355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лев Власов » В отсеках тишина » Текст книги (страница 5)
В отсеках тишина
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 14:09

Текст книги "В отсеках тишина"


Автор книги: Лев Власов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

[66]

Результат наших атак был полностью подтвержден разведкой. На следующее после прибытия утро я вооружаюсь кисточкой и красками и вместо цифры «три» вписываю в звезду на боевой рубке нашей лодки цифру «шесть».

В этот же день, 25 октября, мы услышали в сводке Совинформбюро фразу: "Кораблями Северного флота потоплены два транспорта и сторожевой корабль противника". Наверное, вряд ли кто обратил внимание на эти скупые слова – в то время хватало более крупных и важных событий. А нам эти слова запомнились на всю жизнь!

Подводники лодок, участвовавших в Печенгской операции, отмечают свой успех праздничными обедами с традиционными поросятами. Командир базы сбился с ног. Экипажи лодок привезли столько побед, что это серьезно угрожает благополучию подсобного хозяйства базы. Съедаем и мы положенную нам тройку жареных поросят.

Командир корабля и офицеры заняты составлением наградных листов и отчета о боевом походе. Точно установлено, что наша лодка потопила в этом плавании два транспорта водоизмещением семь и пять тысяч тонн и сторожевой корабль в восемьсот тонн. Транспорт, отправленный нами на дно 12 октября, вез большое количество вражеской пехоты, отступавшей под могучими ударами войск Карельского фронта.

27-я годовщина Великого Октября стала для нас двойным праздником. В этот день в клубе бригады были вручены правительственные награды большой группе подводников, участвовавших в Печенгской операции, в том числе всем морякам нашего корабля. Я получил орден Красного Знамени.

Комсомольская организация лодки награждена Почетной грамотой Центрального Комитета ВЛКСМ. Такая же грамота вручена нашему бессменному комсомольскому секретарю старшему краснофлотцу Аркадию Михайловичу Комкову.

Советские войска шли на Запад. Страна напрягала все силы, чтобы быстрее разгромить врага. Грандиозные операции на фронтах потребовали огромного ко-

[67]

личества подвижного железнодорожного состава, который стягивался отовсюду. Из-за отсутствия вагонов прекратился подвоз топлива на Север. А зима 1945 года выдалась на редкость холодная. В неотапливаемом помещении базы мы замерзали. Пришлось использовать лодочные переносные электрогрелки, предварительно перестроив их схему, чтобы можно было включать в осветительную сеть.

А на лодке, стоявшей у борта плавучей мастерской, и вовсе все покрылось инеем. Но мы продолжали работать с утра до ночи, ремонтируя корабль, готовя его к новым походам, хотя и сомневались, доведется ли нам еще повоевать: боевые операции на Севере подходили к концу.

Когда положение с топливом стало совсем тяжким, нашелся отважный капитан, который взялся привезти на своем пароходе трофейный уголь из Печенги. Рейс этот был опасен из-за обилия мин на пути и угрозы нападения вражеских подводных лодок, все еще посещавших эти районы. Риск оправдался. Пароход вернулся с трюмами, полными прекрасного угля. Мы зажили веселее. На базе стало тепло, заработала баня.

В январе мы проводили в дальний путь нашего командира отделения электриков Анатолия Тихонова. Он уезжал во Владивосток, а вскоре с группой моряков был откомандирован в Сан-Франциско, там они приняли фрегат, на котором участвовали в боях против японских милитаристов. После войны Анатолий Иванович вернулся в родную Москву и снова стал машинистом поезда метрополитена.

Отделение электриков принял Ануфрий Мозольков, ставший к тому времени одним из лучших наших специалистов.

Расстаемся с нашим командиром В. А. Тураевым. Он назначен на должность заместителя начальника отдела подводного плавания штаба флота. На лодку пришел новый командир. Мы его уже давно знаем по службе в одном дивизионе: он был помощником командира подводной лодки "С-14". Это капитан-лейтенант Г. М. Васильев, бывший торговый моряк, ставший хорошим подводником. Григорий Максимович – человек веселый, общительный, пользующийся всеобщим уважением.

[68]

Наступила весна. По всему чувствовалось: скоро конец войне. И вот пришел этот светлый день. Трудно описать радость и торжество, которое испытали все мы тогда.

А жизнь сразу поставила новые вопросы. И первый из них: а что же делать дальше? Нам ясно одно: и в мирной жизни понадобится флот. Поэтому служба продолжается!

Уходят на другие корабли многие ветераны лодки. Экипаж все более разбавляется молодежью. Ее надо учить, и мы старательно передаем свои знания и опыт новичкам.

26 августа 1945 года, в день корабельного праздника, на нашей лодке взвивается Краснознаменный флаг – за боевые дела экипаж награжден орденом Красного Знамени.

Радуемся за свой корабль, за своих боевых товарищей, ковавших его славу. И становится немного грустно от мысли, что пройдет время, мы, делившие вместе и неудачи, и радость побед, отслужим и разъедемся в разные концы страны и уже других людей, которые сменят нас, будет осенять слава Краснознаменного флага. Но нет, нечего грустить. Уйдем мы, ко слава корабля останется, ее как боевую эстафету будут передавать из рук в руки поколения подводников.

[69]


Глава пятая. Боевая эстафета

  ам стало известно, что с флота будут увольняться в запас все призванные по мобилизации. С нашей лодки первыми уйдут Агамов, Мозольков, Кузин и я. Начинаем понемногу сдавать дела, оформлять документы и собираться в дорогу. Фотографируемся на память всем экипажем. Нам, уходящим в запас, вручаются медали «За победу над Германией», благодарственные грамоты, подарки нашим женам и детям.

Теплыми, сердечными были проводы. И вот я снова гражданский человек. Хожу по земле, сколько мне хочется, любуюсь нежарким солнцем и золотом осени. А на сердце нет радости. Слишком крепко прирос к флоту, к родному кораблю.

Море! Кто в юности не мечтал о твоей красоте! Кого не манило ты в свои беспредельные дали! Какой

[70]

мальчишка не зачитывался произведениями Жюля Верна, Джека Лондона, Станюковича, Новикова-Прибоя!..

Мечта стать моряком зародилась у меня еще с ранних лет. А призывная комиссия признала, что я не гожусь в моряки – физически недостаточно крепок. Потом сжалились, признали годным к военно-морской службе и направили на Краснознаменный Балтийский флот.

И вот – Ленинград. Разношерстная колонна призывников движется по окутанному морозной мглой Невскому, направляясь во флотский экипаж.

Три дня мы проходили комиссию, которая определяла место службы каждого из нас. Подхожу к столу, за которым сидит пожилой солидный моряк с широкой нашивкой на рукаве. Он просматривает мои бумаги, спрашивает, кем я работал до призыва, и пишет на моих документах: "УОПП, электрик". УОПП – учебный отряд подводного плавания. Итак, я буду подводником! И верь после этого врачам, совсем недавно чуть было вообще не забраковавшим меня!

И вот мы в учебном отряде подплава. Одеты по-прежнему в гражданскую одежду. Прежде чем получить флотское обмундирование, предстояло пройти барокамеру, в которой проверялось важное качество, необходимое будущему подводнику, – способность переносить повышенное давление.

После успешного испытания в барокамере, стальном котле, в который медленно накачивался воздух, пока не начинали у нас ломить уши, мы оказались на вещевом складе. Нас рассадили по скамьям и в первую очередь выдали всем по большому вещевому мешку. Два краснофлотца – кладовщики – начали обходить по рядам и опускать в подставляемые нами мешки брюки, рубахи и прочую одежду. К концу церемонии мешки были наполнены доверху, на наши плечи накинуты шинели, а на стриженые головы – бескозырки, к великому нашему огорчению, без ленточек.

В этот же день мы вымылись в бане и облачились в новую, стоявшую колом, парусиновую робу. После распределения по взводам начался курс молодого краснофлотца – строевая и общевойсковая подготовка.

[71]

На нас, начинающих моряков, большое впечатление произвел командир отряда капитан 1 ранга Петр Семенович Броневицкий – старый моряк русского флота, высокий, статный, с безупречной воинской выправкой. Это он отбирал в экипаже будущих подводников.

Его сослуживец по старому флоту – комендант отряда Иван Иванович Грабовский, такой же рослый и подтянутый, любил вспоминать:

– Когда мы с Петром Семеновичем служили в гвардейском экипаже, то в роте были замыкающими. Вот какие были раньше моряки!

Вставали мы в пять часов утра, делали приборку, завтракали и принимались за изучение уставов. Часов в девять или в половине десятого, когда начинался поздний ленинградский рассвет, выходили на тихие улочки Васильевского острова и там занимались строевой подготовкой. Аппетит после занятий на свежем, морозном воздухе у всех был зверский. Сидя в столовой в ожидании первого блюда, мы съедали целый поднос черного хлеба.

Первые знакомства, естественно, заводятся с теми, с кем больше всего находишься. Это товарищи по отделению Яков Поливода, Виктор Евдокимов, Георгий Потовин, Александр Никитин... С некоторыми из них пришлось служить вместе и на лодках в предвоенные годы...

Перед самым Новым годом нам выдали заветные ленточки и бляхи к широким ремням, и это окончательно придало нам настоящий морской вид.

1 января 1936 года состоялось первое увольнение в город. Мы получили увольнительные, вышли за ворота и остановились в нерешительности. Куда идти? Дежурному командиру пришлось отгонять нас подальше от отрядных ворот. Хорошо ленинградцам! Они не стояли у ворот, раздумывая: куда бы направиться?

Вечером в кубрике и после отбоя не утихал разговор. Каждый торопился рассказать товарищам о первом увольнении, о достопримечательностях города, о знакомствах с девушками...

Наконец всех учеников распределили по классам, и начались занятия по специальности – морскому и

[72]

легководолазному делу, общеобразовательным предметам. Легководолазному делу учились сначала в тренировочном бассейне, и первое время инструкторы буквально заталкивали под воду некоторых робеющих учеников. Прошедшие тренировку в «лягушатнике» (так мы называли тренировочный бассейн) уже увереннее чувствовали себя в тренировочной башне, хотя там было гораздо труднее, нежели в бассейне.

Инструктор нашего класса младший командир Борис Михайлович Брук (мой земляк) служил по последнему году срочной службы. Это был человек веселый, с большим чувством юмора, отличный мастер своего дела. Под руководством такого бравого инструктора и хорошего, вдумчивого преподавателя электротехники военного инженера Климина моряки нашего класса – в большинстве своем бывшие рабочие – успешно приобретали необходимые знания и навыки.

Совершили экскурсию на зимовавшую на Неве бывшую английскую лодку "Л-55". Впервые мы увидели настоящую лодку, а не ее чертежи. Всех нас поразило обилие всевозможных приборов и механизмов. И назначение каждого подводнику необходимо знать! Мы поняли, что настоящая наука нас ожидает впереди, на флоте. Посещение подводной лодки закончилось первой практикой: нам дали по куску пакли, и мы протерли соляром палубу во всех отсеках.

В апреле 1936 года проходил десятый съезд ВЛКСМ. В подарок съезду художественная самодеятельность подводников приготовила большую концертную программу "День корабля". Статистами для этой инсценировки отбирались успевающие в учебе, среди которых (благодаря высокому росту) оказался и я. Так я стал участником краснофлотской самодеятельности.

После долгих репетиций показали свое искусство начальнику политуправления флота Г. С. Окуневу и выехали в Москву. И вот я в родном городе.

Вечером на трех автобусах нас подвезли к Большому театру. Входим через служебный вход. Переодеваемся в форму "раз", опрыскиваемся обильно одеколоном. Наконец распахнулся огромный занавес, и мы увидели заполненный людьми зал. Делегаты очень тепло встретили моряков в белоснежной форме.

[73]

Я всмотрелся в затемненный зал и впервой от сцены ложе увидел К. Е. Ворошилова, С. М. Буденного и секретаря ЦК ВЛКСМ Александра Косарева в форме военного летчика. Они горячо аплодировали посланцам флота.

Инсценировка неоднократно прерывалась бурными аплодисментами делегатов.

На следующий день мы дали второй концерт в Большом театре для общественности столицы и воинов Московского гарнизона и имели не менее шумный успех.

В этой интересной и памятной поездке я познакомился и подружился с моим сверстником, учеником штурманского электрика, серьезным и рассудительным Рудольфом Радуном.

После окончания учебы Рудольфа оставили инструктором в отряде. Вскоре он стал комсомольским работником. Во время советско-финского конфликта Радун был комиссаром десантного отряда, действовавшего в тылу у белофиннов, и за боевые дела награжден орденом Красного Знамени.

Последний раз я встретился с Рудольфом во Владивостоке в 1940 году, куда он приезжал как представитель Главного политического управления. Нам удалось побеседовать в непринужденной обстановке, и Рудольф, как всегда, рассказал много интересного.

Во время Великой Отечественной войны он был начальником политотдела бригады подводных лодок Северного флота. Капитан 2 ранга Рудольф Вениаминович Радун погиб в боевом походе на подводной лодке "К-22". Когда наша лодка пришла на Север, я уже не застал его в живых. Но добрая память о нем живет, и подводники моего поколения никогда не забудут славного товарища и заботливого, отзывчивого начальника.

Вернулись в Ленинград. 1 Мая мы участвовали в военном параде на площади Урицкого (ныне Дворцовая). Парад принимал командующий Ленинградским военным округом командарм 1 ранга Шапошников. Он громко читал текст Военной присяги, и мы хором повторяли за ним. На трибуне были командующий Краснознаменным Балтийским флотом Л. М. Галлер, секретарь Ленинградского обкома партии

[74]

А. А. Жданов, представители командования, руководящие работники города и области.

А учеба наша подходит к концу. Июнь – последний месяц. Начались экзамены. Пошли разговоры и догадки: куда нас направят после? Всем хочется попасть на Дальний Восток. Манят дальние дороги и возможность увидеть просторы нашей родины. Нам повезло – почти весь наш класс едет на Тихий океан.

Двадцать семь дней потребовалось воинскому эшелону, чтобы пересечь всю нашу необъятную страну. Перед нашими глазами прошли невысокие живописные хребты Урала, просторы Западной Сибири, величественные сибирские реки, красавец Байкал, горы и дремучие дебри Забайкалья, цветущая Уссурийская долина. И вот мы увидели на горизонте голубой простор. Потянуло соленым воздухом океана. Поздно ночью прибыли к месту назначения. Поселились во флотском экипаже.

Нас расписали по частям, и я, забрав свои пожитки, зашагал в бригаду подводных лодок. Здания бригады располагались на склоне, спускающемся к голубой глади залива. Из окна кубрика, в котором мы разместились, была видна вся бухта и стоящие у пирсов "щуки" с развевающимися на легком ветерке вымпелами. На какой из них мне предстоит начать трудную службу?

Однако все получилось не так, как мечталось. Более двадцати молодых подводников всех специальностей прикомандировали к лодке, стоящей на ремонте, и направили на завод. Четверо электриков – я и мои одноклассники Юрий Клопотюк, Алексей Зиновьев и Владимир Жиров – работали в аккумуляторном цехе завода: собирали аккумуляторы и арматуру, перевозили их и грузили на новые "ленинцы", строящиеся на заводе.

Одновременно прикрепленный к нам командир отделения трюмных машинистов Михаил Трофимов знакомил нас с устройством "щуки".

Михаил Аркадьевич Трофимов, с которым военная судьба свела меня вновь уже на Севере, где он служил старшиной группы трюмных на Краснознаменной "Щ-404", заставлял нас пролезать на брюхе по всем трюмам, выгородкам и балластным цистернам.

[75]

Очень скоро нам потребовались все познания, которые мы получили от старательного Трофимова. В начале октября нашу производственную команду расписали по лодкам, и я был определен штатным электриком на «Щ-105», на одну из самых старых лодок Тихоокеанского флота. На корабле был дружный и сплоченный экипаж. Командовал лодкой двадцатисемилетний капитан 3 ранга Андрей Трофимович Чабаненко – способный моряк и волевой командир, с которым можно было смело идти на любое задание. Опытнейший подводник, прекрасный воспитатель и организатор, А. Т. Чабаненко дослужился до адмирала и в течение десяти послевоенных лет командовал Северным флотом.

Душой дружного коллектива был комиссар лодки – батальонный комиссар Федор Иванович Коротин, опытный воспитатель и старый служака. К двадцатилетию РККА его наградили юбилейной медалью, которая вручалась лицам, служившим в Красной Армии со дня ее образования.

Помощник командира лодки старший лейтенант Дмитрий Александрович Вершинин был всеобщим любимцем моряков и пользовался огромным уважением. Хороший моряк, умелый организатор, он в начале войны командовал подводной лодкой на Севере, а потом служил в штабе Северного флота. Ныне Дмитрий Александрович – главный редактор старейшего военного журнала.

Из старшин непререкаемым авторитетом пользовался бывалый подводник боцман Игорь Владимирович Моисеенко. Ему было уже за тридцать. Его стараниями и на лодке, и в жилых помещениях на берегу поддерживался подлинный флотский порядок. Мы, молодые, даже побаивались строгого боцмана.

Мой командир отделения электрик Николай Фотиков, в прошлом машинист врубовой машины на одной из шахт Донбасса, был работяга и мастер на все руки. В шторм он сильно укачивался, но вахту всегда стоял исправно, какой бы сильной ни была качка. Своей выдержкой он подавал хороший пример всем, кто хоть в какой-то степени был подвержен морской болезни.

Рулевой Николай Раев, достойный помощник боц-

[76]

мана Моисеенко, белокурый помор-архангелец, с детства подружился с морем. Он до военной службы плавал матросом на ледоколе «Таймыр». Несмотря на четыре класса образования, был развитым, грамотным человеком и отличным моряком.

Чудесным товарищем был трюмный машинист Павел Перевозчиков, в прошлом вятский крестьянин, исключительно трудолюбивый и старательный. Оставшись впоследствии на сверхсрочную службу, перед войной уехал в Ленинград учиться на механика. Последующие события оторвали его от учебы. В годы войны Павел плавал на балтийских лодках и не раз отличался в боях. Высокую оценку служебной деятельности Павла Петровича дает в своей книге "Всем смертям назло" известный балтийский подводник Герой Советского Союза И. В. Травкин, командовавший подводной лодкой "К-52", на которой Перевозчиков был старшиной группы трюмных. С гордостью за своего старого сослуживца прочитал я то место в книге, где изображен Павел Петрович – чуткий товарищ и неутомимый работник.

Итак, я на подводной лодке. В первом походе я волновался, наверное, больше всех. На деле оказалось все очень просто. Меня назначили рабочим по камбузу, и в хлопотах у плиты я чуть не прозевал погружение лодки. Весь поход протекал очень спокойно.

С помощью командира отделения Фотикова и других опытных специалистов я быстро освоился со своими обязанностями, сдал инженер-механику зачет и был назначен штатным электриком на боевой пост, расположенный во втором отсеке.

С каждым выходом совершенствовалась выучка подводников. К июню 1937 года наша лодка отработала все учебные задачи и направилась в далекий и длительный поход. Когда выходили из базы, догорал закат, ярко вызолотивший легкие пушинки облаков. Море было спокойным. Но океан всегда полон неожиданностей. Не прошли мы и полсотни миль, как сильный, порывистый ветер погнал лохматые тучи и быстро развел волну. Шторм крепчал с каждой минутой и к утру достиг силы урагана.

Хмурый рассвет озарил вздыбленное море. Огромные свинцово-зеленые волны закрывали горизонт, и,

[77]

когда лодка проваливалась между ними, на мостике становилось темно, как в глубоком овраге. Скорость хода пришлось снизить до минимума, чтобы не разбить дизель, когда обнажались винты.

Вахтенные в отсеках лодки, бледные от качки, балансируют на скользкой крепящейся палубе. Остальные предпочитают находиться в горизонтальном положении. На койке так хорошо, что и не вставал бы, но неистовая качка не дает спать: боишься слететь вниз.

Около камбуза – ни души. Рабочий по камбузу вскипятил чай и приготовил утренний завтрак, но аппетита пока ни у кого нет.

На мостике – ни одного курильщика. В шторм пропадает всякая охота курить. На мостике под свирепыми порывами холодного ветра, закутанные в кожаные регланы, с широкополыми зюйдвестками на головах, стоят трое: командир лодки А. Т. Чабаненко, вахтенный командир Д. А. Вершинин и командир отделения рулевых-сигнальщиков Николай Раев.

Лодка, падая с пенистой кручи, зарывается носом по самую рубку. На мостике вырастают фонтаны, бьющие из шпигатов настила. Вода обдает людей и сверху и снизу, льется в открытый рубочный люк; падая с высоты, струи ее с шумом разбиваются о палубу центрального поста. Растрепанные остатки волны бешено проносятся к корме, попадают под струю выхлопных газов от дизеля и мелкой пылью разлетаются в стороны.

Сигнальщик, то и дело вскидывая к глазам бинокль, вглядывается в разъяренное море. Отекло лицо, исхлестанное ветром и солеными брызгами, одежда давно промокла, неприятно липнет к телу. Удерживаться на возвышении над козырьком рубки нелегко, от напряжения ноют руки и ноги. Но Раев ни на секунду не ослабляет внимания и воспаленными от брызг и ветра глазами зорко всматривается в море.

Среди волн на мгновение появилось черное пятнышко. Оно не ускользнуло от глаз сигнальщика. Вот оно появляется вновь. Так и есть, впереди небольшое судно, которое, по-видимому, не может справиться со штормом.

– Прямо по курсу кунгас, – перекрывая рев ветра, доложил Раев.

[78]

Командир приказывает рулевому изменить курс. Он и помощник вскидывают бинокли и молча рассматривают утлое рыбачье суденышко. Судя по всему, кунгас терпит бедствие: не видно дымка из выхлопной трубы, двигатель стоит, мачта сломана. Судно глубоко сидит, еле держится на поверхности моря. На палубе пять закоченевших и измученных рыбаков, судорожно вцепившихся руками в борт. Наверное, уже потеряли надежду на спасение.

– Надо помочь, – решает командир.

Но как подойти к маленькому суденышку в такой шторм? Деревянный кунгас немедленно разобьет о стальные борта лодки.

– Стоп дизель!

Лодка ложится в дрейф. Кунгас пляшет на волнах всего в десятке метров от нее.

– Надо взять его на буксир, – говорит командир. – Пошлем на корму добровольца. Пусть попробует подать им буксирный трос.

– Разрешите мне, товарищ командир, – просит Раев.

Командир на минуту задумывается. Он верит в ловкость и мастерство Раева, знает, что внук и сын помора не отступит перед штормом.

– Добро! – соглашается командир. Снизу вызывается другой сигнальщик. Раев передает ему вахту, сам спешит в центральный пост. С помощью товарищей надевает резиновый водонепроницаемый комбинезон и снова поднимается на мостик. Рядом с ним – рулевой Алексей Ковалев и штурманский электрик Клавдий Козлов, самые сильные наши ребята. Они будут держать страхующие концы, чтобы Раева не смыло за борт.

Николай спустился с мостика на палубу и тут же лег ничком – налетела огромная волна. Когда вода схлынула, Раев пополз. То и дело ему приходилось останавливаться и прижиматься к палубе, когда на корабль обрушивался очередной вал. Наконец он добрался до решетчатой дверцы, под которой находится вышка с тросом. Теперь надо отдраить барашки и поднять лист. Он делает это лежа, прижимаясь подбородком к палубе. Ковалев и Козлов внимательно сле-

[79]

дят за ним, не выпуская из рук концов страхующих тросов.

Открыв решетку, Раев находит бросательный конец, разбирает его и, выбрав удачный момент, кидает на кунгас. Окоченевшие рыбаки не смогли вовремя схватить тонкий трос. Приходится начинать все сначала. И только после нескольких бесплодных попыток веревка оказывается в руках рыбаков. С ее помощью они перетягивают на кунгас конец швартового троса. Взмахом руки дают знать, что трос закреплен.

Раев с трудом возвращается на мостик.

– Молодец! – говорит командир и обнимает храбреца.

Рулевой спускается к нам вниз. Мы его подхватываем, тискаем радостно, помогаем освободиться от гидрокомбинезона, в который успело натечь немало воды, одеваем в сухую одежду и устраиваем в самое теплое место. Грейся, друг, отдыхай!

А шторм все свирепствует. Вот тебе и Тихий океан! В насмешку, что ли, его так назвали?

Несколько часов лодка буксировала кунгас по штормовому морю. Показался берег. Входим в залив Америка, названный так в честь русского парусного судна "Америка", укрывшегося здесь от шторма еще в прошлом столетии. Здесь русские моряки нашли хорошее убежище в чудесной бухте, которую они назвали Находкой. Чем дальше продвигаемся в залив, тем слабее шторм. Вот и совсем стихло. Зеленые берега все ближе. А за поворотом открылась такая гладь – просто не верится, что где-то бушует шторм...

Посреди зеркальной бухты Находка лодка становится на якорь, спасенный кунгас подтягиваем к борту. Рыбаков накормили, дали спирта обогреться. Спасенные горячо благодарят подводников.

Вызванный нашим семафором, к лодке спешит другой кунгас. Он берет на буксир пострадавшее судно и ведет его к берегу, на рыболовецкую базу. Рыбаки долго машут нам руками.

А мы снова выходим в ревущее море и продолжаем дальний и очень трудный путь. Через несколько дней почти все моряки привыкли к качке. Кончились свежие продукты. Питаемся консервами и сухарями. Мучаемся с топливом. Чтобы его хватило подольше,

[80]

мы загрузили соляр в балластные цистерны, не приспособленные для этой цели, и в качку топливо перемешивается с водой, дизели чихают и останавливаются. Страдают курильщики. Все запаслись махоркой и спичками, а о бумаге не позаботились. Газеты все искурили, в ход пошли лишние служебные журналы с бумагой такой толстой и плотной, что дым от нее ест глаза даже на чистом воздухе.

Побывали на Сахалине. Татарским проливом вышли в Охотское море, достигли самой южной оконечности Камчатки – мыса Лопатка. Отсюда – в бухту Нагаева. Все время нас мотал шторм, но мы переносили его уже намного легче. Для свободных от вахты ежедневно устраивалось несколько киносеансов. У нас было семь узкопленочных немых фильмов, которые мы прокручивали на маленьком портативном аппаратике. Такие кинопередвижки только появились на лодках. Нередко сеансы устраивались для трех-четырех человек. Вместо экрана – развернутый тетрадочный лист. Нечего и говорить, что фильмы, которыми мы располагали, все вызубрили наизусть.

В молодом советском городе Магадане пополнили запасы свежей пищи, отдохнули. И снова потянулись походные дни.

На обратном пути увидели новые места: залив Де-Кастри с тремя прелестными островками посередине, Советскую Гавань, бухту Постовую.

Мы по-настоящему полюбили Дальний Восток, его чудесные бухты, голубые сопки и бескрайний простор океана. Все поняли: только в таких далеких, нелегких походах и можно стать настоящим моряком.

Вот почему когда мне через неделю предложили идти в поход на лодке "Щ-106", я с радостью согласился, хотя еще и не успел как следует отдохнуть после своего первого плавания.

У каждого моряка в памяти сохраняются забавные эпизоды, без которых не обходится наша морская служба. 22 февраля 1938 года, накануне двадцатилетия РККА, я заступил на вахту. Дежурный механик А. И. Якубенко на разводе заявил: "Сегодня вы узнаете, что такое праздничная вахта" – и пообещал закатить нам не менее сорока различных тревог. Для начала он распорядился навести идеальную чистоту на

[81]

пирсе вокруг лодок, и мы до наступления темноты убрали пирс до последней снежинки. Ночью почти не отдыхали, с минуты на минуту ожидая тревоги. Но ночь прошла тихо. А после обеда началось!

– Пожар на пирсе! – поступила вводная.

Мои товарищи командир отделения трюмных Иван Кабанов и моторист Константин Иванов бросились наверх, а я – в первый отсек – пускать помпу. Услышал стук, принял его за сигнал и не мешкая запустил насос. Работает он вовсю, а манометр – на нуле. Прибавляю и прибавляю давление. Потом заметил, что краник манометра перекрыт. Открыл его и ахнул – до девяти атмосфер доходит!

После отбоя тревоги мне крепко досталось. Оказывается, никто мне сигнала не подавал, и товарищам пришлось подключать шланг, когда из трубы уже била вода, а потом они с трудом справлялись с надувшимся от непомерного давления шлангом, который метался из стороны в сторону и чуть не сбросил их с узкой палубы лодки. В конце концов они выпустили его из рук и ледяной струей окатили А. И. Якубенко. Сразу вымокший насквозь, механик скомандовал отбой, так и не сделав нам никаких замечаний.

Запомнилось еще, как я ночью взялся отвезти на тузике – маленькой лодке нашего комдива капитана 3 ранга Владимира Афанасьевича Касатонова на другую лодку. И выяснилось, что я почти совсем не умею грести. За несколько минут вымотался вконец, на руках мозоли натер. Командир дивизиона Касатонов улыбнулся и предложил мне отдохнуть.

– Спешить нам некуда...

Сам он не мог сесть за весла, так как у него была забинтована рука недавно он сильно обжег ее.

Собрав все силы, я начал грести. Почти до утра мы блуждали в темноте, пока нашли лодку. Никогда еще я не был так измучен. Но эта ночь пошла на пользу: я не успокоился до тех пор, пока не научился грести как следует.

Во время вооруженного конфликта у озера Хасан наша лодка несла дозор у берегов захваченной японцами Кореи. Бои на Хасане закончились полным разгромом врага. Наши славные пограничники, принявшие на себя первый удар, и подошедшие регулярные

[82]

части Красной Армии дали хороший урок японским милитаристам.

А мы двенадцать дней находились в море. Как нам хотелось пустить торпеду по кораблям захватчиков, но они не появлялись. Мы страдали от жары. В нашем шестом отсеке температура доходила до шестидесяти градусов. Вахту несли в одних трусах, с мокрым полотенцем на шее. Ни к чему нельзя было прислониться все металлическое в отсеке было раскалено. Мало помогал нам и переносный вентилятор, – казалось, он еще больше нагнетал зноя. Жара и жажда всех изнуряли, лишали аппетита и нормального сна.

Не знал я, что скоро нас ждет другое испытание – уже не жарой, а холодом.

В декабре Андрей Трофимович Чабаненко, ставший командиром дивизиона, предложил мне пойти на "зимовку" командиром отделения электриков на подводной лодке "Щ-114".

Всю зиму мы пробыли за кромкой льда в заливе Стрелок, где корабли дивизиона по очереди несли позиционную службу в суровом холодном море.

В первый же день пребывания на позиции произошел довольно неприятный казус. Когда лодка стала на якорь, трюмные начали осушать дифферентные цистерны и попутно выкачали за борт... почти весь запас пресной воды. Осталось ее чуть-чуть, только для пищевых целей. Поэтому целую неделю до прихода "Чукчи" – нашей плавучей базы – мы бедствовали, ругая при этом на все корки трюмных.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю