Текст книги "«Кровавый карлик» против Вождя народов. Заговор Ежова"

Автор книги: Леонид Наумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

Отступление 1: Попытка уничтожить Церковь

А на кого пытались направить удар руководители НКВД?

Исследователи истории Церкви утверждают, что репрессии против христиан в 1937–1938 гг. далеко превзошли по размаху все предшествующие: «церковников и сектантов» в 1937 г. репрессировано 37 331 человек, а в 1938 г. – 13 438 [56, с. 660]. Это без учета мусульманского духовенства, которое шло чаще всего как «националистическая панисламистская контрреволюция». Если верить этой цифре, то доля духовенства в массовых репрессиях 1937–1938 гг. – более 3 % (всего в этой справке говорится о репрессиях более чем 1575 тыс. человек). Другие исследования называют цифры в 2–3 раза больше. Надо учитывать, что верующих и священников могли привлекать и за «к.-р. агитацию», и за «повстанческую к.-р.».

Многие историки связывают этот разгром с тем, что перепись 1937 года выявила сохранившиеся религиозные чувства советских граждан. «Вопрос о религии возник в переписном листе (речь идет о переписи 1937 года. – Л.Н.) на самом последнем этапе» [9, с. 17]. С точки зрения исследователей переписи 1937 года, этот вопрос появился благодаря вмешательству политического руководства: «По всей вероятности, он был внесен туда по инициативе Сталина. И потому что он остался в переписном листе вопреки правилам статистики, ясно, что противиться его внесению организаторы переписи не могли» [45, с. 17]. Может быть, действительно по инициативе Сталина, может, кого-то другого из членов Политбюро. В любом случае в результате с точки зрения официальной идеологии получилось очень плохо: «60 % жителей села и 30 % жителей города на переписи определили себя верующими». «Получается, что все социально-экономические преобразования, вся культурно-идеологическая работа не дали результата! «Пережиток прошлого» – религия – все равно сохранился. Бытие изменилось, а сознание нет, может быть, надо ему помочь, сознанию? Добить врага…» [74, с. 221–222].

Действительно, еще в начале 1937 года начались репрессии против архиереев, находившихся в оппозиции митрополиту Сергию. 3 февраля 1937 г. епископ Герман (Ряшенцев) арестован в с. Кочпон (место ссылки) и вывезен в Сыктывкарскую тюрьму, затем 15 сентября 1937 г. расстрелян в Сыктывкарской тюрьме в рамках кулацкой операции. Еще 14 апреля 1937 г. епископ Арсений (Жадановский) арестован в с. Котельники Московской области, расстрелян 27 сентября 1937 г. в Бутове.

Выше уже говорилось о том, как руководитель УНКВД Омской области Салынь не соглашался с лимитами, которые ему спустили из Москвы. При этом надо иметь в виду, что еще до выхода постановления Политбюро о «массовых операциях» в городе Ишим в ночь с 23 на 24 июня были арестованы все священники (в том числе и бывшие). Всего семьдесят пять человек, из них центральная фигура – епископ Серафим Звездинский (его расстреляют в Омске 26 августа). В тот же день, 23 июня 1937 г., арестован в г. Бирске (Башкирия) епископ Волынский и Житомирский Аверкий (Кедров), расстрелян 27 ноября 1937 г.

На следующий день за сотни километров, в Казахстане (в ссылке), был арестован один из противников митрополита Сергия епископ Иосиф Петровых (расстрелян 20 ноября).

Одновременно началось дело «даниловского братства», по которому в Сыктывкаре (в ссылке) снова был арестован епископ Федор (Поздеевский). В июне он уже давал показания, 23 октября 1937-го приговорен к ВМН, расстрелян в Ивановской тюрьме.

Вряд ли все это было случайное совпадение. Впечатление, что разгром 1937–1938 гг. готовился заранее и еще в начале 1937 года в разных регионах страны работа шла именно в этом направлении.

Однако сразу хочется обратить внимание, что в приказе № 00447 при перечислении «контингентов, подлежащих репрессии», священники упоминаются только в конце шестого пункта:

«…наиболее активные антисоветские элементы из бывших кулаков, карателей, бандитов, белых, сектантских активистов, церковников и прочих, которые содержатся сейчас в тюрьмах, лагерях, трудовых поселках и колониях и продолжают вести там активную антисоветскую подрывную работу».

Священники идут после «кулаков, карателей, бандитов, белых» и только те, кто уже находится в местах лишения свободы.

Как видно, первоначально тотальные аресты духовенства не планировались. В июле 1937 года НКВД интересовали только те, кто к тому времени уже был арестован. Означает ли это, что аресты духовенства начались не как приказ Центра, а как инициатива местных органов НКВД? Примерно так ситуация выглядит в докладной записке Ежова.

Как уже говорилось, 8 сентября 1937 г. он направил И. В. СТАЛИНУ СПЕЦСООБЩЕНИЕ № 59750 О ПЕРВЫХ ИТОГАХ ОПЕРАЦИИ ПО РЕПРЕССИРОВАНИЮ АНТИСОВЕТСКИХ ЭЛЕМЕНТОВ.

По этому документу видно, что власть меняет свою политику по отношению к священникам. В нем уже во втором пункте говорится о том, что по показаниям арестованных на 1 сентября 1937 г. вскрыто и ликвидируется:

«Церковно-сектантских повстанческих и фашистских групп и организаций 43 с числом участников 710 человек». Причем они, с точки зрения наркома, стоят по значимости уже на втором месте. Ежов прямо пишет о новом направлении оперативного поиска: «Заслуживает серьезного внимания наличие, выявляемого сейчас, широкого церковно-сектантского повстанческого подполья» [56, с. 340]. Еще месяц назад вопрос так не стоял.

Но кто и где начал аресты церковников? Спецсообщение Ежова дает ответ на этот вопрос: «Большое количество церковно-сектантских контрреволюционных формирований вскрывается в Западной, Горьковской, Московской, Свердловской и других областях». То есть началось все в нескольких областях, под руководством Реденса, Каруцкого, Лаврушина и Дмитриева.

Анализ книг памяти в целом подтверждает эту картину. В ряде регионов массовые аресты духовенства начались уже в августе 1937 года. Напомним, в августе 1937 г. должны были быть арестованы наиболее опасные «враги», которые приговариваются к ВМН.

В Горьковской области аресты духовенства начались уже в августе. Подчеркнем – не расстрелы арестованных священников (как это предполагалось текстом приказа), а аресты и расстрелы тех, кто был на свободе. В августе – 140 человек (15 % арестованных), в сентябре – 107 (18 % арестованных), в октябре – 269 (18 %), в ноябре – 404 (28 %). «В Горьковской области ликвидируется церковно-монархическая организация бывшего кулака монаха САВИНА. Организация охватывала несколько районов области и состояла из бывших кулаков, бродячих попов, монахов, «странников», кликуш и т. п. Связь между членами организации поддерживалась через странствующих монашек» [56, с. 340–341]. Конечно, наиболее вероятная причина репрессий – несмотря на закрытие Саровской обители, духовное влияние ее на область сохранялось десятилетия.

В Смоленской области: в июле – 33 человека (8 % арестованных), в августе – 18 (7 %), в сентябре – 40 (6 %), в октябре – 62 (9 %) и в ноябре – 64 (7 %).

В Московской области в августе – 85 человек (4 % арестованных), в сентябре – 71 (5 % арестованных), в октябре – 75 (9 %), в ноябре – 143 (13 %). Анализ хода репрессий по районам выявил, что аресты начались сначала в Москве и Кунцевском районе области (возможно, сыграла свою роль наличие дачи Сталина), затем распространились на другие районы. Самые серьезные репрессии прошли в Загорском (Троице-Сергиевском районе).

В 1937–1938 гг. в районе за религиозную деятельность было расстреляно 28 человек. Анализ персонального состава репрессированных выявил ряд особенностей. Во-первых, в Загорске расстреляно больше, чем в других районах Московской области. Во-вторых, в нем арестовано значительно больше монахов, их примерно 54 %, в то время как в других районах их заметно меньше. Это объясняется наличием Троице-Сергиевой лавры. Вместе с тем выяснилось, что репрессии в Загорске имеют еще одну особенность: в этом районе есть 2 пика репрессий, ноябрь 1937 и январь 1938 года. В других районах же репрессии обычно проходят только в 1937 году. Во время анализа выяснилось, что пик репрессий у всех четырех районов приходился на осень 1937 года. Осенью 1937 года в Загорске было репрессировано 48 %, а в Волоколамске 54 %, зато в январе 1938 года в Загорске было арестовано 36 % людей, а в Волоколамске 0,8 %.

Приведу пример из материалов дела настоятеля Троице-Сергиевой лавры (закрытой еще в 1922 году) архимандрита Кронида (Любимова). По мнению следствия, в Загорске возникла община монархически настроенных монахов бывшей Троице-Сергиевой лавры, в том числе и вернувшихся из ссылки, «к которым примкнула и наиболее реакционная часть загорского духовенства». Крониду было поставлено в вину идейное руководство этой «контрреволюционной группировкой» [74, с. 222].

Монахи продолжали собираться на богослужения в храмах. «В церкви Петра и Павла, а после закрытия – в церкви Кукуевского кладбища; открывались филиалы нелегального монастыря на домах, как, например, в доме бывшего крупного загорского домовладельца и торговца Сычева Николая Михайловича, где проживало 6 монахов и монашки в маленьких комнатах – подобиях келий во главе с «прозорливцем» старцем Ипполитом-игуменом – Мониным Николаем Ильичом, бывшим купцом первой гильдии».

Подсудимый и его последователи, говорилось в материалах дела, оказывали содействие монахам, вернувшимся из ссылки, их устраивали служителями в церкви города и района. Фактически лавра продолжала жить как монастырь, сохраняя лаврский уставной порядок. На следствии архимандрит Кронид не отрицал, что является по убеждению монархистом и считает советскую власть, посланную православному народу как «испытание его веры в Промысел Божий». Обвиняемый не отрицал, что его посещали монахи из Троице-Сергиевой лавры, но «как бывшего наместника, руководителя, за советом».

В феврале 1938 г. в Киеве Ежов, упрекая местных чекистов, что они плохо вскрывают «контрреволюционные центры», говорит: «Вот возьмите, я не помню кто-то из товарищей мне докладывал, когда они начали новый учет проводить, то оказалось, что у него живыми еще ходят 7 или 8 архимандритов, работают на работе 20 или 25 архимандритов, потом всяких монахов до чертиков. Все это что показывает? Почему этих людей не перестреляли давно? Это же все-таки не что-нибудь такое, как говорится, а архимандрит все-таки. ( Смех.) Это же организаторы, завтра они начнут что-нибудь затевать». Показательно, что Ежов уже не ставит вопрос о необходимости выяснить, занимались ли эти люди реальной антисоветской деятельностью, хотели ли они это делать, да и могли ли, например, в силу возраста. Позиция простая: «Почему этих людей не перестреляли давно?» Примерно через 20 минут он будет говорить другое: «…У вас взяты на учет исключенные из партии. Признак – исключение из партии – еще не говорит о необходимости чекистского репрессирования. Это не является признаком необходимости репрессировать. У нас в законе нет такого…» [86, с. 331, 334].

Можно подумать, что «в законе есть – перестрелять архимандритов».

Так или иначе, но, возможно, эти слова Ежова стали толчком к тому, что репрессии против верующих продолжались и в 1938 году. Иными словами, региональные чекистские руководители сами обнаружили новую целевую группу, которой не было в приказе № 00447, и нанесли по ней удар. Затем их инициатива была распространена на всю страну.

В итоге к лету 1939 года на свободе оставалось несколько епископов. Исследователи спорят о количестве оставшихся открытыми храмов: одна, две, три сотни. В любом случае, если мы определим примерное количество православных в 60–70 млн, то получится один храм на 300–500 тыс. верующих (подчеркнем, не населения, а именно верующих). Практически ничего. По сравнению с концом 20-х количество храмов сократилось в 100 раз!

Однако уничтожить совсем Церковь и теперь не удалось.

На этот раз вместо цифр просто приведу несколько примеров, лучше всего иллюстрирующих мою мысль.

Еще 1 мая 1936 года в деревне Горушка близ Петушков под Владимиром был арестован (с 1922 года одиннадцатый раз!) один из наиболее авторитетных руководителей «катакомбной» Церкви епископ Афанасий (Сахаров). Он был приговорен к 5 годам ИТЛ и летом был направлен в Беломорско-Балтийский лагерь. 1937 год застал его в Медвежьегорске. Арестованный за контрреволюцию епископ, один из лидеров движения «непоминающих», конечно, он – кандидат на расстрел в ходе кулацкой операции. В 1937–1938 гг. его четыре раза помещали в штрафизолятор, камеру усиленного режима. Но так и не расстреляли.

Сам владыка вспоминал потом, что он провел «на епархиальном служении 33 месяца; на свободе, не у дел, – 32 месяца; в изгнании – 76, в узах и горьких работах – 252 месяца». Но выжил…

К началу войны в Подмосковье действовало не менее 10 катакомбных священнослужителей [107, с. 249]. Часть из них признавала духовный авторитет епископа Афанасия (Сахарова). Во главе загорской общины стоял отец Серафим (Михаил Сергеевич Битюков). С 1928 года он скрывался в комнатке маленького деревянного домика – арестовать священника не смогли. Его духовные дети приезжали туда, именно архимандрит Серафим крестил мать будущего о. Александра Меня.

Еще в 30-е годы архимандрит Кронид (Любимов) предполагал, что и его арест не за горами. И он избрал молодого загорского учителя Тихона Пелиха (в 60–70-е гг. XX в. известный священник), которому доверил стать хранителем антиминса из Успенского собора лавры, со словами: «Храни, он нужен будет».

Когда в пасхальные дни 1946 года в лавре было возобновлено богослужение, у тогдашнего настоятеля обители архимандрита Гурия было много хлопот, приводили в надлежащий вид Успенский собор. «В куполах – из окон сосульки, слой пыли на всем, ни подсвечника, ни аналоя – пустота, холод и запустение» – так вспоминал о тех днях протодиакон Сергий Боскин. И вдруг: «Отцом Гурием овладело новое беспокойство – нет антиминса. Как никто не подумал об этом раньше, непонятно! А теперь как быть – в такие дни? И тут говорят: «К вам пришли». Это был Т. Т. Пелих – будущий отец Тихон. На антиминсе было написано: «Антиминс с престола Успения Б. М. Успенского собора Троице-Сергиевой лавры».

Тоненькая ниточка веры, но не порвалась.

Подведем предварительный итог главы. Летом 1938 года сформировалась группа чекистов, которая планировала продолжение репрессий, причем именно продолжение массовых операций. «Большая чистка» к тому времени уже закончилась.

Среди тех, кто добился увеличения лимитов весной – летом 1938 года, явно доминируют две группы региональных руководителей: «северокавказцы» (Горбач, Алексеенко, Малышев, Валухин, Лаврушин) и «ежовцы» (Успенский, Литвин). В сумме на них приходится 75 % всех лимитов и значительная часть арестованных в ходе национальных операций. По сути, это означает, что эти руководители начали проводить свой собственный «автономный» политический курс.

Чем объяснить стремление части региональных руководителей продолжить репрессии, особенно если мы будем помнить, что они принадлежат к доминирующим в руководстве наркомата группировкам?

Глава 3
«Тень! Знай свое место!»

Эти слова в знаменитой пьесе Е. Шварца произносит главный герой. И происходит чудо – Тень, которая уже почти захватила власть в стране, исчезает.

Шварц писал пьесу в 1937–1938 гг., в 1939 г. начались репетиции. Случайно или нет, но примерно в это время в апреле 1939 г. «исчезли» бывший нарком НКВД Ежов и его заместитель Фриновский. За два месяца до премьеры пьесы Шварца их расстреляли. Премьера пьесы состоялась 12 апреля 1940 года. Историки театра говорят, что пьесу сняли сразу после премьеры, похоже, что она рождала слишком много аналогий.

В сказке Шварца победа над Тенью является чудом, а что было в реальной истории?

10 июля 1939 года следователь ст. лейтенант ГБ Сергиенко составил постановление, на основании которого бывший нарком Николай Иванович Ежов обвинялся «в изменнических, шпионских связях с кругами Польши, Германии, Англии и Японии.

Запутавшись в своих многолетних связях с иностранными разведками и начав с узкошпионских функций передачи им сведений, представлявших специально охраняемую государственную тайну СССР, Ежов затем по поручению правительственных кругов Германии и Польши перешел к более широкой изменнической работе, возглавив в 1936 году антисоветский заговор в НКВД и установив контакт с нелегальной военно-заговорщической организацией РККА. Конкретные планы государственного переворота и свержения Советского правительства Ежов и его сообщники строили в расчете на военную помощь Германии, Польши и Японии, взамен чего обещая правительствам этих стран территориальные и экономические уступки за счет СССР.

Для практического осуществления этих предательских замыслов Ежов систематически передавал германской и польской разведкам совершенно секретные экономические и военные сведения, характеризующие внутриполитическое положение и оборонную мощь СССР.

В этих же антисоветских целях Ежов сохранял и насаждал шпионские и заговорщические кадры в различных партийных, советских, военных и прочих организациях СССР, широко проводя подрывную, вредительскую работу на важнейших участках партийной, советской и в особенности военной и наркомвнудельской работы, как в центре, так и на местах, провоцируя недовольство трудящихся и ослабляя военную мощь Советского Союза.

Подготовляя государственный переворот, Ежов готовил через своих единомышленников по заговору террористические кадры, предполагая пустить их в действие при первом удобном случае. Ежов и его сообщники Фриновский, Евдокимов и Дагин практически подготовили на 7 ноября 1938 года путч, который, по замыслу его вдохновителей, должен был выразиться в совершении террористических акций против руководителей партии и правительства во время демонстрации на Красной площади в Москве.

Через внедренных заговорщиками в аппарат Наркомвнудела и дипломатические посты за границей Ежов и его сообщники стремились обострить отношения СССР с окружающими странами в надежде вызвать военный конфликт, в частности, через группу заговорщиков, работников полпредства в Китае, Ежов проводил вражескую работу в том направлении, чтобы ускорить разгром китайских национальных сил, обеспечить захват Китая японскими империалистами и тем самым подготовить нападение Японии на советский Дальний Восток».

Здесь, мне кажется, уместна небольшая биографическая справка. Василий Тимофеевич Сергиенко, когда составлял этот документ, был старшим следователем следственной части. Через два месяца он станет майором ГБ (из ст. лейтенанта) и начальником следственной части. В августе 1941 г. он уже в должности наркома внутренних дел УССР (!), получит звание комиссара ГБ 3-го ранга. Попал в киевский «котел», но бежал из плена. В июле 1945 г. – генерал-лейтенант и нарком внутренних дел в Крыму. С 1946 года служил в системе ГУЛАГа. В 1954 году после ареста Берии уволен из органов, работал в Харькове сначала механиком на заводе, потом начальником автобазы. В 1963 году в 60 лет вышел на пенсию и прожил до 1982 года. Такой вот жизненный путь человека, который «расколол» «сталинского наркома»… Для нас его биография интересна тем, что она типична для «выдвиженцев Берии» (см. ниже).

Суммируем обвинения, которые Сергиенко выдвинул против Ежова:

– шпионские связи с Германией, Японией и Польшей;

– провоцирование недовольства трудящихся политикой правительства;

– подготовка покушения на Сталина 7 ноября 1938 г.;

– попытка спровоцировать военный конфликт с Японией.

В последнем слове на суде Ежов отверг почти все обвинения, кроме того, что он действительно содействовал проникновению на руководящие должности «врагов народа», а они проводили необоснованные репрессии: «Я считал их честными, а на деле же получилось, что я под своим крылышком укрывал диверсантов, вредителей, шпионов и других мастей врагов народа». То есть он признал, что в руководстве НКВД была «заговорщическая организация».

Попытаемся разобраться, что же произошло на самом деле, какие реалии стоят за обвинениями, которые на первый взгляд кажутся абсурдными.

В 2006–2007 гг. в работе «Сталин и НКВД» я пытался обосновать, что в 1938 году сформировалась группа чекистов, которые готовы были пойти на устранение Сталина. В воспоминаниях А. Мироновой-Король есть выразительное место: «Фриновский набрался смелости и говорит: «Все хорошо, Иосиф Виссарионович, только не слишком ли много крови?» Сталин усмехнулся, подошел к Фриновскому, двумя пальцами толкнул в плечо, как будто отталкивая доброжелательно.

– Ничего, – говорит, – партия все возьмет на себя» [40, с. 103]. Поверил ли ему Фриновский? Столкнувшись с тем, что вождь может попытаться именно их сделать ответственными за репрессии, руководители НКВД попытались нанести по Сталину превентивный удар. Так возник «второй заговор в НКВД».

«Конечно, трудно доказать существование такого заговора, – писал я тогда. – Признательные показания, сделанные на следствии, говорят только о том, что от него хотели услышать следователи. «Конечно, если заговор и был, то «протоколы заседаний не велись». Могли ли остаться его следы? Думаю, могли… По законам того времени наличие досье с надписью «Сталин» – безусловное доказательство, что его владельцы – заговорщики. Не только в глазах Сталина, но и в своих собственных глазах.

Ведь самого наличия этого компромата может быть достаточно, чтобы утверждать наличие заговора. Остановимся на этой мысли подробнее… Компрометирующие сведения на начальника (например, секретаря горкома или обкома, директора завода или начальника главка) можно предъявить в ЦК (Политбюро) и (или) в НКВД. На члена ЦК или члена Политбюро – Сталину. А кому можно предъявить компромат на Сталина? При жизни вождя (!), в здравом уме и твердой памяти, никому. Точнее, при жизни вождя ее можно использовать только как инструмент формирования круга «посвященных» – заговорщиков. Полноценно же эта информация может сработать только после его смерти. Например, как оправдание для тех, кто, так или иначе, причастен к этой смерти» [74, с. 365–366].

А компромат такой был – документы о предполагаемой связи Сталина с охранкой. Я условно называл их «папка Виссарионова». Известно, что при аресте Ежова в его кремлевской квартире была изъята папка, содержащая «переписку Тифлисского жандармского управления по поводу розыска «Кобы» (партийная кличка Сталина)» [см., например, 82, с. 513]. Тайн с прошлым Сталина было немало. Парадокс в том, что любой советский человек мог прикоснуться к этой загадке и ужаснуться. Представим себе учителя истории, который дает ученику задание: «Возьми в библиотеке краткую биографию нашего дорогого Вождя Иосифа Виссарионовича Сталина и сделай к следующему уроку сообщение о героической революционной борьбе товарища Сталина с царским режимом». Но перед уроком ученик подходит к учителю и говорит: «Я не смог выполнить задание, потому что не разобрался – сколько раз царские жандармы арестовывали нашего дорогого вождя. В краткой биографии написано про семь арестов, шесть ссылок и шесть побегов, но рассказывается только про шесть арестов и шесть ссылок и пять побегов. Как быть?» Учитель берет в руки книгу и читает: «С 1902 по 1913 год Сталин арестовывался семь раз, был в ссылке шесть раз, бежал из ссылки пять раз. Не успевали царские опричники водворить Сталина на новое место ссылки, как он вновь бежит и снова на «воле» кует революционную энергию масс» [54, С. 44]. А потом дома внимательно перечитывает текст книги и убеждается – про один арест вождя биография молчит! [13]13
  Упоминаются аресты 5 апреля 1902 года, 25 марта 1908 года, 23 марта 1910 года, 9 сентября 1911 года, 22 апреля 1912 года, 23 февраля 1913 года.


[Закрыть]Парадокс! И это в том случае, если разговор учителя с учеником происходил после войны, потому что довоенная краткая биография вообще сообщала: «арестовывался восемь раз, был в ссылке семь раз, бежал из ссылки шесть раз»… А ведь краткая биография товарища Сталина есть в каждой советской библиотеке, и увидеть, что «дело не чисто», могут все.

Конечно, люди, которые владели документами, проливающими свет на эту «загадку», могли ощущать свою «избранность» (вне зависимости от того, были ли эти документы подлинными). Конечно, интересно и то, почему эта парадоксальная ошибка не была исправлена. Сама корректировка количества арестов от довоенного издания к послевоенному показывает, что об «ошибке», конечно, знали. Но исправлять не стали. Ясно также, что не сам Ежов нашел документы Тифлисского жандармского управления, кто-то должен был принести их наркому. Кто еще был допущен к тайне? Орлов считает, что «Заковский и Фриновский знали также главную сталинскую тайну (речь идет о «папке Виссарионова»…это были слишком опасные свидетели». Кроме того, он считает, что об этом мог знать Павел Аллилуев, а следовательно, и Станислав Реденс.

В 2006 году я писал, что в центре заговора НКВД стояла, скорее всего, группа «туркестанцев», и в первую очередь комиссар ГБ 3-го ранга Борис Берман. Однако, считал я, ему было не обойтись без помощи «северокавказцев» [74, с. 362]. Однако по итогам исследования, предложенного в настоящей книге, я должен скорректировать свою позицию. Мысль о Бермане сформировалась на основе анализа «слов»: мемуаров и показаний на следствии, если же анализировать «дела» руководителей НКВД, то остается один вывод: реальной самостоятельностью обладали именно «северокавказцы», и только они и могли поэтому бояться Сталина и попытаться его ликвидировать. Описанию того, кто они и что делали, и посвящена эта глава.