Текст книги "Кара Клио"
Автор книги: Лера Леонтьева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
– А еще модно было бунтовать, – продолжала делиться прошлым «бабушка», остановившись перед стендом с суровыми листками судебных приговоров. – Но в дозволенных рамках и для узкого круга. – При этих словах она как-то горько усмехнулась. – Нас это устраивало. И весело, и не страшно. Была у нас веселая кампания друзей из творческих кругов. Сообща придумали такую серьезную антиобщественную акцию – колядование. Сколотили агитбригаду из неженатых и незамужних, все по правилам. Сшили костюмы по эскизам, присланным знакомыми из Канады в посылке с кленовым сиропом и виски, разучили «Щедрика» и пошли колядовать по квартирам городской профессуры и театральной элиты. Встречали везде радушно. Хозяева щедро одаривали – в основном напитками и закуской. Уже на обратном пути нашу ярко одетую группу с палкой, украшенной засушенными колосьями и ветками калины, остановила бдительна милиция за нарушение общественного порядка. Повели в участок, проверили документы, – все хулиганы оказались вполне приличными студентами и творческими работниками. Мы вместе основательно отметили запрещенный праздник, затем хором спели «Щедрика». А в финале вынесли в милицейский дворик дидуха и торжественно сожгли в урне. Душевно получилось. Вышло, что милиционеры – тоже люди.
Валентина Ивановна, растроганная возвращением в юность, присела на банкетку отдохнуть и усадила меня рядом.
– Вот так мы, Томочка, и жили. Как-то на Новый Год отправились в Карпаты. Устроили восхождение на Говерлу. Тогда редко кто поднимался на эту вершину. Не было такой массовой моды. Всех манил Эльбрус и Ай-Петри. Вот мы и решили подать пример. С собой взяли мешок сырой картошки и бутыль спирта. Пожалуй, тогда я единственный раз изменила принципам и облачилась в штаны. Целый день поднимались вверх вереницей, с детишками и гитарами. А потом всю новогоднюю ночь пели народные песни и танцевали вокруг костра на горной вершине. А над головами – огромное небо и сверкающие звезды…
Мне трудно было представить молодую «бабушку» в компании усатых диссидентов, пляшущей вокруг заснеженных елей под звездным небом. Но тем не менее, дело обстояло именно так. По крайней мере, наша уборщица Орися, которая совсем не была похожа на уборщицу, а больше – на отставную балерину – такая же хрупкая, стройная, с седым «ежиком» волос и жестким взглядом, услышав, как я в курилке в красках расписываю Милке «бабушкино» прошлое, подтвердила, что все так и происходило.
Все начальственные знаки внимания я принимала с тихим трепетом счастья. И в свою очередь старалась быть полезной и нужной Валентине Ивановне во всех ее начинаниях.
– Вы, Томочка, единственное светлое пятно на черном фоне отечественной бюрократии, – любила повторять она за утренней чашечкой чая, который мы частенько попивали перед началом рабочей страды.
Валентина Ивановна, живущая в доме напротив Департамента и рано встающая в принципе, успевала не только сделать укладку и выгулять своего Джетика в ботаническом саду, но и прикупить свежей выпечки к тому моменту, когда я, не выспавшаяся и взмыленная от давки в троллейбусе, прилетала на работу. Слушая про «светлое пятно» и еще что-то про «креативность и ясность мысли», я млела от удовольствия и налегала на нежные круасаны, чтобы скрыть свое смущение.
Иногда к утренним посиделкам присоединялся охранник и по совместительству курьер Вовчик – полноватый лысеющий брюнет с выпуклыми глазами и тихим голосом. Без ложной скромности хочу отметить, что мне всегда удавалось налаживать дружеские отношения с обслуживающим персоналам – секретаршами, уборщицами, водителями. Мне это было легко, в отличие от взаимоотношений с начальством. С теми дело обстояло значительно печальнее.
С Вовчиком мы нашли общий язык на фоне совместных перекуров. Вовчик скупо рассказывал о себе. Я вполуха слушала, мечтая о своем. Люди вообще очень охотно вываливают другим свои истории жизни. Я не из этой серии. Слишком много у меня накопилось личных моментов, в которые я не собиралась посвящать посторонних. Врать тоже не хотелось. Оставалось одно – помалкивать. С Вовчиком в этом плане было легко и просто. Моя жизнь, да подозреваю, и я сама, мало его интересовали. Только как объект для распространения информации.
Оказывается, он закончил английскую спецшколу, раньше работал в МИДе, делал хорошую карьеру, но потом серьезно заболел и вынужден был оставить перспективную службу. Что за болезнь приключилась с ним, Вовчик не уточнил, а я спрашивать постеснялась. Ну не хочет человек вытаскивать свои скелеты – и не надо. Сама исстрадалась от неделикатных вопросов.
– Я, барышня, посольским женам ручки целовал, омаров щипчиками серебряными раскалывал, смокинги в химчистку не успевал сдавать, – мечтательно закатив глаза, откровенничал Вовчик.
– А насчет семейной жизни я так скажу. Все беды от того, что люди пытаются друг друга переделать. Она не так сказала, он не этак сделал, и давай друг друга перевоспитывать. Привычки свои навязывают. Конечно, ничего не получается, вот и начинаются ссоры и обиды. Или вообще разбегаются. Еще хорошо, если по мирному. – Последние слова Вовчик произнес с непонятной злобой. Наверное, из личного вспомнилось, подумала я. Видать и тут не сложилось у бедняги. Говорили, что жена у него была, да сплыла.
Закончив очередное нравоучение, Вовчик аккуратно тушил окурок «Мальборо», которые предпочитал другим сигаретам, вероятно из-за ассоциаций с прошлой шикарной жизнью, и уходил в свою стеклянную будку читать газеты, которые выписывал наш Департамент.
Иногда Вовчик исчезал на две-три недели. «Бабушка» туманно намекала, что он находится на профилактическом лечении и переводила разговор на другую тему.
– Да все с ним ясно! С головой он не дружит, вот и вся болезнь. Ты что, не поняла? – как всегда, категорично, заявляла Милка. – Поэтому и прячется периодически, когда обострение наступает. А жаль, так он парень ничего, можно было бы поближе познакомиться. – Милка подмигнула мне, и нельзя было понять, в шутку это она говорит, или всерьез.
Меня, лично, удивлял ее вкус. Что привлекательного она находила в рыхлом, каком-то заторможенном Вовчике, мне было совершенно непонятно. Вот и «бабушка» его привечала и старалась его похвалить в моем присутствии. Она, впрочем, всех хвалила или вообще ничего о человеке не говорила, как например, о своей заместительнице Алисе.
Постепенно у меня с Вовчиком сложились ровно-служебные отношения. «Доброе утро!», «Можно ключ?», «Хороших выходных!». И все. Как-то был он мне не интересен. А он сам, по моим ощущениям, ко всем окружающим относился одинаково индифферентно и снобистски-презрительно. Только «бабушку» он выделял из остальных, причем со знаком «минус». Каждый раз, когда она давала ему поручения, он как-то недобро на нее поглядывал и молча уходил. А Валентина Ивановна почему-то норовила меня в пару к нему поставить, когда нужно было по делам съездить. В таких случаях мы отправлялись «святой» троицей: я, водитель и Вовчик. Не знаю, какую благую цель она преследовала, компонуя нашу кампанию, но я во время подобных «командировок» отчаянно скучала.
– Просто извелась вся. Приходилось изо всех сил напрягаться, чтобы наладить мало-мальское общение. Как-будто лично все эти тюки с каталогами из типографии в машину перетаскала, – жаловалась я Милке в ее айчаровсокй каморке.
– Подумаешь, дело большое. Не на приеме ведь. Молчала бы всю дорогу и дело с концом. Пусть бы мужики напрягались тебя развлекать.
– Да, они развлекут, как же, разбежались! Один о своей ненаглядной армии будет всю дорогу жужжать, а второй экзамены устраивать, какой вилкой десерты нужно есть, и какого цвета чулки под какую юбку надевать. Очень мне это все интересно. Вообще не буду с ними ездить, пусть бухгалтерию отправляют, это их дело – товар принимать, – окончательно заводилась я.
А однажды «бабушка» попросила меня сходить с Вовчиком к ней домой и забрать парочку растений в горшках для парадного оформления вестибюля. Со дня на день ожидался приезд городского начальства.
Разведение цветов было любимым хобби нашей начальницы, не считая Джета. О ее рабочем кабинете нечего было и говорить: он утопал в райских кущах из пахнущих и цветущих растений. В период вегетации она щедро раздавала всем желающим отростки и листочки. Благодаря дарам начальницы, и моя квартирка вскоре украсилась живописной драценой, воинственно цветущим спатифиллумом и строгим фикусом.
Итак, для придания роскоши нашим казенным «хоромам», по мнению «бабушки», требовались непременно камелии. За ними мы и отправились…
Холодный ветер гонял по улицам мусор и пыль с обочин. С темного неба срывались струи дождя. Вовчик, закутавшись в плащевый плащ-пальто, вышедший из моды несколько лет назад, быстро шагал впереди, не заботясь о том, как там его спутница. Я семенила сзади, вцепившись в зонт и, как на велосипеде огибая лужи. Злость распирала меня и так хотелось напомнить своему спутнику о том, что он идет с дамой и мог бы убавить шаг и взять мой зонт. Но зачем? Он и так об этом знает. Значит не считает нужным это сделать. Наконец Вовчик привел меня к серому дому, угловому в плотной шеренге старого квартала, застроенного по периметру. Я огляделась по сторонам. Недурное местечко! Прямо передо мной возвышались купола православного собора, а сразу за ними, через бульвар – ботанический сад. Живут же люди! За все мою жизнь в Городе, мне еще не приходилось бывать в таких домах. Все мои друзья-подружки проживали в «хрущевках» или панельках, в лучшем случае, в «сталинках». А тут иду в гости к самой истории. Через ярку зашли во двор. Тут стены были довольно облупившиеся и все украшены рисунками и цитатами эпистолярного жанра, что меня сильно огорчило. Ореол древности как-то существенно померкнул.
– А откуда ты знаешь, где Валентина Ивановна живет? – как можно дружелюбнее поинтересовалась я. – Ты что, уже бывал здесь?
– Да, я с Джетом гуляю, когда хозяйка в отпуск уезжает, – неохотно процедил Вовчик. – И по хозяйству иногда помогаю. Прибыть или починить что. В женских квартирах вечно что-нибудь ломается. – Мой напарник замолк, явно не желая продолжать разговор.
Покурили, сидя на хлипком заборчике, окружавшем нечто вроде садика, и зашли в подъезд. Я непроизвольно ахнула. За непритязательным фасадом скрывался настоящий дворец. Лепнина на потолке, металлическая лестница с ажурными орнаментами, на полу узорчатая плитка. Оконные проемы между этажами были забиты фанерой, лампочки не горели, но все равно в подъезде было светло. Свет лился откуда-то сверху. Я запрокинула голову. Наверху красовался стеклянный световой фонарь. В полном восторге я вертела головой по сторонам, стараясь ухватить каждую мелочь этого архитектурно-инженерного чуда. Может зря в семнадцатом свергли буржуев. Жили бы их потомки в таких вот дворцах, капитализм развивали с «человеческим» лицом. слои бы не перемешивались. Люмпены с люмпенами, торгаши с торгашами, интеллигенты с интеллигентами. И я бы не мучилась в поисках своего места между успешными, но глупыми, и образованными, но бедными. Я вздохнула про себя. Жаль, история не имеет сослагательного наклонения.
Все той же молчаливой процессией гуськом поднялись мы на площадку второго этажа. Жаль, не пришлось лифтом воспользоваться. Я такой тоже только в кино видела – с открытой шахтой, решетчатой дверцей и ручкой.
На просторную площадку выходили двери двух квартир. Одна –металлическая, с кучей замков. Вторая – старенькая, обитая черным дерматином. Как ни странно, именно к ней мы и подошли. Вовчик, по-хозяйски, вставил ключ в скважину и открыл дверь. Мы вошли в квартиру. Из темной прихожей кто-то угрожающе заворчал.
– Свои, – кому-то сообщил Вовчик и включил свет. Джет, черно-белый кокер с развевающимися ушами, с топотом метнулся к нам.
– Сидеть, – кратко приказал Вовчик и схватил пса за ошейник. – Ну ты на кухне побудь, – буркнул он, гладя пса и не поворачивая ко мне головы, – а я быстро. – И он шмыгнул вместе с Джетом за дверь.
Я огляделась по сторонам. Небольшая прямоугольная прихожая, из которой налево выходил узенький коридорчик, ведший, по-видимому в кухню, а направо – закрытая массивная дверь, за которой скрылся Вовчик. Под высоким потолком – самодельные антресоли с выглядывающими тюками макулатуры. Вот эти заветные сокровища литературной мысли середины прошлого века!
Сама кухня оказалась, на удивление, небольшой, Я-то рисовала в своем воображении картины огромной коммунальной кухни, почерпнутые из старых фильмов о временах нэпа. А тут довольно узкое помещение с маленьким окошком, да еще забранным решеткой. Я подошла вплотную к окну и выглянула наружу. Все понятно. Окно выходило прямо на крышу подвала.
Обстановка внутри тоже была какой-то странноватой. Я не могла найти объяснение своим ощущениям. Вроде бы кухня, как кухня. Обычная пластиковая мебель. Кухонный уголок, холодильник. Газовая плита, тоже не новая. Белый пластмассовый плафон свисал с потолка на длинном шнуре. И только внимательно осмотревшись по сторонам, я поняла, в чем дело. Здесь не было уюта. Чисто и пусто, по-солдатски. Ни тебе вазочек, ни зановесочек, ни кухонной техники, ни красивой посуды. Странно. Валентина Ивановна ведь женщина, обеспеченная и со вкусом, живет одна, могла бы позволить себе некоторые изыски в жилище.
Поймав себя на мысли, что я обсуждаю постороннего, тем более, приятного мне человека, пусть и мысленно, я почувствовала себя неловко и, чтобы отвлечься от ненужных мыслей, решила попить водички. Стаканов нигде не было под рукой. Преодолев внутреннее смущение, открыла дверцу навесного шкафчика и заметила на полке пару чашек. Осторожно вытащила одну. Чашка была тоже «старорежимная», глубокая, дивного кобальтового цвета. В детстве меня бабушка потчевала из такой же своим фирменным сливовым узваром.
Собралась закрыть дверцу и вдруг увидела в глубине, под самой стенкой, небрежно засунутую черно-белую фотографию-картину. Помните, раньше по домам ходили фотографы-халтурщики и делали из альбомных снимков такие открытки на подставке. Как сейчас говорят, баннеры. Странно. Семейным реликвиям совсем не место в кухонном шкафчике. Не знаю почему, но я вытащила фото. Просто стало интересно, какой бабушка была в молодости. Но со старой фотографии на меня смотрели совершенно незнакомые люди. Эффектная светловолосая женщина – с греческим носом и высокой прической в стиле 70-х, в кримпленовом, судя по внешнему виду, костюме. Похожий, голубой, с выдавленным слабым рисунком, я видела в шкафу у своей мамы. В нем мама открывала весенне-летний сезон, выходя на первомайскую демонстрацию. После которой родители вместе с коллегами по научно-исследовательскому институту отправлялись к нам домой праздновать с вином и бисквитным тортом. Раскладывали обеденный стол, быстро поедали винегрет и цыпленка «табака», а затем начинались танцы и песни под гитару. И так мне моя молодая мама нравилась в своем кримпленовом костюмчике, с высокой прической и жемчужными сережками! Я даже однажды не удержалась и в ее отсутствие примерила костюм, и важно расхаживала по квартире, разглядывая себя со всех боков и представляя взрослой и красивой!
Я вздохнула от нахлынувших воспоминаний. Где яркое беззаботное детство с зимними сугробами и катанием на санках до упаду с шикарной горки, залитой на холме бомбоубежища? Где любимые фильмы, просмотренные по десятку раз с неизменным мороженным в вафельном стаканчике перед сеансом? Где вечерние променады по главной улице, заполненной толпами молодежи в модных «бананах» и ярких куртках? Где дискотеки под «итальянцев» и «Модерн токинг»? Молодость, вернись!
Ладно, вернемся в жесткую действительность. Рядом с красоткой сидел мужчина – брюнет с залысинами и бакенбардами, похожий на солиста ансамбля «Песняры». Между ними – мальчик-дошкольник, в белой рубашечке, перепугано смотрит в объектив. В общем, традиционная семья времени молодости моих родителей. Интересно, почему «бабушка» ее хранит, да еще в таком неподходящем месте. И главное, спросить не получится, придется тогда признаваться, что лазила по чужим вещам.
Я покрутила фотографию в руках, зачем-то перевернула на другую сторону. Тыльная сторона была выпачкана в какие-то разводы, похожие на следы шариковой ручки, когда ее расписывают на первой попавшейся бумажке. Я попыталась разобрать написанное, но уперлась в вязь непонятных знаков: Em, Am, B7, и снова Em. Дальше совсем стерто. Ладно, оставим это. Не для меня ведь писали. Я выпила жуткой хлорной воды из-под крана, потопталась без дела и почему-то почувствовала себя совсем неуютно. Покурила в форточку, чтобы сбросить с себя неприятное ощущение, и позвала Вовчика, который уж слишком долго занимался поисками обычных комнатных растений…
Всю обратную дорогу я никак не могла отделаться от мысли, что Валентина Ивановна как-то странно наладила свой быт. Ведь у нее нет других забот, – ни семьи, ни детей, ни необходимости дома работать, тетради там проверять, готовиться к лекциям. Чем, интересно, она занимается по вечерам? Книжки читает? Или она просто выше мелких бытовых условностей? Живет исключительно в духовном мире. Что и неудивительно, учитывая ее бурное революционное прошлое. Решила поделиться этими соображениями с Милкой, но колебалась – уж очень сильно это бы смахивало на сплетни.
Когда мы ввалились в Департамент со своим зимним садом, в коридорах было непривычно тихо. Только в конференц-зале слышался гул голосов. Я вспомнила, что как раз на сегодня наметили профсоюзное собрание по выборам нового председателя. Старая, профессиональная общественница, – недавно отбыла на заслуженный отдых. И все шло к тому, что и по общественной линии нами будет руководить ненавистная Алиса. Оставив нежные растения в холле, я поспешила присоединиться к коллективу. Спасибо Милке, что заняла мне место возле себя. Я облегченно плюхнулась на пластиковый стульчик и отдышалась.
– Ты где шаталась в рабочее время? – Милка подозрительно глянула на меня из-под нависающей косой челки.
Я второпях поведала ей, в чьих «хоромах» я только что побывала и что там видела. И про фотографию рассказала.
– Ты случайно не в курсе, у «бабушки» имелись сестры-братья? – поинтересовалась я.
– Делать мне больше нечего, родословные начальству составлять, – огрызнулась та. – Тебе интересно – сама у нее и спроси. Ты же у нее в любимчиках ходишь.
– Да я просто так …, – начала я оправдываться, но была остановлена строгим окриком сидевшей впереди Алисы. Пришлось прерваться на полуслове и встроиться в общее обсуждение потраченных за год коллективных взносах. Как и ожидалось, подавляющим большинством голосов в профсоюзные боссы избрали Алису. При трех воздержавшихся.
Мои собственные служебные успехи тоже продолжали прогрессировать. Как-то «бабушка» подкинула мне халтурку – заполнить проектную заявку на получение творческого гранта по открытию библиотечного хаба. Я поднапряглась, изучила в интернете современные тенденции и соорудила изящное обоснование будущего литературного «open space». И, представьте себе, проект прошел. Милка похмыкала и как-то неопределенно выразилась о том, кого работа любит. Руководство выделило мне денежное вознаграждение. И к очередной зарплате я подходила уже не с пустым кошельком, свистящим от сквозняка, а с кое-каким денежным запасом. В голову стали приходить несмелые мысли об откладывании денег на покупку собственного жилья. Кавалеры снова появились на горизонте, иногда приглашали на вылазки в лес за ландышами или на Днепр за кувшинками. В общем, жизнь налаживалась, и я уже не так недоверчиво смотрела в будущее. Неизвестно, до каких бы высот я доросла, если бы все не рухнуло в то злосчастное утро…
***
… Скорая помощь и милиция приехали одновременно, где-то через час. Медики констатировали смерть потерпевшей, забрали «бабушку» и уехали. А два милиционера остались. Они заняли начальственный кабинет и объявили опрос свидетелей случившегося. В узком коридоре столпились все сотрудники Департамента.
Первой пошла Алиса. Пробыла в кабинете томительных пятнадцать минут. Вышла бледная, пожала плечами и заявила всем нам, что ничуть не удивлена случившимся, учитывая тот факт, что Валентина Ивановна в ее годы продолжала нагружать себя работой. Наверняка у нее внезапно закружилась голова или схватило сердце, и она не смогла удержать равновесие.
– Никак не хотела снимать руку с пульса, – прокомментировала она свою позицию. – А рука-то уже была старческая.
Мне стало обидно за «бабушку», и я собралась кинуться на ее защиту, но тут вспомнила ее увлечения йогой, все эти стояния на голове и прочее. Может действительно в этом все дело? Странно, а мне она ни на что такое не жаловалась, наоборот, подчеркивала, что ведет здоровый образ жизни и не страдает от возрастных болезней. А уж со мной она была в намного более доверительных отношениях, чем с заместительницей.
Все остальные входили-выходили довольно споро, как по конвейеру. Задержка произошла лишь с охранником Игорем, который тоже подзадержался. Но свою беседу он никак не прокомментировал, а молча ушел за поворот.
Я вошла последней, волнуясь и глотая слезы. Сквозь туман и вату доносились вопросы. Когда пришла на работу? Видела ли сегодня Валентину Ивановну? Как часто она брала больничный? У кого имелись ключи от черного хода? Молча выслушали мои скупые ответы и отпустили.
После меня в кабинет снова вызвали … Алису, а в коридоре я опять заметила удаляющегося Игоря. Вот, оказывается, за кем он ходил.
Столпившийся народ уже был в курсе, что при Валентине Ивановне ни одного ключа не было найдено.
Вскоре стражи закона вместе с Алисой вышли в коридор. Она стала еще белее. Присутствующим объявили, что Валентина Ивановна умерла от удара головой при падении с высоты. Смерть наступила примерно за час или два до первого освидетельствования трупа, то есть примерно между восьмью и девятью часами утра. То есть как раз в то время, когда я судорожно металась в поисках проклятых колготок. Жертва лежала так, как упала, никто ее не перемещал. Падение объясняется внезапным ухудшением самочувствия. Все. О том, как жертва попала на черную лестницу, и где ключи – ничего сказано не было. Милиционеры удалились. Алиса трясущимися губами объявила, чтобы все расходились. Мы молча разошлись по своим кабинетам, хотя работать никто не собирался.
Я лично остаток дня раздумывала над тем, с какой стати Валентина Ивановна отправилась спозаранку на черную лестницу, зачем-то упала, да еще и ударилась головой насмерть об ступеньку. Почему она туда пошла? Она не курит. Не паркует машину во дворе. К тому же она ждала меня, чтобы ехать на встречу с делегацией. Некстати подумалось о несостоявшихся партнерах. Интересно, они до сих пор ждут нас в гостиничном конференц-зале и чертыхаются от такой славянской безалаберности?
А если не внезапное ухудшение самочувствия, то что такое необычное могло произойти, что спровоцировало падение? Например, она могла выйти с кем-то. Только с кем? И зачем? Да еще ранним утром? Все деловые встречи она проводила в кабинете или в кафе в подвальном этаже нашего здания. И как, черт побери, она попала на лестницу? Выходит, ее отпер кто-то из своих. Но кто? Тот, у кого были ключи! Вот кто!
Милка? Да она притащилась на работу еще позже меня. Для нее каждый утренний приход на работу – подвиг. И вообще, они с «бабушкой» состоят в очень формальных отношениях, совершенно противоположные люди. Я просто не могу представить, чтобы они о чем-то неофициально беседовали, да еще где-то на выселках! Другое дело, что у нее был (!) ключ от запасного выхода, и вполне возможно, что она его кому-то давала, или кто-то просто спер его, чтобы сделать дубликат. В любом случае, нужно будет с Милкой серьезно поговорить.
Орися? У нее хранятся дубликаты ключей ото всех помещений. Но она убирает по вечерам, когда все уходят домой. Утром приходит только в дни зарплаты. Да, они давно знакомы, «бабушка» когда-то на общем мероприятии обронила фразу: «Помнишь, как у нас на Энгельса…». А Энгельса, если я не ошибаюсь, это улица так называлась, где находился дом культуры, в котором Валентина Ивановна работала в юности. Выходит, они с тех времен знакомы. И на «ты». Ну и что? Мужчин тогда не поделили? Ведь они обе одиноки. И столько лет копила Орися обиду, чтобы на старости лет отомстить? Нет, не похожа наша клининг-вумен на такую. Наоборот, она всем хорошее старается сделать: цветочки засохшие поливает, чашки с кофейной плесенью вымывает, в курилке подметает. И вообще, слабая она и нерешительная. И очень интеллигентная, даже больше, чем «бабушка». Внутренняя такая, скрытая, интеллигентность. Не от должности или мужа знаменитого. И как только она в уборщицы попала? Поинтересуюсь при случае.
Охранники Вовчик и Игорь? А что? Хорошие кандидатуры. Ключи от обоих входов в полном их распоряжении. Рано приходят, поздно уходят. Игорь – отставной военный, навыками борьбы владеет. Да только, где поп, а где приход? Он-то тут причем? Недавно у нас работает, с утра до вечера смотрит телек в своем «аквариуме». Друзей-врагов среди сотрудников не имеет. Тогда уж легче на Вовчика подумать, недаром он на «бабушку» так злобно косился. И личное их что-то связывает, ведь только он и вхож изо всех нас к ней в дом. Только ему сподручнее было бы с ней дома поквитаться за неизвестную мне обиду, без свидетелей. К тому же он уже пару своих смен на дежурстве пропустил. Опять на «лечении»? Или как это теперь называется.
Ну что ж, методом исключения остался один человек. И сдается мне, не только я до этого додумалась. Не зря Алису повторно поволокли в кабинет. Может, кто-то ее видел в то утро? И не кто-то, а Игорь. Он и заложил. То есть, доложил. Ну и зачем, спрашивается, Алиске драться и сталкивать начальницу с лестницы? Не представляю. Чтобы занять ее место? Так что, из-за паршивой должности убивать человека? И так варварски! Не может такого быть! Тем более, через год Валентине Ивановне и так на пенсию выходить. Можно было и потерпеть немного.
В общем, полный бред. Не могу представить, чтобы в обычном казенном учреждении, среди унылых чиновников вдруг закипели такие страсти, чтобы человека жизни лишить. И тем не менее, это случилось сегодня утром. Просто несчастный случай? Или все-таки убийство? В любом случае отсутствие ключей было примечательным фактом.
Так и не придя к вразумительному выводу, я поплелась домой. Даже с Милкой не хотелось сейчас обсуждать событие. Тем более, теоретически она могла быть замешана. Позже. Все позже. Сейчас была лишь огромная боль от утраты Валентины Ивановны и дикое желание спрятаться ото всех и горевать в одиночестве. Хотела позвонить Петьке и сообщить грустную весть. Все-таки, они много лет были знакомы. Но не хватило мужества. Пусть кто-то другой скажет. И не только это. Инстинктивно не хотелось провоцировать последующий разговор о себе, о нас. Ведь после всех перипетий и треволнений, связанных с моим трудоустройством, наши отношения как-то застопорились. Пару раз сходили в кино, в кафе и все. К себе я не приглашала, считала неудобным навязываться. А Петька тоже как-то не проявил инициативу. Так и не сложился старый-новый роман. И сейчас он мог бы подумать, что я ищу повод, чтобы с ним встретиться. Да, нечего сказать, хорош повод! Вот дурочка (это я о себе), все живешь мерками кисейных барышень. Так и проживешь до пенсии. И превратишься в Орисю – гордую и страшно одинокую. В общем, обозвала я себя последними словами и решила не гнать Петьку, если он опять объявится. Но пересилить себя, чтобы позвонить первой, не смогла.
