без тяжеловесных традиций прошлого за спиной, русский пролетариат получил, в отличие от пролетариата Западной Европы, не только черты некультурности, невежества – на что не уставали тыкать пальцами полуобразованные отечественные мещане, – но и черты подвижности, инициативы и восприимчивости к самым крайним выводам из своего классового положения. Если хозяйственная отсталость России обусловливала порывистое, «катастрофальное» развитие капитализма, получившего сразу наиболее концентрированный в Европе характер, то та же общая отсталость страны при порывистом «катастрофальном» развитии русского пролетариата позволила ему стать – разумеется, только на протяжении известного исторического периода – наиболее непримиримым, наиболее самоотверженным носителем идеи социальной революции в Европе и во всем мире.

II

Капиталистическое производство в своем «естественном» развитии есть расширенное производство. Техника повышается, количество материальных благ возрастает, масса населения пролетаризуется. Расширяющееся капиталистическое производство углубляет капиталистические противоречия. Пролетариат численно возрастает, составляет все большую часть населения страны, организуется, воспитывается – и образует, таким образом, все возрастающую силу. Но это вовсе не значит, что его классовый враг – буржуазия – стоит на одном месте. Наоборот, расширяющееся капиталистическое производство предполагает одновременный рост экономического и политического могущества крупной буржуазии. В ее руках не только скопляются колоссальные богатства, но и сосредоточивается государственный аппарат управления, который она со все возрастающим искусством подчиняет своим целям, чередуя беспощадную свирепость с демократическим оппортунизмом. Империалистический капитал тем легче мирится с формами демократии, чем грубее и непреодолимее становится экономическая зависимость мелкобуржуазных слоев населения от крупного капитала: из этой экономической зависимости буржуазия путем всеобщего избирательного права извлекает зависимость политическую.

Механическое представление о социальной революции сводит исторический процесс к непрерывному возрастанию численности пролетариата и к нарастанию его организационной мощи вплоть до того момента, когда составляющий «подавляющее большинство населения страны» пролетариат, без боя или почти без боя, перенимает в свои руки механизм буржуазного хозяйства и государства, как созревший плод. На деле же возрастание производственной роли пролетариата идет параллельно с возрастанием экономического могущества буржуазии. Организационное сплочение и политическое воспитание пролетариата побуждают, в свою очередь, буржуазию совершенствовать аппарат своего господства и поднимать против пролетариата все новые слои населения, в том числе и так называемое новое среднее сословие, т.-е. профессиональную интеллигенцию, играющую в механике капиталистического хозяйства виднейшую роль. Оба врага усиливаются одновременно.

Чем капиталистически могущественнее страна, тем – при прочих равных условиях – тяжеловеснее инерция «мирных» классовых отношений, тем более могущественный толчок необходим для того, чтобы выбить оба враждебные класса – пролетариат и буржуазию – из состояния относительного равновесия и превратить классовую борьбу в открытую гражданскую войну. Раз возгоревшись, гражданская война – при прочих равных условиях – будет тем более ожесточенной и упорной, чем выше достигнутая страной ступень капиталистического развития, чем сильнее и организованнее оба врага, чем большим количеством материальных и идейных ресурсов они располагают.

Господствовавшие во II Интернационале представления о пролетарской революции не выбивались, в сущности, из рамок самодовлеющего национального капитализма. Англия, Германия, Франция, Россия рассматривались, как самостоятельные миры, движущиеся по одной и той же орбите к социализму и находящиеся на разных этапах этого пути. Час пришествия социализма наступает тогда, когда капитализм достигает предельной зрелости и тем самым вынуждает буржуазию уступить свое место пролетариату, как социалистическому строителю. Национально-ограниченное представление о капиталистическом развитии является теоретической и психологической основой социал-патриотизма: социалисты каждой страны считают себя обязанными защищать национальное государство, как естественную самодовлеющую основу социалистического развития.

Но это представление в корне ложно и глубоко реакционно. Став мировым, капиталистическое развитие тем самым оборвало нити, которые в прошлую эпоху связывали судьбу социальной революции с судьбой той или иной, более развитой капиталистической страны. Чем более капитализм связывал страны всего мира в один сложный организм, тем более социальная революция, не только в смысле своих общих судеб, но и в смысле момента своего возникновения, попадала в зависимость от развития империализма, как мирового фактора, и, прежде всего, от тех военных столкновений, которые он должен был неизбежно вызвать, и которые, в свою очередь, должны были в самом корне потрясти равновесие капиталистического порядка.

Великая империалистическая война явилась тем страшным орудием, при помощи которого история нарушила «органический», «эволюционный», «мирный» характер капиталистического развития. Выросший из капиталистического развития в целом и в то же время выступавший перед национальным сознанием каждой отдельной капиталистической страны, как внешний фактор, империализм как бы скинул со счетов разницу уровней, достигнутых развитием отдельных капиталистических стран. Они все оказались одновременно вовлеченными в империалистическую войну[23]23
  Тезисы для каутскианской диссертации: Россия «преждевременно» вмешалась в империалистическую войну. Ей «надлежало» оставаться в стороне и развивать свои производительные силы на основе национального капитализма. Это дало бы возможность социальным отношениям «созреть» для социальной революции. Пролетариат мог бы прийти к господству в рамках демократии. И проч., и проч.


[Закрыть]
; их производственные основы, их классовые отношения оказались одновременно потрясены. При этом условии из состояния неустойчивого капиталистического равновесия прежде всего были выбиты те страны, у которых внутренняя социальная инерция была слабее, т.-е. как раз страны с более молодым капиталистическим развитием.

Каутский состоял в начале революции комиссаром при Гогенцоллернском министре иностранных дел. Как жаль, что Каутский не состоял комиссаром при господе-боге, когда тот предопределял пути капиталистического развития!..

Здесь сама собой напрашивается аналогия между возникновением империалистической войны и войны гражданской. За 2 года до великой мировой бойни вспыхнула Балканская война[24]24
  Балканская война. – С начала XX века европейские державы стремятся расширить свое влияние на Ближнем Востоке. На Балканах начинают действовать две группировки держав – с одной стороны, Германия и Австрия, с другой – Англия, Франция и Россия. В 1912 г. при содействии Англии, Франции и России мелкие балканские государства – Сербия, Черногория, Греция и Болгария – начинают войну с Турцией, которую поддерживают Австрия и Германия. Результатом этой войны явился полный разгром Турции. В том же году, не сумев разделить между собой крупной добычи, Сербия и Греция объявляют войну Болгарии, которую поддерживают Австрия и Германия. Эта так называемая вторая балканская война повела к усилению Сербии, оказавшись таким образом крайне невыгодной для Австрии и Германии. В балканской войне 1912 г. отразились основные противоречия могущественных империалистских государств, и в этом смысле балканская война явилась преддверием мировой войны 1914 г.


[Закрыть]
. Одни и те же в основе своей силы и тенденции работали как на Балканах, так и в остальной Европе. Эти силы упорно вели капиталистическое человечество к кровавой катастрофе. Но в великих империалистических странах была также и могущественная инерция сопротивления как во внутренних отношениях, так и в международных. Империализму оказалось легче двинуть на войну Балканы именно потому, что там более мелкие, более слабые государства с более низким уровнем капиталистического и культурного развития, – стало быть, с меньшей инерцией «мирного» развития.

Возникшая вследствие подземных толчков не балканского, а европейского империализма, как прямая предвестница мировой свалки, – Балканская война получила, однако, для известного периода самостоятельное значение. Ее ход и непосредственный исход были обусловлены ресурсами и силами, какие имелись на самом Балканском полуострове. Отсюда короткая, сравнительно, длительность Балканской войны. Чтобы достигнуть соразмерения национальных капиталистических сил на бедном полуострове, оказалось достаточно нескольких месяцев. Раньше возникнув, Балканская война легче нашла свое разрешение.

Мировая война возникла позже именно потому, что каждый из врагов со страхом заглядывал на дно той пропасти, куда его влек разнузданный классовый интерес. Необычайно возросшее могущество Германии, противоставшее старому могуществу Великобритании, составляло, как известно, историческую пружину войны, но это же могущество долго удерживало врагов от разрыва. А когда война разразилась, то могущество обоих лагерей обусловило длительный и ожесточенный характер ее.

Империалистическая война, в свою очередь, толкнула пролетариат на путь гражданской войны. И здесь мы наблюдаем аналогичный порядок: страны более молодой капиталистической культуры первыми вступают на путь гражданской войны, так как именно в этих странах легче нарушается неустойчивое равновесие классовых сил.

Таковы общие причины того, – на первый взгляд необъяснимого, – явления, что в противоположность направлению развития капитализма с запада на восток, пролетарская революция развивается с востока на запад. Но так как мы имеем перед собой сложнейший процесс, то, естественно, что на указанных основных причинах вырастают многочисленные второстепенные, из которых одни усиливают и обостряют действия главных факторов, другие – ослабляют его.

В развитии русского капитализма руководящую роль играл европейский финансовый и промышленный капитал, в частности и в особенности французский. Выше уже было отмечено, что французская буржуазия в развитии своего ростовщического империализма руководилась не только экономическими, но и политическими соображениями: опасаясь роста численности и сил французского пролетариата, французская буржуазия предпочитала экспортировать свои капиталы и снимать барыши с русских промышленных предприятий – задача обуздания русских рабочих ложилась при этом на русского царя. Таким образом, экономическое могущество французской буржуазии опиралось непосредственно и на труд русского пролетариата. Это создавало известный плюс силы на стороне французской буржуазии в ее взаимоотношениях с французским пролетариатом и, наоборот, тот же самый факт порождал известную прибавочную социальную силу на стороне русского пролетариата в его отношении к русской (но не мировой) буржуазии. Только что сказанное относится по существу ко всем старым капиталистическим странам, экспортирующим капитал. Социальное могущество английской буржуазии опирается на эксплуатацию не только английского пролетариата, но и трудовых масс в колониях. Это не только делает буржуазию богаче, социально-могущественнее, но и обеспечивает за ней возможность более широкого политического маневрирования как путем довольно далеко идущих уступок пролетариату, так и посредством давления на свой национальный пролетариат через посредство колоний (ввоз сырых материалов и рабочей силы, перенесение промышленных предприятий в колонии, колониальные войска и пр. и пр.).

Ввиду указанных взаимоотношений, наша Октябрьская революция была восстанием не только против русской буржуазии, но и против английского и французского капитала, и притом не в обще-историческом смысле, – как начало революции европейской, – но в самом прямом и непосредственном смысле. Экспроприируя капиталистов и отказываясь выплачивать государственные долги, русский пролетариат тем самым наносил жесточайший удар социальному могуществу европейской буржуазии. Этим одним достаточно объясняется неизбежность контрреволюционного вмешательства империалистов Согласия. С другой стороны, самое вмешательство становилось возможным именно потому, что русский пролетариат оказался поставленным историей в положение необходимости совершить свою революцию раньше, чем ее могли совершить старшие, более могущественные, европейские братья. Отсюда те величайшие трудности, какие приходится преодолевать ставшему у власти русскому пролетариату.

Социал-демократические филистеры пытались отсюда делать тот вывод, что в Октябре не надо было выходить на улицу. Бесспорно, для нас было бы гораздо «экономнее» начать нашу революцию после английской, французской и германской. Но, во-первых, история вовсе не представляет на этот счет революционному классу свободы выбора, и никем еще не было доказано, что русскому пролетариату обеспечен экономный характер революции. Во-вторых, самый вопрос о революционной «экономии» сил приходится рассматривать не в национальном, а в мировом масштабе. Инициатива революции именно в силу всего предшествовавшего развития, как мы видели выше, оказалась возложенной не на старый пролетариат с могущественными политическими и профессиональными организациями, с тяжеловесными традициями парламентаризма и тред-юнионизма, а на молодой пролетариат отсталой страны. История пошла по линии наименьшего сопротивления. Революционная эпоха ворвалась через наименее забаррикадированную дверь. Те чрезвычайные, поистине, сверхчеловеческие трудности, какие при этом обрушились на русский пролетариат, подготовили, ускорили и в известной степени облегчили революционную работу западно-европейского пролетариата, которая еще впереди.

В нашем анализе нет ничего «мессианистического». Революционное «первородство» русского пролетариата является лишь временным. Чем могущественнее оппортунистический консерватизм верхов германского, французского или английского пролетариата, тем грандиознее будет та сила революционного натиска, которую разовьет пролетариат этих стран, которую он ныне уже развивает в Германии. Диктатура русского рабочего класса сможет окончательно упрочиться и развернуться в подлинное всестороннее социалистическое строительство только с того момента, когда европейский рабочий класс освободит нас от экономического и особенно военного гнета европейской буржуазии и, свергнув ее, придет нам на помощь своей организацией и своею техникой. Вместе с тем революционно-руководящая роль будет переходить к рабочему классу более высокого экономического и организационного могущества. Если сегодня центром Третьего Интернационала является Москва, то – мы в этом глубоко убеждены – завтра этот центр передвинется на запад: в Берлин, Париж, Лондон. Как ни радостно приветствовал русский пролетариат представителей мирового рабочего класса в стенах Кремля, но с еще большей радостью пошлет он своих представителей на второй съезд Коммунистического Интернационала в один из западно-европейских центров. Ибо международный коммунистический конгресс в Берлине или Париже будет означать полное торжество пролетарской революции в Европе, а, стало быть, и во всем мире.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю