Текст книги "Один день без Сталина. Москва в октябре 41-го года"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Но партийная пропаганда в октябре сорок первого действовала слабо.

«Мы встречали крестьян, которые ругали советскую власть открыто и говорили нам, что лучше жить сытым рабом, чем голодным свободным, – записывал в дневнике выехавший из Москвы Аркадий Первенцев. – Мы видели колхозников, открыто ждущих прихода Гитлера, мечтающих о смене режима… Из ста человек – сто не верило в благополучный исход войны… Но власти сидели крепко на своих местах, и защита столицы заставила притихнуть эти настроения. Город гудел, особенно окраины. Рабочие крупнейших заводов ругали власть и угрожали».

Задолго до октябрьских событий в Москве, в конце августа, заместитель заведующего организационно-инструкторским отделом ЦК партии Михаил Абрамович Шамберг отправил записку секретарям ЦК Андрееву, Маленкову и Щербакову. Отдел был главным получателем информационных материалов местных партийных органов.

«Особо следует сказать о деревне, – докладывал Шамберг. – По материалам Архангельского, Марийского, Крымского, Курского, Сумского и Челябинского обкомов партии видно, что вражеские элементы в деревне сеют панические слухи, стремясь внушить населению, что у Советского Союза отсутствуют достаточные силы к сопротивлению: «провоевали несколько дней, а оружия уже нет». «Говорили, что мы сильны, а немец бьет и занимает наши территории».

В Афанасьевском сельсовете Верхне-Тоемского района Архангельской области единоличник Пикулин говорил колхозникам: «Теперь надо обращать внимание на свое хозяйство, так как неизвестно, чем кончится война. Она может кончиться тем, что не будет советской власти». В Судакском районе Крымской АССР распространялся слух о том что «когда придет Гитлер, земля будет возвращена крестьянам»… Два колхозника из колхоза «Красный боевик» Белгородского района Курской области потребовали, чтобы председатель забил часть скота для питания колхозников, так как: «Красная армия все равно не победит и Гитлер все заберет». Слухи эти распространяются как во время индивидуальных и групповых разговоров, так и во время митингов и бесед, посвященных текущим политическим событиям…

Материалы из разных партийных организаций показывают, что в рядах нашей партии имеются отдельные трусы, шкурники, которых надо беспощадно гнать из партии… Партийные руководители либерально относятся к «коммунистам», уже успевшим показать себя трусами, нытиками, маловерами… В ряде мест руководящие работники райкомов, горкомов партии и советских организаций оказались не на должной высоте, сами сеяли панику, а в ряде случаев первыми бежали из районов прифронтовой полосы, в то время как военные действия проходили на большом расстоянии от района».

Неужели и в самом деле ждали Гитлера? И сколько было таких людей?

В сорок первом году торжественную встречу немецких войск в украинских и русских деревнях и городах радостно снимали немецкие кинодокументалисты. Как правило, кадры постановочные. Но были те, кто искренне приветствовал немцев. Люди, ненавидевшие советскую систему, рассчитывали, что их неприятности закончились; были обиженные советской властью, они надеялись сделать карьеру, наверстать упущенное, а заодно и сквитаться с обидчиками. А были и люди, вовсе не отвергнутые системой, но пожелавшие связать свою жизнь с оккупационной властью.

На той части советской земли, которая была оккупирована немцами, до войны жило около сорока процентов населения нашей страны. Сколько из них так или иначе связали себя с оккупационным режимом? Я не знаю точных цифр. Жизнь на оккупированной территории была запретной темой в советские времена, поэтому она еще недостаточно изучена. Но на всей территории существовала назначенная немцами местная администрация и вспомогательная полиция, которые служили оккупантам.

* * *

2 ноября академик Владимир Вернадский записал в дневнике:

«Сейчас мы не знаем всего происходящего. Информация делается так, чтобы население не могло понять положения. Слухи вскрывают иное, чем слова и правительственные толкования.

Все время думаю о том, что выясняется на Украине, – если верна молва, что там сейчас национальная антирусская власть. Будто бы во главе правительства Винниченко – фигура не крупная. Но вся Украина в руках немцев, и, может быть, этот огромный успех германской армии резко изменит положение?.. Видна растерянность, так как информация официальная скрывала от населения происходящее».

Владимир Кириллович Винниченко – один из первых руководителей самостоятельной Украины, которая возникла после революции. Вернадский тоже принимал участие в создании украинской республики, стал первым президентом национальной Академии наук. Независимая Украина не сумела устоять на политической карте мира. После Гражданской войны Винниченко эмигрировал. Но Вернадский ошибся. В годы Второй мировой Владимир Винниченко сотрудничать с нацистами не пожелал и был отправлен в концлагерь.

Профессор Леонид Тимофеев: «Настроение подавленное и критическое. Киев, говорят, наутро после вступления немцев уже имел правительство, в котором оказались и члены Верховного Совета. Вероятно, то же будет и в Москве… Говорят о либерализме немцев в занятых областях. В украинском правительстве профессор Филатов и артист Донец. Говорят, что во главе московского правительства значится профессор Ильин, знакомый москвичам и в свое время высланный в Германию… Меня некоторые знакомые пугали, что, если я останусь, то должен буду войти в правительство – это нелепая идея. Очевидно, что курс взят на интеллигенцию русскую и даже здешнюю».

Профессор Тимофеев тоже ошибался. Никакого правительства украинцам создать не позволили. И «либерализмом» в немецкой оккупационной политике не пахло. Но недостатка желающих служить оккупационной администрации не ощущалось.

Почему же немалое число наших сограждан так или иначе взялись помогать немецким войскам воевать с Россией?

На девятом съезде эмигрантского Союза борьбы за освобождение народов России, который состоялся в Канаде в 1982 году, докладчик говорил:

– Это было продолжение Освободительного движения, это был ответ нашего народа на узурпацию народной власти, на кровавое подавление всех народных восстаний, на принудительную коллективизацию, на великие и малые чистки, на тысячи тюрем и концлагерей, на миллионы расстрелянных и замученных, на попрание всех человеческих свобод и обречение всех народов России на нищенское, полуголодное существование. Народ не желал защищать все эти «блага» советской власти. Русский народ пошел воевать против ненавистной советской власти.

Относительно любви к советской власти заблуждаться не следует. Особенно среди крестьян, которые прошли через ограбление деревни, насильственную коллективизацию, которую называют вторым крепостным правом, и страшный голод начала тридцатых годов. А крестьянские дети работали в городах и служили в Красной армии.

В немецком плену оказались миллионы советских солдат. Из них абсолютное большинство – в первые месяцы войны. Не все попавшие в окружение бойцы и командиры пытались прорваться к своим. Те, чьи родные места были уже оккупированы немцами, думали, что Красная армия разгромлена, война закончилась, и они пробирались к своим семьям, в родные места. Мобилизованные из республик Прибалтики, западных областей Украины и Белоруссии, недавно присоединенной части Молдавии не горели желанием служить в Красной армии и защищать советскую власть.

Начальник политуправления Западного фронта дивизионный комиссар Дмитрий Александрович Лестев доложил в Москву:

«Среди красноармейцев – уроженцев западных областей Украины и Белоруссии – с первых дней боев вскрыты довольно распространенные пораженческие и антисоветские настроения… Все эти факты требуют, чтобы по отношению к этой неблагонадежной прослойке красноармейцев принимались организационные меры заранее, не выводя таких красноармейцев на фронт. Правильным решением будет: отправка их на службу в глубокий тыл, а по отношению к наиболее активной антисоветской части – решительные репрессивные меры».

То же докладывали командующий 30-й армией генерал-майор Василий Афанасьевич Хоменко и член военного совета бригадный комиссар Николай Васильевич Абрамов:

«Военный Совет армии, анализируя факты позорных для армии явлений – сдачи наших красноармейцев в плен к немцам, установил, что значительная часть сдавшихся в плен принадлежит к красноармейцам по национальности белорусам, семьи которых находятся в оккупированных немцами областях. Имеют место факты переходов к немцам из этой категории красноармейцев не только отдельных лиц, но за последнее время есть случаи, когда этот переход совершали организованно целые группы…»

Первый секретарь ЦК Белоруссии, член военного совета Брянского фронта Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко писал Сталину о ситуации с пополнением, идущим на фронт: «При первой бомбежке эшелоны разбегаются, многие потом не собираются и оседают в лесах, все леса прифронтовых областей полны такими беглецами. Многие, сбывая оружие, уходят домой… В Орловском округе из ста десяти тысяч человек призвано сорок пять тысяч, остальных не могут собрать…»

Официальные данные таковы: в Великую Отечественную органы госбезопасности задержали один миллион четыреста восемьдесят семь тысяч дезертиров. Иначе говоря, почти полтора миллиона человек бежали, чтобы не служить в Красной армии.

Писатель Виктор Платонович Некрасов, участник войны и автор незабываемой книги «В окопах Сталинграда», оказавшись в эмиграции в семидесятых годах, спрашивал себя: «Раскулаченные родители, голод, нищета, вранье. Стоит ли так уж всем из кожи лезть, чтоб защищать все это?»

И вот, казалось бы, подтверждение его слов.

Служить немцам пошел попавший в плен генерал-майор Василий Федорович Малышкин, который перед войной стал жертвой сталинских репрессий против офицерского корпуса Красной армии.

Комбриг Малышкин, начальник штаба 57-го особого корпуса, в августе 1938 года был арестован как участник мнимого «военного заговора». Ему повезло. В октябре 1939 года дело прекратили. Его выпустили и назначили старшим преподавателем Академии Генерального штаба. После начала войны, в июле сорок первого, Малышкина утвердили начальником штаба 19-й армии. Он все еще оставался комбригом и даже не успел узнать, что его аттестовали генерал-майором.

Но Василий Малышкин поначалу вовсе не собирался переходить на сторону немцев и мстить за свой арест. В плену он пытался выдать себя за рядового солдата. Когда это не удалось, решил не гнить на нарах, а извлечь какие-то дивиденды из своего высокого звания и изъявил готовность сотрудничать с оккупантами. Так что руководила им вовсе не обида на советскую власть. Генерала отправили на курсы пропагандистов, потом перевели в Берлин, где офицеры вермахта использовали его для работы по разложению советских войск. Здесь вместе с Власовым они подготовили первое обращение «Русского комитета».

В плен, как и Малышкин, попал командующий его армией генерал-лейтенант Михаил Федорович Лукин. Он был ранен в правую руку.

«Окружающие меня командиры штаба, – писал потом с горечью Лукин своей сестре, – в панике разбежались, оставив меня, истекающего кровью, одного. Кровь лилась ручьем, остановить ее не могу, а приближаются немцы… Пытаюсь достать левой рукой револьвер из кобуры, думаю, живой не дамся, последнюю пулю себе. Все попытки вынуть револьвер не удаются. Правая рука повисла как плеть».

Генерала Лукина спасли две девушки-санитарки, которые его перевязали и повели. Но не успели сделать несколько шагов, разрыв снаряда, и два осколка впились Лукину в ногу. Девушки все равно его не оставили, потащили дальше. Встретили группу из своей же армии. Но опять столкнулись с немцами. Лукин получил еще и две пули в правую же ногу; ее ампутировали.

В немецком полевом госпитале генерал-лейтенанта Красной армии допрашивали сотрудники отдела 1-Ц (разведка и контрразведка) штаба группы армий «Центр».

Михаил Лукин высказывался очень откровенно и демонстрировал презрение к советскому режиму. Он даже рассуждал и на тему о возможности создания нового русского – антикоммунистического – правительства (подробнее см. «Военно-исторический архив», № 6/2002).

Кто мог бы войти в такое правительство, спросили его немецкие разведчики, интересовавшиеся мнением русского генерала.

– Есть только два человека, являющиеся одновременно и популярными, и достаточно сильными, чтобы изменить существующий порядок, – это Буденный и Тимошенко, – ответил генерал Лукин. – Буденный – это человек из народа, но достаточно культурный и обстоятельный. Но им еще, пожалуй, не забыта опала у Сталина, в которую он попал в 1938 году! Если бы вам удалось заполучить этих людей, то удалось бы избежать большого кровопролития в будущем. Поэтому создание русского альтернативного правительства возможно. Ни Буденный, ни Тимошенко не являются апологетами коммунистических принципов. Конечно, они смогли высоко подняться, но они были бы за иную Россию, если бы им представилась такая возможность…

Характерно, что сам Лукин, не сильно любивший советскую власть, в услужение к немцам не пошел, хотя ему первому предлагали играть ту роль, которую взял на себя другой генерал-лейтенант Красной армии, Андрей Андреевич Власов. Он, кстати, уговаривал искалеченного Лукина действовать вместе.

– Из моего опыта в немецком плену, – ответил Михаил Федорович Лукин, – я не верю, что у немцев есть хоть малейшее желание освободить русский народ. Они не изменят свою политику. Поэтому всякое сотрудничество с немцами пойдет на пользу Германии, а не нашей родине…

Тем не менее повсюду на оккупированных территориях нацисты полагались на местное население. И везде находились предатели и пособники. Соседи выдавали немцам антифашистов, подпольщиков, евреев, охраняли арестованных, участвовали в казнях, рыли могилы для расстрелянных и вообще делали всю грязную работу. Если бы не эти многочисленные помощники нацистов, сотни тысяч, а может, и миллионы остались бы живы. Немцы не успели бы убить такое количество людей без помощи местных жителей. Без поддержки местного населения оккупационный режим был бы невозможен.

Вот мы и утыкаемся в вопрос, который не хочется задавать. Вопрос: почему? Почему они убивали? Почему служили немцам?

Одни просто хотели выжить, но другие-то служили нацистам по собственной воле. Карателями в полицейский батальон или охранниками в концлагерь шли добровольно – только те, кто этого хотел. Они не только выслуживались перед немцами, но и в своем садизме выходили далеко за рамки приказов. А в концлагерях на одного немца приходился десяток местных помощников. Особенно много было украинцев. Поначалу их использовали для охраны. Потом отправили «очищать» гетто во Львове и в Люблине. Они проявили себя неустанными тружениками на ниве уничтожения людей. И наконец, они сменами по восемь часов трудились в лагерях уничтожения. Немцы не могли нарадоваться на своих украинских помощников, которые работали как часы.

Объяснений может быть множество. Наслаждались абсолютной властью над заключенными? Надеялись нажиться? Охранники концлагерей продавали крестьянам вещи, которые принадлежали убитым узникам, расплачивались ими с проститутками в окрестных селах. Преступников по натуре, от рождения, по призванию не так уж много. А что же остальные? В их грехопадении виноваты обстоятельства? Война?

В сорок первом году немецкие войска еще не успевали вступить в прибалтийские города, а местные жители уже убивали коммунистов и устраивали еврейские погромы.

27 июня 1941 года немецкий полковник проезжал по литовскому городу Каунасу. Он увидел огромную толпу. Люди хлопали и кричали «браво». Матери поднимали детей повыше, чтобы они все видели. Полковник подошел поближе. Потом он описал, что именно предстало его взору: «На асфальте стоял молодой светловолосый парень лет двадцати пяти. Он отдыхал, опираясь на деревянную дубину. У его ног на асфальте лежали полтора или два десятка мертвых или умирающих людей. По земле сочилась кровь. Рядом – под охраной – стояли будущие жертвы. Одного за другим этих людей убивали дубиной, и каждый удар толпа встречала радостными возгласами».

Когда убийство закончилось, главный убийца сменил дубину на аккордеон. Толпа затянула литовский национальный гимн.

Холокост организовали Гитлер и Гиммлер. Но сами немцы не успели бы убить такое количество людей без чужой помощи. Выжившие нисколько в этом не сомневались. Немногие уцелевшие литовские евреи собрались в Мюнхене в 1947 году и приняли резолюцию, которая называлась «О вине значительной части литовского населения в убийстве евреев».

Все затхлое, тупое и мерзкое словно ждало прихода вермахта. Как бы СС и немецкая полиция определили, кто еврей, если бы им не помогало местное население? На оккупированных территориях евреев выдавали соседи – за вознаграждение, которое платили немцы. Или даже получали от этого удовольствие.

– Евреи сами во всем виноваты. Разве они не были богатыми? Разве они не контролировали весь капитал? Разве они не эксплуатировали нас?

Нет единого типа убийцы, который можно было бы легко выявить. Этот неприятный вывод уже сделан историками. Никакой патологии не требовалось. Пятьдесят литовцев служили под началом оберштурмбаннфюрера СС Иоахима Хаманна. Несколько раз в неделю они объезжали окрестные села в поисках евреев, которых убивали на месте. Так они убили шестьдесят тысяч человек. Выяснилось, что им требовалось всего несколько стопок водки, чтобы прийти в боевое настроение. Вечером они возвращались в Каунас и отмечали успешную работу в унтер-офицерской столовой. Никто из них не имел криминального прошлого. Они казались вполне нормальными людьми. Сразу после войны вернулись к прежней жизни, как будто ничего и не произошло.

Что заставляло людей участвовать в убийствах?

В первую очередь национализм и антисемитизм.

На оккупированных территориях обвиняли евреев в том, что они нация-паразит. В школах заставляли детей изучать «Протоколы сионских мудрецов». Антисемитские лекции читались в лагерях для военнопленных.

Патриарший местоблюститель митрополит Сергий (Страгородский) 4 октября 1941 года предупредил московскую паству:

– Ходят слухи, которым не хотелось бы верить, будто есть и среди наших православных пастырей лица, готовые идти в служение ко врагам нашей Родины и Церкви – вместо святого креста осеняться языческой свастикой. Не хочется этому верить, но если бы вопреки всему нашлись такие пастыри, я им напомню, что Святой нашей Церкви, кроме слова увещания, вручен Господом и духовный меч, карающий нарушителей присяги.

Но нашлись и верующие, набожные люди, которые увидели в нацистах инструмент, избавивший мир от «народа, распявшего Христа». Вполголоса говорили друг другу:

– После войны поставим памятник Адольфу за то, что он нас избавил от евреев.

Помогали немцам не только потому, что ненавидели советскую власть. Мучили беззащитных людей те, кто получал от этого удовольствие и материальную выгоду. Те, кто служил немцам, в какой-то степени ощущали духовное и идеологическое родство с германскими нацистами, их объединяла общность целей и идеалов. Приличные люди немцам не служили. Нигде! Ни в одной стране! Как бы тяжело им ни приходилось.

К счастью для нашего города, столицу немцам не сдали. Так что осталось неизвестным, кто бы из москвичей пошел на службу оккупантам. Но среди тех, кто перешел к нацистам, одним из самых заметных был видный московский партийный работник Георгий Николаевич Жиленков. Он был одним из двадцати пяти первых секретарей московских обкомов. Крупная должность с немалой перспективой.

Георгий Жиленков начинал в Воронеже на машиностроительном заводе, из слесарей стал секретарем райкома комсомола. В 1930 году он переехал в Москву и поступил в индустриально-технический техникум, закончив, стал директором фабрично-заводского училища, секретарем парткома завода «Калибр».

Партийным работником он был, надо понимать, умелым. В январе 1940 года Жиленкова утвердили вторым секретарем Ростокинского райкома. Ростокинский район – на северо-востоке столицы – вошел в состав Москвы в 1935 году. 31 декабря 1940 года Жиленкова утвердили первым секретарём райкома.

В протоколах секретариата МГК ВКП(б) сохранился листок с типографской надпечаткой: «Секретно. На голосование вкруговую». Это значит, что Жиленкова на заседание не приглашали, а вопрос решили заочно. Отцы города его прекрасно знали. Результаты голосования – «за» подписи всех секретарей горкома. Против никого.

Через неделю, 7 января 1941 года, бюро горкома во главе со Щербаковым утвердило решение секретариата. Пункт 66-й гласил:

«О первом секретаре Ростокинского РК ВКП(б):

Утвердить первым секретарем РК т. Жиленкова Г.Н., члена ВКП(б) с 1929 года, освободив его от обязанностей второго секретаря Ростокинского РК ВКП(б).

Просить ЦК ВКП(б) утвердить настоящее решение».

Первый секретарь московского райкома партии – номенклатура ЦК.

После начала войны Георгий Жиленков, как и многие партработники, ушел в армию. Ему присвоили сразу звание бригадного комиссара и утвердили членом военного совета 32-й армии. Члены военного совета в первую очередь призваны были контролировать военачальников. Без их подписи приказы командующего были недействительны.

Надо отметить, что первые секретари столичных райкомов котировались высоко. Секретаря Днепропетровского обкома Леонида Ильича Брежнева тоже произвели в бригадные комиссары, но должность дали поскромнее.

В 32-й армии за несколько первых месяцев войны трижды меняли командующего! Когда Жиленков прибыл в армию, ею командовал генерал-лейтенант Николай Кузьмич Клыков. В августе его перебросили в другую армию. 32-ю принял генерал-майор Иван Иванович Федюнинский, но в сентябре и он получил новое назначение. Армию возглавил генерал-майор Сергей Владимирович Вишневский. В тяжелейшие летние месяцы сорок первого командармы даже не успевали освоиться на новом месте.

В октябре сорок первого 32-я армия Резервного фронта попала в окружение под Вязьмой и погибла. Ее заново сформируют в марте 1942 года… А Георгий Николаевич Жиленков считался пропавшим без вести. В реальности 14 октября он оказался в плену вместе с офицерами штаба (командарм Вишневский тоже был пленен).

Жиленков, вероятно, самый высокопоставленный политработник Красной армии, пожелавший служить немцам.

– Это парадоксально, – говорил своим новым соратникам бывший первый секретарь райкома партии, – но в чужом, враждебном мире, в плену я впервые почувствовал себя свободным человеком. Я, партийный работник, имевший все шансы стать членом Центрального комитета партии! Что же должны были чувствовать простые люди? То, что они думали и чувствовали, я узнал за те дни, когда скитался с ними по лесам и потом работал у немцев. Я даже не подозревал, как сильно простой человек, рабочий или крестьянин, ненавидит партию. Только теперь я узнал все, потому что впервые за мою жизнь мы могли свободно говорить и говорили – и где? В плену! И еще одно – у меня нет никакого желания провести остаток моей жизни в концлагере, в Сибири. А для этого достаточно провести только несколько часов у немцев – вот как нам доверяет партия, даже тем, кто отдал ей все силы.

У Власова Жиленков занимался знакомым делом. Он возглавлял главное управление пропаганды. В его подчинении были редакции газет «Воля народа» и «Доброволец» и радиостанция. Газеты проходили через строжайшую цензуру немецкого министерства по делам восточных оккупированных территорий, а потом еще и главного управления войск СС.

Жиленков обзавелся красивой виллой, адъютантом, хорошенькой секретаршей, чья истинная роль ни у кого не вызывала сомнений. Даже в окружении Власова, где собрались не ахти какие моралисты, бывшего первого секретаря столичного райкома партии считали абсолютно беспринципным человеком.