Текст книги "Потолок мира"
Автор книги: Лев Кассиль
Соавторы: Алексей Гарри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
В тот же день длинная колонна советских автомобилей после десятитысячного пробега по необъятным просторам нашей страны финишировала в Красной столице. Советские автомобили – плоть и кровь пятилетки, – преодолев невероятные трудности, в неустанной каждодневной борьбе со стихией, закончили свое победное шествие по лесам, болотам, степям и пустыням.
За истекшие годы слой за слоем, как туман, опустившийся на московский аэродром в день вылета стратостата, открыв в результате своего падет голубое улыбающееся небо, спадала с сознания трудящихся шестой части мира пелена невежества, безграмотности и суеверия. Она спадала постепенно, слой за слоем, вместе с кровавыми лохмотьями, в которые облечена была молодая революции с оружием в руках защищавшая завоевания Октября…
Мы улыбались все в этот день, и улыбалось нам голубое осеннее небо, ибо в новой нашей победе, одержанной в пространствах, до сих пор недосягаемых для человечества, был надежный залог для наших грядущих побед в борьбе за переустройство мира.
…Какой это необыкновенный был день – 30 сентября 1933 года, один из тех дней, которые входят преданьем в века. С одного конца Москвы вылетел в занебесье первый советский стратостат, а с другого – в тот же час вступала в город героическая колонна автомобилей Кара-Кумского пробега, Это был день великих стартов и славных финишей. День преодоления необлетанных пустынь неба и исхоженных троп земли. Он сам сиял, как влюбленный, этот день, день головокружительной высоты, солнечно-ликующий, щедро-синий. Мы давно не видели, чтобы столько людей радовалось разом…
Мы возвращались в город. Москва стояла, задравши голову. Высовывались из окон кондукторши автобусов. Затормозив машину, глядели в небо шоферы. Стояли пешеходы на тротуарах. Закинув голову на горб, исходя счастливой улыбкой, стоял на углу худенький горбун. И дети, дети, скача на асфальте, кричали:
– Трататат летит, трататат!..
Нет, это был какой-то необыкновенный день! На стадионе «Динамо» на зеленом плато его мелькали майки футболистов в генеральной схватке сезона, в матче лучших команд Советского союза – «Украина-РСФСР». Это был день теплый и яркий, как бы случайно оброненный уже ушедшим летом на скучной осенней дороге. В Зоологическом саду выпускали при шумном ликовании детворы свой воздушный шар с синими утками, крашеными фуксином… Москва жила на улицах и за городом, нельзя было усидеть в комнате, нельзя было отвести глаз от сверкающей серебряной искринки, повиснувшей на невиданной высоте в московском синем небе.
МАРС И РЫБАНахлобучив наушники, ввинчиваясь в эфир, рукоятками конденсаторов и вариометров мы ловили волну стратостата. И вот мы поймали:
– Говорит Марс, говорит Марс, – услышали мы с волнением, и каждый удар сердца гулко отдавался в наушниках. «Говорит Марс», это звучало величественно и планетарно, как величественен и планетарен был весь этот день.
– Говорит Марс. Высота десять километров. Наружная температура минус пятьдесят пять градусов Цельсия…
Знакомый голос Бирнбаума, с которым мы только что разговаривали на площадке старта, раздавался на весь мир:
– Говорит Марс. Высота двенадцать километров Наружная температура минус шестьдесят градусов.
Это было в 9 час. 08 мин., а через шесть минут мы услышали:
– Находимся на высоте пятнадцати километров. Поднимаемся вверх со скоростью 3 1/2 -4 1/2 метра в секунду.
– Ого! – Мы переглядывались… – Вот это тянут. Этак они через несколько минут пройдут пиккаровскую черту…
Земля отвечала стратостату. С земли говорила «Рыба». Таковы были позывные сигналы радиостанции, которая вела переговоры с экипажем стратостата.
– Говорит Марс, – кричало небо.
– Говорит Рыба, – отвечала земля.
В 9 часов 25 минут мы слышим:
– Алло!.. Говорит Марс. Высота 17.200 метров. Наружная температура минус пятьдесят четыре. Внутри кабины температура нормальная, не чувствуем ни холода, ни жары. Самочувствие отличное.
И земля отвечает:
– У аппарата Алкснис. Приняли вас прекрасно. Слышимость отличная. Желаю успеха… – Сообщите, каково себя чувствуете, – присоединяется с земли руководитель Осоавиахима Эйдеман, – вы уже побили рекорд Пиккара. Рекорд Пиккара побит. Поздравляем!
– Говорит Марс. Принимаю на репродуктор. Орет на всю кабину. Вы просили говорить реже, говорю реже. Высота семнадцать с половиной километров. Наружная температура минус сорок шесть. Прем вверх со скоростью метра в секунду. Настроение хорошее, что надо.
– Желаю успеха, – отвечает земля. – Но рекорд побит, и особенно не увлекайтесь. Слышите? Сообщите, как работают кислородные приборы? Как идут наблюдения? Как используете маневренный балласт? Какой разогрей газа внутри оболочки? Видите ли землю?
Проходят электромагнитные вихри, шорох и писк врываются в этот необыкновенный разговор, и мы на время теряем стратостат из слуха. Но, высунувшись из окна, мы видим их. Мы видим прямо над нашим домом, высоко над Москвой, сверкающий пузырек. По небесной синьке медленно катится серебряный шарик. Миллионы взоров притягивает он. И в это время стратостат опять оказывается в сфере нашего слуха.
– Говорит Марс, – это было в 9 часов 58 минут, – говорит Марс, вашу радиограмму принял. Принимайте от меня. Начальнику ВВС РККА т. Алкснису. Давление 60 миллиметров. По альтиметру высота – 17900 метров. Руководствуемся вашими указаниями. Привет от первого экипажа стратостата «СССР». Прокофьев, Бирнбаум, Годунов.
– Кислород работает пока хорошо. Кислорода достаточно. Внутри гондолы плюс четырнадцать градусов. Стенка кабины, обращенная к солнцу, горяча. Противоположная – холодна, но не особенно сильно. Сейчас гондола поворачивается, разогрев будет со всех сторон равномерный.
Семнадцать тысяч девятьсот! Пиккаровская вершина осталась далеко внизу. И как вообще непохож сегодняшний полет на взлет ученого-одиночки, оторванного от мира и улетевшего в неизвестность. Он связан с землей, наш советский стратостат. Он ни минуты не теряет связи с теми, кто создал, строил, оправил его. Он не рвет корней. Он руководствуется указаниями «земных» товарищей.
В две минуты двенадцатого стратостат сообщает нам:
– Наружная температура минус шестьдесят семь градусов. Внутренняя двадцать два. Подогревает… Балласта маневренного израсходовано восемьдесят килограммов. Перегрев газа оболочки семьдесят пять градусов. Землю видим хорошо, но не знаем, где мы находимся. Сообщите, видно ли нас, где мы.
– Говорит Рыба. Стратостат наблюдаем все время. Вас хорошо видно. Земные пункты наблюдения определили ваше положение в 11 часов: двадцать четыре километра на юго-восток от места старта. Сообщите о вашем самочувствии Сколько времени предполагаете быть на достигнутой высоте? Ваши успехи передаем по радио всей стране и за рубеж. Руководство и экипаж стратостата, Осоавиахим приветствует вас и поздравляет с мировым достижением. Желаем дальнейших успехов и благополучного завершения полета. Алкснис, Эйдеман, Хрипин, Ильин, Вангенгейм.
В 12 часов 13 минут мир услышал следующее сообщение:
– После осадки балласта мы достигли высоты 18400 метров. Давление 51 миллиметр ртутного столба. Механизм сбрасывания балласта в порядке. Оболочка наполнена полностью. Через аппендикс хорошо видна внутренность оболочки около клапана. Клапан в порядке. Приветствуем рабочих «Каучук» номер тридцать девять, НИИ Резино-треста, Главную геофизическую обсерваторию и бюро постройки стратостата как организаторов и строителей стратостата «СССР». Спасибо, товарищи! Благодарим за приветствие участников будущего второго советского полета в стратосферу. Самочувствие экипажа превосходное. Слышим вас отлично.
Прошло полчаса, и в 12 часов 45 минут мы, вся страна, весь мир, были потрясены радостной вестью из стратосферы:
– Говорит Марс. Алкснису, Хрипину. Высота девятнадцать километров. Мы дошли до высоты девятнадцати километров. Давление пятьдесят миллиметров. Следите точнее за нашей высотой с земли.
Теперь сообщения следовали одно за другим:
– 12 час. 50 минут. Алло! Говорит Марс. Высота та же – девятнадцать километров. Уравновесили систему стратостата. Потолок. Мы достигли потолка. Сейчас пойдем на посадку. Передайте наш рапорт с высоты девятнадцати километров.
Передайте в ЦК партии товарищу Сталину!
Передайте в Реввоенсовет товарищу Ворошилову!
Сообщите в Совнарком СССР товарищу Молотову! – что экипаж первого советского стратостата успешно выполнил поставленную перед ним задачу и сообщает о благополучном завершении подъема стратостата «СССР» на высоту девятнадцать тысяч метров (по приборам). Экипаж готов к дальнейшей общей работе по овладению стратосферой.
Командир стратостата «СССР» – Прокофьев. Пилот – Бирнбаум. Инженер – Годунов. Нельзя было усидеть на месте! Мы поздравляли друг друга. Мы стучали в стенку соседям. Мы звонили по телефонам. «Девятнадцать»! – кричали мы в трубку. «Занято» – отвечала станция. Мы выбегали на улицу и, как зачарованные, не могли отвести глаз от новой звезды московского неба. Девятнадцать километров! Мы видели их на высоте девятнадцати километров. В конце концов мы, москвичи, были первыми людьми, видевшими человека на такой высоте… Утолив зрение, мы бежали насыщать слух. Слышимость продолжает быть отличной. Мы слышим тихие переговоры в гондоле. Мы слышим их троих, разговаривающих на чудовищной высоте. Мы слышим, как Прокофьев спрашивает у соратников о высоте, о наружной температуре. Потом мы снова слышим голос Бирнбаума, обращенный к земле:
– Медленно идем на спуск. Чувствуем себя превосходно. Полны энергии. Сейчас высота семнадцать километров.
Земля готовилась принять трех аэронавтов в свое лоно.
– Наблюдаем ваше снижение, – сообщала земля. – В шестнадцать часов передадим вам данные шаропилотных наблюдений для расчетов на посадку. Сядете, вероятно, между Бронницами и Коломной. Высылаем туда техпомощь. Держим самолеты в резерве, чтобы доставить немедленно вас в Москву. Желаем благополучной посадки.
В ГОНДОЛЕТак слушали мы полет с земли, так в словах и интонациях одного из аэронавтов старались мы почерпнуть сведения и штрихи, необходимые, чтобы представить себе величественную картину полета. А вот как выглядел этот исторический полет внутри самой гондолы, вот каким показался он трем героям его. Они рассказывали нам о незабываемых часах, проведенных в занебесьи с изумительной скромностью, будничными голосами. Они повествовали нам о своем мировом рекорде как о чем-то само собою подразумевавшемся. Необычайно мало, досадно скупо говорили они о себе и о своих ощущениях в стратосфере. Вот как приблизительно произошел полет с точки зрения самих аэронавтов.
Все трое долгие дни ждали хорошей походы, разрешения лететь, старта. Давно уже были продуманы до мельчайших деталей все этапы полета. И в ту минуту, когда наступила суровая предстартовая тишина, когда последняя команда Гараканидзе уже должна была оторвать стратостат от земли, все трое испытали радостное волнение, все трое почувствовали напряженность и значительность мгновения. Они были совершенно спокойны. Каждый из них много летал в прошлом. Но сейчас предстоял полет в неизведанные сферы, может быть, не подчиняющиеся законам нижних слоев воздуха, и это не устрашало, но заставляло сердце биться учащенней и чувствовать во всем теле мобилизованность каждого нерва, бодрость и решительное упорство. С нетерпением ждали аэронавты команды стартера. И вот они услышали:
– Отдать гондолу!.. В полете!
И тотчас пол кабины с силой прижался к подошвам. Легкий толчок, и поле аэродрома стало падать вниз. Долетели крики «ура», аплодисменты. Прокофьев и Годунов, высунувшись из люка, еще махали провожающим, а Бирнбаум уже засел к своей радиостанции.
По расчету скорость подъема должна была не превосходить пяти метров в секунду. Более быстрый подъем затруднил бы одновременное наблюдение за приборами, за температурой, за давлением. И вскоре после отлета пилоты убедились, что стратостат подымается именно с заданной скоростью.
Когда стратостат поднялся на высоту двух тысяч метров, аэронавты подняли круглые заслонки и завинтили, задраили люки. И в это время в кабине послышался голос земли; Бирнбаум быстро включил репродуктор, и в гондоле раздался ясный и отчетливый человеческий голос:
– Привет, товарищи, счастливого пути!
Было очень радостно сознавать, что связь с землей не потеряна, что за стратостатом следят друзья, разделяющие такое же волнение, такое же желание победы… И Бирнбаум, наладив свою передаточную станцию, с волнением крикнул первый раз в мир:
– Говорит Марс!
Связь с землею была налажена.
Бирнбаум поддерживал ее во все время полета. А Прокофьев и Годунов вели наблюдения за приборами и управлением стратостатом.
В кабине в это время термометр показывал двенадцать градусов тепла. Это был еще естественный воздух, не изготовленный приборами, вобравшийся в гондолу на высоте двух тысяч метров. Теперь давление внутри гондолы было постоянным, и перо барографа чертило ровную линию.
В кабине царил мягкий полумрак.
Стратостат поднялся на пять тысяч метров.
– Ну вот, и летим, – сказал Прокофьев, – сбылось.
И он зарядил приборы для наблюдения за космическими лучами. В это время Годунов следил за показаниями альтиметра. Работал пока еще первый альтиметр, показывавший высоту до десяти тысяч метров. Годунов проверял точность альтиметра, смерив давление ртутного барометра с высотой по таблице.
– Безукоризненно! – воскликнул он.
В нижнее окошечко, в одно из девяти окошек, была видна далеко внизу расстилающаяся Москва… В это время первый альтиметр остановился. Двинулась стрелка второго. Одиннадцать тысяч метров. Это уже была стратосфера.
Солнце начало накаливать гондолу. Пришлось сбросить шубы. Перед стартом много спорили: как надо одеться участникам полета? На земле «запугивали»: «оденьтесь потеплее, в стратосфере замерзнете». Годунов и Бирнбаум, поверив советчикам, навьючили на себя четыре пары белья, свитер, шерстяной костюм, меховой комбинезон, валенки, шлем… Лишь упрямый Прокофьев заявил, что полетит в своем обычном земном костюме. Он оказался прав. На большой высоте гондола превратилась в настоящую раздевалку. Ртуть термометра лезла к тридцати градусам, и Годунов с Бирнбаумом поспешно сбрасывали с себя лишние «оболочки». Прокофьев посмеивался над вспотевшими спутниками.
Кабина, как и нужно было ожидать, оказалась абсолютно герметичной. Все приборы работали превосходно. (Люки, например, были задраены в восемь секунд наглухо.) В кабине легко дышалось. Маленький закрытый вентилятор втягивал углекислоту, патроны «Аудос» поглощали ее. Воздух в кабине был чист. Увлеченные работой, аэронавты почти не глядели вниз и, увидев снова в нижнем окошке Москву, усомнились – Москва ли это? Земля подтвердила, что стратостат плывет над Москвой. И в ту же минуту земля поздравила: – Рекорд Пиккара побит. Вы побили рекорд!
Это было на высоте восемнадцати тысяч метров. Оболочка в это время уже почти целиком выполнилась газом. Сквозь верхний иллюминатор было хорошо видно, как разглаживаются складки, как наливается упругостью форма оболочки. Можно было разглядеть и внутренность оболочки, похожей на купол огромного пятнадцатиэтажного здания.
Тем временем стрелка альтиметра подобралась девятнадцати тысячам метров.
– Готово, – спокойно сказал Прокофьев.
Они были на высоте, куда не забиралось ни одно двое существо. Они могли отсюда окинуть взором всю предыдущую историю человечества и казать себе: «Мы на вершине! Никто еще не был выше нас!» Но вместо этого Прокофьев сказал:
– Что ж, можно теперь и закусить… Жарковато однако.
Термометр за стенкой гондолы показывал 67 градусов холода. Виноград, печенье, холодное мясо и шоколад составили завтрак в стратосфере.
Можно было бы подняться и гораздо выше. Дышалось без труда. Гондола и оболочка были рассчитаны на значительно большее давление. Но, подсчитав оставшийся балласт, пилоты решили, что забираться выше просто не нужно. Девятнадцать тысяч метров – результат и так неплохой, А расходовать дальше балласт вряд ли целесообразно. Он необходим для нормальной посадки. Решили ждать естественного снижения, когда охладится газ. Произведя все необходимые наблюдения, аэронавты любовались невиданным зрелищем: они видели темнофиолетовое небо. Это были три первых человека, видевших небо столь густого фиолетового цвета. (Пиккар должен был видеть небо более блеклым.) Сверив цвет неба с особой табличкой, врученной специально для этого учеными, аэронавты отметили на ней фиолетовую полосу. Почти два часа альтиметр показывал высоту в девятнадцать километров. Аэронавты успели произвести и записать все необходимые наблюдения. Москва была отлично видна с этой высоты. Погода оставалась исключительно благоприятной. Трудно было поверить, что стратостат находится на такой огромной высоте – так отчетливо видна была земля.
Через два часа Прокофьев объявил, что стратостат пошел на посадку. Немножко задержавшись на высоте 18 тысяч метров, первый советский корабль занебёсья продолжал возвращаться к земле.
Бережно вел стратостат на посадку Прокофьев. Мало было побить рекорд. Требовалось еще не побить приборов, избежать судьбы Пиккара, непременно разбивавшего в своих полетах ряд ценных приспособлений большого научного значения.
Выключился второй альтиметр, опять вступил в свои права первый, стратостат был на высоте девяти тысяч метров. С восьми тысяч метров стала видна Коломна, а на пяти тысячах воздухоплаватели открыли люки.
В этот момент Годунов, высунувшись из люка, заметил, что красная вожжа разрывного клапана далеко отошла от окна. Он пробовал достать ее рукой, но не мог дотянуться. Тогда Годунов уверенно вылез из кабины, забрался на верх гондолы и достал веревку… Через несколько минут длинный гайдроп уже касался земли. По двору Коломенского завода волочился якорный канат. Выбежали рабочие и погнались за гайдропом. К счастью, они не удержали его. А иначе стратостат опустился бы прямо в реку. Низко пролетя над рекой, так низко, что воздухоплаватели поспешно завинтили люки, стратостат мягко коснулся земли. В это мгновение все трое разом дернули вожжу разрывного приспособления. Оболочка стала падать, с шумом выдавливая газ через отверстие. Воздухоплаватели спокойно вылезли из гондолы. В стороне медленно издыхала оболочка. Со всех сторон сбегались люди. Аэронавты с затаенным волнением вступили на родную землю, зеленую, влажную.
Дневник Прокофьева
Вот как описал свой исторический полет командир стратостата Прокофьев. Как не похожи эти спокойные, обстоятельные, уверенные, полные веселой бодрости, записи на нервозные строки пиккаровского дневника:
«Мы взвешиваем стратостат. Подъемная сила водорода измерительными приборами определилась в 1,15 кг. Это – в нашу пользу. Первое взвешивание показывает достаточную сплавную силу.
Мы в кабине. Стратостат освобожден от строп. Красноармейцы держат его за ивовый амортизатор.
Раздается команда т. Гараканидзе…
Быстро и плавно отделяемся от земли. Шлем свои приветствия провожающим нас товарищам.
8 ч. 45 м.Мы в полете. Бирнбаум начал настраивать радио. Я и Годунов сосредоточили свое внимание на подъеме. Высота 2000 метров. Короткая команда:
– Задраить лазы!
– Лаз задраен, – отвечает Годунов.
В кабине абсолютная тишина. Задраивание удалось хорошо. Чувствуется какое-то напряжение и торжественность. Только шелест оболочки да бросаемые взгляды на приборы дают знать, что мы в полете и плавно идем вверх.
Скорость полета не превышает 5–6 метров в секунду, хотя вариометр показывает 4–5 – значит, слегка подвирает. В этом мы убеждаемся после того, как производим вычисление скорости подъема по альтиметру и секундомеру.
Летим в глубоком молчании. Только изредка перекидываясь взглядами или кивком головы, мы даем понять друг другу, что все идет хорошо.
Около 9 часов слышим голос:
– Марс, Марс! Я – Рыба! Слушайте! Настраивайтесь!
Радио работает. Все в порядке.
Заносим первую отметку в бортовой журнал.
8 ч. 59 м.Высота 6000 м. Видимость прекрасная. Проходим стадион „Динамо“.
9 ч. 05 м.Высота 9600 м. Заглядываем на верхний люк – оболочка стратостата расправляется нормально. Совершенно отчетливо обнаруживается тенденция выполниться в шар. Но мы этого не хотим: по нашим расчетам форму шара оболочка должна принять на значительно большей высоте.
9 ч. 11 м.Радиограмма от начальника воздушных сил:
„Принял вас. Хорошо слышно. Желаю успеха! Как работают кислородоприборы кабине? Как думаете взять потолок? Не особенно увлекайтесь! Не рискуйте! Алкснис“.
9 ч. 17 м.Бирнбаум не видит показателей приборов. Он занят радио. Мы с Годуновым первые поздравили друг друга:
– Рекорд высоты профессора Пиккара побит! – говорит мне Годунов.
Давление 72 миллиметра.
Это давление соответствует приблизительно высоте 16800 метров. Зона же равновесия еще не наступила. Мы уверены, что поднимемся еще выше.
9 ч. 19 м. 20 с.Давление 70 миллиметров. Высота по альтиметру 17000 м. Стратостат идет вверх. Скорость подъема 2,5–3 метра в секунду. В кабине та же тишина. Каждый из нас переживает торжественность момента. Но нам некогда, мы заняты наблюдениями…
В кабине светло. Свои наблюдения вели, пользуясь солнечным светом. Солнечные лучи доставили нам много беспокойств. Они – ярки. В следующий раз будем предусмотрительнее и возьмем с собой очки.
Постепенно скорость подъема начинает затухать.
Высота 17500 м. До высоты в 16500 м. мы не израсходовали ни одного килограмма балласта. Сейчас мы достигли зоны равновесия. Чтобы проверить действие балластного управления, выбрасываем 80 кг балласта. Аппарат действует хорошо. Уравновешивание удалось без всякого труда.
Годунов прерывает наблюдение на приборах Гессе и Кольгерстера.
Мы не даем слушать радио Бирнбауму. Казалось, нашему возбуждению не будет предела, хотя через верхний люк мы отчетливо увидели, как наш стратостат начинает принимать форму правильного шара. Каждая его принадлежность была на своем месте.
Красивое, незабываемое зрелище?
Мы говорим друг с другом, но наши голоса чуть приглушены.
На землю шлем сообщение, что „стратостат в полном порядке и ведет себя хорошо“.
9 ч. 26 м. 15 с.Давление 66 м.
9 ч. 47 м.Давление 65,5 мм. Значит, мы уравновесились. Обращаюсь к Годунову с вопросом, закончены ли наблюдения на этой высоте. Пользуясь временем, давайте попробуем пойти вверх!
Годунов просит несколько минут подождать. Он еще не закончил наблюдения на приборах.
Но вот наблюдения закончены. Мы решаем отдать соответствующую часть балласта.
Полуоборот штурвала. Слышно, как отцепился мешок… Полный оборот штурвала. Слышим, как падают остальные мешки…
У нас возникло сомнение, не замерзнет ли состав, которым наполнены сальники? Опасение оказалось напрасным Рукоятка штурвала поворачивалась с такой же легкостью, как и на земле.
9 ч. 50 м.Давление 59 мм. Земля нам сообщаете что нас там видят хорошо. За полетом ведутся регулярные наблюдения.
– Хорошо, – говорит Годунов, – значит, обеспечен всесторонний контроль.
Видимость прекрасная. Она нисколько не ухудшилась против высоты в 6000 м, когда мы видели стадион „Динамо“, даже улучшилась Мы ориентируемся и определяем, что идем в юго-восточном направлении от Москвы, но очень медленно. Нам кажется, что мы совсем недалеко от центрального аэродрома или почти над ним.
10 часов утра. Пользуясь тем, что Годунов ведет наблюдения по определению интенсивности космических лучей, а значит, производит отчеты и по аэронавигационным приборам, я отрываюсь для наблюдений за землей.
Москва подернута дымкой. Всматриваюсь простыми глазами Нахожу Балчуг, канал. Значит, недалеко Красная площадь и Кремль. С этим соглашается и Годунов.
Нагибаюсь. В люки отчетливо видна тень. Присматриваюсь – железная дорога. В правильности этого предположения меня еще больше убеждают быстро расстилающиеся дымки над насыпью железной дороги, от которой и падала тень.
10 ч. 22 м.Высота 17400 м. Берем первую пробу воздуха. Стратостат в состоянии равновесия.
В кабине у нас висит шкала для отметки изменяющегося цвета неба. Небо темнофиолетовое.
Хочется смотреть и на небо и вниз. Больше тянет смотреть вниз. Видимость по-прежнему исключительно хорошая, – на такую высоту не доходят ни пыль, ни водяные пары!
Проверяем действие клапанов, проверяем штурвал лебедки, не открывая самого клапана. Состав не замерзает. Значит, на спуск пойдем в любой момент, когда захотим.
10 ч. 30 м. 34 с.Давление 61 мм. Решаем сдать еще небольшую дозу балласта.
Высота 18100 м. В кабине тишина, только слышим жужжание машинки, поглощающей углекислоту, и легкий свист выходящего жидкого кислорода.
Вдруг мы обнаруживаем новые шумы… Привычное к прежним шумам ухо уловило легкий шипящий свист. Он совсем непохож на выход кислорода и жужжание машинки. В барометрах почему-то заскакала ртуть…
Что это? Мы пошли вниз?
Нет!
Бросаем взгляд на верхний люк. Положение аппендиксовой рубашки стратостата и показания ареометра убеждают нас в противном, – мы продолжаем медленно подниматься.
Для воздухоплавателя лучшим показателем спуска является сморщивание оболочки шара. Но этого нет. Значит, все хорошо. Начинаем тщательный осмотр приборов… Оказывается, лопнуло, не выдержав давления, стекло герметического колпака барографа. Мы облегченно вздохнули. Быстро ликвидировали ненормальность.
На приборах снова начинаются правильные показания.
В поисках шума и ликвидации неисправности мы почувствовали голод. Плитка шоколада, немного винограда и несколько глотков воды, и мы снова за работой.
10 ч. 35 м.Высота 17900 м. Берем вторую пробу воздуха.
11 ч. 10 м.Давление в кабине выросло на 12 мм. Из-за этого перестал работать прибор, автоматически подающий кислород. Мы открываем кран и выпускаем избыток давления. Кран чуть примерз, но работает так же хорошо. Сторона кабины, обращенная к солнцу, нагрета.
Температура в кабине плюс 25°; вне – минус 65°.
Медленно продолжаем подъем. Высота 18 тысяч метров,
11 ч. 25 м. 11 с.Отдана еще доза балласта. Подъем продолжается. Давление 53 мм. Температура в кабине плюс 28°, наружная минус 67°.
11 ч. 40 м. Снова сдаем балласт. Подъем продолжается.
11 ч. 58 м. 11 с.Давление 51 мм. Высота 18400 метров. Температура внутри плюс 31°, снаружи минус 66°.
12 часов.Сдана последняя доза балласта, предназначенного для подъема на потолок. Продолжаем медленно подниматься. Годунов производит отсчеты по электрометру Гессе.
Земля настойчиво требует от нас ответов. Получили радиоприветы. Отвечаем. Слышимость по мере подъема улучшилась. В один голос выражаем сожаление по поводу отсутствия кинофотокамеры, которая не поспела к нашему старту.
Нас захватывают открывшиеся перед нами пейзажи. Они совсем не похожи на пейзажи, которые мы видели раньше. Они суховаты и некрасочны, зато поражают своей прямолинейностью. Мы невольно делимся впечатлениями.
Метеорологические условия все время благоприятствуют полету. Мы могли бы израсходовать еще балласт, но поступаем согласно указаниям, данным с земли.
Температура в кабине установилась с колебаниями между плюс 28– плюс 30 градусов.
Вспоминаем профессора Пиккара и описанное им волнение во время второго полета. Он достиг высоты 16500 метров, при температуре в кабине минус 15°.
Нам ничего не мешает, разве только обилие влаги, которая порой не дает нам следить за показаниями электрометров.
12 ч. 55 м. Давление 50–49,7 мм. Стрелка альтиметра подошла к 19200-19300 метров.
13 ч. 00 мин.Давление 50 мм. Стрелка альтиметра слегка падает и останавливается на 19000 метров.
Посылаем радио на землю. Обсуждаем предложение о спуске. Клапан лебедки по-прежнему действует без отказа. Вспоминаем старое воздухоплавательное правило – не трогать клапан без необходимости.
13 ч. 28 м.Высота 19000 метров. Поворот выключателя, движение рукоятки реостата. Годунов забирает пробу воздуха.
13 ч. 50 м.Дрогнула стрелка альтиметра. Ртутные приборы показывают давление 55 мм.
13 ч. 57 м.Ртутный барометр показывает 56 мм.
Мы пошли вниз. Видимость по-прежнему прекрасная. Мы взлетели при большой дымке, а сейчас она исчезла.
13 ч. 57 м.Берется четвертая проба воздуха.
14 ч. 24 м.Давление 62 мм. Спуск ускоряется, не превышая 3 метров в секунду,
14 ч. 29 м. 55 с.Давление 63 мм Скорость спуска нарастает.
14 ч. 39 м. 40 сек.Давление 67 мм.
15 часов.Давление 75 мм. Высота 16 тысяч метров. Спуск проходит нормально.
15 час. 07 м. 24 с.Давление 79 мм.
15 час. 19 мин.Давление 91 мм.
15 час. 34 мин.Давление 105 мм.
15 час. 45 мин.Мы на высоте 13000 метров.
15 час. 55 мин.Высота 12000 метров.
16 ч. 18 мин.Высота 10500 метров. Решаем разрядить батарею. Напряжение – 750 вольт. Это – для обеспечения безопасности спуска, чтобы впопыхах кто-нибудь не схватился за провода высокого напряжения.
Годунов и Бирнбаум отсоединяют наиболее тяжелые предметы, предназначаемые для использования в случае необходимости как балласт. Отсоединение происходит довольно быстро. Каждый из тяжелых предметов снабжается специальным парашютом.
16 час. 30 мин.15 сек Мы на высоте 9000 метров.
16 час. 36 мин.Высота 8000 метров.
Дальнейшие записи прекращаются. Мы готовимся к встрече с землей. Стрелка альтиметра показывает 7000 м.
Годунов открывает кран и выпускает избыток давления. Вскоре давление становится одинаковым в кабине и извне.
Стрелка альтиметра показывает 6000 метров. Легко и быстро поворачиваются штурвалы лазов.
Приятный момент: лазы открылись, и мы в состоянии вдохнуть свежий воздух. Быстро надеваем парашюты.
Обращаюсь к Годунову:
– Константин Дмитриевич, полезай наверх и передай мне разрывную…
– Есть!
И Годунов на высоте пяти с лишним тысяч метров вылез из кабины на подвесное кольцо за разрывным приспособлением, которое слегка запуталось. Через несколько секунд я принял от него веревку.
Стратостат снова отчетливо начал принимать грушевидную форму. Стрелка ареометра показывает ускорение спуска Сбрасываем незначительные дозы балласта. Спуск замедляется.
Проходим над окраинами Коломны. Идем на Голутвино, через Коломенский завод.
Мы быстро пересекаем территорию завода. Проходим над Москва-рекой.
На высоте 9-10 метров вскрываем разрывные… Плавно коснулись земли.
Оболочка ложится на просторный заливной луг на берегу Москва-реки.
Вылезаем из кабины. Мы довольны и горды сознанием выполненного долга. Обнимаемся и поздравляем друг друга с победой.
Через несколько минут со всех сторон к нам бегут рабочие Коломны и колхозники окружающих деревень. Нас поздравляют с победой.
Так кончилось наше путешествие в стратосферу.
Мы произвели в полете свыше пятидесяти отчетов по температуре и давлению. Не меньше и по другим приборам. Это – много. Надо учесть, что кислородные приборы и поглотитель углекислоты отнимали время. Что касается исследования температуры, то можно сделать вывод, что стратосфера дает большую разницу в температурах, чем тропосфера.
