Текст книги "Сталин. Том 2"

Автор книги: Лев Троцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Петроградская делегация предложила президиум в составе: Ленина, Каменева, Зиновьева, Пятакова и трех других товарищей местного масштаба. Председательствовавший Ленин спросил: «Есть другие предложения?» Это означало, что вопрос согласован с председателем. Раздались голоса, предлагавшие в президиум Бухарина, Оборина, Рыкова, Стасову, Сокольникова, Муралова и Сталина. Первые четыре отказались. Сталин не отказался, Ленин предлагает, «не считаясь с дополнениями, поставить на голосование прежде всего прочитанный список. Голосуют. Большинство – за». «Предложено голосовать сначала, требуется ли дополнение вообще». Другими словами, становится предварительный вопрос по поводу Сталина и Муралова, голосовать ли вообще. «Голосуют. Дополнение отклоняется».

Этот небольшой эпизод очень характерен. Вопрос о составе президиума составлял до известной степени определение физиономии съезда, хотя бы в предварительном порядке. В порядке дня стоял острый военный вопрос. Для Ленина не было тайной, что Сталин за кулисами фактически возглавляет оппозицию по военному вопросу. Ленин сговорился с петроградской делегацией о составе президиума. Оппозиционные элементы выдвинули несколько дополнительных кандидатур, разные группы по разным соображениям; не только оппозиционные группы, ибо выдвинута была кандидатура и Сокольникова. Однако Бухарин, Стасова, Оборин, Рыков и Сокольников отказываются, признавая заключенное неофициальное соглашение о президиуме обязательным для себя. Сталин, не отказываясь, занимает явно оппозиционную позицию. Он как бы пытается проверить число своих сторонников в составе делегатов съезда. Со своей стороны, Ленин пытается избегнуть голосования «за» или «против» Сталина. Он ставит через одного из делегатов предварительный вопрос, «нужны ли дополнительные члены президиума вообще», и достигает без труда отрицательного ответа на этот вопрос. Сталин терпит поражение, которому Ленин придает как можно менее личную и обидную форму.

По отношению к военной оппозиции Сталин держал себя совершенно так же, как по отношению оппозиции Зиновьева, Каменева в предоктябрьский период или по отношению к примиренцам в 12–13 году. Он не солидаризировался с ними, но он поддерживал их против Ленина и стремился найти в них опору.

Докладчик оппозиции Смирнов уже прямо возражал против утверждения Сокольникова, что «одни будто бы стоят за партизанскую армию, а другие за регулярную». По словам Смирнова, в вопросе о привлечении военных специалистов «никаких разногласий с господствующим течением в нашей военной политике у нас нет». Основной вопрос разногласий свелся к вопросу о необходимости расширения функций комиссаров и членов революционных военных советов в смысле большего их участия в управлении армией и решения оперативных вопросов и тем самым умаления руководящей роли командного состава. Создана была особая примирительная комиссия для выработки общих решений; в комиссию входили и Зиновьев и Сталин, но докладчиком комиссии выдвинут был Ярославский.

Решение съезда были приняты единогласно при одном воздержавшемся. Объясняется это тем, что оппозиция успела отказаться от своих наиболее принципиальных предрассудков. Бессильная противопоставить большинству партии свою линию, она вынуждена была присоединиться к общей резолюции. Тем не менее, пережитки настроения соответствующего периода не были еще полностью ликвидированы в течение всего 1919 года, в особенности на юге, на Украине, на Кавказе и Закавказье, где победа над партизанскими настроениями далась нелегко.

Привлечение старых военных специалистов осталось в практических решениях съезда во всей силе. С другой стороны, подчеркнута была необходимость подготовки нового командного состава, который явился бы надежным рычагом советской системы. Никто уже не решался принципиально отвергать основы военной политики. Оппозиция перешла к критике отдельных недочетов и преувеличений. Здесь, конечно, открывалось богатое поле для всякого рода печальных анекдотов. Полемизируя против одного из царицынских сторонников Сталина, я писал в январе 1919 г.:

«В одной из наших армий до недавнего времени считалось признаком высшей революционности довольно-таки мелкотравчатое и глуповатое глумление над «военспецами», т. е. над всяким, кто прошел военную школу. Но в частях этой самой армии почти не велось политической работы. К коммунистам-комиссарам, к этим политическим «специалистам», там относились не менее враждебно, чем к военным специалистам. Кто же сеял эту вражду? Худшая часть новых командиров. Военные полузнайки, полупартизаны, полупартийные люди, которые не хотели терпеть рядом с собой ни партийных работников, ни серьезных работников военного дела… Цепко держась за свои посты, они с ненавистью относятся к самому упоминанию о военной науке… Многие из них, запутавшись вконец, кончали прямым восстанием против советской власти».

Принципиальная оппозиция сдавала позиции, теряла сторонников, замирала, питалась мелочами, сплетнями, пересудами. Новые поражения придавали ей на время активности, но только для того, чтобы обнаружить ее несостоятельность: ничего своего она предложить не могла. В книжках и статьях все еще повторяют об изменах «генералов», назначенных Троцким. Эти обвинения звучат особенно несообразно, если вспомнить, что через двадцать лет после переворота Сталин обвинил в измене и истребил почти весь командный состав, им же самим назначенный. Остается еще добавить, что и Сокольников, официальный докладчик, и В.Смирнов, оппозиционный содокладчик, оба активные участники гражданской войны, пали впоследствии жертвами сталинской чистки и что в 1920 г. видный военный работник писал:

«Несмотря на все боли, крик и шум, поднятые по поводу нашей военной политики, по поводу привлечения военных специалистов в Красную армию и т. д., глава военного ведомства т. Троцкий остался прав. Он железной рукой провел намеченную военную политику, не боясь угроз… победы Красной армии на всех фронтах – лучшее доказательство правильности военной политики».

Во время съезда происходило особое военное совещание, протоколы которого велись, но не были опубликованы. Цель этого совещания состояла в том, чтобы дать возможность всем участникам, особенно недовольным представителям оппозиции, возможность высказаться с полной свободной откровенностью. Ленин на этом совещании произнес энергичную речь в защиту военной политики. Каково было мнение Сталина? Выступал ли он в защиту позиции Центрального Комитета? Трудно ответить на этот вопрос категорически. Что он действовал за кулисами съезда, натравливая оппозицию на военное ведомство, в этом нет никакого сомнения на основании тех обстоятельств и воспоминаний участников съезда. Яркой уликой является тот факт, что протоколы военного совещания VIII съезда не опубликованы до сих пор: потому ли, что Сталин вообще не выступал, или потому, что его тогдашнее выступление является слишком стеснительным для него сейчас. Официальные источники говорят, что Сталин поддерживал на 8-м съезде позицию Ленина в военном совещании. Почему, однако, не опубликованы протоколы теперь, когда необходимость сохранения военных тайн давно исчезла?

На украинской конференции Сталин формально защищал тезисы, выступая докладчиком от имени ЦК; в то же время через доверенных людей он немало поработал над тем, чтобы провалить тезисы. На VIII съезде партии это было труднее, так как вся работа протекала на глазах Ленина, других членов ЦК и ответственных военных работников. Но по существу Сталин и здесь играл совершенно ту же роль, что и на украинском съезде. Как член ЦК, он двусмысленно выступал в защиту официальной военной политики или отмалчивался; но через своих ближайших друзей – Ворошилова, Рухимовича – он вел на съезде подкоп не столько, правда, против военной политики, сколько против ее руководителя. С особенной грубостью он натравливал делегатов на Сокольникова, взявшего на себя защиту политики военного ведомства без оговорок.

О связях Сталина с военной оппозицией можно сделать то заключение, что все наличные документы, особенно телеграмма Подвойскому в конце августа и письмо Ленину от 3 октября, доказывают полностью, что Сталин по своей позиции в Центральном Комитете и в правительстве возглавлял оппозицию. Если я подозревал это раньше, то теперь я полностью убежден, что махинации Сталина с украинцами прямо связаны с движением военной оппозиции. Сталин, конечно, не пожал лавров в Царицыне, он пытался теперь взять реванш.

В момент наибольшего напряжения Красной армии на востоке Декинин, располагавший значительными техническими средствами, имевший хорошую конницу и пользовавшийся поддержкой богатого крестьянства на юго-востоке России, начиная с мая 1919 г., быстро продвигается вперед, спеша соединиться с Колчаком на Волге и взять Москву. Царицын на левом фланге южного фронта был верным стыком для армии, сражавшейся против Колчака и Деникина. Когда Деникин захватил Севск и явно обозначилась опасность Туле и Москве, создан был Московский совет обороны и во главе его был поставлен тот самый Гусев, который считал, что удар на Кубань обеспечивает Москву. Это назначение имело слегка иронический характер.

Командование Южного фронта находилось последовательно в руках Сытина, Егорова, Шорина, Фрунзе. Сталин входил в состав Южного фронта дважды, в два разных периода. В состав Реввоенсовета входили последовательно: Сталин, Ворошилов (в качестве помощника командующего фронтом), Минин, Гусев, Лашевич, Сталин (вторично), Смилга. Ворошилов был назначен помощником комфронта, чтобы освободить от его командования 10-ю армию. Юго-западный фронт был образован в 1919 г. путем отделения от Южного фронта западной группы. Командовал фронтом Егоров. В состав Реввоенсовета фронта входили Раковский и Гусев.

Рассказы о роли Сталина, как защитника Петрограда, основаны, как это ни невероятно, на умышленном анахронизме. Юденич дважды в течение 1919 г. пытался взять бывшую столицу: в мае и в октябре. Первое нападение было основано на внезапности. 14 мая корпус генерала Родзянко прорвал фронт 7-й армии между Нарвой и Гдовом, занял Ямбург и Псков и начал быстро продвигаться к Петрограду, Гатчине, Луге. 7-я армия, защищавшая Петроград, была крайне ослаблена в пользу более актуальных фронтов: командующие армией, лучшие командиры, комиссары и целые части были переведены на юг. Временный командующий (начальник штаба) вошел в сношения с Юденичем и дал ему возможность завладеть рядом пунктов. Часть командиров 7-й армии, отправившейся на Петроград, организовала заговор в окружающих столицу гарнизонах: Кронштадте, Ораниенбауме, Красной Горке и Красном Селе. Заговорщики были тесно связаны с Юденичем и намеревались занять столицу одновременно с войсками его армии. Заговорщики надеялись на поддержку недовольных матросов и особенно на помощь военного флота. Но матросы двух дредноутов не поддержали восстания, а английский флот держался в стороне.

Несколько морских портов были покинуты слабыми гарнизонами в панике. Но во всяком случае явной и грубой натяжкой являлась попытка связать измены тех или иных полков, формировавшихся под наблюдением партийных организаций, с Костя-евым. Способный генерал Костяев не внушал доверия и мне. Он производил впечатление чужого человека. Вацетис, однако, отстаивал его, и Костяев недурно дополнял вспыльчивого и капризного главного командующего. Заместить Костяева было нелегко. Никаких данных против него не было. «Взятый у швейцарцев документ» лишен был, видимо, какого бы то ни было значения, ибо он нигде больше не фигурировал. Что касается Надежного, то ему пришлось через четыре месяца командовать 7-й армией, которая отстояла Петроград. Вина Окулова была в том, что он стремился соблюдать уставы и приказы, не соглашаясь участвовать в интригах против центра. Особо настойчивый тон Сталина объясняется тем, что он чувствовал опору в Совете Восточного фронта, где были недовольны главкомом и переносили это недовольство на меня.

Из Москвы пришлось спешно укреплять 7-ю армию и восстанавливать положение. Зиновьев, руководивший партийной и советской работой в Петрограде, не был создан для таких положений и сам сознавал это. Для организации отпора Юденичу был послан Сталин. Он вполне успешно справился с задачей, которая требовала твердости, решительности и спокойствия. Это первое наступление было быстро и легко ликвидировано. Что касается заговора, то и это предприятие оказалось авантюрой. 12 июня 1919 г. только одна Красная Горка оказалась в руках заговорщиков. После обстрела Кронштадта Красная Горка была 16 июня занята отрядами красных моряков. И Сталин телеграфирует Ленину:

«Быстрое взятие Горки объясняется самым грубым вмешательством со стороны моей и вообще штатских в оперативные дела, доходившим до отмены приказов по морю и суше и навязывания своих собственных. Считаю своим долгом заявить, что я и впредь буду действовать таким образом, несмотря на все мое благоговение перед наукой. Сталин».

Помню, по поводу этой похвальбы нарушением существующих законов, декретов, порядка и пр. я как-то сказал Ленину: у нас в армии заводится режим великих князей. В царской армии наряду с военной субординацией существовала неписанная субординация: великие князья, занимавшие те или другие командные или высокие административные посты, игнорировали нередко стоящие над ними власти и вносили в управление армии и флота хаос. Я обратил внимание Ленина на то, что Сталин в качестве члена ЦК заводит в армии режим великих князей.

Ленина коробило от этого тона грубого вызова и хвастовства. Из Петербурга можно было в любой момент снестись с Кремлем и со штабом, заменить плохих или ненадежных командиров, усилить штаб, т. е. сделать то, что каждый из основных военных работников делал много раз на фронте, без нарушения правильных отношений и без подрыва авторитета командования армии и ставки. Сталин не мог поступать так. Он мог чувствовать свое преимущество над другими только унижая их. Он не мог испытать удовлетворения от своей работы, не проявив пренебрежения к тем, кто стояли над ним. Не располагая другими ресурсами, он превращал грубость в ресурсы и демонстрировал свое особое значение пренебрежением к учреждениям и лицам, которые пользовались уважением других. Такова была его си-стема.

Телеграмма кончалась словами: «Срочно вышлите 2 млн. патронов в мое распоряжение для 6 дивизии…»

В этой приписке, обычной для Сталина, целая система. Армия имела, конечно, своего начальника снабжения. Патронов всегда не хватало, и они посылались по прямому наряду главнокомандующего в зависимости от наличных запасов и относительной важности фронтов и армий. Но Сталин обходил все инстанции и нарушал всякий порядок. Помимо своего начальника снабжения он требует патронов через Ленина, притом не в распоряжение армейского командования, а для отдельной дивизии, которой он, очевидно, хочет показать свое значение.

Первый набег Юденича с ничтожными силами имел эпизодический характер и прошел для партии, поглощенной Восточным и Южным фронтами, почти незамеченным. Положение было восстановлено; и снова все внимание было перенесено на Юг. Тем временем к началу августа белые войска отошли в исходное положение. Но именно отошли. Они не были разгромлены. Юденич продолжал свои формирования. Под прикрытием Эстонии и при самой напряженной помощи Англии он сформировал в течение ближайших четырех месяцев очень серьезную армию, обильно укомплектованную офицерством и прекрасно вооруженную. Корпус превратился в Северо-Западную армию, которая насчитывала около сотни батальонов и эскадронов.

Второй поход начался очень успешно для Юденича, и борьба за Петроград сразу получила глубоко драматический характер. Считая, что нам не справиться со всеми фронтами одновременно, Ленин предложил сдать Петроград. Я восстал. Большинство Политбюро поддержало меня. Когда я был уже в Петрограде, Ленин писал:

«Вчера ночью провели в Совете Обороны и послали вам… постановление Совета Обороны. Как видите, принят ваш план Но отход питерских рабочих на юг, конечно, не отвергнут. (Вы, говорят, развивали это Красину и Рыкову.) Об этом говорить раньше надобности, значило бы отвлечь внимание от борьбы до конца. Попытка отхода и отрезывания Питера, понятно, вызовет соответственные изменения, которые вы проведете на месте. Поручите по каждому Отделу Губисполкома кому-либо из надежных собрать бумаги и документы советские для подготовки эвакуации. Прилагаю воззвание, порученное мне Советом Обороны. Спешил – вышло плохо, лучше поставьте мою подпись под Вашим. Привет. Ленин». Это была необходимая уступка Сталину и Зиновьеву. Ничего не оставалось, как примириться с нею.

Борьба за Петроград получила крайне драматический характер. Враг был на виду у столицы, которая была подготовлена к борьбе на улицах и площадях. Когда в советской печати шла речь об обороне Петрограда без дальнейших определений, то имели ввиду всегда этот второй, осенний поход Юденича, а не весенний эпизод. Но осенью 1919 г. Сталин находился на Южном фронте и к обороне Петрограда не имел никакого отношения. Официальные документы этой основной операции против Юденича давно опубликованы. Сейчас оба похода Юденича слиты воедино и оборона Петрограда изображается, как дело рук Сталина.

Об этом первом периоде работы Сталина на Южном фронте не опубликовано никаких материалов. Дело в том, что этот период длился очень недолго и закончился достаточно плачевно. К сожалению, в изложении этого эпизода я не могу опираться ни на какие материалы, ибо он не оставил никаких следов в моем личном архиве. Официальный архив остался, разумеется, в Комиссариате по Военным делам. В Реввоенсовете Южного фронта при командующем Егорове были членами Сталин и Берзин, ушедший впоследствии окончательно в военную работу и игравший видную роль, если не руководящую, в операциях республиканской Испании. Однажды ночью, – относительно даты, к сожалению, ничего сообщить не могу, – Берзин вызвал меня к прямому проводу и поставил мне вопрос, обязан ли он подписать оперативный приказ командующего Южным фронтом Егорова. Согласно порядку, подпись комиссара или политического члена военного совета под оперативным приказом означала лишь, что приказ не заключает в себе никаких задних контрреволюционных мыслей. Что же касается оперативного смысла приказа, то он целиком лежал на ответственности командующего. В данном случае дело шло об исполнении оперативного приказа главного командования. Приказ Егорова являлся только передачей и истолкованием этого приказа в подчиненной ему армии. Сталин заявил, что приказ не годен и что он его не подпишет. Ввиду отказа члена ЦК подписать приказ, Берзин не решался ставить свою подпись. Между тем оперативный приказ за подписью одного командующего не имел действительной силы. Какие доводы выдвигал Сталин против приказа, имевшего, насколько помню, второстепенное значение, сейчас восстановить не могу. Во всяком случае у Сталина была полная возможность вызвать меня к прямому проводу и изложить мне свои соображения или, если он предпочитал это, вызвать к прямому проводу Ленина. Командующий Южным фронтом, если он был согласен со Сталиным, мог в том же порядке предложить свои соображения главнокомандующему или мне. Возражения Сталина были бы, разумеется, немедленно обсуждены в Политбюро. У главнокомандующего запросили бы дополнительных объяснений. Но, как и в Царицыне, Сталин предпочел другой образ действий. «Не подпишу», – заявил он, чтоб показать все свое значение своим сотрудникам и подчиненным. Я ответил Берзину: приказ главнокомандующего, закрепленный комиссаром, стал бы для вас обязательным. Подпишите немедленно, иначе будете преданы трибуналу. Берзин немедленно дал свою подпись. Вопрос перешел в Политбюро. Ленин сказал не без смущения: «Ничего не поделаешь, Сталин опять пойман с поличным». Решено было отозвать Сталина с Южного фронта. Эта была вторая крупная осечка. Помню, что он приехал смущенный, но не обнаружил обиды, наоборот, говорил, что цель его достигнута, так как он хотел обратить внимание на неправильность отношений между главным командованием или командованием фронта, что приказ главнокомандующего ничего опасного в себе не заключал, но был издан без предварительного запроса мнения Южного фронта, только неправильно, и что именно против этого он, Сталин, протестовал и чувствует себя вполне удовлетворенным. Впечатление было таково, что он зашел дальше, чем хотел, дал себя поймать себе самому в петлю какого-то случайного резкого замечания и не мог отступить назад. Во всяком случае, он явно делал все, чтобы замести следы и сделать бывшее как бы не бывшим.

В вопросах стратегических я всегда предоставлял первое слово главнокомандующему. Первой задачей нового главнокомандующего была выработка плана группировки сил на Южном фронте. Каменев отличался оптимизмом, быстротой стратегического воображения. Но кругозор его был еще сравнительно узок, социальные факторы Южного фронта: рабочие, украинские крестьяне, казаки, не были ему ясны. Он подошел к Южному фронту под углом зрения командующего Восточным фронтом. Ближе всего было сосредоточить дивизии, снятые с Востока, на Волге и ударить на Кубань, исходную базу Деникина. Именно из этого плана он и исходил, когда обещал вовремя доставить дивизии, не приостанавливая наступления.

Однако мое знакомство с Южным фронтом подсказывало мне, что план в корне ошибочен. Деникин успел передвинуть свою базу с Кубани на Украину. Наступать на казачество, значило насильственно толкать его в сторону Деникина. Главный удар надо было нанести, наоборот, по линии водораздела между Деникиным и казачеством, в полосе, где население целиком против казаков, против Деникина и за нас. Но моя борьба против плана казалась продолжением конфликта между Военным Советом и Восточным фронтом. Смилга и Гусев при содействии Сталина изображали дело так, будто я против плана, потому что вообще не доверяю новому главнокомандующему. У Ленина было, видимо, то же самое опасение. Но оно было ошибочно в корне. Я не переоценивал Вацетиса, дружески встретил Каменева и стремился всячески облегчить его работу.

Вопрос был настолько важен, борьба вокруг плана и вопросов командования приняла столь острый характер, что 4 июля я прибег к крайнему средству: подал в отставку. Чтоб понять группировку в этот момент на верхах партии, нужно напомнить о конфликте между Восточным фронтом и главнокомандующим Вацетисом, косвенно – и со мной.

На Востоке командовал бывший полковник Каменев, членами Революционного Военного Совета были Смилга и Лашевич. Дела на Востоке шли в этот период настолько хорошо, что я туда совсем перестал ездить и даже не знал Каменева в лицо. Окрыленные успехами, Смилга, Лашевич и Гусев носили своего командующего на руках, кажется, пили с ним брудершафт и писали о нем в Москву восторженные отзывы.

Конфликт вокруг стратегии Восточного фронта был конфликтом между главнокомандующим Вацетисом и командующим Восточным фронтом Каменевым. Оба они были полковниками Генерального штаба старой царской армии. Между ними шло несомненное соревнование, в которое втянуты были и комиссары. Коммунисты ставки поддерживали Вацетиса, члены Реввоенсовета Восточного фронта – Смилга, Лашевич, Гусев были целиком на стороне Каменева. Трудно сказать, кто из двух полковников был даровитее. Оба обладали несомненными стратегическими качествами, оба имели опыт великой войны, оба отличались оптимистическим складом характера, без чего командовать невозможно. Вацетис был упрямее, своенравнее и поддавался несомненно влиянию враждебных революции элементов. Каменев был несравненно покладистее и легко поддавался влиянию работавших с ним коммунистов. Восточный фронт был, так сказать, первенцем Красной армии. Он был снабжен всем необходимым в том числе и коммунистами, больше чем какой-либо другой из фронтов. Адмирал Колчак считался в тот период, и вполне основательно, главным врагом. Он доходил до Казани, угрожал Нижнему Новгороду, откуда открывался прямой путь на Москву. Немудрено, если революционная страна собрала, так сказать, сливки в пользу Восточного фронта. Продвижение вперед против Колчака после двух периодов отступления шло теперь с полным успехом. Вацетис считал, что главная опасность теперь на юге, и предлагал задержать армии Восточного фронта в течение зимы на Урале, когда опасности настолько не будет, чтоб передать Южному фронту ряд дивизий. Общая моя позиция изложена была еще ранее в телеграмме первого января. Я стоял за обеспечение непрерывного наступления на Колчака. Однако конкретный вопрос определялся соотношением сил и общей стратегической обстановкой. Если у Колчака за Уралом серьезные резервы, если наше продвижение с непрерывными боями успело значительно истощить Красную армию, то ввязываться в дальнейшие бои за Уралом представляло бы опасность, ибо требовало бы новых пополнений из свежих коммунистов и командиров, а все это необходимо было ныне для Южного фронта.

Надо прибавить, что я успел значительно оторваться от Восточного фронта, как от вполне благополучного, и всеми мыслями жил на Южном фронте. Трудно было судить на расстоянии, насколько наступающие армии Восточного фронта сохранили жизненную энергию, т. е. насколько им по силам дальнейшие продвижения, не только без помощи Центра, но и с жертвами в пользу Южного фронта, которому нужны были лучшие дивизии.

Я предоставил Вацетису в известном смысле свободу действий, считая, что если со стороны восточного командования будет отпор и если выяснится, что продвижение на восток возможно без ущерба для Южного фронта, то будет время поправить главнокомандующего решением правительства.

В этих условиях разыгрался конфликт между Вацетисом и Каменевым. Придравшись к ряду уклончивых ответов Восточного фронта, который стремился вести свою собственную линию, Вацетис потребовал смещения Каменева и замену его Са-мойло, бывшим командующим 6-ой армией. С.С.Каменев был, несомненно, способным военачальником, с воображением и способностью к риску. Ему не хватало глубины и твердости. Ленин потом сильно разочаровался в нем и не раз очень резко характеризовал его донесения: «Ответ глупый и местами неграмотный».

Когда Главком, с моего принципиального согласия, предложил Восточному фронту задержаться зимою на Урале, чтоб передать несколько дивизий на юг, где положение становилось угрожающим, Каменев, при поддержке Смилги и Лашевича, оказал очень решительное сопротивление. В конце концов, Политбюро решило вопрос в пользу Восточного фронта.

Сталин ухватился за конфликт между Восточным фронтом и главным командованием. К Вацетису, который официально осудил его вмешательство в стратегию, Сталин относился с ненавистью и ждал случая, чтоб отомстить ему. Теперь такой случай представился. Когда Каменев обязался, не приостанавливая наступления на Урале, дать Южному фронту несколько дивизий и сдержал обещание, его авторитет, естественно, повысился за счет авторитета Вацетиса, который продолжал упорствовать, когда его ошибка обнаружилась полностью. Смилга, Лашевич и Гусев предложили, видимо, при содействии Сталина, назначить Каменева главнокомандующим. Успехи Восточного фронта подкупили Ленина и сломили мое сопротивление. Но тут в события врезался эпизод, смысл которого остается не вполне ясным для меня и сейчас: Вацетис оказался арестован по подозрению в измене.

8 июля 1919 г. я получил на Южном фронте в Козлове шифрованную телеграмму о том, что изобличенный в предательстве и сознавшийся офицер дал показания, из которых вытекает, что будто бы Вацетис знал о военном заговоре. «Пришлось подвергнуть аресту главкома», – так заканчивалась телеграмма подписанная Дзержинским, Крестинским, Лениным и его заместителем Склянским. За спиной Дзержинского в этом деле стоял, видимо, Сталин.

Так как Вацетис был вскоре после того освобожден и впоследствии стал профессором военной академии, то, я полагаю, осведомленность его о заговоре была весьма сомнительна. Весьма вероятно, что недовольный смещением с поста главнокомандующего, он вел неосторожные беседы с близкими к нему офицерами. Я никогда не проверял этого эпизода. Вполне допускаю, однако, что в аресте Вацетиса играл роль Сталин, который таким образом мстил ему за некоторые старые обиды. Вместе со Сталиным реванш брал Восточный фронт и с ним вместе новый главнокомандующий. Я и сейчас не знаю, что тут верно, в какой мере дело действительно шло о «заговоре» и в какой мере Вацетис был посвящен в него.

Таким образом, смена командования осложнилась драматическим эпизодом, который не имел, впрочем, трагических последствий. Вацетиса вскоре освободили. Но отношения в Политбюро напряглись: за эпизодом ареста явно чувствовалась интрига. Найдя опору в руководителях Восточного фронта, Сталин взял над Революционным Военным Советом реванш.

Наступление на Южном фронте по плану главнокомандующего началось в середине августа. Через полтора месяца, в конце сентября, я писал в Политбюро: «Прямое наступление по линии наибольшего сопротивления оказалось, как и было предсказано, целиком на руку Деникину… В результате полуторамесячных боев… Наше положение на Южном фронте сейчас хуже, чем было в тот момент, когда командование приступало к выполнению своего априорного плана. Было бы ребячеством закрывать на это глаза». Слова «как и было предсказа-» но» ясно говорят о тех трениях, которые предшествовали принятию стратегического плана и имели место в июне и начале июля.

Итак, ошибка плана была для меня настолько несомненна, что когда он был утвержден Политбюро – всеми голосами, в том числе и голосом Сталина против меня – я подал в отставку. Решение Политбюро по поводу отставки гласило:

РОССИЙСКАЯ КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ (Большевиков)

Секретно

Копия с копии

Москва 5 июля 1919 года

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ No…

Кремль

Орг. и Полит. Бюро ЦК, рассмотрев заявление т. Троцкого и всесторонне обсудив это заявление, пришли к единогласному выводу, что принять отставки т. Троцкого и удовлетворить его ходатайство они абсолютно не в состоянии.

Орг. и Полит. Бюро ЦК сделают все от них зависящее, чтобы сделать наиболее удобной для т. Троцкого и наиболее плодотворной для Республики ту работу на южном фронте, самом трудном, самом опасном и самом важном в настоящее время, которую избрал сам т. Троцкий. В своих званиях Наркомвоена и Пред-реввоенсовета т. Троцкий вполне может действовать и как член Реввоенсовета Южфронта с тем Комфронтом (Егорьевым), коего он сам наметил, а ЦК утвердил.

Орг. и Полит. Бюро ЦК предоставляют т. Троцкому полную возможность всеми средствами добиваться того, что он считает исправлением линии в военном вопросе и, если он пожелает, постараться ускорить съезд партии.

Твердо уверенные, что отставка т. Троцкого в настоящий момент абсолютно невозможна и была бы величайшим вредом для Республики, Орг. и Полит. Бюро ЦК настоятельно предлагают тов. Троцкому не возбуждать более этого вопроса и исполнять далее свои функции, максимально, в случае его желания, сокращая их в виду сосредоточения своей работы на Южфронте. В виду этого Орг и Полит. Бюро ЦК отклоняет и выход т. Троцкого из Политбюро и оставление им поста Председателя Реввоенсовета Республики (Наркомвоена).

Подлинный подписали:

Ленин, Каменев, Крестинский, Калинин, Серебряков, Сталин, Стасова

С подлинным верно: Секретарь ЦК Елена Стасова

Я взял отставку назад и немедленно отправился на Южный фронт, где открывавшееся в середине августа наступление скоро приостановилось, не дав результатов. Роковая ошибочность плана стала ясна многим работникам, в том числе и Лашевичу, перешедшему с Восточного фронта на Южный. 6 сентября я телеграфировал с фронта Главкому и ЦК, что «центр тяжести борьбы на южфронте всецело перешел на Курско-Воронежское направление, где резервов нет», и предложил ряд войсковых перегруппировок, означавших в совокупности ликвидацию несостоятельного плана. Под моей телеграммой подписались Серебряков и Лашевич. Но главнокомандующий упорствовал, и Политбюро решительно поддержало его. В тот же день, 6 сентября, я получил ответ.