Текст книги "Елизавета и Фридрих Великий"

Автор книги: Леопольд Захер-Мазох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

2
Три котильона

В честь победы над Швецией и в ознаменование закрепленного Абоским миром триумфа России пятнадцатого июля тысяча семьсот сорок третьего года в Москве были устроены грандиозные торжества. Елизавета не преминула воспользоваться этим удобным случаем, чтобы вознаградить своих верных приверженцев и даже по отношению к своим врагам повела себя снисходительно и великодушно. За выдающиеся заслуги Бестужев был возведен ею в великие канцлеры империи, а вице-канцлером на его место она назначила Воронцова. Алексей Разумовский, благороднейший фаворит, знавший историю всех стран и народов, его брат Кирилл, а также генералы Андрей Ушаков и Алексей Романцев были удостоены произведением в графское достоинство. Находящиеся с Елизаветой в родстве по линии ее матери, Екатерины Первой, графы Мартын Скавронский и Андрей Хенриков были отмечены званием камергеров и награждены орденом Александра Невского. Принц Гомбургский, граф Романцев, князь Никита Трубецкой, обер-гофмейстер барон Миних, равно как и оба брата Шуваловы, были пожалованы поместьями, а два последних одновременно произведены в генерал-лейтенанты.

Манифест о высочайшем помиловании освобождал от наказания всех приговоренных к смертной казни, к каторжным работам и ссылке лиц духовного, военного и гражданского звания, равно как и всех государственных чиновников, допустивших прегрешения в исполнении служебных обязанностей. Все долги короне были прощены.

Этот акт редкой доброты и либеральности был с неописуемым ликованием встречен по всей России и многих, кто до сих пор считался противником существующего правления, примирил с ним.

Все свое влияние на царицу, которого Бестужев и Разумовский достигли и которого во всех отношениях заслужили, они теперь использовали на то, чтобы вынудить ее к занятию решительной позиции по отношению к европейским странам, и на то, чтобы положить конец установленной французской партией вялости и пассивности России, наносящей ущерб авторитету этой могущественной державы. Потребовались годы, чтобы полностью убедить и перенастроить Елизавету и подвигнуть ее на враждебный шаг против Фридриха Великого. Россия, впрочем, хотя и заключила договоры с Англией и Польшей, однако когда Георг Второй и Август Третий после возобновления войны между Австрией и Пруссией, которая из-за вступления в нее Франции как союзницы Фридриха превратилась в войну европейскую, захотели получить от Елизаветы обещанные вспомогательные войска, им пришлось удовольствоваться лишь ее дружескими заверениями.

Все слои русского населения были настроены против вмешательства в европейские дела и поэтому выступали против войны. Все больше и больше ощущалось, что Россия образует собой совершенно самодостаточный мир, который может спокойно обойтись без участия Европы, и что она была в состоянии на своей собственной территории, не оказывая воздействия и не заботясь о западной цивилизации, выполнять свою великую миссию для себя. И хотя это было правильно, однако некоторые просвещенные государственные деятели, как Бестужев и Разумовский, взор которых простирался гораздо дальше, пользовались своим влиянием, чтобы утвердить свою точку зрения, заключавшуюся в том, что именно эта Россия, которая так надежно защищена от вмешательства Европы в свои дела, имеет призвание говорить решающее слово по всем вопросам европейских государств и это призвание могла бы исполнять безо всякой опаски.

В ту эпоху, однако, личные интересы и настроения монархов влияли на принимаемые решения во внешней политике гораздо сильнее, чем соображения пользы или вреда для государства. Точно так же как Кауниц[5]5
  Кауниц Венцель Антон (1711–1794) – австрийский политический деятель, государственный канцлер Австро-Венгрии в 1753–1792 гг., главный руководитель австрийской политики при Марии-Терезии. Содействовал сближению Франции с Россией.


[Закрыть] в Версале после заключения Ахенского мира, с целью добиться создания альянса Франции и Австрии, прежде всего старался настроить галантного короля Людовика Пятнадцатого и его всевластную содержанку, маркизу де Помпадур, против личности короля Пруссии, Бестужев и Разумовский тоже вовсю пытались вызвать к нему ненависть в глазах Елизаветы.

В Петербурге использовалось то же средство, что и в Версале. Из-за своей сатирической жилки Фридрих Великий сам давал своим противникам в руки бесценное оружие против себя. То, чего достигало его незаурядное умение управлять государством, сводилось на нет его ядовитыми шутками и стихотворениями. В ряде хлестких эпиграмм победитель в сражениях под Молвицем и Кессельдорфом бичевал короля Франции, Помпадуршу и царицу с не меньшим сарказмом, чем своих противников: Георга Второго, Марию-Терезию и Августа Третьего. Поэтическое тщеславие побуждало его читать вслух эти небольшие верси-фицированные колкости в остроумной компании своих ближайших сподвижников и передавать их своим литературным друзьям в Париже. Вот эти-то эпиграммы и настроили против него как Людовика Пятнадцатого с мадам Помпадур, так и императрицу России, что в конечном итоге привело к созданию альянса Франции и России с Австрией против Пруссии. Едва только Фридриху Второму стало известно об успехах Кауница в Версале и Бестужева в Санкт-Петербурге, он еще безудержнее дал волю своей едкой насмешливости и, под громкие рукоплескания и хохот своих друзей в Сансуси, окрестил новоиспеченный альянс трех держав «союзом трех котильонов» (т. е. трех нижних юбок).

Марию-Терезию он отныне величал не иначе как «Котильоном Первым», Елизавету – вторым, а Помпадуршу, соответственно, третьим. О любом подобном высказывании, однако, незамедлительно доносили Елизавете и этим только еще пуще распаляли ее гнев на короля Пруссии. Когда однажды находившийся в дружеских отношениях с прусским послом бароном Мардефельдом статский советник Репульев отважился заступиться за Фридриха Великого, императрица крикнула:

– Не будь на его голове короны, его знали бы только по кличке Плут.

Чашу терпения переполнило возвращение в Россию нескольких гайдуков, состоявших на службе у короля. Они рассказали одной камеристке царицы, что Фридрих Великий постоянно отзывается о последней только в самых презрительных выражениях. Камеристка поспешила донести об этом своей повелительнице и тем самым заставила ее еще больше метать громы и молнии.

Австрия в ту пору, совершенно в духе своих прежних и последующих традиций, обладала отменным дипломатическим корпусом. Кауниц в Париже и барон фон Претлах в Санкт-Петербурге превосходили самих себя в тонкости и находчивости, чтобы использовать в своих целях слабые места своего противника. Введенный Разумовским в интимный придворный круг царицы любезный и галантный посол Марии-Терезии быстро добился благосклонности Елизаветы, которая, все снова и снова побуждаемая к тому Бестужевым, наконец заключила второго июля тысяча семьсот сорок седьмого года союзнический договор с Австрией и в одной из тайных статей его пообещала Марии-Терезии оказать ей помощь во время отвоевывания у Пруссии утраченных провинций. Англия и Саксония присоединились к нему, и таким образом уже тогда была брошена искра, которая десять лет спустя привела к вспышке Семилетней войны[6]6
  Семилетняя война 1756–1763 гг. между Австрией, Францией, Россией, Испанией, Саксонией, Швецией, с одной стороны, и Пруссией, Англией (в унии с Ганновером) и Португалией – с другой.


[Закрыть].

Тридцатого ноября тысяча семьсот сорок седьмого года была заключена дальнейшая конвенция между Англией, Голландией и Россией, в соответствии с которой сорок тысяч русских солдат через Польшу, Моравию и Богемию выдвинулись на театр военных действий. Между тем Ахенский мир положил конец этой фазе борьбы, и на сей раз войска Елизаветы не вступили в сражение. После подписания мира последовала совершенная перегруппировка в позиции европейских держав относительно друг друга. Кауницу удалось договориться о создании большого альянса между Австрией, Россией, Францией, Саксонией и Польшей против Фридриха Великого, в то время как непримиримый, казалось бы, противник Пруссии, Англия, теперь стала ее союзницей.

В то время как на политической арене Швеции доминировала враждебная России партия «шляп», дипломатическим представителям царицы удалось втянуть Данию в европейское объединение против Пруссии и склонить ее к подготовке к войне.

Поскольку великий князь престолонаследник считался решительным сторонником и даже поклонником Фридриха Великого, Бестужев попытался не только подорвать его авторитет в глазах императрицы, но прямо вынашивал план не допустить Петра на престол. Чтобы добиться отъезда княжны Цербстской, в которой он по праву видел прусского агента, Бестужев постарался по возможности ускорить бракосочетание ее дочери Екатерины с престолонаследником. Сама царица с особым пристрастием занималась теперь приготовлениями к предстоящему событию.

По желанию Елизаветы русская миссия в Париже прислала подробное описание церемоний и торжеств, которыми сопровождалось бракосочетание дофина с испанской инфантой, аналогичным образом из Дрездена был затребован детальный отчет о великолепных свадебных празднествах Августа Третьего. Елизавета намеревалась воспользоваться этим удобным случаем и организовать все с невиданной помпой. Летом тысяча семьсот сорок пятого года руководимый курфюрстом Саксонским имперский викариат объявил Петра совершеннолетним, и первого сентября того же года состоялось его венчание с Екатериной. Десятидневные торжества, пышность которых напоминала восточную сказку, сопровождали его.

С самого начала, однако, обозначился серьезный и зловещий разлад в отношениях между наследником престола и его юной столь же смышленой, как и красивой, супругой. В то время как первый при всякой подвернувшейся возможности проявлял запальчивость, своенравие и ребячливость и со своего рода презрением отвергал все русское, Екатерина сумела медленно, но уверенно завоевать симпатии и двора, и народа. Чарующее впечатление ее индивидуальности, привлекательности и любезности только еще больше усиливалось благодаря ее редкой духовности, жажде знаний и сочувствию всему, что касалось ее новой родины. Она поспешила выучить русский язык и в скором времени совершенно свободно говорила и писала на нем.

Она так же быстро усвоила все обряды русской православной церкви, как и обычаи народа. Она умела прислушиваться ко всем слабостям царицы и шла навстречу любому ее капризу.

Только слишком рано, несмотря на свою молодость, Екатерина обнаружила, что ее супруг идет прямой дорогой к тому, чтобы вызвать к себе ненависть нации, даже, возможно, лишиться трона, и начала использовать по отношению к нему ту силу, которая рано проявилась в ней и благодаря которой она позднее подчинила себе огромную империю; хотя он тоже питал к ней сильное нерасположение, Петр тем не менее вскоре оказался целиком под ее влиянием и был неспособен что-либо скрыть от нее. Екатерина сколь возможно старалась удержать его теперь от всех безрассудных поступков, которые лишали его всяких симпатий, и с другой стороны, пыталась все больше и больше забирать в свои руки бразды политической интриги.

Сначала Бестужев был ей таким же противником как и противником ее мужа. Молодой двор находился буквально под надзором полиции. Один камердинер престолонаследника был подкуплен сообщать все, что происходило в маленьком дворце молодой великокняжеской четы, и даже похищал бумаги из письменного стола Петра, чтобы передавать их великому канцлеру.

В апреле тысяча семьсот сорок восьмого года Екатерина лично разоблачила предателя и, когда у Петра не хватило мужества наказать виновного, приказала связать его и собственноручно высекла. Потом она отправилась к Бестужеву и форменным образом потребовала от него объяснений.

С этого момента Бестужева точно подменили, он проникся своеобразным почтением, даже предпочтением к юной великой княжне и начал вынашивать мысль сделать ее наследницей Елизаветы.

3
Слишком рано

В ночь на двадцать шестое августа тысяча семьсот сорок девятого года вся Москва, – как двор, так и сам город, – пришла в неописуемое смятение и возбуждение. Из уст в уста переходила весть о том, что царица Елизавета опасно занемогла и находится при смерти. Народ толпами собирался на улицах и перед слободой, ходили слухи, что Лесток отравил монархиню, чтобы расчистить дорогу к трону великому князю Петру, настроенному в пользу союза с Пруссией. Большинство собравшихся склонялось к тому, чтобы отправиться к дому ненавистного француза и устроить над ним самосуд, а некоторые даже высказывали намерение захватить наследника престола. Однако вовремя появился супруг монархини, граф Разумовский, и его заверения, что о серьезном беспокойстве за жизнь Елизаветы не может быть и речи, несколько успокоили взбудораженные массы. Прямо среди ночи отважный человек затем поспешил к Бестужеву, где, как он знал от одного доверенного лица, собрались в этот час министры, генералы и прочие влиятельные персоны, чтобы посоветоваться и принять решение о том, как следовало бы действовать в случае смерти императрицы.

Сперва прислуга отказывалась впускать Разумовского, однако когда тот пригрозил вернуться с гвардейским полком и пробиться силой, ему наконец отворили двери. Он застал Бестужева в тот момент, когда канцлер собирался изложить блестящему собранию вредные последствия и опасности, которые угрожали бы как империи в целом, так и каждому отдельному человеку в случае восшествия Петра на русский престол. Глаза его пылали пророческим огнем, когда он предсказывал то, что позднее и в самом деле произошло, когда великий князь стал императором Петром Третьим. Он красочно описал его слепую любовь к королю Пруссии и ко всему прусско-германскому, его достойную смеха склонность к солдатским забавам, его непонимание России, русской церкви и русского характера, его упрямство и граничившие с болезнью капризность и непостоянство, при этом он не забыл особо подчеркнуть жажду власти и честолюбие его молодой, но наделенной от природы весьма опасными дарованиями супруги.

Свою речь он подытожил предложением тотчас же принять все меры к тому, чтобы иметь возможность вовремя взять под стражу великого князя Петра и великую княжну Екатерину и тем самым обеспечить себе свободу рук, потому что после кончины Елизаветы России не от кого больше ждать благополучия и спасения, кроме как от томящегося сейчас в шлиссельбургской темнице принца Ивана. Начались прения, спорили за и против до тех пор, пока генерал Шувалов не выставил неоспоримый довод, что от назначенного царицей наследника можно ожидать только высокомерия и произвола, тогда как от того, кого они сами возведут на престол, освободив из заключения, лишь благодарности и податливости. Эта точка зрения и была в конце концов поддержана всеми, и присутствующие единогласно согласились с планом Бестужева. И тот уже готов был отдать необходимые распоряжения, но тут взял слово Алексей Разумовский.

– Я всецело присоединяюсь к вашему толкованию событий и к вашему заключительному решению, – сказал он, – однако оно принято слишком рано, поскольку императрица не умирает.

– Вы наверняка это знаете, граф? – спросил Бестужев.

– Да, я совершенно убежден в том, что говорю, – ответил Разумовский, – и именно поэтому даю вам, господа, совет заниматься не столько престолонаследием, сколько покушениями, которые как раз сейчас замышляются во дворце великого князя Петра.

– Как? Что там происходит? – воскликнуло несколько голосов.

– Лесток, влияние которого на царицу вконец упало, в этот час находится в кабинете великой княжны Екатерины, чтобы предложить ей свои услуги, – продолжал Разумовский. – Безусловно, он слишком поторопился решиться на этот шаг и таким образом дал нам удобный случай окончательно сорвать с него маску.

– Вы опасаетесь покушения на жизнь монархини? – воскликнул Бестужев.

– Разумеется, – промолвил в ответ Разумовский, – и именно поэтому я призываю вас как первого государственного министра выполнять свои обязанности и понаблюдать за великой княжной, тогда как сам я буду стоять на страже возле императрицы.

– Если царица не умирает, – сказал теперь принц Гомбургский, – то это собрание здесь крайне компрометирует нас, и поскольку ни один из нас предательством ничего бы не выиграл, а все мы в одинаковой степени лишь проиграли бы и свели бы знакомство с кнутом, то я предлагаю, чтобы все присутствующие под присягой обязались друг перед другом хранить гробовое молчание.

Все собрание одобрило это мнение и принесло предложенную принцем клятву. Разумовский со своей стороны пообещал ни словом не обмолвиться царице о случившемся, после чего преждевременные спасители государства разошлись. Теперь Бестужев поспешил окружить дворец великого князя своими людьми, а верховые дежурили поблизости, чтобы в любой момент без промедления принести ему сообщение о любом происшествии.

Между тем Разумовский вернулся во дворец императрицы. Он застал Елизавету в бессознательном состоянии, возле больной в большом замешательстве хлопотали ее приближенные и в своей назойливой манере суетился Лесток.

– Я не могу позволить вам находиться здесь, – пронзительным голосом крикнул маленький француз супругу императрицы, увидев, как тот подошел к постели Елизаветы, – здесь прежде всего необходим покой, я вынужден настаивать на том, чтобы меня оставили наедине с Их величеством.

– Этому не бывать, – с серьезным, торжественным достоинством ответил Разумовский, – я вообще удивляюсь, что вы тут, господин Лесток.

– Разве я не лейб-медик Их величества? – выпалил в ответ Лесток.

– Я подозреваю, что во дворце великой княжны, откуда вы как раз и явились, вы гораздо нужнее, там ваше мастерство сумеют оценить лучше, чем здесь, где я отныне запрещаю вам его демонстрировать, – холодно проговорил Разумовский.

– Я не подчиняюсь ничьим приказам, кроме приказов самой царицы, – сквозь стиснутые от ярости зубы прошипел Лесток.

– Вы немедленно покинете это помещение, – настойчиво предложил супруг государыни.

– Нет, я этого не сделаю, – закричал Лесток.

– Ну, это мы еще посмотрим, – проговорил Разумовский, позвал караульного офицера и приказал ему вывести Лестока.

– Я только покоряюсь насилию, – бормотал лейб-медик, гневно вращая маленькими глазками, – но если императрица умрет, то ответственным за это я объявлю вас.

– Если императрица умрет, – в сердцах воскликнул Разумовский, мрачно нахмурив брови, – то ее убийцей будете вы, господин Лесток, и мы потребуем с вас за это отчета, уж можете быть в этом уверены.

Бледный от бешенства, трясясь всем телом, француз удалился. Вскоре после этого явились два других врача, которых Разумовский пригласил к ложу высокопоставленной женщины, и пустили в ход все свое искусство, чтобы вернуть ее к жизни.

– Она получила яд? – вполголоса спросил Разумовский.

– Нет, – ответил один из врачей, – но лекарства, которые были применены, отчасти неверно подобраны, отчасти недостаточны, в целом же это устаревшие знахарские приемы.

– Существует ли надежда, что она будет жить? – снова спросил Разумовский.

– Я ручаюсь, что она не умрет, – ответил второй врач.

Разумовский облегченно вздохнул. И в самом деле в течение следующей четверти часа Елизавета полностью пришла в себя. Она по-прежнему оставалась еще слишком слабой и ей трудно было говорить, однако она уже различала все предметы и людей, окружавших ее, и когда, отбросив в сторону всякий этикет, Разумовский с переполняющей сердце радостью ласково склонился над ней, она улыбнулась ему.

Вскоре она погрузилась в спокойный глубокий сон, и когда проснулась наутро, врачи объявили, что угроза миновала.

Графиня Шувалова, состоявшая на денежном содержании Франции, поспешила сообщить императрице о случае, произошедшем с Лестоком, в таких красках, которые должны были представить Разумовского в самом невыгодном свете. Между тем Елизавета спокойно выслушала свою фаворитку и потом с улыбкой сказала:

– Если Разумовский что-нибудь делает, то это наверняка правильно и полезно, он самый преданный человек, какого я знаю. Лесток же общается и дружит с моими врагами и бог его знает, что у него на уме, я считаю его способным на всякую пакость. Может быть, он собирался дать мне яд.

Тщетно старалась графиня расположить свою царственную подругу в пользу лейб-медика, он был и остался в немилости. Когда же, напротив, в спальные покои вошел Разумовский, она уже издалека протянула ему навстречу руки, которые он, опустившись перед ее постелью на колени, покрыл поцелуями.

– Я подверглась серьезной опасности, мой друг, – прошептала она, – дело уже шло к тому, что я покинула бы тебя навсегда, однако Господь был на этот раз ко мне милостив и поставил на страже подле меня твои верные глаза, тебе я обязана жизнью, я знаю. – Царица с ласковой преданностью посмотрела ему в глаза и маленькой ладонью погладила его по щеке. – Ты испугался за меня, Алексей? – спросила она. Сейчас, когда она уже была вне опасности, она радовалась той заботе и боли, которые проявил он.

– Да, Елизавета, – ответил супруг, – я переживал за тебя так же невыразимо, как сейчас радуюсь тому, что снова вижу тебя здоровой и веселой.

В то время как оба супруга в ничем не нарушаемом блаженстве обменивались словами и поцелуями, на балконе маленького дворца, в котором жил великий князь, стояла молодая, цветущая женщина, глаза которой лучились жаждой власти и честолюбием, и подставляла лихорадочно пылающие щеки остужающему дуновению свежего утреннего ветерка; она долго смотрела перед собой невидящим взором, затем вдруг оторвалась от мыслей, мучивших ее.

– Слишком рано, – пробормотала она, – слишком рано!