Текст книги "Про коалу Ушастика, черепаху Сарли и Карроинги-эму"

Автор книги: Лесли Риис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Лесли Риис
Про коалу Ушастика, черепаху Сарли и Карроинги-эму

Про коалу Ушастика

ВЕСЕННИЕ ЛИСТЬЯ

Пришла та самая пора, когда деревья одеваются листвой: зеленые почки лопаются, и из них в сиреневой тени ветвей появляются красновато-коричневые, янтарные и рубиновые крохотные вестники весны. Наступает счастливейший на свете час рождения нежной, со сладким запахом листвы.

Ушастику было уже несколько месяцев от роду, когда он впервые высунул голову из материнской сумки. И… зажмурился Всё кругом блестело золотом. Он глянул вверх. Оказалось, что он высоко на дереве. Над головой сияло небо. А вокруг были ветки на которых, чуть дрожа, покачивались листья. Он посмотрел вниз. Ой даже голова закружилась – как далеко земля!

И он так напугался, что спрятался опять в сумку и не вылезал из нее целых два дня.

Но вот его охватило беспокойство. Ему вспомнились молоденькие листья, похожие на опущенные остриём вниз стрелочки их душистый аромат, и ужасно захотелось рассмотреть их поближе.

«Хватит сидеть в сумке», – сказал он себе. Ему надоело жить на одном молоке. Когда-то он был величиной всего с фасолину голый, слепой, беспомощный. А теперь стал пушистым, подвижным ростом в семь дюймов[1]1
  Дюйм – мера длины, равная 2,5 см.


[Закрыть].

– Да, мама, пора мне выбираться из сумки!

К его удивлению, мать сама помогла ему вылезти. Но вскарабкаться на ветку не позволила.

– Нет, нет, – сказала она ему, – подожди. Ты ещё не готов к этому, сынок!

И, взяв на руки, прижала к груди, чтобы глаза его тем временем привыкли к свету, тело – к ветрам, а уши – к лесным звукам. С соседнего дерева, приветствуя появление нового обитателя леса, переливчато заголосили медоеды, застрекотала болтунья-сорока, захохотала кукабарра, затрещала трещотка.

Ушастик со страху вцепился в мать, но она вовсе не рассердилась. Мех у неё был густой, длинношёрстный, пушистый, а его пальчики были как раз приспособлены для хватания. Ушастику не терпелось сделать многое, но прежде всего попробовать на вкус те тёмно-красные листочки, что блестели на кончике веток. Но нет! Ещё несколько дней, когда он чувствовал голод, он должен был, засунув голову в материнскую сумку, довольствоваться молоком. А насытившись, развлекался, докучая своей матери тем, что лазил по ней – через голову по носу спускался на грудь, – цепко держась за её мех чёрными когтями.

Больше всего ему нравилось сидеть у неё на спине. Прямо дух захватывает, когда ты так высоко над веткой, на которой пристроилась мама!

Утомившись от миросозерцания, он принимался зевать: ему хотелось спать.

И тогда мать – её звали Пушистые Ушки – брала его на руки, и он засыпал, положив головку ей на грудь.

Но ни ночью, ни днём у них с мамой не бывало долгого сна. Не проходило и часа, как они просыпались от голода. Мать карабкалась дальше по ветке, пока не натыкалась на новый пучок сочных эвкалиптовых листьев. Лапкой она притягивала их к себе и с жадностью принималась жевать, начиная со стебля и оставляя нежную стрелку напоследок. Защёчные мешки помогали ей лучше пережёвывать пищу.

А юный Ушастик тем временем пристраивался у неё на спине и тоже пытался схватить листья. Мать следила, чтобы и ему кое-что досталось. Попадались не только молоденькие красновато-янтарные, нежные и сладкие на вкус стрелочки, которые ему нравились, а порой и прошлогодние, жёсткие, словно окостеневшие, какого-то серовато-зелёного цвета.

– Подожди, пока я сам начну срывать листья, – злился Ушастик. – Тогда буду есть только самые молоденькие!

– Тэч, тэч! – строго останавливала его мать и легонько шлёпала.

Вскоре Ушастик стал понимать, какое огромное дерево служит им убежищем. Теперь он ясно различал громадные, тянущиеся вверх сучья, с которых под палящими лучами солнца местами слезла кора, и голая, растрескавшаяся древесина казалась мёртвой на фоне яркого неба. А вот увидеть, что дерево это растёт на огромном полуострове, вдоль и поперёк изрезанном зелёными холмами и окаймлённом извилистой линией уходящих на многие мили вдаль песчаных пляжей и отвесных скал, он ещё не мог, как не мог и разглядеть бескрайние просторы сверкающего под солнцем океана, с грохотом обрушивающего на песчаный берег свои волны.

Но зато очень скоро всем своим существом он уловил, что нет для коал лучшей страны, чем та, где он родился, ибо от края до края она покрыта густыми лесами, в которых, теснясь, тянутся к свету своей пышной кроной эвкалипты.

Ушастик обнаружил, что на их дереве живут ещё три взрослых коалы. Самым большим и сильным был старый Лежебока, отец Ушастика. У Лежебоки было только два занятия: он либо ел, либо спал. А на спине каждой из двух других коал сидел свой малыш.

Однажды Ушастик увидел, что его отец проснулся, зевнул, огляделся по сторонам и вдруг одним прыжком перемахнул на другую ветку, в трёх футах ниже первой.

Ушастик был в восторге. Вот это прыжок!

– Вот если бы ты могла так прыгать! – сказал он на ухо матери, со спины которой так и не спешил слезть. – Но разве мамы что-нибудь умеют!

– Тэч! Тэч! Так уж и не умеют! – послышалось в ответ. И не успел Ушастик вцепиться в мамину шерсть острыми чёрными коготками, как уже летел по воздуху. На мгновение ему даже показалось, что он оторвался от мамы. Но мать спокойно опустилась на ветку в добрых шести футах[2]2
  Фут – мера длины, равная примерно 30,5 см.


[Закрыть] от той, где они сидели.

– З… здорово! – заикаясь, произнёс Ушастик. – А… а мне можно попробовать?

– Попробуешь, но не сейчас, – строго ответила мать. С тех пор, приметил Ушастик, его мать стала всё чаще перебираться с одной ветки на другую. Но делала она это вовсе не для развлечения. Она объяснила ему, что коалы, в отличие от наземных животных, мало двигаются. Когда живёшь высоко на дереве, любое движение связано с опасностью. Перебираться же с ветки на ветку приходится тогда, когда становится всё труднее и труднее найти вкусные листья. Наступало лето, яркое солнце пекло немилосердно, и большое дерево не могло спасти свою листву от его жгучих лучей.

К ночи после одного из таких жарких, безоблачных дней взрослые коалы стали проявлять всё большее беспокойство. Особенно энергичным, как ни странно, казался коала-отец. Обычно Лежебока сидел на самой верхней ветке, а нынче он поочерёдно спустился к каждой из своих трёх жён, чтобы сообщить им нечто важное.

– Хрр! Хрр! – ворчал он, издавая низкие, гортанные звуки. – Хфф! Хфф! Сегодня мы уходим с этого старого дерева и пойдём… хрр… хфф… на поиски нового!

Все были в сборе. Но, увы, планы не всегда сбываются. Когда сумерки окрасили ставшие совсем голыми ветви в ярко-розовый цвет, Пушистые Ушки, мама Ушастика, уловила внизу под деревом какой-то еле слышный звук. Будто кто-то тихо-тихо ступал по сухим листьям на земле.

Вглядевшись, Пушистые Ушки рассмотрела под тенистым кустом тёмно-зелёной медуницы рыжевато-коричневый хвост какого-то животного. Динго или лиса? И тот и другой были заклятыми врагами коал. И кто бы из них ни оказался там, внизу, они будут терпеливо ждать, не спустится ли с дерева какой-нибудь глупый малыш.

Пушистые Ушки знала, что на вершине камедного дерева коалы почти в безопасности, им страшен только орёл, а вот на земле…

О своих опасениях она поведала другим коалам, и Лежебока взялся следить сам, пока не заснул. На следующий день зверь опять сидел под кустом медуницы и, облизываясь, поглядывал вверх, надеясь, что кто-нибудь из коал спустится. Да, это была лиса.

И коалы не слезали с дерева ещё день, ещё ночь, и так целую неделю.

К тому времени листьев на дереве почти не осталось. Голым стояло оно и под звёздным ночным небом, и под безжалостно палящими лучами солнца. Коалы голодали. Ушастик плакал и просил есть.

Затем дня два лисы не было видно. Лежебока проснулся и решил, что пора отправляться в путь.

ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ УШАСТИКА

Коалы поочерёдно спустились с большого дерева. Спускались они так, как обычно слезают мальчишки: прижавшись животом к стволу. Когда Пушистые Ушки сидела на ветке, она казалась уютным мохнатым клубочком со вторым клубочком поменьше на спине. А теперь выяснилось, что у неё сильные мускулистые передние лапы, которые она широко расставляла, цепляясь когтями за кору и легко скользя вниз по дереву. И задние лапы у неё тоже были на удивление длинные, хотя и короче передних.

В местах, где ствол был слишком отвесным и гладким, мама Ушастика высматривала, куда бы ей получше поставить лапку. На полпути у неё зачесалось в боку. Вот беда-то! Она остановилась, вонзила когти левой задней лапы глубоко в кору и, закинув правую, презабавно почесала ею левый бок.

Сидя у мамы на спине, юный Ушастик видел всё это, и ему тоже, конечно, захотелось почесаться. Вот он и потянулся одной из задних лап к мордочке, в то время как другой крепко вцепился в мать. К счастью, у коал суставы очень подвижны. Он дотянулся до того места, которое чесалось, и с удовольствием поскрёб его.

Наконец все коалы, что жили на большом дереве, очутились на земле и в полном безмолвии тронулись в путь по лесным тропам. Впереди, оглядываясь и озираясь, шёл отец Ушастика. Стояла ночь, но в темноте коалы видят еще лучше, чем днем. Тусклый свет луны серебрил листву, отбрасывая фантастические тени на сухую землю, или играл на глянцевитой поверхности буйно разросшегося папоротника. Коалы двигались неуклюже, на всех четырёх лапах, но, натыкаясь на пень, на ствол поверженного дерева или большой камень, приподымались на кривых задних лапах и, положив передние на дерево или камень, внимательно рассматривали, что именно лежит перед ними. А трое детёнышей тем временем цепко впивались в материнские спины.

Лежебока шёл впереди, вслушиваясь в шорох сухих листьев и травы, зорко высматривая, нет ли кого чужих, обнюхивая каждое дерево на пути. Вокруг теснились тенистые дубы; сучковатые, с острыми листьями камедные деревья; смоковницы с широкими, закруглёнными ветвями, чёрным стволом и глянцевитыми в лунном свете листьями; гладкие яблочные эвкалипты, растущие прямо из скал, и высокие шершавые серые эвкалипты. Но Лежебока почти не обращал на них внимания. Он искал камедное дерево с особым, не похожим на другие соком. Кроме того, нужно было найти дерево такой высоты, на которое было бы не под силу влезть другим Животным.

Поэтому его семейству пришлось порядочно попутешествовать. К счастью, лисы поблизости не было. В этой местности водились клещи, и лиса побоялась, что они заберутся ей в шубу. Но хоть лиса и убежала, других опасностей оставалось немало. Прямо перед носом у Лежебоки проползла, скользнув куда-то под чёрный пень, змея. Из-под чайного дерева зашипел варан, а потом откуда-то появились два кенгуру и запрыгали по тёмному подлеску.

Наконец Лежебока остановился и с ворчанием полез вверх по прямому толстому стволу. Он не очень беспокоился за своё семейство, зная, что все последуют за ним. В свете луны дерево казалось серебристым и таинственным, но глаза коал ясно его различали. Лежебока лез всё выше и выше, пока не добрался до первого разветвления футах в двадцати от земли. И вдруг, отчаянно напугав его, из веток, махая прозрачными крыльями, вылетел летяга. Наверху, где было совсем темно, прохладно и пахло эвкалиптом, Лежебока остановился, пожевал несколько листьев и, решив, что они вкусные, удовлетворённо заворчал.

Через полчаса три его жены одна за другой тоже добрались до дерева и устроились каждая на отдельной ветке на порядочном расстоянии друг от друга.

Обессилев от утомительного ночного перехода, мама Ушастика чуть пощипала листву и, откинувшись на спину, поудобнее уселась в развилке ветвей. Ушастик взобрался к ней на руки, и не успела блуждающая звёздочка дважды мигнуть, как мать и сын крепко заснули.

На новом месте Ушастик начал быстро расти. Листья этого дерева ему пришлись по вкусу. Иногда вместе с мамой он спускался вниз, и они рылись в коричневой земле у подножия ствола, отправляя в рот то кусочек глины, то камушек. Это было полезно для пищеварения.

Мама показала Ушастику, что, хотя первый и второй пальчики на каждой его лапке срослись, коготки на них были разделены. Из этих коготков получилась чудесная расчёска, которой можно было удалять из быстро густеющей шубки грязь и кусочки коры. И Ушастик каждый день чистил свою шерсть.

Его живо интересовали другие обитатели леса, и он задавал множество вопросов, пытаясь разузнать всё, что можно, про опоссумов, кенгуру, солдаток, бабочек, кукабарр, сорок, голубых крапивников, зябликов, гоанн, сцинков и сов. Он быстро понял, что птицы по природе своей – друзья коал, ибо они склёвывают тех насекомых, что тоже охочи до молодой листвы. Он вслушивался в неугомонный звон сидящих на камедных деревьях цикад, которые как безумные стрекотали именно в самые жаркие часы дня. Он расспрашивал у мамы и про коал; больше всего его занимало, почему у коал нет хвоста.

– Зачем коалам хвост? – рассеянно отвечала мама.

– Но у всех, кто живёт на деревьях, есть хвост, – упорствовал Ушастик.

– Вот как! У кого же, например?

– У кольцехвостых кускусов, у летающих опоссумов, у гоанн и у птиц.

– А тебе бы тоже хотелось… тэч… тэч… иметь хвост?

– Конечно. Им можно было бы держаться за ветки, правда, мама?

– Господи, неужели тебе мало твоих когтей? Только коалы из всех животных на свете могут хватать не только первым, но и вторым пальцем на каждой лапке. Спроси хоть у папы. Тэч!

Ушастик приставал со своими расспросами и к отцу, и к каждому встречному. Но никто не мог дать ему вразумительный ответ на вопрос, почему у коал нет хвоста.

Большинство обитателей дерева считало Ушастика очень смышлёным, но чересчур уж любопытным. Сам Ушастик тоже был о себе недурного мнения… но только до той поры, пока не приключилась с ним беда.

Ему уже было девять или десять месяцев от роду, а он по-прежнему большую часть времени проводил у матери на груди или на спине. И вот однажды он решился действовать самостоятельно. Мама заснула, Ушастик слез с её спины и пополз вверх по ветке, конец которой кудрявился гроздью махровых желтовато-белых цветов. Взрослым коалам очень нравились эти цветы, но никто из них ни разу не отважился добраться туда, где они росли.

Ушастик продвинулся вперёд на целый ярд[3]3
  Ярд – мера длины, равная 91 см.


[Закрыть], когда проснулась мать.

– Вернись! Сейчас же вернись!

Но Ушастик ничего не ответил и даже не оглянулся. Он упорно полз вперёд в полной уверенности, что доберётся до цветов. Зелёная гладкая ветка была здесь толщиной всего в три четверти дюйма и совсем прогнулась под тяжестью его тела.

Мать поползла было за ним, но очень скоро ей пришлось остановиться.

– Ушастик! Тэч, тэч! Вернись! Остановись! Ты слышишь, что я тебе говорю?

И вдруг Ушастику стало страшно. Горячий ветерок налетел на дерево, закачал его ветви, заиграл зелёной листвой. А до цветов, желтовато-белых, со сладким запахом, оставалось лишь несколько дюймов. Наверху было ярко-синее небо, а внизу головокружительно далеко – земля. Страшно или нет, но Ушастик решил продолжать свой путь. Он сделает то, что ему предстоит делать ещё много раз в жизни, – он рискнёт. Крепче вцепившись в тонкую ветку, он продвинулся ещё на шаг, и ветка, казалось, совсем прогнулась под ним. Он ещё не умел, как взрослые коалы, соразмерять свой вес с тяжестью, какую может выдержать ветка. А тут снова налетел ветер. Листья заволновались, затрепетали, буйным шелестом распугивая вокруг всё живое.

Он обернулся. Крак! Хрустнула под ним ветка.

Ушастик испуганно хрюкнул и вцепился в листья. Он услышал, как вскрикнула мама, почувствовал, как царапнул его по глазу сучок, и серым беспомощным комочком полетел вниз. Он успел лишь перевернуться и – плюх! – ударился оземь.

Несколько секунд он лежал неподвижно на сухой земле, раздумывая, не пришёл ли ему конец. Каруселью кружился над ним куст. Но у коал, к счастью, очень крепкие кости, особенно кости черепа. Ушастик, разумеется, ушибся, и пребольно, поцарапался, испачкался, но все его косточки были целы и невредимы. Он встал и заковылял к подножию дерева. И тут до него донеслись звуки. Это был голос его матери. И звучал он не очень ласково. Он взглянул вверх и увидел, что, перебирая лапками, с дерева спускается мама. Она схватила его на руки, он прижался к ней, и она быстро-быстро полезла наверх, не обращая внимания на то, что порой он стукается о ствол. Вскоре они очутились у себя на ветке.

Не говоря ни слова, мама повернула Ушастика к себе спиной, чтобы задать ему такую трёпку, какую, по её мнению, он заслужил. И как следует, не жалея собственной лапки, его нашлёпала. Со стороны это, наверное, выглядело смешно, но Ушастику было не до смеха. Он кричал и плакал, как маленький ребёнок.

Потом вдруг она перестала его шлёпать, позволила влезть к ней на спину, потянулась к листьям и безмятежно принялась их жевать. Она знала, что Ушастик получил хороший урок. Больше он никогда не упадёт с дерева.

ЛЕСНОЙ ПОЖАР

Детство Ушастика кончилось. Ему уже был почти год, да и весил он столько, что маме не под силу было таскать его на спине. Шерсть у него стала такой густой и пушистой, что казалось, будто по ветке ползёт мохнатый клубок. Круглые, как бусинки, коричневые глазки его не были опушены ресницами и из-за этого выглядели ещё более выпуклыми. Днём зрачки превращались в узенькую вертикальную щёлочку. А взгляд был ласковым, простодушным и беззаботным.

Самый кончик чёрного, похожего на резиновую кнопку носа, там, где находится перегородка между ноздрями, был розовым и мягким. Таким же мягким был его розовый серпообразный ротик, который постоянно жевал, сильными мерными движениями перетирая сочную листву, которая так же мерно исчезала. Ну и аппетит!

Теперь их семья из шести взрослых коал жила на нескольких деревьях. А иногда они размещались поровну на двух деревьях. Друг с другом они общались мало. Если представлялась возможность, перебирались с дерева на дерево, не ожидая, пока вся листва будет истреблена, что было крайне разумно, ибо оставить дерево совсем без листьев – значит погубить его. Если же уничтожено не слишком много зелени, это не только пойдёт дереву на пользу, но и сделает его крону на будущий год более густой.

Там, где деревья стоят тесно, коалы предпочитают перебираться с дерева на дерево, не спускаясь на землю. Так безопаснее.

Как только Ушастик научился передвигаться самостоятельно, он стал очень ловко лазить по деревьям. Он даже умел спускаться по нижней стороне толстого сука спиной вниз. Иногда в самый разгар такого передвижения, желая показать, что это совсем не трудно, он останавливался и начинал чесаться. Но теперь по слишком тонким для его веса веткам он уже больше никогда не лазил!

Лето выдалось безоблачное, и раскалённое докрасна солнце пекло немилосердно. Почти такой же оказалась и долгая осень. Трава обрела цвет ржаного хлеба и, как фольга, шуршала под ногами. Листья уныло свисали с деревьев, обратив к солнцу тыльную сторону, чтобы сохранить хоть часть живицы. Со стволов эвкалиптов облезала кора. Наземные животные, такие, как кенгуру и сине-языкие ящерицы, в изнеможении лежали в тени, если им удавалось её отыскать. Вместо ямок с водой в земле остались одни трещины.

Коалы знали, чего можно ждать от такой жары. В один прекрасный день, когда особенно пекло, старый Лежебока проснулся, поднял голову и принялся громко фыркать. Он возвещал об опасности. И все коалы, кто услышал его, навострили свои пушистые уши.

– Хрр! Хрр! – ворчал Лежебока. – Хрр! Слезайте с деревьев. Не теряйте времени, спасайтесь!

Ушастик огляделся и втянул в себя воздух. Как у всех коал, у него было острое чутьё. Пахло чем-то непривычным. Дым! Едкий, удушливый дым, напоённый чадом от жжёного эвкалиптового масла и запахом горелой листвы.

Вслед за матерью и двумя уже почти взрослыми братьями он начал поспешно спускаться с дерева.

Коалы двинулись в ту сторону, куда дул ветер. Но ходоки-то они были неважные. Вскоре их обогнали передвигающиеся огромными прыжками кенгуру, длиннохвостые попугаи, похожие на еле различимые в дыму разноцветные молнии, которые громко кричали на лету, испуганно мечущиеся среди кустов ящерицы и другие пресмыкающиеся. Инстинкт подсказывал им, что дым предвещает опасность. Для коал нет большей беды, чем лесной пожар.

Вскоре Ушастик потерял своих родных. Впервые он остался совершенно один и с громким плачем пробирался через кустарник, с трудом ступая кривыми лапами по сучьям, корням и сухой траве.

Ушастик шёл целый день и устал так, что ему казалось, он вот-вот упадёт. В лесу стало ещё жарче, припекало всё сильнее, и духота стояла нестерпимая; белый дым, гонимый ветром, всё густел. Ушастик уже задыхался.

И вдруг его ухо уловило новый звук: сзади что-то трещало. За ним гналось пламя лесного пожара. Вот-вот оно настигнет его.

Ушастик оглянулся и не мог оторвать взгляда от яростного блеска пожара, полыхавшего всего в нескольких шагах от него. Огонь прыгал с ветки на ветку и мчался по земле, разбрасывая по пути снопы оранжево-жёлтых искр. Все животные куда-то исчезли. Либо погибли в огне, либо оказались далеко впереди. Ушастик ещё раз огляделся. Он позабыл про всё и думал лишь о том, как бы взобраться на дерево. Он знал, что дерево всегда служит для коалы прибежищем.

В двадцати ярдах от него стояло стройное камышовое дерево. Оно росло прямо из расселины в скале. Ушастик взобрался на скалу, вонзил когти в ствол и полез вверх. Но не успел он одолеть и десяти футов, как дым и жара стали невыносимыми.

С громким рёвом налетело пламя на камышовое дерево. Листья сразу стали коричневыми и, корчась, треща и шипя, огненным дождём посыпались на землю. Секунда-другая – и пламя умчалось дальше, прочёсывая лес в поисках новых жертв для своей ненасытной огненной пасти.

А что же сталось с Ушастиком? Его спасла расселина в скале у подножия камышового дерева. Увидев, что пламя летит прямо на него, он решил укрыться в расселине и с дерева камнем упал в неё.

Здесь, в проломе, ему был не страшен бушующий огонь.

Он долго лежал в забытьи. Шерсть его была опалена, нос стал сухим, как кора, а глаза слезились от едкого дыма.

Когда с наступлением сумерек он вылез из своего убежища, совсем чужим показался ему лес. Лишённый привычного зелёного убора и вечного шелеста листвы, он был гол и нем. Вокруг высились лишь чёрные стволы – они ещё дымились. И земля стала голой: ни травы, ни кустарника. И вся засыпана пеплом: белым, серым и мертвенно-чёрным. Резкий запах жжёной листвы и горелого масла наполнял ноздри Ушастика, причиняя ему жгучую боль. Стояла полная тишина, птицы и звери молчали.

Ушастик заплакал. Он почувствовал себя таким одиноким, и всё вокруг выглядело так чуждо и безнадёжно, что он не мог не заплакать. Даже на камедных деревьях не осталось ни одного листочка.

Он всё ещё продолжал плакать и, потеряв всякую надежду, прижался к почерневшему, растрескавшемуся стволу молодого дерева. Тогда его заметил человек в тяжёлых башмаках и грубых штанах. У человека в руках была корзина со старыми вещами. Осторожно прокладывая себе путь по белому горячему пеплу, оставшемуся от сожжённых деревьев, он возвращался домой на другую сторону полуострова. Он улыбался, испытывая жалость, удивление и радость одновременно, когда, оторвав Ушастика от ствола дерева, посадил его осторожно в свою корзину.

УШАСТИК НАХОДИТ СЕБЕ НОВЫЙ ДОМ

Поначалу Ушастик сопротивлялся и отбивался. Но вскоре одумался. Из корзины ему было не удрать, и он решил лежать спокойно и ждать, что будет.

Человеку пришлось проделать большой путь, оставив пожар далеко позади. Дом его находился в не тронутой огнём зоне. Коттедж окружали сад и ограда из ползучих толстокорых ветвей перечной мяты.

У мистера Андерсона было двое детей, близнецы. В его говоре нет-нет да слышались нотки урождённого шотландца, но дети его всю свою жизнь провели на этом полуострове. Войдя в дом, не выпуская из рук корзины, он крикнул:

– Джуди, Малькольм, вы где? Ну и страшный пожар разгулялся! Посмотрите-ка скорей, что я вам принёс!

Джуди на стареньком пианино разучивала гаммы, а Малькольм корпел над примерами из домашнего задания. Оба тут же подлетели к отцу.

– Что ты принёс, папа? Покажи – что? Мистер Андерсон достал из корзинки и посадил на пол полумёртвого от страха коалу.

– Ой, какой хорошенький! – восторженно завизжала Джуди. – Какой миленький!

– Чур, он мой! – заявил веснушчатый Малькольм, щёлкая пальцами над ухом нахохлившегося серого зверька и свистом подзывая его к себе.

– Подожди, подожди, – остановил его отец. – Нам придётся скрывать, что у нас живёт коала.

– А почему, папа?

– Никто не имеет права держать в доме коалу – таков закон, как вам известно.

– Значит, нам придётся его отдать? – надулся Малькольм.

– А вдруг у него здесь недалеко мама? – предположила Джуди. – Если его увезут в зоопарк или ещё куда-нибудь, он её навсегда потеряет.

– Может, ты и права, – задумчиво согласился отец. Вдруг коричневые глазки Ушастика заблестели, он поднялся на ноги и осмотрелся. Малькольм сделал шаг вперёд. Ему страшно хотелось взять зверька на руки, но он боялся: а вдруг укусит? Заметив Малькольма, Ушастик бросился на него. Мальчик попытался увернуться и обеими руками опёрся на открытую клавиатуру пианино. Раздался резкий, раздирающий уши звук. Но Ушастика это не остановило. Он кинулся Малькольму в ноги и, вонзив когти сначала в гольфы мальчика, а потом в его штаны, полез по нему вверх.

Малькольм завизжал от страха, а Джуди – от восторга. Ушастик полз вверх, но, к удивлению Малькольма, кусать его не собирался.

– Успокойся, – сказал отец. – Посмотрим, что он будет делать дальше.

– Всё это хорошо, папа, – возразил Малькольм, – но посмотри, во что превратились мои штаны! Что скажет мама?

Как раз в эту минуту в комнату вошла миссис Андерсон и действительно кое-что сказала…

Из того, что Ушастику довелось видеть за последние часы, Малькольм больше всего напоминал дерево. С перепугу он и принял мальчика за дерево. Только добравшись до плеча Малькольма, он понял, что ошибся. Но к этому времени и Малькольм сообразил оторвать его когти от своей рубашки и, гладя Ушастика, говорил:

– Хороший, хороший коала… Малькольм не будет тебя обижать.

Ещё долго Ушастик не мог оправиться от испуга. Потом он начал понимать, не сразу, конечно, что никто его не обидит. Ему будет здесь хорошо.

– Дадим ему попить, – предложил Малькольм, сажая Ушастика на стул.

– Глупый! – заверещала Джуди. – Ты что, не знаешь, что коалы не пьют воды? Говорят, слово «коала» означает «не пьющий воды».

– Тогда давай принесём ему листьев.

Дети побежали и нарвали с мятного дерева самых молодых листочков. Они разыскали ящик с верхом из проволочной сетки, поставили ящик в сарай и, положив в него листья, посадили туда зверька.

Прошло два дня, но Ушастик не дотрагивался до листьев. Джуди и Малькольм приносили ему всё новые и новые, но Ушастик, хоть и понюхал их, есть всё равно не стал и неподвижно лежал в ящике.

– Он погибнет, если не начнёт есть, – огорчённо сказала миссис Андерсон. – Может, дать ему молока?

Ко всеобщей радости, Ушастик, понюхав поставленное перед ним блюдце с молоком, принялся его пить или, скорее, жевать, потому что с тех пор, как он стал взрослым, он разучился пить.

Но очень скоро опять научился. Ежедневно он выпивал два больших блюдца молока. Прошла неделя, и семейство Андерсонов начало верить, что Ушастик выживет. Они решили оставить его у себя, по крайней мере до той поры, пока он не поправится окончательно и не окрепнет. Поэтому мистер Андерсон и Малькольм соорудили вокруг одного из мятных деревьев ограду из порожних бидонов из-под керосина (они были скользкие, и Ушастик не мог на них влезть) и посадили зверька на ветку. К их восторгу, коала, понюхав листья, принялся жевать.

– Теперь, – решила Джуди, – он может у нас остаться. Молоко и мятные листья – вот всё, что ему нужно.

Это было не совсем верно. Листья мятного дерева отнюдь не лучшая пища для коал. Раза два, когда ворота ограды из бидонов были открыты, Ушастик делал попытку убежать, но оба раза был задержан в саду на полпути. Тогда Ушастик решил использовать своё пребывание в доме Андерсонов наилучшим образом. По крайней мере, он попробует.

Он поправился, окреп, постепенно привязался к Андерсонам и легко узнавал их среди людей, которые приходили им полюбоваться.

Ушастик позволял Малькольму, Джуди и их родителям брать себя на руки и гладить. Только если его гладили против шерсти, он злился и мрачнел.

НА КРАЮ ГИБЕЛИ

Постепенно семейство Андерсонов так привязалось к Ушастику, что мысль о том, что придётся с ним расстаться, приводила их в уныние.

– Зачем спешить сообщать властям о нашем коале? – говорил мистер Андерсон. – Успеем сказать в следующем месяце. И дети подхватывали:

– Да, да, папа, в следующем месяце или через два месяца.

Ушастик научился сидеть у Джуди на плече и у Малькольма на голове. Он быстро осваивал всякие трюки: умел влезать на совершенно гладкий столб, а потом молниеносно спускаться с него винтом; научился сидеть за столом на высоком детском стульчике, а потом даже приучился не трогать молока с хлебом, пока ему не подвяжут нагрудничек. В сырые зимние ночи он теперь спал у кого-нибудь на постели, крепко прижав к себе игрушечного медведя.

Но большую часть времени Ушастик проводил па мятном дереве. Ему приносили из лесу свежие листья с камедных деревьев и клали их в банки из-под джема, привязанные к нижним ветвям. Ушастик поудобнее устраивался в развилке и обнюхивал каждый листок.

Иногда он ел листья с жадностью, в другой раз отвергал, даже не попробовав, что приводило Андерсонов в крайнее недоумение. Им страшно хотелось узнать, что же Ушастик любит больше всего. Загадка была непостижимой и порядком их тревожила.

Однажды Малькольм бродил по лесу, где на обгорелых деревьях и кустах стала появляться нежная бледно-зелёная листва. Домой он вернулся с охапкой свежих, круглой формы листьев, которые сорвал с поверженного пожаром синего эвкалипта.

«Вот это будет настоящее лакомство для Ушастика», – решил он. И более страшной ошибки не мог совершить.

Понюхав листья, Ушастик решил их попробовать. Они и впрямь таяли во рту. Но есть их нельзя – это он сразу понял. А Малькольм рассердился. Он так далеко ходил за ними!..

– Придётся тебе их есть, – сказал Малькольм, впервые по-настоящему разозлившись на Ушастика. – Больше ты ничего не получишь.

Итак, круглые молодые листочки остались на дереве. Спустя час Ушастику страшно захотелось есть. Он принялся хныкать и кричать, но поблизости никого не было. И, заглушив внутренний голос, твердивший ему, что эти листья есть нельзя, Ушастик с аппетитом сжевал их и поскорее проглотил.

В ту же ночь Ушастик заболел. Он лежал на ветке, и его била дрожь. Когда ему стало совсем плохо, он поднял голову и издал щёлкающий, вибрирующий низкий звук, сопровождаемый фырканьем, похожим на хрюканье. Малькольм услышал его и, выбежав во двор прямо в пижаме, унёс Ушастика в дом. Но Ушастику не нужна была ласка. Он царапал Малькольма, и тот поскорее положил его на ковёр. Вскоре вокруг него собралась вся семья.