Текст книги "Секретный фарватер (илл. Г. Яковлева)"

Автор книги: Леонид Платов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 37 страниц)

2

Нэйл ожидал этого признания и все же вздрогнул и оглянулся. В блоке было по-прежнему тихо, полутемно.

– Ты знаешь, о ком я говорю, – шептал Олафсон. – Ты сам видел его. Нет ни парусов, ни мачт. Это подводная лодка, и на ее борту говорят по-немецки!.. Но я по порядку, с самого начала…

Олафсона, по его словам, поддели на старый ржавый крючок – на лесть. К стыду своему, он всегда был падок на лесть.

Однако вначале он считал, что никель – норвежский, а не английский! В какой-то мере это оправдывало его.

То был 1939 год, декабрь. В Европе шла так называемая странная война. Кое-кто с усмешкой называл ее также сидячей. Не блицкриг, а зицкриг! Противники лишь переглядывались, сидя в окопах друг против друга. Но Германия втайне готовила свое летнее наступление.

И Олафсон помог успеху этого наступления! Но, конечно, невольно и вдобавок в очень малой степени.

Старый лоцман жил в то время на покое, в своем тихом Киркенесе. Мог ли он думать, что Мальстрем войны уже грозно клокочет и пенится у порога его дома?

Но так оно и было. Вертящаяся водяная воронка внезапно хлестнула о берег волной, и та уволокла за собой Олафсона в пучину…

Как-то вечером заявился к нему один моряк.

В Киркенесе его прозвали «Однорейсовый моряк», потому что он редко удерживался на корабле дольше одного рейса.

Вздорный был человек, скандальный! Пить даже по-настоящему не умел. Раскисал после второго или третьего стакана. А пьяница не может быть хорошим моряком.

Оказалось, что сейчас он при деле, взят вторым помощником на… (он назвал судно), а к Олафсону явился с поручением. Владельцы груза убедительно просят херре Олафсона провести корабль шхерами до Ставангера.

– Я в отставке, – хмуро сказал Олафсон.

– О! Это-то и хорошо! – подхватил Однорейсовый моряк. – Хозяева по ряду причин не хотят обращаться в союз лоцманов. Насчет груза не тревожьтесь! Никель! Никелевая руда! И порт назначения – Копенгаген. Что же касается вознаграждения…

Оно было так велико, что Олафсон удивился.

И все же он, вероятно, отказался бы. Не нравился ему почему-то этот рейс, никак не нравился!

Но тут непрошеный гость пустился на лесть. Он даже назвал старика «королем всех норвежских лоцманов»!

И тот не устоял.

А может, просто захотелось еще разок пройти милыми сердцу норвежскими фиордами и шхерами, постоять, как раньше, на капитанском мостике у штурвала? Старые люди – те же дети…

С непроницаемо строгим лицом, попыхивая короткой трубочкой, всматривался Олафсон в знакомые очертания скал, медленно наплывавшие из тумана.

Приказания его выполнялись четко, без малейшего промедления. Лоцман, особенно в шхерах, – большая персона на корабле!

И тем не менее от Олафсона что-то скрывали. Неблагополучно было с грузом, как он догадывался.

Старый лоцман был суеверен. Еще в порту он принял меры предосторожности. Начал с того, что потребовал назначить выход не на понедельник и не на пятницу (несчастливые дни!). Потом лично проследил за тем, чтобы в каютах и кубриках не было кошек. К судовому щенку, любимцу команды, он отнесся снисходительно – собаки на море не приносят вреда.

Олафсона в его длительном «инспекторском обходе» неотлучно сопровождал матрос. Наконец тому надоело ходить следом за придирчивым стариком, и он задержался на полубаке, покурить с товарищами. Тем временем Олафсон, заботясь о благополучии рейса, заглянул в трюм – бывает, что кошек прячут также в трюм.

И что же он увидел там?

Ничего!

Так-таки совсем ничего? Да. Трюм был пуст!

Не веря глазам, Олафсон присветил себе фонариком. Никелевой руды в трюме не было.

Ну, да бог с ней, с этой рудой! Правду сказать, он ожидал увидеть все, что угодно, только не руду, – любой контрабандный товар, вплоть до оружия. Но внизу, под раскачивающимся фонарем, был лишь балласт, большие камни, уложенные в ряд для придания судну остойчивости.

Олафсон отпрянул от черной щели люка, как от края пропасти.

Пустой трюм! Странно, невероятно, необъяснимо!

Быть может, судно хотят загрузить по пути в Копенгаген? Но чем? И для чего это вранье о никеле?

Пожалуй, Олафсон отказался бы от участия в рейсе. Но корабль уже стоял на внешнем рейде и готовился сниматься с якоря.

Лоцман, понятно, промолчал о своем открытии. Но теперь внимание его как бы раздвоилось: он примечал не только ориентиры на берегу, по которым надо ложиться на створ.

Непонятное творилось на судне. Люди ходили хмурые, молчаливые, то и дело бросая тревожные взгляды по сторонам. Можно подумать, что судно, кроме балласта, загружено еще и страхом, целыми тоннами страха…

3

Но наиболее удивительно было то, что ни капитана, ни команду не пугала неизвестная подводная лодка, которая как бы эскортировала их судно.

Она еще ни разу не всплыла на поверхность, хотя иногда перископ ее подолгу виднелся вдали. Потом он исчезал, чтобы появиться снова через несколько часов.

Олафсон заметил его впервые вскоре после Нордкапа.

Случилось это утром. Туман почти разошелся. Выглянуло солнце. Воздух был стеклянный, полупрозрачный.

Олафсон то и дело подносил бинокль к глазам.

Такая погода – сущее наказание для лоцмана. Из-за проклятой рефракции, того и гляди, ошибешься, прикидывая на глаз расстояние. Трапеции и ромбы на подставках, камни с намалеванными на них белыми пятнами, одинокие деревья и другие ориентиры парят в дрожащем светлом воздухе. Их как бы приподнимает и держит над водой невидимая рука.

Фу ты! Провались оно пропадом, это опасное шхерное волшебство!

Олафсон с осторожностью вел судно широким извилистым коридором. Вдруг прямо по курсу сверкнул бурун!

В таких случаях говорят: «Перед глазами пронеслась вся его жизнь». Перед глазами Олафсона пронеслась карта этого района.

Неужели из-за рефракции он ошибся, свернул не в ту протоку?

Нет, бурун двигается. Значит, не камень!

Был на памяти лоцмана случай, когда точно так же увидел он всплеск впереди, а чуть подальше другой. Перископы? Нет. На мгновение вынырнули и опять исчезли две матово-черные спинки.

«Касатки, – с облегчением сказал он побледневшему рулевому. – Забрели, бродяги, в шхеры и резвятся тут…»

Но теперь все выглядело по-другому.

– Перископ! – сказал Олафсон без колебаний и укоризненно посмотрел на ротозея-сигнальщика.

Краем глаза он заметил при этом, что на лице стоявшего рядом капитана – досада, смущение, но никак не страх.

Может быть, норвежская лодка? Но ей-то зачем идти под перископом – в своих территориальных водах?

Разбойничье нападение немецкой подводной лодки на «Атению», с чего и началась вторая мировая война на море, произошло сравнительно недавно. С нейтралами (Норвегия была нейтральна) немцы не считались. Но зачем топить судно с пустым трюмом? Они, правда, могли не знать, что трюм пуст.

– Немцы! – предостерегающе сказал Олафсон.

Однако лишь спустя минуту или две капитан довольно неискусно изобразил на лице изумление и ужас.

Впрочем, никаких мер принято не было. Вскоре бурун исчез.

Он опять появился в полдень, потом появлялся еще несколько раз на протяжении пути. По-прежнему на мостике никто не замечал его, кроме Олафсона.

Конечно, зрение у лоцманов острее, чем у других моряков. Вдобавок лоцманы приучаются одновременно видеть много предметов, охватывают взглядом сразу большое навигационное поле.

Что ж! Олафсону оставалось про себя радоваться остроте своего зрения. О перископе он помалкивал, лишь досадливо морщился, завидев бурун вдали.

Подводная лодка неизвестной национальности, вернее всего немецкой, словно невидимка, сопровождала их судно – вместе с кувыркающимися дельфинами, этими «котятами моря». Но вряд ли была так же безобидна, как они…

4

К ночи неподалеку от Рервика навалило сильный туман.

Посоветовавшись с Олафсоном, капитан приказал стать на якорь под прикрытием одного из островков, чтобы невзначай не увидели с моря.

– Хоть и туман, а предосторожности не лишни, – пояснил он, отводя от лоцмана взгляд. – Радист перехватил тревожное сообщение. Эти немецкие лодки целой стаей рыщут неподалеку.

Олафсон сочувственно вздохнул.

Огни на верхней палубе были погашены, иллюминаторы плотно задраены. Люди ходили чуть ли не на цыпочках, говорили вполголоса.

Ведь лодка или лодки, всплыв для зарядки аккумуляторов, могли неожиданно очутиться совсем близко. А на воде слышно очень хорошо.

Сурово поступлено было с судовым щенком. Невзирая на его громкие протесты, беднягу препроводили внутрь корабля, в самый отдаленный кубрик. Кроме того, к нему был приставлен матрос: следить, чтобы не выбежал наверх!

Щенок был глуп и добросовестен: лаял на встречные корабли, на чаек, даже на пенистые волны. Учуяв в тумане подводную лодку, конечно, не преминул бы облаять и ее.

Олафсон постоял немного у фальшборта, вглядываясь в туман, обступивший судно.

– Шли бы отдохнуть, херре Олафсон, – заботливо сказал капитан. – Приглашу на мостик, когда разойдется туман. Но вы сами видите: простоим наверняка всю ночь!

Вытянувшись на своей койке, старый лоцман представил себе, как в отдаленном кубрике злятся друг на друга щенок и приставленный к нему матрос. Ну и служба! Щенка сторожить!

Олафсон усмехнулся.

Поскрипывала якорная цепь. С тихим плеском обегала судно волна.

Так прошло около часу. Лоцман не спал.

Вдруг он услышал крадущиеся шаги. Кто-то остановился у его двери. Постоял минуту или две, сдерживая дыхание. Потом – очень медленно – повернул ключ в замке. Олафсон был заперт!

Вот, стало быть, как обстояли дела! На корабле было два пленника: щенок и лоцман!

Гнев овладел Олафсоном. Будучи чувствителен к лести, он тем острее воспринимал обиды. Каково? Его, прославленного лоцмана, «короля всех норвежских лоцманов», приравняли к глупому щенку-пустобреху!

Он хотел было запустить в дверь тяжелыми резиновыми сапогами, но одумался. Что пользы буянить? Двери заперты, надо выйти через окно, только и всего. Но уж теперь обязательно выйти!

(Ко всему прочему Олафсон был еще и любопытен.)

Каюта его, по счастью, помещалась в надпалубной надстройке. Он выждал, пока воровские шаги удалятся. Потушил свет. Со всеми предосторожностями, стараясь не шуметь, отдраил иллюминатор. Тот был достаточно широк, и Олафсон, сопя и кряхтя, пролез через него.

Не очень-то солидно для «короля лоцманов»! Но что поделаешь? Другого выхода нет.

Корабль – на якоре. Вокруг – как в погребе: промозгло, холодно, нечем дышать.

Олафсон стоял неподвижно, раскинув руки, прижавшись спиной к надстройке на спардеке.

Он допустил ошибку. Нужно было немного выждать, не сразу выходить со света.

Сейчас, стоя в кромешной тьме, он воспринимал окружающее лишь на слух.

Нечто тревожное происходило на корабле, какая-то суетливая нервная возня. То там, то здесь топали матросские сапоги. По палубе, мимо Олафсона, проволокли что-то тяжелое. Кто-то вполголоса выругался.

Голос капитана – с мостика:

– Заперли лоцмана?

Голос Однорейсового моряка – с полубака:

– Заперт, как ваши сбережения в банке!

Смех. Олафсон сжал кулаки.

Его глаза постепенно привыкали к белесой мгле. Он уже различал проносящиеся мимо тени. То были силуэты пробегавших по палубе матросов. Потом – почти на ощупь – он поднялся на несколько ступенек по трапу, чтобы увеличить поле обзора.

– Ага! Вот он! – крикнули рядом.

Олафсон съежился.

Но это относилось не к нему.

На расстоянии полукабельтова внезапно, как вспышка беззвучного выстрела, появилось пятно.

В центре этого светлого пятна покачивалась подводная лодка. Туман обступил ее со всех сторон. Она была как бы внутри грота, своды которого низко нависали над нею, почти касаясь верхушки антенны.

– Кранцы – за борт! – Голос капитана.

Но подводная лодка приблизилась лишь на расстояние десяти – пятнадцати метров и остановилась, удерживаясь на месте ходами.

Олафсон увидел, что матросы теснятся у противоположного борта. Значит, кранцы вывешивают не для подводной лодки. Для кого же?

Подводники, стоявшие в ограждении боевой рубки, окликнули капитана. Тот ответил. Разговаривали по-немецки. Олафсон понял, что ожидается приход еще одного корабля. Встреча с ним почему-то не состоялась в прошлую ночь.

– Англичанину полагается быть более пунктуальным, – сказал капитан.

– Его могли задержать английские военные корабли, – ответили с лодки.

Англичанина – английские военные корабли? Непонятно!

Вдруг в море сверкнул свет. Потух. Опять сверкнул. Морзит!

– Ну, наконец-то! – оказал с облегчением капитан.

Над головой хлопнули жалюзи прожектора. Он прорубил в тумане узкий коридор, и на дальнем конце его Олафсон увидел медленно приближавшееся судно.

Приблизившись, второй английский корабль стал борт о борт с норвежским транспортом. Завели швартовые концы. Ночью! В тумане! Маневр, что и говорить, нелегкий, но выполнен он был хорошо. Правда, в шхерах, особенно под прикрытием острова, волны почти не было.

Перегрузка – с английского транспорта на норвежский – совершалась при свете ламп, установленных в трюмах под колпаками, чтобы их не было видно сверху и со стороны моря.

Ковши проносились над головами подобно огромным зловещим птицам. В воздухе искрились мириады взвешенных водяных капель.

Люди двигались в этой светящейся мгле, как бесплотные тени, как души утопленников.

Олафсону захотелось осенить себя крестным знамением. Не чудится ли ему это?

Матросы обоих транспортов работали в молчании. Лишь изредка раздавались подстегивающие возгласы боцманов.

Олафсон огляделся. Подводная лодка переменила позицию, покачивалась уже с внешней стороны шхер. Понятно! Прикрывает погрузку от возможного нападения с моря. Высокий материковый берег, по-видимому, не считался опасным. Олафсон припомнил, что поблизости нет населенных пунктов.

Но происходящее необъяснимо! Ведь Англия и Германия находятся в состоянии войны. И вот в одном из закоулков шхер сошлись английский транспорт и немецкая подводная лодка! Их разделяет только норвежское судно, – Норвегия нейтральна.

В разрывах тумана над головой чернело небо, как проталины в снегу. Вскоре небо начнет бледнеть.

Подстегивающие возгласы сделались резче, темп погрузки усилился. Пар валил от торопливо сновавших взад и вперед матросов.

Зато Олафсон продрог, весь одеревенел, сидя на своем насесте и боясь пошевельнуться.

Не дожидаясь конца погрузки, он с теми же предосторожностями вернулся через иллюминатор в свою каюту.

Утром его разбудил Однорейсовый моряк.

– Капитан приглашает на мостик. Снимаемся с якоря, херре Олафсон, – подобострастно доложил он. – А как вам спалось этой ночью?

Олафсон покосился на его плутовато-придурковатую физиономию.

«Мне, знаешь ли, снился странный сон», – хотел было сказать он. Но вовремя удержался, промолчал.

5

У Ставангера судно вышло из шхер, и обязанности Олафсона кончились.

Однако, уходя с мостика, он успел обратить внимание на то, что курс изменен – стрелка компаса указывает на юг, а не на юго-восток.

– Пришла радиограмма от грузовладельцев, – вскользь сказал старший помощник, стоявший на вахте. – Груз переадресован из Копенгагена в Гамбург.

Гамбург? Этого следовало ожидать. Гамбург или Бремен! Не зря же околачивалась возле судна немецкая подводная лодка!

На мостик лоцман больше не поднимался – тем более что Северное море пересекли почти в сплошном тумане, идя по счислению, то и дело давая гудки, чтобы не столкнуться с каким-нибудь встречным кораблем.

В Гамбурге лоцман съехал на берег и расположился в гостинице – так опротивело ему на транспорте. Стоянка не должна была затянуться, к рождеству хотели быть дома.

По своему обыкновению, Олафсон коротал время в ресторанчике при гостинице. Там, на второй или третий вечер, его разыскал Однорейсовый моряк.

Ногой он придвинул стул и, не спрашивая разрешения, подсел к столу. Лицо его было воспалено, остекленевшие глаза неподвижны.

– Наш капитан, – объявил он, – сделал величайшую глупость в своей жизни!

– Не понимаю.

– Уволил меня! Только что я немного повздорил с ним, и – бац! – он тут же выгнал меня, чуть не взашей! Красиво, а?

Старый лоцман отхлебнул пива и глубокомысленно обсосал свои длинные висячие усы. Просился на язык вопрос: почему Однорейсовый моряк считает это глупостью, да еще величайшей?

Но тот нуждался в слушателе, а не в собеседнике.

– Что вы пьете? Пиво? А почему не ром? «Другие готовы прозакладывать жалованье и душу в придачу, что в ром не подмешано и капли воды!» Или как там у вас? Вы отлично рассказывали в Киркенесе эту старую легенду. Кельнер! Рому!.. Да, так вот! Дурень капитан на коленях будет умолять меня остаться на корабле!

– Умолять? – недоверчиво переспросил Олафсон.

– Именно умолять! Иначе я, вернувшись домой, выложу все, что знаю о нем и об этом «Летучем Голландце»!

От изумления Олафсон расплескал пиво, которое подносил ко рту.

– Тс-с! Тихо! – предостерег Однорейсовый моряк. – Вы, стало быть, не узнали «Летучего Голландца»? А ведь сами рассказывали о нем, и с такими подробностями!

Он откинулся на спинку стула и захохотал. С соседних столиков на него начали оглядываться.

Однорейсовый моряк перешел на шепот:

– Но вы же не могли ждать, что «Летучий» явится вам во всем своем старомодном убранстве! Со рваными парусами и скелетами на реях? Времена переменились, херре Олафсон! И вашему «Летучему Голландцу» тоже пришлось изменить обличье. – Он кивнул несколько раз. – Да-да! Та самая подводная лодка, которая сопровождала нас в шхерах!

Некоторое время он смаковал свой ром.

– Что же вы не пьете, старина?

Но у старого лоцмана отпала охота пить. То, что услышал от Однорейсового моряка, было чудовищно, подло, и он, Олафсон, участвовал в этой подлости!

Дело в том, что на складах в Англии по каким-то причинам залежался никель, по-видимому канадский. Запасы его некуда было девать, владельцы, по словам Однорейсового моряка, терпели огромные убытки. Между тем фашистская Германия остро нуждалась в никеле.

Посредниками в тайной сделке выступили норвежские судовладельцы. Так было зафрахтовано в Киркенесе судно с пустым трюмом.

В укромном месте, в шхерах, никель был перегружен из трюма английского транспорта в трюм норвежского – товар, так сказать, передан из-под полы.

Немецкой подводной лодке, прозванной «Летучим Голландцем», полагалось в случае появления английских военных кораблей отвлечь их на себя и даже, если понадобится, вступить с ними в бой. Однако все сошло благополучно.

– Что-то я не могу понять, – беспомощно сказал Олафсон. – Как же это? Английский никель – немцам! Ведь Англия воюет с Германией…

– Солдаты воюют, херре Олафсон, а торговцы торгуют. Запомните: бизнес не имеет границ!

Однорейсовый моряк привстал, заглянул Олафсону в лицо:

– Эге-ге! Да вы совсем размокли, старина! – И он снисходительно похлопал его по плечу, на что никогда не осмелился бы раньше. Но ведь теперь они были в одной воровской компании! – Вот что! – сказал он, швыряя на стол деньги. – Дождитесь меня! Я скоро вернусь. Только заберу свои пожитки на корабле и, может, выругаю еще разок этого дурня капитана, если попадется по дороге. А потом будем веселиться и пить до утра! За ром платит «Летучий Голландец», правильно ли я говорю?

И он ушел, смеясь, натыкаясь на столики и с преувеличенной вежливостью бормоча извинения.

Но Олафсон не дождался Однорейсового моряка.

Наутро он прочел в газете о том, что, возвращаясь на корабль, бедняга спьяну забрел на дровяную пристань, свалился в воду и утонул.

Но какой моряк, даже пьяный и даже ночью, не найдет дороги к своему кораблю?

Однако Олафсон недолго гадал об этом. В тот же день он был арестован и без объяснения причин заключен в концлагерь.

Быть может, за Однорейсовым моряком следили и разговор его с Олафсоном был подслушан?..

– Да, думаю, так оно и было, Джек, – говорил старый лоцман, обдавая Нэйла прерывистым, нестерпимо жарким дыханием. – В концлагере я узнал, что вскоре после нашего рейса наци оккупировали Норвегию. Потом они заграбастали Францию вместе с Голландией и Бельгией. Английский никель пригодился! Конечно, в общей массе его было не так уж много, и все же… Ты знаешь: из никеля делают наконечники для пуль! Да, летом тысяча девятьсот сорокового года сотни, тысячи английских и французских солдат полегли от английского никеля. В этом, Джек, и моя вина, доля вины!..

По временам Олафсона начинало трясти, и он умолкал. Но едва его отпускало, как он опять притягивал Нэйла к себе:

– Люди должны были бы узнать о контрабандном никеле! Правильно? Все люди, весь мир! Но что я мог один? Пусть даже передал бы весть на волю. Кто бы мне поверил? Трудно ли этим английским торгашам отпереться от любого обвинения, имея в кармане власть и деньги, суд, полицию, продажные газеты, наемных болтунов в парламенте? А я один против них и вдобавок заперт в концлагере! И тогда я подумал о русских. Я знаю русских! Еще до первой войны я водил шхерами их посыльное военное судно. Был, помню, на нем молодой штурман, славный малый и очень толковый. Часами был готов слушать меня. Особенно нравилась ему история «Летучего Голландца». Я хотел бы рассказать продолжение истории этому штурману…

Олафсон попытался вспомнить его фамилию, но не смог – у русских слишком трудные фамилии. Он торопливо зашептал:

– Джек, русские прогнали своих капиталистов. В их стране не найдется никого, кто пожелал бы замять это подлое дело о никеле. Поэтому о нем надо рассказать русским, только русским!

– Ты сам им расскажешь, дружище! – Нэйл укрыл Олафсона одеялом. – А теперь отдохни! Откровенность за откровенность! Я расскажу о своей встрече с этим «Летучим Голландцем». Дело было в Бразилии, на одном из притоков Амазонки… Только уговор: не перебивать! Лежи спокойно, набирайся сил. Главное для тебя – дождаться прихода русских!..