Текст книги "Охота на царя"

Автор книги: Леонид Савельев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Леонид Савельев
ОХОТА НА ЦАРЯ

1

Кончался 1880 год.

Шесть раз пытались революционеры убить царя, шесть раз – неудачно.

В царя стреляли – пули пролетели мимо.

Тогда революционеры решили взорвать царский поезд.

Под железнодорожное полотно был проведен подкоп и заложена мина. Сигнальщик ждал поезда, смотря на часы. Задрожали рельсы, поезд быстро приближался.

– Жарь! – крикнул сигнальщик.

Желябов соединил провода батареи. Но с миной что-то случилось: мина не взорвалась.

Тогда революционеры решили устроить взрыв в Зимнем дворце.

Столяр Степан Халтурин скопил динамит в подвале дворца, прямо под царской столовой. Царь обедал ровно в шесть часов. Ровно в шесть часов вышел Халтурин из дворца на темную, покрытую снегом площадь. К нему подошел Желябов.

– Ну, что?

– Готово.

И сразу раздался взрыв, точно пушечный выстрел.

Но царский обед в этот день запоздал. Александра II не было в столовой…

Тогда революционеры решили взорвать царскую карету.

В лодке привезли Желябов с товарищем две подушки, – две гуттаперчевые двухпудовые подушки с динамитом, – и опустили их в Екатерининский канал под мостом.

В назначенный день и час ждал Желябов у моста товарища. Тот должен был перемывать в воде картофель, заслоняя Желябова, пока Желябов будет соединять провода.

Но время шло, а помощника Желябова но было видно. Наконец, он явился.

– Поздно, – сказал Желябов, – царь уже проехал.

– Эх, досада, – отвечал тот, – у меня часов-то нет…

Революционерам не везло.

2

Но и революционеры и царь знали, что борьба не кончена. Борьба велась на смерть. Динамит подстерегал царя; виселица ждала революционеров. Их искала полиция, за ними охотились жандармы, их готов был выдать каждый дворник. Каждое следующее покушение становилось труднее. Царь стал очень осторожен. Он очень редко выезжал из дворца. Во дворец было попасть. А по каким дням выезжал царь из дворца, никто не знал.

Тридцать три революционера, члены партии «Народной Воли», взялись сызнова за дело.

Троих отрядил Желябов следить за царскими выездами.

Один из них стал извозчиком, другой – торговцем папиросами, третья – продавщицей яблок.

По очереди стояли они на Дворцовой площади.

И через несколько недель все наблюдатели, наконец, выследили путь царя.

Желябов узнал: царь выезжает из дворца в те дни, когда в Михайловском манеже делаются смотры войскам.

Царь едет в манеж большей частью по Невскому проспекту, сворачивая потом на Малую Садовую[1]1
  Теперь улица Пролеткульта.


[Закрыть] улицу. Иногда же он едет другим путем – по набережной Екатерининского канала. Возвращается со смотра царь всегда по набережной Екатерининского канала.

3

В декабре 1880 года на углу Невского и Малой Садовой открылась сырная лавка. Торговала она плохо, видно было, что в убыток. Но владельцы лавки, Кобозев с женой, переехавшие в комнату рядом с магазином, не унывали.

Соседний торговец сырами забеспокоился: может, этот Кобозев такой богач, что ему и убыток нипочем; может, он решил потихоньку перетянуть к себе покупателей.

И, чтобы узнать в чем дело, сосед-лавочник дал деньги дворнику и просил его понаблюдать за Кобозевым…

В полицейский участок пришел дворник и стал докладывать, что он заметил неладное в сырной лавке Кобозева.

– Странные торговцы, – говорил дворник. – Ни ругани, ни пьянства, ни драки. Кобозев сыры режет, как новичок, а жена его папироски курит.

– Время неспокойное, – сказал пристав, – но паспорта у них в порядке. Нельзя же так, ни с того, ни с сего с обыском нагрянуть. Подумаю.

Пристав решил сделать обыск под видом осмотра помещения: нет ли сырости. И послать для такого осмотра полицейского техника-генерала с городовыми.

4

Полиции в то время было много работы: ждали нового покушения на жизнь Александра II.

Управление полицией и сыском помещалось в большом доме по Фонтанке, недалеко от Летнего сада.

В этом доме в невысоких дубовых шкафчиках, стоявших длинными рядами в выдвижных ящиках хранились карточки. На каждой карточке была проставлена фамилия подозрительного для полиции человека и занесены его приметы и все сведения о нем. Карточки были поставлены в алфавитном порядке. Это был точно огромный каталог – только вместо книг здесь были записаны люди.

В других шкафах стояли картонные коробки, в них хранились в синих и зеленых папках дела о революционерах: донесения шпионов и судебные отчеты. В особом шкафу хранился список всех сотрудников – шпионов, доносчиков и провокаторов.

В особой комнате вскрывались и просматривались письма. Из них делались выписки, а важные письма фотографировались. Потом конверты опять заклеивались, письма отправлялись по назначению, точно ничего с ними в пути не случилось.

И еще была небольшая комната с отдельным ходом, вся заставленная книгами. Никакой шум не проникал в комнату, за широким письменным столом сидел человек в очках, с большим лбом и умными тусклыми глазами.

На столе лежали иностранные словари, толстые справочники, тетради с чертежами, фотографиями, со столбцами непонятных слов, с загадочными знаками.

Сюда приносили захваченные при обысках зашифрованные, непонятные записки революционеров. Человек в очках брал эти записки, изучал их долго и терпеливо, как ученый, и через несколько дней или недель давал ответ: расшифровывал записку.

Не зря работало множество тайных сотрудников полиции, не зря платили им деньги: полиция получила сведения, что готовится новое покушение на Александра II, и напала на след некоторых революционеров.

Весь вопрос был в том, кто скорее сделает свое дело: полиция ли захватит революционеров, или революционеры убьют царя. И те и другие спешили.

5

Комната выходила в колодезь-просвет. Каменная стена заслоняла окна комнаты, и со двора не было видно, что в ней делается.

В этой комнате работал Николай Кибальчич. Арестованный за распространение революционных книжек, три года просидел он в тюрьме, ожидая суда. Потом его судили и приговорили к заключению в тюрьму на один месяц.

Выйдя из тюрьмы, Кибальчич стал изучать иностранные языки; он прочел на русском, французском, немецком, английском языках все книги о взрывчатых веществах.

В этой комнате стал он делать динамит. Он изобрел такие бомбы, которые взрывались, как бы их ни кинуть. Он был революционером и химиком.

В печке на угольях грелась в кастрюльке вода. Кибальчич растворял нитроглицерин в пироксилине.

Желябов сказал:

– Вам бы, Николай Иванович, ученым быть, а не революционером.

– Если бы не царское правительство– не торопясь отвечал Кибальчич, – я бы, конечно, изобретал машины и орудия для обработки земли. А теперь приходится бомбами заниматься. Да ведь я и не мешаюсь в ваши дела. Мое дело только приготовить бомбы. А вы уже сами ими распоряжайтесь. Как убьете царя, легче, верно, станет. Тогда докончу чертеж воздухоплавательной лодки. Будем по воздуху летать, Андрей Иванович.

– А вы ручаетесь за бомбы? – спросил Желябов.

– Вот видите эти стеклянные трубочки со свинцовыми грузиками: в них серная кислота. Я их обмотаю фитилями, напудренными смесью бертолетовой соли, антимония и сахара. А чтобы грузики не скользили, я их одену в каучук. Как только снаряд ударится о землю, стеклянные трубочки от сотрясения разобьются и… – начал объяснять устройство бомбы Кибальчич.

6

Революционер Тригони жил в меблированных комнатах. В комнате рядом с ним поселился какой-то отставной капитан. Очень вежливый, все старался заговорить с Тригони, чем-нибудь услужить ему.

«Уж не полицейский ли шпион, – подумал Тригони. – Надо бы переменить квартиру».

Но он не успел. 27 февраля в 7 часов вечера в гости к Тригони пришел Желябов.

– Здравствуй, – сказал Желябов, – у тебя в коридоре кажется, полиция.

– Сейчас узнаю, – отвечал Тригони.

Он вышел в коридор и крикнул служанке:

– Катя, поставь самовар.

И сразу на него накинулись со всех сторон полицейские. Арестовали и Желябова. Их посадили в карету и привезли в канцелярию градоначальника.

– Вы Тригони, – сказал градоначальник. – А как фамилия вашего товарища, которого у вас арестовали?

– Спросите его, – сказал Тригони– я не имею обыкновения говорить за других.

Но Желябов ничего не отвечал.

Их повезли в дом заключения. Там их встретил прокурор, который знал раньше Желябова в лицо.

– Желябов, да это вы! – воскликнул он в изумлении.

– Да, – отвечал Желябов.

– Расскажите, где вы жили, с кем встречались, – спросил прокурор.

– Не знаю, – ответил Желябов.

– Ну, мы сами узнаем, – сказал прокурор. – Разведите их по разным камерам.

Желябов и Тригони обнялись в последний раз.

А на другой день, 28 февраля, полиция стала созывать дворников со всего Петербурга и пропускать их по очереди мимо Желябова.

– Нет, никогда его не видали, – отвечали один за другим дворники.

Наконец, один дворник сказал:

– Знаю его, он с сестрой жил у нас в доме на Первой Роте под фамилией Слатвинского.

Но дворник не знал, что женщина, которая жила на одной квартире с Желябовым, была не сестра его, а жена. Фамилия ее была Перовская.

7

28 февраля в лавку Кобозева вошел полицейский техник-генерал в сопровождении пристава и городовых.

– Пришли осмотреть, нет ли сырости, – оказал техник-генерал.

Он осмотрел стены лавки, потом прошел в заднюю комнату. Там стояли бочки, ящики. Стена была обита досками.

– Что это здесь пролито на бочку? – спросил техник-генерал.

– Сметана, ваше превосходительство. На масляной пролили. – отвечал Кобозев бойко.

– А что в бочках?

– Сыры, ваше превосходительство, сыры, – говорил Кобозев, кланяясь.

Генерал подошел к стене и стал стучать молотком.

– Зачем доски прибил? – сказал он строго. – От этого сырость разводится. Надо их сейчас же содрать.

– Мы погибли, – прошептал Кобозев своей жене.

– Сунь взятку, – ответила шопотом женщина.

Кобозев незаметно вложил в генеральскую руку сторублевую бумажку.

– Ну, ладно, – сказал генерал. – Я вижу, что все здесь в добром порядке. Доски можно будет потом снять. Прощайте.

– Не думал, что гладко сойдет, – сказал женщине, когда все ушли, тот который называл себя Кобозевым. – А подкоп уже доведен до середины улицы, все готово.

– Что это Желябов пропал! – сказала женщина.

– Верно занят, – ответил Кобозев. – Ведь взрыв назначен на завтра.

8

28 февраля Кибальчич и еще несколько человек, которые должны были на другой день бросать бомбы, пошли к пустырю за Смольным монастырем пробовать снаряды.

Бросили бомбу; она взорвалась с треском, осколки разлетелись на сажень во все стороны.

– Хорошо, – сказал Кибальчич, – теперь надо приготовить такие снаряды к завтрашнему дню.

В доме на Вознесенском проспекте, в квартире третьего этажа, собрались десять революционеров, членов Исполнительного Комитета Народной Воли. Но главного вождя и организатора, Желябова, среди них не было. Уже стало известно, что он арестован. Было три часа дня.

– Подкоп из сырной лавки уже готов– сказал один из собравшихся, – но бомбы еще не готовы. Успеем ли мы к завтра?

– Каждый час дорог, – сказала Перовская, – полиция уже напала на след. В лавке был обыск. Желябов арестован. Я не вернусь больше на квартиру. Надо действовать завтра. Во что бы то ни стало завтра.

Все согласились. Кибальчич зажег спиртовку и взялся за работу.

9

Всю ночь Кибальчич провел за работой, приготовляя снаряды. Ему помогали еще двое. У одного из них на руке не хватало трех пальцев.

Помощники Кибальчича были морской офицер Суханов и бывший студент Исаев. Суханов пришел прямо из лавки Кобозева. Несколько ночей под ряд он рыл оттуда подкоп, а сейчас вложил в подкоп мину.

Исаев не первый раз делал снаряды. Три пальца оторвало ему при работе над динамитом.

Они работали всю ночь над четырьмя снарядами. Когда снаряды были готовы, их вложили в пятифунтовые жестянки от монпансье. Эти конфектные жестянки – с трубками внутри, начиненными гремучей ртутью, пироксилином, нитроглицерином, гремучим студнем и камфорой – и были те бомбы, которые должны были убить завтра Александра II, если только его раньше не убьет мина под мостовой у лавки Кобозева.

У большого оконного стекла стояла всю ночь женщина, вглядываясь в темную улицу. Она смотрела, не идет ли полиция.

А царь Александр II, перед тем как лечь спать, записал в свой дневник:

«28 февраля 1881 года. В 11 часов доклады министров. Три важных ареста, в том числе Желябов. В 1 час завтрак с детьми».

«Главного поймали, теперь и остальных бунтовщиков переловят», – думал царь.

И в первый раз за много лет Александр II лег спать радостный и спокойный.

10

Рано утром 1 марта, в воскресенье, полиция пришла на квартиру Желябова. Перовской на квартире не было. В квартире нашли только пару сыров и несколько пустых пятифунтовых жестянок из-под монпансье с черной пылью на дне.

Рано утром 1 марта подъехала на извозчике к дому на Вознесенском проспекте и вбежала на третий этаж Перовская.

– Только два снаряда готовы – сказал Кибальчич. – Подождите, скоро будут готовы и остальные.

– Нельзя ждать, – сказала Перовская, – давайте два.

– Я принесу остальные на Тележную, если успею, – сказал Кибальчич, передавая Перовской бомбы. – Несите осторожнее. Если споткнетесь, взорвутся.

Перовская завернула жестянки в салфетку и поехала на извозчике к дому на Тележной улице, где жили революционеры Саблин и Геся Гельфман. Туда должны были зайти метальщики, чтобы получить бомбы.

Дорога была неровная, начинало подтаивать. Извозчик ехал быстро, бомбы слегка тряслись.

«Сани подпрыгнут на ухабе, – бомбы взорвутся», – думала Перовская.

Но все обошлось благополучно…

11

Рано утром 1 марта встал девятнадцати летний Рысаков и пошел на кухню умываться.

В кухню вошла хозяйка квартиры.

– Что вы так рано встали? – сказала она, – в будни я вас бужу каждый день и вы опять засыпаете.

Рысаков поднял над раковиной одутловатое лицо и улыбнулся.

– Теперь буду сам вставать, – сказал он. – А сейчас мне пора.

– Куда вы торопитесь? – спросила хозяйка. – У вас служба, стало-быть, есть?

– Какая служба, просто в гости иду, – ответил жилец, – все равно, что служба.

«Чудной какой-то, – подумала хозяйка. – Всегда тихий, молчаливый, а сегодня разговорился».

А жилец Рысаков пошел на Тележную улицу, чтобы там получить бомбу.

12

Когда Перовская приехала на Тележную, ее уже ждали четыре человека: Рысаков, студент Гриневицкий, рабочий Михаилов и служащий Емельянов.

– Только две бомбы готовы, – сказала Перовская, – кто их возьмет?

– Я, – сказал Рысаков.

– Я, – сказал Гриневицкий.

– Я, – сказал Михайлов.

– Я, – сказал Емельянов.

И никто не хотел уступить. Но пока они спорили, пришел Кибальчич и принес еще две бомбы.

Перовская взяла валявшийся на столе конверт и стала чертить на нем план.

– Если царь поедет по Малой Садовой улице, его ждет подкоп из лавки Кобозева. Но взрыв может не убить царя. Тогда вы, стоящие здесь на запасе, прикончите его в суматохе бомбой. Промахнется первый, бросает второй и следующие. Если же царь поедет в манеж не по Малой Садовой, то я извещу вас: я пройду мимо и выну платок. Тогда вы все перейдете на набережную Екатерининского канала: обратно царь едет всегда этим путем.

Перовская и метальщики простились с хозяевами квартиры и пошли. По дороге они зашли в кондитерскую и купили булок. Но есть никто не мог, кусок не шел в горло. Только Гриневицкий поел спокойно. Затем каждый пошел к своему посту.

13

– В Михайловский манеж! – сказал Александр II, садясь в карету.

Четыре человека со свертками в руках ждали на углу Невского проспекта и Садовой улицы царскую карету, считая каждую минуту. В сырной лавке тот, кого звали Кобозевым, сидел у батареи, готовый соединить провода, его жена не отрываясь смотрела в окно.

Но царь поехал другой дорогой через Екатерининский канал и благополучно прибыл в Михайловский манеж. Он произвел смотр воинским частям и остался доволен выправкой солдат.

– Дать нижним чинам по чарке водки и по рублю на человека, – распорядился он. А сам поехал завтракать в Михайловский дворец.

Между тем Перовская прошла по Малой Садовой на Невский. Несколько раз по пути она вынимала из муфты носовой платок. Метальщики перешли на набережную Екатерининского канала.

А Желябов в это время метался из угла в угол, запертый в одиночной камере.

«Неужели без меня не справятся – думал он, – неужели все погибло?»

14

– Домой, той же дорогой! – сказал царь, садясь в карету.

Стрелой понеслась пара чудесных лошадей по Инженерной улице. На козлах сидели искусный кучер и конвойный казак. По обе стороны кареты, держась около ее стеклянных дверок, скакали казаки. За каретой ехали, еле поспевая, сани полицмейстера и начальника царской охраны. Было половина третьего. Обогнали какого-то мальчика с санками; пронеслись мимо проходившего взвода моряков; взвод отдал честь барабанным боем. Какой-то солдат на пути вытянулся во фронт и отдал честь; мастеровой, поправлявший дорогу, снял шапку.

Карета круто завернула на набережную Екатерининского канала, но не успела проехать и пятидесяти сажен по пустынной набережной, как встречный молодой человек в черном пальто. Рысаков, бросил белый сверток на мостовую, под колеса кареты. Сверток промелькнул в воздухе, как снежный ком. Раздался грохот, как от выстрела, только сильнее. Конвойный казак упал с облучка. Мальчик, шедший из соседней лавочки, упал на панель и стал кричать. Задок кареты был разнесен в щепки. Но царь был невредим.

– Стой! – крикнул царь кучеру и вышел из кареты.

Лошади полицмейстерских саней взвились на дыбы и стали. Полицмейстер выскочил из саней и подбежал к царю.

15

Между тем к месту взрыва спешили люди, наросла толпа. Бежали городовые, скакали казаки с шашками наголо. Рысаков бросился бежать, но поскользнулся. На него набросились городовой и еще несколько человек и схватили его.

– Ты произвел взрыв? – спросил Рысакова начальник охраны.

– Я, ваше благородие! – отвечал бледный Рысаков.

Александр II подошел к Рысакову и спросил:

– Этот произвел взрыв?

– Так точно, ваше величество! – отвечали несколько солдат.

Тогда Александр II повернулся и сделал несколько шагов, собираясь сесть в сани.

В это время человек, стоявший, облокотившись на решетку набережной, в двух или трех шагах от царя, выпростал руки из-за спины, поднял высоко над головой бомбу и с размаху бросил ее оземь, в середину между царем и собой.

Раздался оглушительный взрыв; взметнулось дымное облако; толпу раскидало в разные стороны. Ближние были убиты или ранены; у некоторых лопнули барабанные перепонки. Дальних точно обдало кипятком, ударило воздухом в грудь, в спину, они попадали.

Александр II лежал у решетки набережной – умирающий.

К нему подбежали солдаты и офицеры. Один из них снял с царя тяжелую каску и надел ему на голову свою фуражку. Другой прикрыл его своей шинелью.

Емельянов, который должен был бросать бомбу третьим, если бы Александр II остался жив, подошел к саням, зажав бомбу под мышкой, и помог уложить тело царя на сани. Затем он ушел домой.

А Рысакова били кулаками несколько человек.

– Не давайте меня бить, – просил Рысаков городовых.

Его отправили сразу на допрос.

16

Шел мелкий снег. Умирающего Александра II везли на санях в Зимний дворец. Кучер бешено погонял лошадей. Раскрыли одну половин дверей подъезда Зимнего дворца, другая не поддавалась. Ее выломали. Царя внесли во дворец.

В три часа тридцать пять минут императорский штандарт на дворце опустился и, вместо него, взвился черный флаг: Александра II не стало.

А в это время в придворном госпитале лежал человек, который убил царя. Он был весь изранен и без сознания.

Около него стояли врачи и прокурор.

– Заставьте его очнуться хоть на пять минут, – сказал прокурор.

Врач приготовил шприц и впрыснул что-то в тело умирающего: тот открыл глаза.

– Скажите вашу фамилию, – сказал прокурор.

Умирающий помолчал минуту.

Потом он сказал:

– Не знаю.

Вечером он скончался, не сказав ни слова.

На его теле было пятьдесят три раны.

Так умер Гриневицкий.

17

Желябов узнал, что царь убит и Рысаков арестован.

Желябов написал прокурору письмо:

«Если новый государь намерен казнить Рысакова, было бы несправедливостью сохранить жизнь мне, много раз покушавшемуся на жизнь Александра II и не принявшему деятельного участия в убийстве лишь по глупой случайности. Я требую приобщения себя к делу 1 марта и, если нужно, доставлю уличающие меня разоблачения. Прошу дать ход моему заявлению.

Андрей Желябов. 2 марта 1881 г.

Дом предварительного заключения.

P. S. Меня беспокоит опасение, что правительство вопреки справедливости, укрепит корону нового царя только трупом юного героя, отстранив меня, ветерана революции. Только трусостью правительства можно было бы объяснить одну виселицу, а не две…»

А тот, кого считал Желябов юным героем, девятнадцатилетний Рысаков, в это время говорил, всхлипывая, прокурору:

– Я не виноват, я не знал, что делал. Меня подговорил Желябов. Не губите меня, я всю жизнь буду служить вам, выдавая революционеров.

Толстое, бледное лицо Рысакова еще больше опухло от слез. Он мотал головой в смертельной тоске, и его длинные жирные волосы упали ему на глаза.

– Успокойтесь, юноша, – сказал прокурор подавая ему стакан воды – суд примет во внимание ваше раскаянье. Расскажите все что вы знаете.

– Я не знаю фамилий остальных метальщиков, – начал, всхлипывая, Рысаков, – но я знаю дом, откуда я получил бомбу. Этот дом на Тележной улице… И еще я знаю, что из лавки Кобозева сделан подкоп.