Текст книги "Побежденному - лавры"
Автор книги: Леонид Панасенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Леонид Панасенко
Побежденному – лавры
Игры хотели провести в канун их двухсотлетия, но солнце в тот год показывалось всего четыре раза, и гелиографы Новых Афин не успели передать соседям даже жизненно важные сообщения.
Только ранней весной в год 107 от Ошибки Компьютера упорные ветры, прилетавшие день за днем со стороны Эгейского моря, разгребли черный мусор туч, и людям стал чаще открываться усталый лик светила. Оно было, как и прежде, кирпично-красным, потому что, по преданию, пепел погибших поднялся даже в космос, и теперь ему предстояло падать на головы живых вплоть до скончания человеческого рода. Тело солнца казалось расплывчатым, зыбким, будто студень медузы, однако это давно никого не пугало. Те ученые, которые выжили после Ошибки Компьютера и на которых не хватило гнева, чтобы их убить, установили: на большой высоте постоянно дуют ураганные ветры, несут пепел и песок. Жаль только, говорит судья Спирос, что им не хватает ярости или вообще задуть ко всем чертям это солнце, или разогнать, рассеять наконец столетние сумерки.
Как бы там ни было, первые просветы в тучах вызвали всеобщее ликование.
Между холмов землянок бегали и визжали от радости дети. Как ни ругали их матери, они то и дело заскакивали в глубокие лужи, поднимали тучи брызг, а то съезжали с холмов-крыш по гнилой прошлогодней траве, будто по снегу.
«Надо обновить дренажную систему, – подумала левая голова Спироса, глядя на лужи. – Иначе сырость доконает нас».
Правая голова судьи, наблюдавшая в это время за пересверками ближайшего гелиографа, который устроили на чудом сохранившейся фабричной трубе, наклонилась к посыльному и шепнула ему что-то на ухо. Орест вскочил и, смешно выбрасывая в стороны босые ноги, побежал вниз по скользкому склону.
Судья Спирос сидел на вершине своей землянки, на широкой каменной плите, может быть даже надгробной, которую втащил на холм то ли его отец, то ли еще дед. Само убежище тоже построил дед. Впрочем, так поступили все, кто уцелел после Ошибки Компьютера. Чтобы уберечься от радиации, диких ветров и непрерывных дождей, люди стали засыпать свои жилища (понимай – подвалы в развалинах и одноэтажные домики) землей. Чем больше курган, тем безопаснее. Придумывали примитивную вентиляцию, старались укрепить потолок, чтобы не дай бог не рухнул и не раздавил. Они зарылись в землю как кроты, и земля в который раз спасла своих бестолковых хозяев.
«А точно – кроты, – подумала левая голова. – Даже внешне наши Новые Афины напоминают большое поле с терриконами кротовых нор… Интересно, куда это он отправил моего посыльного?»
Головы Спиросу достались с характером. Они постоянно вздорили друг с дружкой, однако, как ни странно, в их бесконечных спорах то и дело рождались неплохие идеи. Может, поэтому жители Новых Афин избрали Спироса судьей; недаром ведь говорят: одна голова хорошо, а две – лучше. Как научить головы жить в мире и согласии, Спирос не знал. Кроме него в Новых Афинах был еще один двухголовый мутант, придурковатый Александр, которому, очевидно, на две головы достался один мозг. Уж с ним-то не посоветуешься!
– Что ты крутишься без конца?! – возмутилась правая голова.
– Ты куда Ореста послал? – вопросом на вопрос ответила левая. Головы у Спироса были абсолютно похожи (по-видимому, должны были родиться близнецы), и оттого их перепалки выглядели со стороны особенно комично.
– Телеграмму понес. Всем соседям. Чтобы завтра в шесть утра отправляли к нам марафонцев.
Левая голова от возмущения даже дернулась.
– Ты сошел с ума! Весна, слякоть, хляби небесные и земные. Тысячи забот… А ты назначил эти нелепые состязания.
– Какой ты глупец! Есть решение Совета старейшин. Ты сам за него голосовал. Просто долго не было солнца, и мы все откладывали и откладывали. Сколько можно откладывать?!
– Но ведь мы не готовы.
– Что там особо готовиться? – вздохнула правая голова. – Ты о другом подумай: у людей уже сто лет не было Праздника. Целые поколения рождаются и умирают под землей. Мы так редко видим солнце, так редко собираемся вместе.
– Дособирались уже – дальше некуда, – проворчала левая голова. – Одно тело на двоих, кошмар!
– Скажи спасибо, что ты не родился кентавром. Кстати, они тоже хотят участвовать в Играх.
– В качестве кого: лошадей или людей? – удивилась левая голова. Головы повернулись, посмотрели друг на друга и дружно рассмеялись.
В это время Спироса позвали.
Часа полтора вместе с другими мужчинами судья корчевал сухое дерево, которое торчало посреди поля для игры в мяч. Когда наконец подрубили корни и дерево, затрещав, рухнуло, стало даже немного жаль его. Спирос еще помнил дерево живым, да и потом, когда оно усохло, мальчишки по-прежнему считали его своим, чуть ли не игроком, по крайней мере, им оно на поле никогда не мешало.
– Все правильно, – сказала левая голова. – Мы привыкли, а вот чужие люди не поймут.
Обе головы Спироса вспотели от работы, и он по очереди вытер их правой рукой, хотя руки давным-давно были соответственно поделены. Все остальное делить, увы, не приходилось. По этому поводу над Спиросом часто подшучивали, особенно раньше, когда он был моложе. Головы его хоть и ссорились, однако в житейских и амурных
делах всегда действовали согласованно. Доверившиеся мутанту женщины, как правило, утверждали, что две головы – вовсе не помеха, жаль только, добавляли они с лукавинкой, что взбесившаяся природа не удвоила и все остальное.
Не успели толком отдохнуть, как на окраине селения показалась здоровенная повозка с консервами. Тянули ее два кентавра – Хирон и Фол, названные так в честь своих мифических сородичей.
Освободившись от лямок, Фол устало тряхнул курчавой головой и лег на землю.
– Все! – заявил он. – Теперь неделю буду отъедаться.
Он дышал тяжело, с присвистом. Худые бока то вздымались, то опадали, и левая голова Спироса с грустью заметила, как натужно ходят под шкурой кентавра выпирающие ребра.
Хирон все еще стоял в упряжке. Немногословный, он и сейчас не включался в общий разговор, который вертелся вокруг весны, нежданного солнца и завтрашних Игр. Хирон стоял, умиротворенно прикрыв глаза, и что-то жевал. Кентавры все время что-нибудь жевали, так как огромное лошадиное тело требовало еды несравненно больше, чем человеческое. Весной и летом они не брезговали полакомиться молодыми побегами и травой.
– А как же Олимпийские игры? – спросил Хирон.
– К черту! – рявкнул Фол. – Спать и жрать. Я им не лошадь.
Все засмеялись. Орест, ткнув Фолу и Хирону по пучку бледно-зеленых побегов, скомандовал:
– Пять человек с корзинами остаются разгружать повозку. Остальные – за мной. Надо до вечера все привести в порядок.
Спирос (обе головы) посмотрел на дорогу, которая пряталась за рощицей кривых, низкорослых деревьев. Еще по весеннему черных и голых, чуть ли не стелющихся по земле. Там, в трех часах пути отсюда, развалины столицы. Города, о котором он как-то вычитал в старинной книге: «Жить в Афинах… значит жить в самом сердце мироздания. Одного глотка этого душистого ночного воздуха, одного взгляда на это самое синее утреннее небо достаточно, чтобы понять, как прекрасен мир и ради чего он был сотворен». Теперь, когда мир уничтожен, эти слова казались то ли издевательством, то ли пустым поэтическим образом, лишенным всякого смысла. Жить можно только в норах, а небо всегда было грязно-серым, а то и черным. Вот! Смысла никакого, а вспомнились эти сказочные невозможные слова – и щемит сердце, щемит, даже слезы наворачиваются. Впрочем, спасибо вам, Афины! Вы до сих пор кормите нас. Кто-то когда-то нашел там подземные склады продовольствия, очевидно армейские. Все заморожено – на века. Многое, конечно, пропало, а вот консервы… Нормальные люди, может, и не стали бы есть, а нам, мутантам, в самый раз. Выбирать не приходится.
– Какие виды спорта мы допустим на завтрашние состязания? – спросила левая голова.
– Все. Всё, что сумело сохраниться. – Правая голова помолчала, затем добавила: – Разумеется, кроме тех, которые мы прокляли.
Спирос помнил: еще в 1996 году оставшиеся в живых после Ошибки Компьютера прокляли и предали забвению сначала бокс, а затем все остальное, что было пусть даже косвенно связано с насилием над личностью: все виды борьбы и стрельбы, фехтование. В самом деле, что такое, например, нокаут? Потеря сознания на период свыше восьми секунд. Добровольно избивать друг друга до потери сознания? Бр-р-р, какая мерзость!
Левая голова согласно кивнула. Правая заговорила вновь:
– Пусть состязаются… Но главное – марафонцы. Нам нужно учиться ходить друг к другу в гости, держать связь с другими поселениями. Техника разрушена, но люди кое-где уцелели. Нам надо находить друг друга и держаться только вместе. Чтобы выжить, всем надо быть вместе.
– А по мне, – возразила левая голова, – без чужих – спокойнее. Мы, люди, всегда не понимали и боялись друг друга. Почему ты думаешь, что после атомной войны люди поумнели? Я не верю в это. Никому не верю.
– И ей не веришь? – тихо спросила правая голова. Очевидно, это она дала команду телу – Спирос вдруг напрягся, повернулся в сторону дороги.
Меж холмов землянок шла нагая Электра. Девчушке не было и пятнадцати, однако за зиму она необыкновенно расцвела: все линии юной попирательницы нравов, которые еще прошлым летом были в основном прямыми, округлились, груди налились хмельным соком жизни, а в карих глазах появилась какая-то лукавая загадка. Будто Электра не жила в такой же полутемной норе, как все, будто открылась ей этой весной только ей ведомая тайна.
– Чтоб я ослеп! Она становится женщиной! – вскричала левая голова судьи Спироса.
– Само собой… Но дело не только в этом… – Правая голова говорила задумчиво, глаза ее с нежностью смотрели в спину девушки. – Она почувствовала свои крылья. Они ее волнуют…
Над лопатками Электры словно горб торчали сложенные крылья. Они были кожистые, слегка розовые. Со спины крылья, на которых в полнейшем беспорядке лежали каштановые волосы, напоминали то ли накидку, то ли весенний светлый плащ.
Девчушка шла и озорно топала ногами, целясь в маленькие, еще не просохшие лужицы. Глядя на нее, хотелось забыть, что жизнь на Земле, очевидно, кончилась. Дотлевает, как угольки на пожарище… Впрочем, как можно говорить о конце жизни, когда в просторах планеты бьется хотя бы пара сердец?..
– Сегодня твоя очередь командовать телом, – зловредно напомнила левая голова. Это значило: нечего тебе, братец, пялиться на молоденьких мутанток; займись-ка ты не только прелестями, но и мерзостями жизни: разогревай доисторические консервы, кипяти чай, выслушивай доклады недалекого, но верного Ореста, отдавай распоряжения. Словом, живи, брат, и будь поближе к земле, к нашей общей норе… Крылья прокляты уже потому, что на них прилетели в день Ошибки Компьютера крылатые ракеты.
Уже к восьми утра начали прибывать марафонцы из ближних поселений.
Жители Новых Афин, расположившиеся на крышах своих жилищ, встречали их приветственными криками. Помощники судьи Спироса фиксировали время финиша, чтобы потом, когда прибегут из самых дальних поселений, путем простейшего арифметического действия определить победителей.
Для игры в мяч набралось четыре команды. Тут же надули дюжину мячей, по три на каждую игру, а на единственные ворота поставили, как всегда, шестирукого Константина.
Долго спорили: разделять ли в кроссе забеги людей и кентавров?
Уже почти сошлись на том, чтоб не разделять. Но тут отозвался молчаливый Хирон, который во время дискуссии что-то дожевывал. Он проглотил последний кусок и трубным голосом сказал:
– Хорошо, я побегу со всеми. Но что будет, если я наступлю случайно кому-нибудь на ногу?
И он показал спорящим большущее подкованное копыто.
Забеги тут же разделили.
Когда дошла очередь до плавания, опять возник спор: можно ли гидролюдям во время соревнований дышать водой?
– Все это бредни! – рявкнула, разозлившись, левая голова Спироса. – Нелепа сама постановка вопроса. Каждый дышит, как может, как ему удобней. А на месте обычных людей я вообще не полез бы в воду в такую холодрыгу. Пусть гидролюди соревнуются между собой.
Обедали все вместе, впервые за многие годы. И впервые за многие годы в кирпично-пепельном небе не громоздились тучи. К общему столу девушки во главе с Электрой принесли из лесу целые охапки молодой зелени: людям – дикий лук и щавель, кентаврам – побеги и ленточные шампиньоны.
К вечеру состязания закончились. Все жители Новых Афин собрались на поле для игр. Особенно повезло тем, кто жил поблизости: они устроились на крышах своих землянок-холмов.
И тут случилось непредвиденное.
На Западной тропе показался одинокий путник. На плече у него был большой мешок, и юноша шел медленно, осторожно ступая по раскисшей глине. Подойдя к людям, он поставил мешок на камень, который успело подсушить солнце, поклонился.
– Кто ты, гость, и откуда? – спросил Спирос. Юноша поднял голову. Был он ладный и стройный,
с худощавым лицом и приветливыми серыми глазами.
– Меня зовут Ясоном. Я марафонец из Малой Дыры. Еще меня зовут Ясоном-доходягой.
В толпе засмеялись.
Юноша не смутился. Он напрягся телом, на котором играл каждый мускул, и простодушно пояснил:
– Я родился очень хилым и тщедушным. Занятия спортом возродили мой дух и укрепили тело.
– Что же ты так опоздал? – насмешливо спросил Спирос. – Малая Дыра не такое уж дальнее поселение. А ты пришел последним.
– Извините меня, достойные сограждане, – вновь поклонился юноша. – Извини меня, судья. Сейчас весна, время сева… Мы слышали, что вы питаетесь в основном консервами. Мы же давно возделываем поля и сеем хлеб. Я не богат, но все же могу поделиться кое-чем с жителями Новых Афин. Я принес вам в дар мешок отборной пшеницы. Мешок тяжелый, а дорога сейчас скользкая. Поэтому я задержался.
Все молчали, опустив глаза.
Правая голова Спироса с грустью отметила: как ни долог был путь людей на Земле, даже за тысячелетия не научились они принимать благородство и великодушие за естественные проявления человеческой сущности. Если тебе протянет руку помощи незнакомый человек, в глазах твоих, увы, кроме благодарности обязательно будет и толика удивления.
В толпе кто-то хлопнул в ладоши. Остальные тоже захлопали – молча, дружно, уже не пряча глаз. К ним подошла Электра.
Увидев обнаженную девушку, Ясон слегка побледнел, однако взор свой не стал отворачивать или прятать.
Она внимательно посмотрела на его худое усталое лицо, коснулась потного плеча. Ясон не сдержался – чуть-чуть отпрянул.
– Все перепуталось! – с досадой воскликнула девушка. – Ты не правнук бога ветров Эола и не предводитель аргонавтов. Я, увы, не Медея… Ну и прекрасно! Ты меня понимаешь?
Ясон молчал.
Электра вдруг как бы выпрямилась – это раскрылись ее такие нежные крылья. На какой-то миг, короткий, будто восхищенный вздох Ясона, она обвила этими крыльями марафонца, прижала к себе.
– Понимаешь! – удовлетворенно улыбнулась Электра и пошла дальше, напевая и помахивая лепестками своих крыльев.
– Отойди от нас, марафонец, – досадливо потребовала правая голова Спироса. – Нам надо посоветоваться.
Люди и кентавры, уставшие от состязаний и всего остального – непривычного солнца, общения, переживаний, – сидели на вершинах своих землянок-холмов, поглядывая на поле для игр, но чаще – на Спироса.
Головы судьи отчаянно спорили. Казалось, еще миг – и замелькают руки, хлеща противника по щекам. Но то ли головы все же сумели достичь согласия, то ли выдохлись – спор угас. К судье тотчас подскочил Орест, выслушал наставления и пошел к ящику-трибуне, преисполненный достоинства и собственной значимости.
– Уцелевшие собратья и сограждане! – торжественно начал он. – После долгих лет тьмы вот уже несколько дней мы празднуем возвращение солнца. Кроме того, сегодня мы воскресили прекрасную традицию, которая не погибла даже в ядерном огне. Сегодняшние состязания, которые мы, как и прежде, посвящаем Зевсу Олимпийскому, определили победителей…
Орест замолчал, оглянулся на судью Спироса. Головы того синхронно кивнули, и Орест, возвысив голос, продолжил:
– Победили все, кто выразил в многотрудных состязаниях силу духа и тела. В марафоне, который близок нам, мутантам, своей целесообразностью, победили все, кто пришел до полудня.
Орест замялся – очевидно, забыл текст. Он подошел на несколько слов к Спиросу и, виноватый, снова возвысил над полем для игр свой звучный голос:
– Но в каждом состязании, уцелевшие собратья и сограждане, всегда были, есть и будут побежденные. Тем, кто достиг сегодня успехов, кто прыгнул выше и бросил дальше, мы оставляем радость победы. Всем остальным мы дарим ощущение своей силы и ловкости. А вот лавры мы сегодня отдаем побежденным. За решимость и силу духа, за веру в себя. Более того! Все лавры – а их у нас в Новых Афинах нашлось всего-навсего восемь сухих листиков – судья Спирос отдает Ясону из Малой Дыры. Он пришел последним. Но последним он пришел потому, что думал о других, о продолжении жизни. Вы знаете: он принес в дар Новым Афинам мешок зерна, которое мы завтра же посеем. Слава Ясону!
– Слава! Слава! – закричали зрители.
Судья Спирос тоже поднялся на ящик-трибуну, стал надевать на голову марафонца из Малой Дыры сплетенный из тонких веточек венок. На нем сиротливо торчали восемь листиков лавра.
Пока левая голова Спироса занималась церемонией награждения, правая смотрела куда-то в сторону. Туда же смотрел и юноша.
Восточную часть неба вновь заполнили тяжелые, темные тучи. Но солнце, заходящее солнце, все еще светило, и стена туч в его лучах казалась черно-фиолетовым экраном: медленно движущимся, колеблющимся, дымным и грозным. На фоне этого экрана, будто золотая статуэтка, светилось юное тело Электры. Она стояла на вершине ближайшего холма-землянки, нагая и прекрасная, и пробовала свои нежно-розовые кожистые крылья. Разворачивала их, взмахивала ими, но оторваться от земли пока не могла.
Непонятно, которой из голов Спирос вдруг впервые понял, что он стар, но от этого, на удивление, на сердце не стало тяжело. Он подумал: «Этим летом она взлетит… Обязательно взлетит! Что ж, может, именно таким образом природа спасет людей от неминуемой гибели. По гелиографу передавали: двухголовых и крылатых в последние годы стало родиться больше, чем просто людей и кентавров. Может статься, к следующим Олимпийским играм люди-птицы тоже захотят состязаться между собой. Вот когда ему, старому судье, понадобятся не то что две – десять голов. Попробуй уследи за этими летунами…»
А еще Спирос подумал, что, будь он помоложе, ну хотя бы как этот Ясон-доходяга из Малой Дыры, он обязательно увел бы Электру с холма. Пока светит это скудное солнце, пока непогода не загнала их обратно в норы. И, кто знает, не измазал бы он ей крылья соком молодой травы, которая этой весной так дружно проросла в лесу на всех полянах?
