Текст книги "Шелепин"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Заместителя начальника ГРУ генерал-полковника Александра Семеновича Рогова сняли с должности и понизили в звании. Но Серова это не спасло.

2 февраля 1963 года Иван Серов был освобожден от своих должностей, на его место перевели Петра Ивановича Ивашутина, первого заместителя председателя КГБ.

Увольнением от должности Серов не отделался.

7 марта президиум ЦК принял решение «О работе ГРУ»: секретарю ЦК Виталию Николаевичу Титову, занимавшемуся организационно-партийными вопросами, начальнику Генерального штаба маршалу Сергею Семеновичу Бирюзову и Ивашутину поручалось разобраться в работе Серова и дать оценку.

Комиссии понадобилось всего несколько дней, чтобы вынести вердикт. «За потерю политической бдительности и недостойные поступки» генерала армии Серова разжаловать в генерал-майоры.

12 марта его лишили звания Героя Советского Союза. Хрущев невероятно разозлился на Серова из-за шпиона Пеньковского. Никогда еще начальника разведки не наказывали так сурово за предательство одного из его подчиненных.

Серова в двадцать четыре часа отправили из Москвы в Ташкент помощником командующего Туркестанским военным округом по учебным заведениям, через полгода его перевели на ту же должность в Приволжский военный округ. Как только ему исполнилось шестьдесят лет, он был отправлен по болезни на пенсию.

На этом его неприятности не закончились.

За «утрату политической бдительности и ошибки при подборе кадров ГРУ, а также за грубые нарушения законности во время работы в органах НКВД – КГБ и злоупотребления, допущенные во время службы в Германии», в апреле 1965 года Ивана Александровича исключили из КПСС. Еще раньше у него отобрали некоторые ордена, полученные во время службы в госбезопасности при Сталине.

Это не помешало Серову после отставки прожить четверть века, наслаждаясь жизнью военного пенсионера, счастливого обладателя генеральской пенсии, дачи в Архангельском и квартиры в Доме на набережной…

После ухода Серова в военную разведку две недели обязанности председателя КГБ исполнял генерал-майор Лунев.

25 декабря 1958 года новым председателем КГБ был назначен Александр Николаевич Шелепин. Он отказывался от назначения. Хрущев наставительно пояснил, что работа в КГБ это такая же партийно-политическая работа, но со спецификой. В Комитете госбезопасности нужен свежий человек, который был бы нетерпим к любым злоупотреблениям со стороны чекистов. И в заключение, вспоминал Шелепин, Никита Сергеевич вдруг сказал:

– У меня к вам еще просьба – сделайте все, чтобы меня не подслушивали.

В день, когда Шелепин перебрался на Лубянку, Верховный Совет СССР принял новые Основы уголовного законодательства, в которых впервые отсутствовало понятие «враг народа». Уголовная ответственность наступала не с четырнадцати, а с шестнадцати лет. Судебные заседания стали открытыми, присутствие обвиняемого – обязательным.

Это совпадение было символическим. Именно Шелепин, «железный Шурик», был, возможно, самым либеральным руководителем органов госбезопасности за всю советскую эпоху.

Для Хрущева он стал партийным оком, присматривающим за органами госбезопасности. Никита Сергеевич требовал не только от центрального аппарата, но и от местных органов КГБ докладывать о своей работе партийным комитетам. Обкомы и крайкомы получили право заслушивать своих чекистов, они могли попросить ЦК убрать не понравившегося им руководителя управления КГБ.

Хрущев запретил проводить оперативные мероприятия в отношении партийных работников, то есть вести за ними наружное наблюдение, прослушивать их телефонные разговоры. Членов партии к негласному сотрудничеству можно было привлекать только в особых случаях.

В отличие от своих предшественников и наследников Хрущев спецслужбы не любил и чекистов не обхаживал. Никиту Сергеевича раздражало обилие генералов в КГБ, он требовал «распогонить» и «разлампасить» госбезопасность, поэтому Шелепин отказался от воинского звания, о чем на склоне лет пожалел.

Еще в 1953 году на июльском пленуме ЦК, посвященном делу Берии, Хрущев откровенно выразил свое отношение к органам госбезопасности:

– Товарищи, я в первый раз увидел жандарма, когда мне было уже, наверное, двадцать четыре года. На рудниках не было жандарма. У нас был один казак-полицейский, который ходил и пьянствовал. В волости никого, кроме одного урядника, не было. Теперь у нас в каждом районе начальник МВД, у него большой аппарат, оперуполномоченные. Начальник МВД получает самую высокую ставку, больше, чем секретарь райкома партии.

Кто-то из зала подтвердил:

– В два раза больше, чем секретарь райкома!

– Но если у него такая сеть, – продолжал Хрущев, – то нужно же показывать, что он что-то делает. Некоторые работники начинают фабриковать дела, идут на подлость…

В стремлении поставить госбезопасность под контроль партии Хрущева поддерживал Суслов. У него был собственный малоприятный опыт общения с чекистами, когда ему в 1944 году поручили руководить бюро ЦК по Литве. Суслов действовал жестоко, подавляя литовское антисоветское подполье, и был недоволен тем, что органы госбезопасности ему мало помогают, жаловался в Москву. Чекисты в долгу не оставались.

19 июля 1945 года Берия переслал Сталину составленное уполномоченным НКВД и НКГБ в Вильнюсе генерал-лейтенантом Иваном Максимовичем Ткаченко спецсообщение о нарушениях в работе партийно-советского аппарата в Литовской ССР, где речь шла о самом Суслове:

«Выступления тов. Суслова на пленумах ЦК и различных совещаниях носят больше наставительный характер. К этим наставлениям и речам местные руководители так уже привыкли, что не обращают внимания и выводов для себя не делают. Никто из них никогда не возражает против предлагаемых тов. Сусловым решений, однако никто их и не выполняет, так как должного контроля за их выполнением с его стороны нет.

Лично тов. Суслов работает мало. Со времени организации бюро ЦК около половины времени он провел в Москве, в несколько уездов выезжал два раза по 1–2 дня, днем в рабочее время можно часто застать его за чтением художественной литературы, вечером (за исключением редких случаев, когда нет съездов или совещаний) на службе бывает редко».

В годы правления Хрущева положение госбезопасности изменилось, полномочия их сократились и влияние уменьшилось. Но чистка органов не удалась.

В Донецкой области комиссию по пересмотру дел возглавлял секретарь обкома Александр Павлович Ляшко. В 1956 году он предложил первому секретарю обкома Ивану Павловичу Казанцу провести открытые судебные процессы над виновниками массовых репрессий.

«Ко мне пришел один посетитель, – рассказывал Ляшко. – Он от звонка до звонка отсидел восемнадцать лет. Его, обвиняемого в участии в правотроцкистской организации, на допросе жестоко избивали. Он сказал: „Я встретил своего палача, избивавшего меня резиновой дубинкой“. И назвал фамилию.

Явившийся по моему вызову сотрудник госбезопасности рассказывал, что их группа, позже откомандированная на Северный Кавказ, получила задание уничтожить две тысячи врагов народа. «Двое держали жертву за руки, а третий набрасывал на шею петлю». – «Уходите немедленно!» – Мне показалось, что в глазах рассказчика мелькнуло безумие. «Я не душил. Я только держал…»»

Александр Ляшко ночь не спал, а утром пошел к первому секретарю с предложением исключить этого мерзавца из партии и вообще проверить кадры областного управления госбезопасности.

Иван Казанец посоветовался с руководителем Украины Подгорным. Тот согласился, что безнаказанность недопустима, но когда Казанец пересказал предложение своего секретаря Александра Ляшко о сплошной проверке кадров и открытых процессах, Николай Викторович вскипел:

– Пусть ваш Ляшко в кадры КГБ не лезет! Это не его дело! Если это сделать, мы за две недели разгоним органы. А без них жить нельзя! Секретарю обкома надо это понимать. В Москве ведь не спешат? Пощипали кое-кого после съезда, да и то негромко. Там у Никиты Сергеевича положение непростое.

Пересказав разговор с Киевом, Казанец приказал Ляшко:

– Будем, значит, спешить медленно. Пока передавайте на рассмотрение в партийные организации дела только тех, на кого поступили заявления. А там видно будет.

Через месяц после назначения Шелепина собрался ХХ1 внеочередной съезд партии, чтобы утвердить программу построения коммунизма в Советском Союзе, а заодно и производственные задания на семилетку.

Слово было предоставлено и новому председателю КГБ.

Шелепин начал с ритуальных восхвалений Хрущева, начертавшего «обоснованную и реально осуществимую программу строительства коммунизма». Потом рассказал о подрывной, шпионской деятельности империалистических стран, но успокоил делегатов съезда:

– Можно, товарищи, не сомневаться в том, что работники органов государственной безопасности под руководством коммунистической партии, ее ленинского ЦК обеспечат все от них зависящее, чтобы никто не смог помешать мирной и великой работе трудящихся нашей страны по осуществлению гигантских задач, намечаемых семилетним планом!

Зал зааплодировал.

Напомнив о ликвидации Берии и его подручных, Шелепин сказал, что больше не надо бояться сотрудников государственной безопасности:

– Под непосредственным руководством Центрального комитета КПСС, его президиума и лично товарища Хрущева за последние годы в стране полностью восстановлена революционная законность, а виновники нарушения ее наказаны. И каждый советский человек может быть уверен, что больше это позорное дело – нарушение революционной законности – у нас не повторится.

И зал вновь зааплодировал. Затем Шелепин сообщил об «основательном сокращении органов Комитета государственной безопасности» – меняется жизнь, и сужается сфера действия чекистов.

– Карательные функции внутри страны, – продолжал Шелепин, – резко сократились, они будут сокращаться и впредь. Но, товарищи, сужение сферы, сокращение карательных функций, а также сокращение штатов службы государственной безопасности нельзя понимать так, что у нас стало меньше дел, что ослабли действия врага. Нет, это было бы ошибкой. Мы и впредь должны проявлять политическую бдительность, бережно охранять исторические завоевания советских людей. Мы и впредь будем беспощадно карать всех врагов советского народа.

После аплодисментов Шелепин перешел к новой теме. Недавний руководитель комсомола в духе времени призвал быть более снисходительными к правонарушениям молодежи:

– Мы часто встречаемся с такими людьми, которые за любой проступок, а порой даже за незначительное нарушение добиваются привлечения подростков и молодежи к уголовной ответственности. По моему мнению, следует продумать вопрос о предоставлении права общественным организациям – комсомолу, профсоюзам, а также коллективам фабрик, заводов и колхозов – брать на поруки свихнувшихся людей, совершивших незначительные преступления, с тем чтобы дать им возможность исправиться в коллективе, вместо того чтобы они отбывали наказание по суду.

И эта идея тоже встретила полную поддержку дисциплинированных делегатов, которые точно знали, когда аплодировать.

Вскоре после партийного съезда Хрущев вновь публично высказался в пользу «разумного сокращения» КГБ. 24 февраля, выступая накануне выборов в Верховный Совет СССР перед избирателями Калининского избирательного округа Москвы, Хрущев заявил:

– Мы и внутренние силы – наши органы государственной безопасности – значительно сократили, да и еще нацеливаемся их сократить…

Первый секретарь ЦК КПСС объяснил это намерение уверенностью советского руководства в своем народе. 7 апреля Александр Шелепин откликнулся на пожелание первого секретаря служебной запиской в ЦК:

«Вы, Никита Сергеевич, совершенно правильно говорили в своем выступлении перед избирателями Калининского избирательного округа о необходимости дальнейшего сокращения органов госбезопасности».

Шелепин предложил сократить аппарат на 3 200 оперативных работников и объединить некоторые структуры внутри Комитета госбезопасности. Предложение было принято президиумом ЦК 17 июня 1959 года.

Даже после сокращений штаты госбезопасности были втрое больше, чем до войны (см.: Отечественная история. 1999. № 4). Заняться оперативным работникам было нечем. Дела выдумывались. Летом 1957 года в Барнауле посадили по пятьдесят восьмой статье Уголовного кодекса человека, который бросил пустую бутылку в бюст Ленина. Алтайский краевой суд дал ему пять лет.

5 февраля 1960 года вышло совместное постановление ЦК и Совета министров о совершенствовании структуры КГБ. Реорганизация привела к значительному сокращению штатов. Это не прибавило Шелепину симпатий внутри аппарата.

– Я заканчивал железнодорожный институт в Новосибирске, – рассказывал мне генерал Виктор Георгиевич Буданов. – И мне предложили поехать в школу КГБ, чтобы получить специальное образование. Не знаю, что меня подвигло – либо осознание необходимости, важности этого дела, либо элемент романтизма. Я закончил контрразведывательную школу, и тут нас уволили. Было сильное разочарование, потому что учились мы все с большим удовольствием. Каждый увлекся важностью предстоящих задач, но, увы… Я был тогда молодой, не женат, без квартиры. Но тогда нам обещали – и в отличие от сегодняшнего дня – дали жилплощадь, пусть маленькую, как офицерам, увольняемым из армии.

Виктору Буданову повезло – ему предложили вернуться в КГБ, и он охотно согласился, что со временем привело его к генеральским погонам:

– Я начинал в КГБ Казахстана. Занимался контрразведывательным обеспечением ряда объектов строительства и энергетики в Алма-Ате. Главные задачи – безопасность на объектах, особенно в энергетике. Алма-Ата, шестьсот тысяч населения, обеспечивалась тогда одной ТЭЦ и каскадом маленьких ГЭС в горах. Приходилось заниматься и кадровыми вопросами, надо было кого-то проверить, посмотреть, что за человек. Каждодневная работа по обеспечению строительных работ – довольно скучное занятие, пока не появились проблемы с выплатой зарплаты. Когда забастовала одна строительная бригада, мне пришлось в других строительных организациях, пользуясь тем, что я знаком и с управляющими, и с главными инженерами, и с финансистами, занять деньги, чтобы рассчитаться с бригадой, и они вернулись к работе…

При Шелепине аппараты союзного и республиканских комитетов были реорганизованы в два оперативных направления – разведка и контрразведка. Разумеется, сохранялись оперативно-технические подразделения. Прекращалось за ненужностью «оперативное обслуживание» ряда отраслей промышленности.

В исполнение постановления ЦК и Совмина Шелепин издал приказ по комитету, в котором говорилось:

«Не изжито стремление обеспечить чекистским наблюдением многие объекты, где по существу нет серьезных интересов с точки зрения обеспечения государственной безопасности».

Иначе говоря, чекистам просто не хватало работы. Они ее придумывали. Шпионов мало, чекистов много. Его соратник Николай Месяцев, бывший офицер госбезопасности, со знанием дела говорил:

– Шелепин во всех областях, краях и республиках сократил осведомительную сеть, стукачей, которые поставляли ложную информацию, а из-за нее люди страдали. Он прежде всего усиливал превентивную работу. Сболтнул человек антисоветчину – не арестовывать, а поговорить и объяснить, что этого делать не надо.

15 июля 1959 года Шелепин подписал приказ, в котором говорилось:

«Учитывая политическую обстановку в стране, великое единение народа вокруг Коммунистической партии и Советского правительства, органы госбезопасности, наряду с карательными мероприятиями, должны применять больше профилактических, предупредительных мер. Не только наказание и принуждение, но и убеждение должно стать в нынешних условиях одним из главных методов работы органов госбезопасности, и особенно по отношению к молодежи».

Для того времени шелепинский подход был большим прогрессом. Выяснилось, что за «сомнительные» разговоры можно и не сажать. Или как минимум сажать не сразу…

Шелепин предложил ликвидировать в КГБ тюремный отдел и сократить число тюрем, которые принадлежали госбезопасности.

Владимир Семичастный рассказывал:

– Как раз в бытность Шелепина и мою было самое низкое количество заключенных по политическим мотивам. Внутренняя тюрьма на Лубянке пустовала.

Хрущев заявил тогда, что «в Советском Союзе нет сейчас заключенных в тюрьмах по политическим мотивам». Никита Сергеевич, мягко говоря, лукавил. Когда Шелепин был председателем, в тюрьмах КГБ сидело 1 388 арестованных. В 1961 году за антисоветскую агитацию осудили 207 человек, в 1962-м – 323 человека. Профессиональные чекисты считали, что Шелепин мало сажал. Ведь в те годы, вспоминал бывший первый заместитель председателя КГБ Филипп Денисович Бобков, в стране несколько раз вспыхивали массовые беспорядки – во Владимирской области, в Муроме и Александрове, где люди были возмущены местными властями, в Грузии, в городе Зугдиди.

Разумное желание Никиты Сергеевича освободить людей от давящего контроля со стороны госбезопасности компрометировалось наивной верой в то, что общественность заменит органы госбезопасности и правопорядка. На совещании работников промышленности и строительства Российской Федерации Хрущев призвал всех трудящихся сражаться с антиобщественными элементами, а не ждать, пока до них доберется милиция:

– Долг каждого гражданина, образно говоря, чувствовать себя милиционером, то есть человеком, который стоит на страже обеспечения общественного порядка (в зале раздались аплодисменты)… Все должны помогать органам партийного и государственного контроля и охраны общественного порядка, быть их агентами, так сказать.

В правдинском отчете о выступлении Никиты Сергеевича помечено: «Оживление в зале. Аплодисменты».

Председатель КГБ Шелепин, учтя пожелание первого секретаря, докладывал в ЦК:

«С разрешения ЦК КПСС органами госбезопасности в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске, Тбилиси, Сталинграде и Туле летом 1960 года были скомплектованы группы нештатных сотрудников, которые на общественных началах участвуют в наблюдении за иностранцами.

За истекшее время нештатные сотрудники, подобранные с помощью партийных организаций из числа коммунистов и комсомольцев – рабочих, служащих, студентов, а также неработающих пенсионеров органов госбезопасности и внутренних дел, во многих случаях положительно себя зарекомендовали в наблюдении за иностранцами.

Особенно полезным было использование нештатных сотрудников в наблюдении за иностранцами в часто посещаемых ими местах, где они имеют условия для проведения встреч с интересующими их лицами. Например, в Москве во время функционирования японской промышленной выставки нештатными сотрудниками выявлено более тридцати человек, имевших подозрительные контакты с японцами.

Успешно проводилось наблюдение за иностранцами в музеях, читальных залах библиотек, плавательных бассейнах и других местах.

Опыт первых месяцев работы нештатных сотрудников подтвердил целесообразность этой активной формы привлечения общественности к работе органов госбезопасности.

Учитывая это, полагаем целесообразным, чтобы нештатные сотрудники привлекались к работе не только в летнее время, но также и в другие периоды года».

Это была доведенная до абсурда хрущевская идея. Наружное наблюдение – сложнейшее дело, которое под силу только профессионалам. Дилетант не способен ни выявить разведчика, ни засечь его контакты. Привлечение общественности лишь разжигало шпиономанию и подкрепляло уверенность иностранцев в том, что в Советском Союзе следят за каждым, кто приехал из-за границы. Что в общем было недалеко от истины…

Впрочем, иногда Хрущев забывал собственные идеи о том, что осужденных надо брать на поруки, что сажать надо меньше, и становился довольно жесток. В 1961 году на заседании президиума ЦК возник вопрос об уголовной преступности. Поводом стало знаменитое в те годы дело Рокотова, которое возмутило Хрущева.

Ян Тимофеевич Рокотов по кличке «Косой» начал скупать валюту у иностранцев во время Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве летом 1957 года.

Официальный курс рубля был сильно занижен. Рокотов давал за доллар в два раза больше. Иностранцы были довольны. А среди советских граждан уже появилось много желающих приобрести валюту – появилась возможность ездить за границу, где можно было купить то, чего в нашей стране просто не существовало. Кроме того, гости из арабских государств привозили на продажу золото. Рокотов покупал его и с большой выгодой для себя перепродавал выходцам из южных республик, где любили драгоценные металлы и могли дать за них хорошую цену.

В 1960 году КГБ было поручено заниматься валютными преступлениями. В 1961 году Ян Рокотов и еще несколько человек, занимавшиеся валютными операциями, были арестованы. Каждого из арестованных допросил лично Шелепин.

17 июня 1961 года Хрущев, рассуждая о программе партии, плавно перешел к преступности:

– Борьба с преступностью ведется совершенно неудовлетворительно. Я считаю, что неправильно понята наша политика, реорганизация органов милиции и чекистских органов, и все перевели на мораль.

Он нашел глазами генерального прокурора:

– Я вчера читал в газете заметку «Из зала суда». Я возмущен, как это можно: дали пятнадцать лет, так он через пять лет будет на свободе. Товарищ прокурор, вы будете свою политику проводить или будете слушать ЦК?

Речь шла о процессе по делу группы Рокотова.

– Мы вносили по вопросу валютчиков специальный проект, – поспешил защититься прокурор Руденко, – но установили максимум пятнадцать лет, без смертной казни. Мы смертную казнь ввели за хищения в особо крупных размерах.

Ссылка на закон не убедила Никиту Сергеевича, который пришел в необыкновенное возбуждение.

– Да пошли вы к чертовой матери, простите за грубость! – взорвался Хрущев. – Народу стыдно в глаза смотреть, народ возмущается! Грабители грабят, а вы законы им пишете. Что такое? Ишь какие либералы стали, чтобы их буржуазия хвалила, что они никого не расстреливают, а эти грабят рабочих и крестьян!.. Хотите, я общественным обвинителем выступлю с требованием расстрела? Я не боюсь, а вы боитесь. Я думал, расстреляют этих мерзавцев, читаю – пятнадцать лет. Так вы же поощряете других. Читали вы записку Ленина?

Хрущев имел в виду письмо Ленина наркому юстиции Дмитрию Ивановичу Курскому, написанное в 1922 году по поводу дополнений к проекту Уголовного кодекса РСФСР. Ленин настаивал на «расширении применения расстрела».

– Читал, – кивнул Руденко.

– Вот читать вы умеете, а выводы делать не умеете. Надо сейчас, товарищи, подумать, может быть, увеличить штат и усилить органы Шелепина. Агентов, уголовный розыск – это надо увеличить.

Никита Сергеевич вспомнил еще одно дело, по которому, он считал, следовало вынести расстрельный приговор:

– По Ростову. Надо расследовать. Выгнать этих либералов. Ну, кто это надоумил?

– Президиум Верховного Совета, – подсказал кто-то.

– Наказать по партийной линии и записать, – распорядился Хрущев. – На партсобрании сказать, за что они получили строгий выговор, за то, что они отменили смертный приговор человеку, который убил трех человек и который издевается: за что меня помиловали, я же не просил помилования, и если меня освободят, я опять убью. Это же псих. Ну а либералы не хотят пальцы в крови иметь. Пальцы не хотят в крови иметь, а горло режут рабочим. Я помню, в Ленинграде лет семь назад студентку убили, так все профессора требовали расстрела. Так что вы не думайте, что люди любят либералов. Нет. Законодательство надо пересмотреть. Руденко мы вот накажем. Если вы не осуществляете надзор, тогда вы просто либералом стали. Верховный суд – товарищ Горкин, мы вас накажем за это дело и новых людей назначим. Нельзя так. Государство мы должны защищать, мы должны создать условия честным людям, чтобы они спокойно жили и работали и не брали верх хулиганы. А вы боитесь, что у нас варварские законы. Я за варварские законы: когда не будет убийств, тогда и не будет варварских законов, а сейчас надо.

Генеральный прокурор не хотел быть наказанным незаслуженно. Руденко резонно напомнил Хрущеву:

– Как бы меня ни ругали, но если закон не установил смертной казни, мы не можем ее применить. Вопрос о валютчиках обсуждался на президиуме ЦК, решали, применять смертную казнь или не применять. За всю историю советской власти никогда не было таких случаев, поэтому решили не вводить.

Кто-то в зале попенял Руденко за недостаточную настойчивость. Но Хрущев недовольно констатировал:

– Давайте не валить на него. То, что прокурору, – давайте прокурору, что нам – так нам. Значит либералы – мы. Я не знал этого. Я считаю, президиум побоялся проявить мужество, слиберальничал. Это не годится, это не повышает, а понижает наш авторитет. Разве это жестокость? Человек разложился, ничем не занимался, с малых лет начал спекулировать. Ему только одно место – в гробу. Вы его оставили жить. Пятнадцать лет его надо кормить, иметь отдельную камеру, держать солдат для охраны.

Хрущев завершил обсуждение так:

– Секретариату поручить подготовить решение и провести совещание с секретарями ЦК национальных республик и другими партийными работниками, с тем чтобы усилить и воспитательную работу и поднять судейскую, чтобы улучшить работу органов угрозыска. Пусть Шелепин подумает. Может быть, на агентуру увеличить штат…

– Угрозыск относится к Министерству внутренних дел, – уточнил председатель КГБ Шелепин.

Мысль привлечь чекистов к борьбе с уголовной преступности возникала часто. Один из присутствующих на заседании сказал:

– Мы имеем такие крупные хищения, что Министерство внутренних дел с ними не справляется. Там есть сращивание работников ОБХСС с преступниками. Я бы считал, что это нужно передать в органы КГБ хотя бы года на два, это устрашило бы преступников.

– Если бы мне это сказал какой-нибудь лейборист, я считал бы это заслуживающим внимания, – ответил Хрущев, – но когда это говорит заведующий отделом, я не могу с ним согласиться, потому что и тот и другой орган – наш. Тогда надо перешерстить к чертовой матери МВД, милицию, выгнать жуликов, послать свежих людей, с тем чтобы независимо от того, кто руководит, чтобы они обслуживали наше государство, а не уголовный мир. Если так, – надо выгнать их. По существу, он прав, но вывод он делает неправильный – давай передавать. Может быть, и правильно, но не по этим мотивам передавать…

Однако идея передать расследование дел о крупных хищениях в КГБ не реализовалась. К величайшему удовольствию чекистов.

По требованию Хрущева в Уголовный кодекс ввели статью, предусматривающую смертную казнь за валютные преступления. 6 июля появился соответствующий указ президиума Верховного Совета СССР.

Причем закону – невиданное дело! – придали обратную силу. Руденко внес в Верховный суд РСФСР протест по делу Рокотова и компании, сочтя приговор слишком мягким. Верховный суд согласился с генеральным прокурором и приговорил Рокотова и его подельника Владислава Файбышенко к смертной казни с конфискацией имущества.

Это был сигнал всей правоохранительной системе. Ни Шелепин, ни Руденко не хотели слышать от Хрущева обвинения в либерализме. Меньше чем за год по хозяйственным и экономическим делам было вынесено полторы сотни расстрельных приговоров. Заодно чекисты выяснили, что сотрудники милиции покрывали валютчиков, получая от них щедрое вознаграждение. Некоторые из арестованных оказались милицейскими осведомителями. Но сладить с преступниками в милицейской форме чекистам оказалось не под силу. Ни тогда, при Шелепине, ни позже.

Протоколом № 200 заседания президиума ЦК КПСС от 9 января 1959 года было утверждено положение о КГБ и его органах. Этот секретный документ оставался в силе до перестройки:

«Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР и его органы на местах являются политическими органами, осуществляющими мероприятия Центрального Комитета партии и Правительства по защите социалистического государства от посягательств со стороны внешних и внутренних врагов, а также по охране государственных границ СССР.

Они призваны бдительно следить за тайными происками врагов Советской страны, разоблачать их замыслы, пресекать преступную деятельность империалистических разведок против Советского государства…

Комитет государственной безопасности работает под непосредственным руководством и контролем Центрального Комитета КПСС. Руководящие работники органов государственной безопасности, входящие в номенклатуру ЦК КПСС, утверждаются в должности Центральным Комитетом КПСС.

Работники, входящие в номенклатуру местных партийных органов, утверждаются в должности соответственно ЦК компартий союзных республик, крайкомами и обкомами КПСС.

Перемещение работника с одной должности на другую, состоящего в номенклатуре ЦК КПСС или местных партийных органов, может быть произведено только после решения ЦК КПСС или местных партийных органов».

Шелепин с санкции Хрущева сменил руководство комитета, подобрал себе новых заместителей, начальников основных управлений.

В июле 1959 года заместитель председателя КГБ генерал-полковник Сергей Саввич Бельченко, служивший в НКВД с довоенных лет, был отправлен на пенсию.

Другой заместитель председателя генерал-майор Петр Иванович Григорьев, бывший заведующий сектором административных органов ЦК, отправился в Восточный Берлин заместителем уполномоченного КГБ по координации и связи с министерствами госбезопасности и внутренних дел ГДР.

В августе еще один заместитель председателя генерал-майор Серафим Николаевич Лялин был назначен – с понижением – начальником нового оперативно-технического управления.

А первый заместитель председателя КГБ генерал Лунев, который едва не стал хозяином Лубянки, вынужден быть принять назначение председателем республиканского комитета госбезопасности Казахстана. Но его готовность остаться в КГБ на любой должности не помогла. Через полгода его все равно отправили на пенсию.

Новыми замами стали генерал-майор Александр Иванович Перепелицын, переведенный из Белоруссии (он занимался кадрами), и давний знакомый Шелепина по комсомолу – Вадим Тикунов. Кстати говоря, ему, как и Шелепину, звания в КГБ не присваивали. Они оба оставались штатскими людьми.

Вадим Степанович Тикунов был на три года моложе Шелепина. Он родился в Ульяновске, а вырос в Казахстане, где трудился его отец, окончил Алма-Атинский юридический институт и сразу был избран секретарем Актюбинского обкома комсомола. Десять лет он провел на комсомольской работе, так что Шелепин его хорошо знал. С должности первого секретаря Владимирского обкома комсомола Тикунова в 1951 году перевели в горком партии.