Текст книги "Секретный фарватер (ил. П.Павлинова)"

Автор книги: Леонид Платов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)

Глава пятая
СТАРОЕ СЕКРЕТНОЕ ОРУЖИЕ

1

Двери за ним захлопнулись. Александр постоял на тротуаре, подняв голову, глубоко, с наслаждением дыша. Сентябрьское небо щемяще сине. Просто скулы сводит от этой синевы. Но все пьешь ее, пьешь – глоток за глотком!

И оно – небо – очень высокое. Конечно, не такое высокое, как бывает в мае или в июне. Тогда весь воздух – это небо! Город пронизан светом и словно бы взвешен в нем, парит над землей.

От просторной Невы уже тянет осенней прохладой.

Чувство у Александра такое, будто он выбрался наконец наверх из духоты подводной лодки.

Только что в управлении ему дали возможность прослушать запись «доноса из могилы».

– Разгадка тайны – награда храброму! – в приподнятом тоне сказал генерал.

Прослушивание длилось более часа. И это был нелегкий час.

– Не рано ли выписался из госпиталя? – Прощаясь, генерал с беспокойством заглянул молодому пограничнику в глаза.

– Нет, я здоров, товарищ генерал.

Но, выйдя из управления, Александр никак не мог «раздышаться». Голова гудела, как сталь обшивки под ударами пневматических чеканов.

Хотелось бы обменяться с Грибовым впечатлениями, но профессора дома нет – Александр звонил ему из управления.

Как же провести остаток дня?

Кино? Стадион?

Рывчун усиленно приглашал Александра на стадион.

– Мы, самбисты, – говорил он, – выступаем в девятнадцать двадцать. Я, знаешь, немного волнуюсь. На границе почему то не волнуюсь, а тут волнуюсь. И вроде бы я спокойнее, когда ты рядом. Ты ведь везучий!

Александр усмехнулся. Везучий! Вот и шубинское прозвище унаследовал. Смешно, конечно, но все же лестно.

Девятнадцать часов! Время еще есть.

Он проводил рассеянным взглядом чайку, которая пересекла Неву, почти касаясь поверхности воды крыльями. Похоже, будто нищий проворно проковылял на костылях…

Очень медленно, без цели, лейтенант двинулся вдоль набережной, погруженный в свои мысли.

Он думал о том, что отцы, даже мертвые, продолжают идти рядом с сыновьями, заботливо предостерегая их от всего плохого и поощряя на все хорошее. На плече своем почти физически ощущал сейчас тяжесть руки – сильной и доброй…

О! Был бы жив гвардии капитан лейтенант, сколько бы порассказал ему сегодня Александр! Изменив своей теперешней солидной сдержанности. Снова превратившись в болтливого восторженного юнгу, который, рассказывая, нетерпеливо засматривал в лицо командиру, ожидая одобрения.

А гвардии капитан лейтенант удивлялся бы, вставлял реплики или поощрительно кивал головой, широко улыбаясь.

«Так, значит, радист имперской канцелярии выходил в эфир?» – спросил бы он.

«Мы думаем так, товарищ гвардии капитан лейтенант. В положенный час и на условленной волне…»

Над миром, содрогавшимся от последних залпов, печально звучала песенка гамбургских моряков: «Ауфвидерзеен, майне кляйне, ауфвидерзеен».

Ответа с моря не было…

А Третий райх уже трещал по всем швам. Стропила прогибались. Пол качался под ногами.

В этом месте рассказа гвардии капитан лейтенант, наверно, немного посмеялся бы:

«Доктор то, доктор! Сам себя, выходит, перехитрил?»

Пучеглазый, с оттопыренными ушами, доносчик выглядел в этой ситуации совсем как тот дурень из сказки, который рыдает на свадьбе и приплясывает на похоронах.

Его тревожило здоровье фюрера, когда тому осталось жить считанные часы.

Он разоблачал Цвишена в стремлении сторговаться с англичанами и американцами, но об этом мечтали и там, наверху: Геринг, Гиммлер, Дениц – все, кто готовился заменить Гитлера.

Да, доктор Гейнц оторвался от действительности. Слишком долго странствовал в потемках.

А за политическую отсталость полагалась пуля в затылок.

«Мертвый писал мертвому!» – глубокомысленно сказал бы Шубин.

Наверно, Гитлер уже не раз вытаскивал из ящика стола пистолет и задумчиво рассматривал его, примериваясь, как будет вкладывать в рот, столь много лгавший доверчивым немцам и всему миру.

И Гиммлер, отрываясь от мыслей о сделке с янки, осторожно трогал языком зуб, в дупле которого вместо пломбы была капсула с цианистым калием.

А если прищуриться, то можно даже различить очередь вдали, торопливо выстраивавшуюся к виселице в Нюрнберге, – согбенные, дрожащие призраки былого могущества и беспредельного самомнения Третьего райха.

Но всех опередил доносчик Гейнц.

Со скрученными назад руками, в разорванном кителе, он сделал несколько последних шагов по узкой, сужавшейся к носу палубе. Сзади Венцель и Курт волокли балластину.

Выстрел в затылок!

«Следующий!» – крикнули за тысячи миль от шхер.

И Гитлер поднялся на дрожащих ногах со стула в своем бункере под развалинами Берлина…

Кое кто из позднейших его апологетов пытается нахлобучить ему на голову терновый венок. Гитлер, мол, как герой, решил погибнуть под развалинами.

«Нет, – сказал бы Шубин, широко улыбаясь, – просто не хватило билетов на обратный проезд!»

Под монотонное, сводящее с ума повторение начальных тактов «Ауфвидерзеен» – море по прежнему не откликалось! – завершался распад государства и распад личности.

25 апреля был заключен в бункере мистический, предсмертный брак Гитлера с Евой Браун.

В тот же день на севере Италии партизаны перехватили его друга и соперника Муссолини. Гитлер успел еще зябко поежиться, узнав из радиоперехвата, что «преемника цезарей» после расстрела подвесили вниз головой на виселице.

А Третий райх продолжал нестись стремглав за «Летучим Голландцем» – к своей неизбежной гибели, на камни, прямо на камни!

Да, картина, косо висевшая в кают компании «Летучего Голландца», имела многозначительный – пророческий смысл!

Гитлер продолжал ждать. Наступило утро 30 апреля.

До середины дня он не выходил из радиорубки. Цвишен не откликался. И тогда он нехотя вложил в рот дуло пистолета…

2

Александр постоял в нерешительности у решетки Летнего сада.

Не одна девушка, вероятно, с сочувствием оглянулась на него, вбегая в ворота. И кто эта гордячка бессовестная? Заставляет ждать такого парня, задумчивого и скромного, вдобавок с рукой на перевязи!

Он прикинул: посидеть на скамеечке или погулять по кружевным золотым аллеям? Но как то не хотелось расставаться с Невой. Она текла в море, очень массивная, плотная, облитая солнечным светом. И мысли Александра плавно и неторопливо текли – рядом с нею. Им было по пути.

В Балтийском море, на какой либо из его многочисленных банок, хотел Шубин воздвигнуть остров, искусственный, сложенный из уже бесполезных военных кораблей. (Виктория Павловна рассказала о «железном острове» Александру.)

Это не сбылось. Пока не сбылось.

Зато близ острова Осмуссар, западнее Таллина, притоплен и старательно обвехован немецкий линкор. Это корабль мишень.

Днем и ночью вьются над ним наши самолеты. Иногда на дистанцию огня подходят военные корабли, чтобы отработать задачу – практические артиллерийские стрельбы. А порой стремглав несутся к нему торпеды с белыми хохолками пены.

Корабль не потонет. Он посажен прочно на грунт.

Находясь на практике, Александр не раз проходил мимо этого линкора. Сначала на горизонте возникало пятно – как черный пиратский парус. Потом оно превращалось в бесформенную глыбу металла. Контуры корабля уже нельзя угадать. Не зря же по нему тренируются из года в год.

И всегда при этом вспоминался «Летучий Голландец».

Именно он должен был находиться здесь. Не годы, а столетия чернеть бы ему посреди моря неподвижным черным пугалом! И чтобы вешки, оцепив его, предостерегали: «К зюйду от меня опасность!», «К норду от меня опасность!», «К весту от меня…»

Но, как обычно, он подставил вместо себя другой корабль и ушел. Отлежался в своей Винете и ушел.

А «донос из могилы» остался невостребованным. Видимо, подручный Гейнца («связной»), какой нибудь унтер офицер из команды подлодки, по прибытии в Винету незаметно вынес футляр и спрятал в условленном месте. Но за футляром не пришли.

Кто должен был прийти? Быть может, монтер или механик из «службы Винеты»?

Пограничники обнаружили на дне грота четыре трупа в комбинезонах. Вот, вероятно, объяснение того, почему цепочка оборвалась.

И еще в одной своей догадке прав профессор Грибов.

Соглашения между военными монополистами возможны лишь на короткий срок. Длительный, прочный союз исключен. Он просто вне природы капитализма. Алчность рано или поздно перевесит здравый смысл. Ибо в капиталистическом мире во главе всего – алчность, но не здравый смысл.

Несомненно, за секретным архивом охотились две разведки. Бесшумный кросс через границу! Финиш – Винета!

Мальтиец и альбинос шли по заданию американской разведки. Значит, прыгун аквалангист был посланцем конкурирующей стороны – западногерманских военных монополистов. (Существовали и частные разведки – при крупных концернах.)

Больше всего боялись того, что секретный архив Гитлера попадет в руки русских. Ведь НАТО существовало только три года и Западная Германия еще не была принята в число его членов. Обнародование некоторых документов могло помешать сложной политической игре.

Но мало того. Западногерманские капиталисты хотели перебежать дорогу своим американским покровителям. Удалось ли это?

Американцы стремились овладеть секретными планами, чтобы их парализовать. Немцы, наоборот, – чтобы реализовать.

Надо думать, пройдоха Цвишен обошел и тех и других.

В Винете три не было, и не могло быть, ни «Летучего Голландца», ни «кофров фюрера».

Последняя радиограмма Цвишена, в которой он сообщал, что положит подлодку на дно Винеты, а сам будет пробиваться на запад посуху, была лишь враньем, очередной его дезинформацией. Цвишен остался верен себе.

Уйдя в Винету пять, выждав там, осмотревшись, он выбрал западногерманских хозяев. Патриотические чувства при этом, конечно, не играли роли. (Цвишен говорил Гейнцу: «Уби бене…»)

Просто западногерманская марка наконец поднялась в цене. Цвишен предпочел марки долларам.

Грибов мог даже более или менее точно установить срок, когда состоялась сделка. Что нибудь зимой 1951–1952 года.

Ведь летом 1952 года западногерманские диверсанты не возобновляли своих попыток проникнуть в Винету. Им это было ни к чему. По видимому, архив Гитлера находился уже за семью замками, в надежных стальных сейфах.

Но ни немцы, ни их американские конкуренты ничего не знали о «доносе из могилы», о футляре, в котором содержалась как бы краткая инвентарная опись всего, что было в «кофрах фюрера».

Да, секретное оружие… Именно это – наиболее точное определение того, что было в «кофрах фюрера»: старое секретное оружие! Ибо с древнейших времен яд и стилет, диверсия, шпионаж, клевета и провокации всех видов неизменно дополняют любое новое секретное оружие.

3

Александр тряхнул головой и огляделся. Он стоял на Дворцовой набережной.

За спиной его раздались оживленные голоса. Это гурьба экскурсантов, весело переговариваясь, входила в подъезд Эрмитажа.

Александр был в Эрмитаже очень давно, еще до войны, вместе со своей школой. От музея остались самые смутные воспоминания: что то вроде огромного облака, в которое заходит солнце, – много багрянца и золота.

Багрянец и золото? Очень хорошо! Ему нужна разрядка.

Александр вошел в Эрмитаж.

Откуда то сверху доносился голос, странно знакомый. Он как бы притягивал Александра к себе.

Впереди экскурсии шла девушка экскурсовод, невысокого роста, худенькая, но хорошо сложенная. Она двигалась очень быстро.

Наконец, остановившись у черепахового столика, на диво инкрустированного, простроченного насквозь золотой проволокой, девушка обернулась к Александру, и он узнал ее. Правильно! Это Люда, пожелавшая ему удачи.

Она объясняла звучным голосом, выразительно жестикулируя маленькими руками.

С удивлением и гордостью узнал Александр, что Эрмитаж обладает самым большим в мире собранием картин Рембрандта – двадцатью пятью полотнами! В Ленинград приезжают искусствоведы даже из Голландии, чтобы изучать картины своего земляка!

А эта изумрудно зеленая малахитовая ваза – изделие уральских умельцев, кропотливо подбиравших и наклеивавших кусочки малахита один к одному, чтобы получить желаемый узор!

Да, труд! Самоотверженный, во имя искусства, стало быть, для радости и счастья многих поколений людей!

Смотрите ка, чудо XVIII века – гобелен! Сколько усилий вкладывалось в него! Лучший мастер мог выткать за год не более одного метра такого ковра. В течение своей жизни он создавал всего лишь один два гобелена.

Но ведь труд человеческий и война несовместимы, они противоречат друг другу! Чудовищная бессмыслица разрушении, связанных с войной, стала особенно ясна Александру в Эрмитаже.

Как! Трудиться всю жизнь, недосыпать ночей, постепенно слепнуть над своей работой, создать наконец шедевр – сгусток солнечного света, и всего лишь для того, чтобы это в какую то долю секунды превратилось в пепел?..

А девушка тем временем рассказывала о блокаде, о том, как уберегли сокровища Эрмитажа от немецко фашистских бомб и снарядов.

Многое было заблаговременно эвакуировано в глубь страны. Под произведения искусства занимали целые составы, хотя каждый вагон был на счету. А то, что не успели вывезти из города, укрыли в его подвалах.

И тут Люда увидела Александра, который слушал ее с таким же вниманием, как и остальные.

Кровь хлынула девушке в лицо, горячей волной залила шею, руки – она покраснела так, как могут краснеть только очень светлые блондинки, вспыхнула вся, будто сноп соломы на ветру.

Александр смущенно кашлянул. Еще подумает, что он явился в музей ради нее!

А она, верно, так и подумала, потому что ее глаза засияли еще ярче – просто заискрились, как две звездочки.

Когда экскурсия закончилась, Александр подошел к девушке.

– Здравия желаю, – сказал он несколько стесненно и потому громче, чем следовало бы. – Вот где, стало быть, вы обосновались! В Эрмитаже.

Они вышли на широкую мраморную лестницу.

– У вас еще есть экскурсии?

– Нет. Я закончила работу.

– Можно, я немного провожу вас?

– Хорошо. Только возьму плащ. Я быстро.

Александр в ожидании облокотился на перила лестницы.

Это была высокая, красивая лестница. Когда то она называлась посольской, потому что в дни «высочайших» приемов по ее мраморным ступеням неторопливо поднимались и спускались иностранные дипломаты, сверкая пластронами манишек или золотым шитьем мундиров. Сейчас по лестнице гурьбой сбегали экскурсанты.

Но вот на верхней площадке показалась Люда. Она действительно оделась быстро, но спускалась не спеша. Плащ был темно зеленый и очень шел ей. Волосы были старательно причесаны.

Спускаясь, она неотрывно смотрела на Александра. Он даже испугался, что она споткнется и упадет, и шагнул к ней навстречу.

Послышался задорный перестук каблучков. Из боковой двери набежала стайка девушек. Щебеча: «Людочка Людочек, Людочка Людочек!», они обступили, завертели его спутницу, будто прихорашивая, показывая Александру со всех сторон. И каждая лукаво кокетливо, снизу вверх, посматривала на высокого моряка.

Фр р! И разноцветная стайка умчалась так же внезапно, как появилась.

Девушка выглядела немного смущенной.

Вообще то Александр не был силен по части проницательности. Но тут на него снизошло нечто вроде вдохновения.

Он понял: девушку впервые в ее жизни поджидает после работы молодой человек, и подружки рады за нее.

4

Они, так же рядом, чинно вышли из Эрмитажа.

И остановились, увидев как бы отражение его багрянца и золота на противоположном берегу Невы. Силуэт города был окрашен в красные, бледно коричневые и фиолетовые тона, резко выделяясь на фоне низких желтых облаков.

Люда, вероятно, сравнила бы город со сказочной птицей Феникс, которая, в ярком оперении, поднимается из тлеющих углей. Но Александр был моряк. Ему представилось, что это эскадра. Строем кильватера она проходит перед ним. Он узнавал отдельные «корабли» по их характерным контурам, по «мачтам»: шпилю Петропавловской крепости, башенкам мечети, ростральным колоннам у Военно Морского музея. Ленинград медленно плыл вниз по реке – на вест.

Александр перевел дыхание.

– Тициана бы сюда, – пробормотал он. – Тициан бы это, пожалуй, написал.

Люда порывисто обернулась к своему спутнику.

– Послушайте! – сказала она. – Это странно. Мне кажется, мы уже шли так. Нева, по моему, тоже была.

Александр наморщил лоб.

– Да, что то в этом роде, – неуверенно согласился он, потом добавил бодро: – Но это бывает, знаете ли! Рефракция памяти! Психологам известны подобные случаи…

– Ах, психологам уже известны, – разочарованно протянула девушка.

Они миновали Дворцовый мост.

– Нет, мы где то встречались, – настойчиво сказала Люда. – Еще до театра. Если бы я верила в метампсихоз… Вы не можете меня вспомнить?

Александр покачал головой.

– Обязательно постараюсь, – пообещал он. – Мне бы почаще встречаться с вами для этого. Раз в год маловато, вы не находите?

– Мы виделись еще на площадке трамвая, – с мягким укором сказала Люда. – Вы уже забыли?

– Как я могу это забыть? Вы тогда пожелали мне удачи!

– И помогло?

– Да. Большое спасибо.

– А в чем вы добились удачи?

– О!.. В спортивных соревнованиях! Я подводный пловец.

Люда помолчала.

– Мне, значит, нельзя знать. Я не буду. Но у вас рука на перевязи. Очень болит?

– Чепуха. Ударился о стенку бассейна во время прыжка… Нет, правда, Людочка, у вас легкая рука!

Молодые люди продолжали медленно идти вдоль Невы.

Медный всадник не обратил на них никакого внимания. Он, по обыкновению, был занят тем, что, сидя на коне, хозяйским жестом простирал над площадью руку и сосредоточенно смотрел поверх голов проходящих мимо парочек.

– Сегодня как то странно на душе, – признался Александр.

– Плохое настроение?

– Наоборот, хорошее. Но не с кем было разделить его.

Он невольно выделил слово «было».

– Я понимаю, – торопливо сказала Люда. – Если поделишься с кем нибудь горем, то уменьшаешь его наполовину. А поделишься радостью – увеличиваешь ее вдвое.

– Вы умная, – пробормотал Александр благодарно. – Вы очень правильно понимаете все. Вы понимаете меня с полуслова.

– Умная? А я не знаю, умная ли я. Разве тот, кто прочел много книг, умный? Но я провела блокаду в Ленинграде.

– О! Значит, понимаете, что такое жизнь.

Он сказал это – и замолчал.

Странная мысль пришла ему в голову. Он подумал, что есть сокровенный, даже Грибовым не понятый смысл условного сигнала «Ауфвидерзеен», – Виктория Павловна называла его лейтмотивом «Летучего Голландца».

«До свиданья! До свиданья! – повторяли Цвишен и его команда, уходя в туман или на дно. – Мы еще встретимся с вами. Мы вернемся!»

Но нельзя было позволить им вернуться!

Никогда не должен всплыть этот корабль призрак, предвещающий смерть множеству людей, на топах своих мачт несущий ужас и безумие, подобные бледным колеблющимся огням святого Эльма!

Девушка подняла на Александра синие глаза.

– Вы стали серьезный, – сказала она. – Вспомнили ту войну и подумали о новой?

– Это удивительно! Вы понимаете меня, даже когда я молчу!

Александр был так поглощен своей спутницей, что не заметил Грибова.

Тот стоял на противоположном тротуаре, опираясь на палочку.

Едва закончилась прокладка курса, как сразу появилась и палочка. Но Грибов держал ее неизменно в левой руке, чтобы правая была свободна для отдачи приветствий.

До него донеслось:

– Сегодня не могу. Я не предупредила дома.

– А завтра? Хорошо бы нам с утра на Кировские острова! Я в отпуску.

Грибов стоял и долго смотрел им вслед.

Двое медленно шли вдоль Невы навстречу закату. А тучи на западе сдвигались и раздвигались, меняя очертания. Багрянец постепенно выцветал. В разрывах между тучами все чаще проглядывало чистое изумрудно зеленое небо – признак того, что завтра погода будет хорошей.

От автора

Автор считает нужным напомнить особо придирчивым читателям, что книга эта – роман, и отнюдь не документальный.

Поэтому здесь, как и в любом романе, вымысел тесно переплетен с фактами. Автор рисовал «Летучего Голландца», вымышленную им подводную лодку «для секретных поручений», как некое обобщение той разносторонней, хитроумно замаскированной диверсионной деятельности, которую вели и продолжают вести против мира враги его, организаторы войн.

В заключение автор выражает глубокую благодарность военным морякам и пограничникам, которые помогли ему советами во время работы над этим романом.

ПРАВДА НЕВЕРОЯТНОГО

Писатели моего поколения, люди, родившиеся в первом десятилетии века, литературно созревшие в тридцатых или сороковых годах, очень любили и высоко ценили работу в газете. Эпоха шла стремительными шагами, – и казалось, что если ты не на стройке или не в колхозе, не в воинской части, а если идет война, то не на войне, – ты упускаешь события чрезвычайной важности, которые обязан увидеть и описать.

В газетных командировках, в бесконечных встречах и интереснейших разговорах прошла литературная молодость Леонида Платова. Он научился непростому умению понимать людей, незаметно заставить их разговориться и рассказать о том, что в каждом самое главное, самое интересное. Он привык к точности и достоверности. Ошибок быть не может. О сельском хозяйстве ты должен писать как колхозник, о заводе – как рабочий или инженер, об армии – как кадровый военный. Каждый факт должен быть проверен до конца, каждый характер до конца продуман.

Газета – школа, в которой нелегко учиться. Но учат там хорошо.

Может быть, именно газетной выучке обязан Платов тем, что, попав во время войны на флот, сумел увидеть и запомнить все мелочи военно-морской техники и военно-морского быта, весь стиль военно-морских разговоров и дух отношений между военными моряками. Поэтому, читая «Секретный фарватер», мы чувствуем себя на палубе корабля, мчимся на катере по балтийским волнам, в считанные секунды продумываем план операции и отдаем решающий приказ. Точно замеченные автором подробности, правда в каждом поступке и в каждом слове неопровержимо говорят читателю: все это так и было, все это вынесли и выдержали люди, которые старше вас, на плечи которых легла огромная тяжесть Великой Отечественной войны.

И все-таки дело не только в правильно описанном быте, в точности военных операций и морской терминологии. Прежде всего дело в том, что люди, действующие в романе, – это люди, с которыми автор очень близко и хорошо знаком. Он знает их мысли и чувства, знает, что заставляет их идти на подвиг, как они любят и как они ненавидят, как они учатся своей трудной профессии и как они становятся в ней мастерами.

Да, они совершают подвиги необыкновенные, но чувствуют так же, как и мы с вами. Подвиг перестает быть чем-то доступным только герою, то есть человеку особенному, не похожему на-меня, читателя. Шубин или Ластиков думают и чувствуют так же, как думаю и чувствую я. Значит, в тех обстоятельствах, в которых им пришлось действовать, я мог бы совершить то же, что совершили они. Древние греки наделяли своих героев необычайными свойствами. Гераклу было под силу убить немейского льва, а простому человеку не под силу. Но я, читатель, такой же, как Шубин и Ластиков, во всяком случае могу стать таким. Значит, и совершить то, что они совершили, я тоже могу. В этом большой поучительный смысл книги, хотя автор просто рассказывает про людей, которых он знает и любит, и, кажется, совсем не собирается читателя поучать.

Итак, реалистическое повествование про обыкновенных людей, которые дружат, любят, изучают свою профессию, а когда нужно, не жалея себя и не думая о себе, вступают в единоборство с противником и побеждают его. Флотские будни, военный труд, опасность, ставшая бытом… И в эту повседневность войны вдруг вплетается таинственная легенда.

Но, прежде чем напомнить об этой старой легенде, так удивительно увиденной автором в современности, подумаем о том, чем отличается приключенческий роман от романа бытового, производственного, от романа о любви. Сюжет? Он может и должен быть в любой книге. Острый сюжет? Ecть очень много остросюжетных книг, которые никак нельзя назвать приключенческими. Характеры? Но если в книге нет характеров, нет живых и ярких людей, то это просто плохая книга. Мне кажется, что приключенческая книга отличается прежде всего некоторой приподнятостью характеров, стиля, обстановки. Приключенческая книга – это книга романтическая, в которой события осмысливаются автором как события необычайные, в которой есть тайны, и тайны эти разгадываются ценой опасностей, подвигов, в результате поступков рискованных и благородных.

Приключенческие книги больше всего читают юноши и молодежь. Именно в молодости и в юности хочется испытывать опасности, разгадывать тайны, совершать подвиги. И для того чтобы писать приключенческие книги, надо сохранить душевную молодость, любовь к необычайному, к преодолению непреодолимых препятствий, к удивительным людям, к высоким чувствам.

Платов потому и приключенческий писатель, что сохранил в себе это молодое умение видеть удивительное и необычайное в самом обыденном. В его известных «Повестях о Ветлугине» действие начинается в глухом городишке Весьёгонске. Там люди живут скучной провинциальной жизнью, которой жили в тысячах маленьких городков царской России. Ничего там нет необыкновенного, и можно, кажется, написать только об ограниченности интересов, об убогом духовном мире, о мещанском духе, которым пропитан весь городок. А Платов написал об учителе, живущем в этом городишке, о человеке, который много знает и много думает, который отсюда, из провинциальной глуши, видит арктические моря и, не выезжая из городка, одной только силой мысли делает географическое открытие. И ученики его, которых он заразил живой любознательностью и великой жаждой открытий, становятся путешественниками и исследователями. Много лет спустя, преодолев многие опасности и разгадав многие загадки, встречается учитёль из Весьёгонска со своими учениками далеко-далеко, на самом краю земли.

Именно потому, что в маленьком Весьёгонске увидел Платов обыкновенного этого учителя и угадал в нем незаурядный ум и великую страсть исследователя, именно потому, что Платов прошел со своими героями по дороге, которая началась в захолустном городке, а кончилась на краю земли, – именно поэтому Платова можно назвать писателем приключенческим.

…Итак, вернемся к таинственной легенде, которую вспомнил Платов в тяжелой и опасной повседневности войны.

Говорят, что по волнам мирового океана бродил некогда корабль, на котором мертвец капитан командовал мертвецами матросами. Это был злой корабль. Он приносил несчастье. Моряки, встретившие его, редко добирались до берега. Везде, где собирались матросы, штурманы и капитаны, шли разговоры о страшном корабле. Летучего Голландца знали во всех портах мира.

Легенду эту породило время парусных кораблей, жестоких капитанов, неразгаданных судеб, без вести пропавших судов. Она фантастична, как всякая легенда, и она глубоко реалистична, потому что в ней выражен дух эпохи, характер мечтаний, надежд и кошмаров живших в ту эпоху людей.

В своем романе Платов рассказывает о современном Летучем Голландце. Оказывается, совсем недавно по мировому океану бродила загадочная подводная лодка. Она появлялась то в огромных реках Южной Америки, то в фиордах Скандинавии. На ней был мертвец капитан и вся команда состояла из мертвецов. Они даже внешне были похожи на мертвецов, потому что никогда не выходили на берег и всегда жили в неподвижном, душном воздухе. У них были странные бледные лица. Один из них ухитрился чудом переслать письмо жене; он все повторял в этом письме: «Я жив, Лоттхен, я жив!» Конечно же, только мертвец может так настойчиво доказывать, что он жив. Эта лодка хранила величайшие тайны фашистской Германии. Германское радио сообщило, что она погибла. Но она продолжала плыть по секретнейшему фарватеру, скрывая глубокие тайны фашистского заговора. Мир, пославший ее выполнять свои самые тайные, самые грязные поручения, мрачный фашистский мир рухнул, были казнены или покончили с собой люди, отправившие ее в это бесконечное плавание, а подводная лодка с экипажем, состоявшим из людей, по которым давно уже были отслужены панихиды, все бродила по мировому океану и, может быть, бродит до сих пор, до сих пор несет груз страшных тайн и заговоров.

Давно умерла легенда о Летучем Голландце. Изменилась эпоха. Сегодняшним кораблям не страшны волны, совершенные самолеты пересекают океаны, подводные лодки уходят, на большие глубины. Зачем же нам переносить в современность страшную легенду эпохи парусных кораблей?

Нет, легенда, рассказанная Платовым, совсем другая. Она только напоминает старую, как один страшный сон напоминает другой, такой же страшный. Загадочная подводная лодка рождена другим кошмаром – кошмаром гитлеризма, который пережили и не забудут люди старшего поколения. Конечно, она кажется призрачной, эта лодка, и люди, идущие на ней, тоже кажутся призраками. Не верьте этому! Это люди, которые действительно были, а похожие на них и сейчас есть на земле. Они только боятся о себе напомнить.

Да, это похоже на страшную сказку, но это гораздо страшнее, чем сказка, потому что это реальность.

Я не знаю, была ли действительно такая подводная лодка или ее придумал Леонид Платов. Если придумал, то имел на это право, потому что среди тайн гитлеровской Германии были тайны и пострашнее, потому что и по сей день находятся ящики с документами, затопленные на дне глубоких озер, вскрываются секретные счета в иностранных банках, оказывается жив то один, то другой преступник из гитлеровской шайки, о котором давно было сообщено, что его уже нет в живых.

Когда вы читаете страшный рассказ о лодке фон Цвишена, о членах его команды, живых мертвецах, ненавидящих друг друга, следящих друг за другом, об этом сгустке подлости, ненависти, безумной жестокости и бредовых мечтаний, помните: это не сказка. Автор свел этих людей в тесных отсеках лодки, обострил обстоятельства их жизни, но нигде не отошел от правды. Если описанные Платовым люди и не существовали, то были точно такие же, как они, такие же были тайные заговоры, такие же звериные страсти руководили ими и многих миллионов жизней стоили они человечеству.

Прошло много лет с тех пор, как начал свое тайное плавание фон Цвишен. Наверное, теперь он уже высадился в каком-нибудь потаенном месте или погиб на морском дне. Мальчики, в тот год впервые пошедшие в школу, стали взрослыми людьми, может быть офицерами, может быть работниками контрразведки. Постарели и набрались опыта те, кто были молодыми офицерами во время Великой Отечественной войны. Но по секретным фарватерам продолжают красться секретнейшие подводные лодки, новые Грибовы сидят над картами, разгадывая загадки новых фон Цвишенов, новые Ластиковы ловят с поличным вынырнувших из воды шпионов…

Так пусть фон Цпишены и их хозяева останутся кошмаром, который уже пережило человечество, которому человечество не позволит еще раз стать реальностью на земле.