Текст книги "От заката до рассвета. Рассказы и повести. Рассказы из сборника"

Автор книги: Леонид Ефремов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Охота

Сергей Терёхин работал старшим научным сотрудником в НИИ металлов и сплавов. В свои тридцать восемь лет он жил холостяком в комнате восемнадцать квадратных метров в коммуналке на Лиговке. Единственное его достижение за прожитые годы – это защита кандидатской диссертации. Физически он был слабым, так как кроме чемпионатов по шахматам, ни в каких других спортивных мероприятиях участия не принимал. А ещё он очень страдал по поводу комплекса неполноценности, который у него присутствовал из-за заикания. Заикался он прямо пропорционально степени волнения. Поэтому и в компаниях, и в общении с женским полом у него были огромные проблемы. Он пытался вылечиться от заикания, но только потратил кучу денег, а результата не получил. Поэтому вскоре махнул на свою проблему рукой и решил, что раз суждено ему так прожить свою жизнь – значит, так тому и быть.

В коммуналке к нему относились по-разному. В основном считали его человеком не от мира сего, но не обижали и даже жалели. И вот сосед Виктор Петрович, учитель труда в средней школе, решил принять участие в решении его проблем. Он то ли прочитал, то ли увидел где-то в телевизоре, что от заикания человек может вылечиться, испытав сильный стресс. Виктор Петрович был заядлым охотником, и в один из ближайших выходных они с друзьями должны были поехать на три дня в гости к знакомому егерю «на кабана». Он почему-то уверовал, что если поставить Серёгу стрелком, то, столкнувшись нос к носу с кабаном, он испытает достаточный стресс, чтобы перестать заикаться. Никаких возражений со стороны Терёхина он не принимал. А когда после вопроса, стрелял ли он хоть раз в жизни из ружья, получил положительный ответ, так и совсем успокоился. А зря. Терёхин и оружие – это были вещи несовместимые.

Весь опыт владения оружием у него начинался и заканчивался на посещении с родителями тира в «ЦПКиО» в девятилетнем возрасте. После окончания стрельбы, когда были уничтожены все лампы освещения и тир погрузился в кромешную темноту, дядя, выдававший пульки, аккуратно поинтересовался, чем ещё кроме стрельбы занимается этот талантливый мальчик. Узнав, что интерес его распространяется ещё и на шахматы, стиснув зубы, процедил, что во избежание нанесения вреда подобным развлекательным заведениям, окружающим и ему лично пускай лучше в шахматы играет! А в тир – ни-ни!

Виктор Петрович созвонился с приятелями, объяснив ситуацию. И все друзья, войдя в положение соседа-заики, согласились взять его с собой на охоту. А один из них даже предложил захватить для него старенькую, но вполне боеспособную «ижевскую» одностволку.

Как и просил Виктор Петрович, Серёгу назначили одним из стрелков. В наставники ему определили самого опытного охотника Никанорыча – мужика солидной комплекции с бородой, придающей ему довольно-таки свирепый вид.

Они заняли позицию в небольшом овраге на опушке леса. Как объяснил Серёге немногословный Никанорыч, именно сюда и будут остальные охотники загонять кабана.

Когда прошло около получаса, Серёга попытался заговорить с бывалым охотником:

– Я не… не… не-е…

– Тссс! – приложил палец к губам повернувший голову Никанорыч.

Но Терёхин настойчиво продолжил:

– Я не… не за… за… за…

Разговор в таком духе продолжался минут пять, пока у наставника не лопнуло терпение. Он полностью повернулся к Серёге, забыв про все осторожности, необходимые при охоте на кабана, и сквозь зубы произнёс:

– Слушай, за… за… заткнись! – зло передразнил его Никанорыч. – Вот беда-то досталась – так и сам заикаться скоро начнёшь!

Но Серёга не останавливался:

– Ка… ка… ка… – начал было он, но наставник прервал:

– Слушай, ты, «ка-ка»! Я тебе сейчас так вдарю, что точно месяц будешь в больнице «ка-ка» в «утку» делать!

Но Терёхин, направив палец в сторону головы Никанорыча, попытался продолжить:

– Ка… Ка....

Недослушав его, наставник взвыл, но Серёге наконец удалось закончить слово:

– Ка… ка… кабан!

– Слышь, зараза заикалистая, ты кого кабаном обозвал? – совсем озверел Никанорыч.

Тут сзади него кто-то громко хрюкнул. По инерции, почти ничего не соображая от злости, он повернулся и выкрикнул:

– А ты х… и хрюкаешь под ухом? Ща как дам в лоб! – И, повернувшись обратно к Терёхину, хотел продолжить, но так и замер с открытым ртом. Глаза его вылезли из орбит, и он лишь сипло выдавил из себя:

– Та… та… там кто?

– Ка… ка… – ответил Серёга, даже не пытаясь продолжать. И так всё было ясно.

Никанорыч, закрыв глаза, тряхнул головой и, зачем-то отобразив на лице подобие улыбки, осторожно обернулся в надежде, что всё это ему померещилось. Но он увидел то, что и должен был увидеть. На него смотрело огромное рыло здоровенного кабана с десятисантиметровыми клыками. И лишь в глазах его читалась не ярость, как десять секунд назад, когда, устав слушать этих двоих, он громко хрюкнул, а неподдельное удивление.

Никанорыч обернулся обратно лицом к Серёге, и предательская струйка стекла по ноге:

– Надо ва… ва… ва… лить.

– А ку-ку-да? – почти не заикаясь, спросил Серёга.

Предложение на самом деле было неосуществимым.

Тогда наставник, стараясь не делать лишних движений, показал ему сначала на ружьё, а затем себе на лоб. Серёга сдуру подумал, что у Никанорыча поехала крыша и он просит его застрелить. И Терёхин отрицательно замотал головой, ещё крепче прижав к себе ружьё. Тогда наставник, посинев от злости, вытянул вперёд руку с огромным сжатым кулаком настолько близко к лицу Серёги, насколько это было возможно.

Кабан, видимо, не понимая развития сюжета, снова хрюкнул.

Терёхин сразу осознал, что выбора у него нет и он погибнет либо от клыков кабана, либо от кулака Никанорыча. Кулак наставника был ближе, и поэтому он дрожащими руками безнадёжно направил ствол ему в лоб. Никанорыч аккуратно показал ладонью движение вниз – и Серёгу осенило! Он наконец понял гениальный план наставника и одобрительно кивнул головой. Никанорыч выдохнул и резко упал плашмя на дно оврага. А Терёхин в то же мгновение нажал на спусковой крючок. Но вместо выстрела раздался негромкий щелчок.

Самое приличное, что пришло в голову лежащему в луже на дне оврага Никанорычу, – это «п…ец!». А Серёга, как бы оправдываясь, почти не заикаясь, произнёс:

– Я же хххотел ска… ка… зать нне за… за… ряжено.

Кабан, совсем очумев от этой картины, смотрел на охотников. Он привык, что эти двуногие существа, завидев его ещё метров за двадцать-тридцать, с дикими криками бросая в стороны сумки и свои железные палки, шустрее, чем белки, влезают на деревья. Правда, иногда они пытаются убежать, но всё равно всё заканчивается отсиживанием на дереве. Но эти два идиота, находящиеся всего в метре от него, вели себя совершенно неадекватно. Сначала один наорал на него и чуть не заехал в лоб. А затем пытался улыбаться ему своим беззубым ртом. А второй меланхолик, ещё более глупо улыбаясь, щёлкал своей металлической палкой. Нет, они явно больные – ведь ничего не боятся! Он такого ещё не видел, а неизвестное пугает. Да при том острый нюх кабана уловил неприятный запах, исходивший от лежавшего в грязной луже беззубого. Можно ещё от них какую-нибудь болезнь подхватить – «свинку» там «морскую» или «свинячий грипп» какой. И он, круто развернувшись и шевеля мощными ягодицами, затрусил в сторону леса.

С тех пор Виктор Петрович с лёгкостью становился центром внимания любой компании после рассказа о том, как почти вылечил соседа от заикания.

А Серёга на самом деле практически перестал заикаться. И ровно через месяц познакомился с молоденькой аспиранткой и впоследствии женился на ней.

Хуже всех дела обстояли у Никанорыча. Он, конечно, не так сильно стал заикаться, как Серёга до злополучной охоты, но и не так слабо, как Серёга заикался сейчас. А уж когда речь заходила об охоте, животных и кабанах в частности, Никанорыч вообще практически не мог ничего членораздельного произнести.

Вот так! Выходит, что для одного хорошо, то для другого – …

Начпрод

Яркий луч утреннего солнца проник сквозь оконную портьеру и вонзился прямо в глаз лежащему в постели Николаю Ивановичу. Он уже с полчаса не спал и просто нежился, стараясь продлить удовольствие от беззаботного лежания под тёплым одеялом. Но солнце слепило, и ему пришлось сменить позу. Сон пропал, хотя настроение от этого не ухудшилось. Утро, солнце, выходной (а было воскресенье) – что ещё надо пенсионеру, чтобы встречать старость? Хотя «старость» и «Николай Иванович» были понятия не совсем совместимые. Да и на пенсию, а вернее сказать – в отставку он ушёл недавно, так что мужчиной он был в «полном расцвете сил», как говорил небезызвестный Карлсон. Чтобы понять, каков был бывший начпрод, а ныне отставной майор, необходимо на время отвлечься от описаний прекрасного солнечного утра и окунуться в недалёкие времена «застоя».

Если говорить на сленге нынешнего молодого поколения, то настоящий начпрод, или, в полной расшифровке, начальник продовольственной службы в те времена, будучи далеко не последним человеком в любом воинском подразделении, являл собой бизнесмена и коммерсанта, психолога и хозяйственника в одном лице, с огромной смекалкой и умением достойно выдерживать принятие больших доз алкоголя на непрерывных встречах с нужными людьми, начальниками и проверяющими. В то время всё в жизни определялось соответствующими лозунгами и высказываниями великих людей. И фраза «голодный солдат – плохой солдат», а негласно «голодный командир – злой командир» была как заповедь для начпрода. Но ни в одном лозунге и ни в одной заповеди почему-то не говорилось, где взять всё необходимое для того, чтобы, как говорят в народе, «и волки были сыты, и овцы целы». Но воинский долг есть воинский долг. А потому основу рыночных отношений, без всяких учебников и пособий, они вырабатывали уже в те, не очень сытные времена. Точнее крутились, как «ужи на сковородке».

И вот ваш покорный слуга Николай Иванович был одним из них. И если с описанными выше характеристиками у него всё было на пять, то что касается смекалки, и даже в какой-то степени авантюризма ему вообще было не занимать. Чтобы понять, что высказывания эти не голословны, можно привести несколько случаев из насыщенной событиями и приключениями жизни отставного майора, произошедших с ним за последнее время. Николай Иванович был небольшого роста, но крепкого телосложения, с короткой стрижкой под «полубокс». На хорошо выбритых независимо от событий вчерашнего дня щеках отставного майора всегда горел здоровый румянец. Одевался он невычурно, скромно, но со вкусом. Будучи человеком коммуникабельным и остроумным, он легко заводил знакомства с продавцами магазинов. И потому достать дефицитные товары для него не составляло особого труда. Небольшие, глубоко посаженные глаза излучали уверенность и пытливость ума. И вот во вторник, проезжая в метро перегон от «Васькиного острова» к «Гостинке», он, как всегда внимательно оглядываясь по сторонам, встретился взглядом с молодым, стильно одетым парнем, которому только что такой же стиляга, бросив пару фраз, передал большой полиэтиленовый пакет с иностранной надписью и изображением ковбоя на коне. Это сейчас полиэтиленовый пакет является предметом обихода и с лёгкостью после выемки принесённых из магазина продуктов закладывается в мусорное ведро, а тогда-а-а… Одно наличие в руках такого пакета могло явиться предметом зависти друзей, сослуживцев, да и родственников. А обладатель сего достояния готов был бережно ухаживать за ним, стирая его и затем высушивая на балконе. А со временем, где-то через полгодика, он мог взять и небрежно подарить его визжащей по этому поводу от восторга подружке.

Глазки молодого человека нервно забегали. А вот глаза Николая Ивановича, мгновенно почувствовавшего азарт охотника, увидевшего подраненную и потому беззащитную дичь, сначала раскрылись, а затем сузились до минимальных размеров и начали источать флюиды страха и неотвратимости беды. Этот психологический приём был отработан в совершенстве ещё на службе для подавления воли заведующих складами и оптовыми базами при необходимости получения дефицитных товаров. Молодой человек первым убрал глаза в сторону, и руки его нервно стали то сжимать, то разжимать ручки пакета. По-видимому, у него возникло необузданное желание избавиться от пакета. Но, во-первых, народу в вагоне электрички, как назло, было мало, а во-вторых, видимо, жалко было содержимого. Вот так и стоял он, переминаясь с ноги на ногу, отбрасывая рукой от глаз длинные волосы, открывая лоб, покрытый от набежавшего страха испариной. Он всматривался через стеклянное окно двери в пролетающие мимо него с сумасшедшей скоростью стены тоннеля, стараясь при этом в отражении уловить движения мужика (вероятнее всего – из органов), взгляд которого сравним с взглядом удава, смотрящего на кролика перед закланием.

Прочитав мысли парня, Николай Иванович подумал про себя: «Это не я придумал, это ты сам так решил, кто я и откуда. Теперь сам пожинай плоды своих фантазий». Когда электричка стала замедлять ход и диктор привычно объявила: «Станция “Гостиный двор”, следующая остановка “Маяковская“, переход на станцию “Площадь Bосстания”», отставной майор, сдвинув, насколько это возможно, брови домиком, аккуратно привстал со своего места и двинулся на выход в направлении дверей, где стоял молодой человек с пакетом в руке. Двери открылись. Николай Иванович крепко взял парня под локоть, и они вышли на перрон одновременно. Отставному майору пришлось приложить усилие, чтобы отвести молодого человека немного в сторону. Но не потому, что он оказывал какое-то сопротивление, а потому, что он обмяк и практически повис у него на руке.

– Ну что, приехали, гражданин? – нарочито строгим голосом произнёс Николай Иванович. – Небось комсомолец, да и мама с папой – Герои Соцтруда? На какой ниве, полезной для государства, трудимся, молодой человек? А?

Ответа не последовало – парень, похоже, был в прострации, не особо вникал в вопросы и только дрожащими губами пытался что-то пролепетать. Но произнести что-то вразумительное и членораздельное было, по-видимому, выше его сил. Николай Иванович неуловимым движением, которое он неоднократно наблюдал в патриотических фильмах про шпионов, показал и сразу убрал обратно в нагрудный карман пиджака край своего военного билета, который всегда был при нём. Но с таким же успехом он мог вытащить из кармана носовой платок или же записную книжку. Клиент, похоже, настолько «созрел», что страх полностью застилал ему глаза. Отставной майор сразу понял, что с эффектами он переборщил, ибо парень, почти лишившийся последних сил, начал оседать на пол.

– Стоп, стоп, стоп! – быстро проговорил он, подхватив парня и усадив его на скамейку. – В наши планы отбрасывание ласт не входит! Итак, успокоились, собрались с мыслями и начали отвечать на мои вопросы. А иначе… – и Николай Иванович развёл руки в стороны, – помочь я вам уже ничем не смогу.

Затем похлопал парня по щекам, дабы он совсем не потерял сознание.

Молодой человек при этом начал постепенно приходить в себя. Вдруг парень, в каком-то необъяснимом порыве, схватил руки отставного майора и дрожащими губами скороговоркой произнёс:

– Товарищ начальник, гражданин начальник, пожалуйста, простите, не губите, я больше никогда, да я всё, да я… меня из института выгонят, мать больная не выдержит, отпустите, пожалуйста, я всё отдам!

– А вот это молодец, вот это правильно! Можно сказать, чувствую полное комсомольское раскаяние! Где грызём азы науки?

Парень достал студенческий билет и протянул его Николаю Ивановичу:

– В «Политехе».

– Ну вот, будущий инженер, – сказал отставной майор и, пальцем раздвинув мешок, заглянул в него. Он успел ухватить взглядом три пары джинсов, блейзер и ещё всякую ерунду. – Да-а-а, тут статья серьёзная, сам понимаешь, – продолжил «псевдокомитетчик», хотя Уголовный кодекс не открывал ни разу в жизни.

Студент опять «поплыл», и Николай Иванович понял, что опять переборщил.

– Ну ладно, успокоились! Раньше надо было думать. Мать, правда, жалко. Что ты там говорил про то, что не жадный?

Студент встрепенулся и протянул отставному майору пакет. Николай Иванович шарахнулся в сторону:

– Ты что, парень, совсем с головой не дружишь? Ты ещё мне бы здесь в метро доллары прилюдно сунул!

– А рубли? – с надеждой в голосе произнёс студент.

– Ну, ежели ты хочешь пожертвовать на агентурную сеть, то это дело благое – при определении меры пресечения зачтётся.

Студент быстро достал из кармана червонец и положил на скамейку. «Ну и жмот! – подумал Николай Иванович. – Только что готов был душу продать, лишь бы отпустили, а теперь, когда почти выпутался, так сразу жаба задушила!»

– Нет, студент, ты не понял. Ты не в ДНД объяснительную пишешь по поводу пьяного дебоша где-то в общаге, а представителю «Комитета» экзамен на вшивость сдаёшь! Ты вот, смотрю, правильным путём идёшь – почти половину уже написал. Пиши в трёх экземплярах. А так – незачёт, студент!

Парень вновь побледнел, порылся в карманах – и рядом на скамью легли ещё два червонца.

– Теперь правильно? – по-собачьи преданно, глядя в глаза псевдокомитетчику, спросил парень.

Николай Иванович аккуратно сложил купюры в карман и приступил к финалу своего импровизированного действа.

– Вот теперь зачёт сдан, но… – Отставной майор выждал паузу, студент замер. – Только ради матери, паршивец, прощаю! И если ещё раз поймаю – пощады не жди! – И он в доказательство своих слов рассёк кулаком воздух: – Понял?

– Понял, – облегчённо выдохнул парень.

– Ну а теперь вон с глаз моих! Я через пару минут встаю и иду к эскалатору, и чтобы даже духа твоего на нём уже не было! Отсчёт пошёл.

Студент, не веря своему счастью, не успев произнести ни одного слова благодарности, рванул к эскалатору. А Николай Иванович сел в подошедшую электричку и продолжил путь в сторону дома в думах о прозападных приоритетах нынешней молодёжи. И что ведь интересно: по сути, оба участника этого события остались довольны финалом произошедшего. Отставной майор наконец-таки исполнил свою давнюю мечту, на которую, как всегда, не хватало денег. Заехав по пути домой в «Нарвский» универсам, он приобрёл себе зимнюю каракулевую шапку в виде фуражки с козырьком. Затем, купив себе с зятем бутылочку беленькой, жене со старшей дочкой – дорогого сухого вина, сынишке – торт и конфеты, а любимому коту Ваське – килограмм ставриды, с лёгким сердцем отправился домой, чтобы устроить всей семье праздник.

А студент в это время, не оглядываясь и всё ещё боясь поверить в свою удачу, нёсся верх по эскалатору, прыгая через три ступени, в душе клятвенно обещая своей совести покончить с «фарцовочными» делами раз и навсегда. Правда, по мере отдаления от места встречи с псевдокомитетчиком запал обещаний и клятвенных заверений начал спадать. А после того, как он покинул метро и ноги привычно по протоптанной дороге вынесли его на «галёру» – место сбора всей питерской «форсы», – совесть резко заснула. А клятвы и обещания показались каким-то сумасшедшим бредом. Но зато после рассказа, немного приукрашенного и изменённого, про то, как скинул он с хвоста полковника-ГБшника, вистов у «длинного» (а именно такая кличка была у него на «галёре») прибавилось. Тем более ребята, передававшие ему пакет в метро, в один голос подтвердили, что его повязали комитетчики. Не комитетчик, а именно комитетчики, что в очередной раз подтвердило мудрость русской народной поговорки «у страха глаза велики». А такой авторитет заработать сложно. За имидж крутого парня надо платить, и потому студент был тоже не в накладе.

А взять, например, случай, после которого зять отставного майора Михаил по-настоящему осознал, что для тестя, похоже, в этой жизни ничего невозможного нет. Надо заметить: хотя Николай Иванович и был отставным майором, но, изрядно подвыпив, начинал поносить армейские устои. При этом мог «пройтись» и по руководителям нашей НЕРУШИМОЙ! А уж если речь заходила о компетенции полковников и генералов, отзывался о них настолько нелестно, что, сопровождая свою речь оригинальными нецензурными выражениями, часто попадал в неприличные ситуации. Обычно это происходило в общественных местах, и дело зачастую доходило до милиции.

И вот, когда это повторилось в очередной раз (правда, для зятя это было впервые) и около десяти вечера раздался звонок в дверь, к ней из разных комнат одновременно вышли все домочадцы. Тёща по праву хозяйки открыла дверь сама. На пороге стояли два сержанта в милицейской форме. Один из них держал в руке военный билет.

– Что вам надо, молодые люди? – спросила тёща, сделав изумлённые глаза, хотя сразу догадалась о причинах их появления.

– Николай Иванович Бодионов здесь проживает? – постукивая военным билетом по руке, строго спросил сержант.

– Ну, здесь, – ответила тёща. – И чо? Чего этот паршивец ещё сегодня натворил?

Милиционеры, по-видимому, не ожидая такого поворота дела, переглянулись, и один из них продолжил:

– Николай Иванович Бодионов был задержан в нетрезвом состоянии за хулиганское поведение и нецензурную брань в общественном месте. За что ему и полагается наказание в виде лишения свободы на пятнадцать суток, но… – И сержант, сделав паузу, посмотрел сначала на документ в своих руках, а затем на тёщу и продолжил: – Но, учитывая воинское звание и полное раскаяние за содеянное задержанным и его последнюю просьбу – взять у горячо им любимой супруги десять рублей на штраф, – он может быть отпущен уже сегодня вечером.

Второй милиционер посмотрел на товарища с восхищением: вот это сказанул! Но для сержанта это было определённо обыденно и не ново. Речи такие он произносил неоднократно и поднаторел в этом деле. Зять рванул в комнату и выскочил с купюрой в руках обратно. Но наткнулся на строгий взгляд тёщи и остановился как вкопанный, спрятав червонец, зажатый в руке, за спину.

– Ну и чо? – повторила тёща. – Я не миллионер и червонцами просто так не разбрасываюсь! А вообще-то, у меня просьба есть: у вас там по закону нельзя побольше дать? Ну, хотя бы суток двадцать, что ли? А? Отдохнули бы от шутника нашего подольше!

Глаза у сержанта округлились – такого поворота событий он явно не ожидал. Такой ясный для него поначалу план рушился прямо на глазах! Сержант, не зная, что ответить, постарался выиграть время, сняв фуражку и стирая якобы появившийся пот с её внутреннего ободка.

– А я, наверно, не совсем правильно и полно донёс до вас информацию о содеянном вашим супругом. – Надев фуражку и взяв себя в руки, произнёс милиционер, вновь получив порцию восхищения во взгляде напарника. – Он, понимаете ли, САМОГО… – И сержант, подняв вверх глаза, а затем быстро посмотрев по сторонам, тихо, почти шёпотом заговорщицки произнёс: – САМОГО… заикающейся тефтелей назвал. У которого всего два пути: или к логопеду, или сразу в… Это вам не «мелочь по карманам тырить» – это уже серьёзно. Тут политикой попахивает.

– Вот и накиньте ему ещё суток пятнадцать за запах и ещё суток двадцать за политику! – выпалила тёща и захлопнула перед носом служителей порядка дверь.

– Анна Серафимовна, – взмолился зять, – ну почему вы не дали мне деньги за Николая Ивановича отдать? Ведь вы-то помиритесь, а про меня что он думать будет? Скажет, что я для собственного тестя десятки пожалел? Как я теперь в глаза ему смотреть буду?

– А вот так и будешь – ласково и нежно. А коли ты его ещё плохо знаешь, то скажу: не позже шести вечера, ну, или, в крайнем случае семи завтрашнего дня ты будешь лицезреть своего тестя здесь. Живого и здорового. Нету у нас пока ещё в стране службы на таких прохиндеев! Так что если у тебя лишние десять рублей завалялись, то на них и поспорим, что вечером он будет здесь «как штык»!