Текст книги "Фонарик"

Автор книги: Леонид Фролов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Леонид Фролов

Леонид Фролов

Фонарик

^{Рассказ}

Рисунки Н. Мооса

Вечерами у клуба играли в волейбол. Мелюзгу к площадке и близко не подпускали. Вовка заранее смирялся с этим и устраивался в судьи: ему, хочешь не хочешь, приходилось торчать у волейбольной площадки. Заведующий клубом жил у них на квартире, и Вовка был у него как бы негласным помощником. Мало ли, придут колхозные механизаторы подвыпивши, разгорячатся в игре да и упнут мяч в крапиву. Никому за ним бежать неохота, а тут как раз киномеханик начнет зазывать ребят в клуб – и ринутся парни за билетами. А Вовка весь клубный инвентарь должен собрать и сдать Геннадию Ивановичу, заведующему, в полном наличии и сохранности.

Теперь же, к грибной поре, понаехало в Полежаево отпускников и студентов, и каждому охота перед земляками похвастаться, какие он «свечи» научился тушить и какие «гвозди» может забивать вдоль сетки. Школьникам на волейбольную площадку и соваться нечего – в спину вытолкают:

– Помирать разве раньше времени собираешься? Толик Неганов припечатает мячом, так от тебя одно мокрое место останется…

Толик Неганов ходил по площадке пружинистым шагом. Мяч он держал в ладони над головой, как сосуд с водой, – небрежно, но ни капли не выплеснется. Поговаривали, что у него по волейболу первый разряд. Да оно и без всяких удостоверений видно – классный игрок.

Вовка только за ним и следил: как Толик принимал мяч, как выходил на подачу, как разыгрывал пасовку и как посылал через сетку гвоздевой мяч, который никто не мог взять.

– Вот это студент, – восхищенно вздыхала глазеющая толпа, и Вовка тоже не мог удержаться от зависти:

– Ух ты! – шептал он и объявлял счет.

Одно ему не нравилось, что Толик Неганов слегка ухаживал за Шурой Лешуковой, колхозным агрономом, и Шура на его заигрывания отвечала веселым смехом. А вот уж смеяться-то ей бы не следовало. Вовка знал, что Шура встречалась с его квартирантом, и у Геннадия Ивановича были на ее счет самые серьезные намерения.

Конечно, Неганов без пяти минут инженер и отец у него не простой колхозник – директор школы, но любовь-то выше всего! Разве Неганов будет Шуру любить так, как Геннадий Иванович.

Вовка сидел на табуретке, вынесенной из клуба, и отмахивался от комаров. А комаров была тьма-тьмущая.

Темнело, и подступала прохлада. Трава помягчела от росы. Мяч намок, и удары по нему раздавались, как выстрелы.

Народу уже набился полный клуб, но председатель колхоза не разрешал начинать сеанс, пока не придут с фермы доярки.

– Мы, понимаешь ли, должны обслуживать не отпускников, а тружеников, – говорил он.

И люди высыпали на улицу, чтобы не сидеть в духоте.

Заведующая почтой, Мария Флегонтовна, подошла к волейбольной площадке и, разглядев в темноте играющих, позвала:

– Шура, милая, а я с ног сбилась, тебя ищу.

– Ой, Мария Флегонтовна, немножечко погоди, – задыхаясь, отозвалась Шура Лешукова. – Сейчас заканчиваем.

– Шурочка, держите, – Толик Неганов послал ей мягкий пас и отскочил к сетке, чуть не наступив Вовке на ногу.

Шура приняла мяч и подала его назад Толику.

Толик, изогнувшись, подпрыгнул, и пушечный залп прорвал тишину.

Вовка кошачьим зрением увидел, что мяч лег по эту сторону бровки, и объявил счет:

– Четырнадцать – семь.

Но в это же самое время Вовка успел заметить, что в прыжке у Толика вывалился из кармана не то портсигар, не то бумажник.

– Шурочка, – опять позвала Мария Флегонтовна, ничего не понимающая в игре. – Ты распишись у меня только да получи. Я приготовила тебе без сдачи.

– Чего получать-то, Мария Флегонтовна? – не вникая в смысл ее слов, переспросила Шура.

– Да деньги.

Вовка босой ногой потрогал, что выпало из кармана Толика. Нет, не бумажник и не портсигар. Ногу холодило металлом, и Вовка сразу догадался, что это «жучок», электрический фонарик. Он не раз видел после кино, как Негановы всем семейством отправлялись домой. Толик жужжал динамиком и направлял луч под ноги отцу, Николаю Павловичу, который шел первым.

В полежаевском магазине фонарики не переводились, но вот с батарейками были вечные перебои. И обзавестись «жучком» мечтали не только мальчишки, но и взрослые. Поэтому у Вовки даже ногу свело судорогой. И он, замирая, метнул взгляд в сторону Толика.

Толик пружинисто передвигался по волейбольной площадке, всякий раз успевая переместиться туда, куда летел мяч. Он, наверно, и один обыграл бы целую команду.

– Толик, ты потерял… – у Вовки пересохло во рту от этих слов и голос стал сиплым. – Толик, у тебя из кармана выпало…

Толик носился по площадке, как ветер, и Вовку, конечно, не слышал.

– Шурочка, миленькая, один только пас, всего один, – умолял Толик Шуру и, когда она подала «аккуратную свечку», он резким ударом направил мяч вдоль сетки и, разумеется, никто не смог отразить его атаки.

– Вы, Шурочка, умница, – ликовал Толик. – Дайте я поцелую вам ручку.

И Шура, хохоча, подала ему руку. Ну, это уж слишком!

Вовка от возмущения забыл объявить счет. Но все уже и без него знали, что игра закончилась, и столпились вокруг Неганова.

– Шурочка, – не терпелось Марии Флегонтовне. – Не отказывайся от богатства. Деньги прямо в руки плывут, а она отворачивается.

– Какие деньги? – засмеялась Шура. – Я зарплату в колхозной кассе получаю, а не на почте.

– Из редакции тебе гонорар. Рубль восемьдесят четыре.

Вовка, забывшись, наступил на фонарик и, как от ожога, отдернул ногу. «Жучок» лежал у бровки, обозначающей границу волейбольной площадки.

«Сам хватится потери, – подумал про Толика Вовка. – Буду я еще ухаживать за ним, за маменькиным сынком», – и он демонстративно отошел в сторону.

И волейболисты, и те, кто глазел на игру, обступили Шуру, заподначивали ее:

– Давай, пока магазин не закрыт, беги за маленькой.

– Не хватит, мы добавим.

– И когда это ты успела в корреспондентки записаться.

– Ну, с тобой ухо надо держать остро.

Шура хохотала, принимая из рук Марии Флегонтовны рубль с мелочью:

– Да ну вас, ребята.

– Нет, поделись опытом, и мы в корреспонденты пойдем.

Шура, оправдываясь, вспомнила, что еще во время посевной в контору колхоза позвонили из редакции и стали выпытывать у нее, как работают механизаторы.

– Фамилии по три раза переспросили, – смеялась она. – А потом поинтересовались, с кем разговаривали. Ну, Лешукова, говорю, агроном. На следующий день глядь в газете – «Вести с полей». И подпись – А. Лешукова, агроном колхоза имени Жданова.

– Дивно так денежки зарабатывать, – сказала Надя Микулина. – Меня бы спросили, так сразу на тысячу натарабанила. Ты, Шура, не могла, что ли, больше, чем на рубль восемьдесят наговорить? И зачем только в техникуме учили?

Батюшки, оказывается, доярки явились – не запылились. Вовка только теперь заметил, что около Нади Микулиной и другие крутятся – и Зойка Дресвянина пришла, и Маня Абрамова, и Нюрка Прядина, и Оля Теплякова.

Наде-то Микулиной можно бы и не ходить в кино. Вот подожди, в школу Митька пойдет, так кого в няньки посадишь.

И все же Вовка спросил у Нади про сына:

– Митька-то чего делает?

– А с Николой водится… – и, как перед большим, оправдалась. – Нас тут председатель премировать ладится, так уговорила и вечером посидеть.

Председатель уже сам созывал людей в клуб.

Вовка утащил Геннадию Ивановичу табуретку, сдал мяч и не стал оставаться в кино, хотя его пускали, как помощника заведующего клубом, без билетов.

Ему не терпелось взглянуть, подобрал ли Толик Неганов свой «жучок». «Вы, Шурочка, умница, – передразнивал Вовка Неганова. – Дайте я поцелую вам ручку». Нахалюга несчастный…

Ночь уже вызвездилась, и все чаще стали падать над полем звезды, перечеркивая небо желтым огнем.

Вовка, переступая с ноги на ногу, оглянулся. Поблизости никого не было. Из окон клуба ложились на землю яркие прямоугольники света, и от этого на улице казалось темнее.

Вовка, делая вид, что прогуливается, неторопливо двинулся к волейбольной площадке.

Фонарик лежал на прежнем месте.

«Что с возу упало, то пропало», – подумал Вовка и, стремительно нагнувшись, спрятал фонарик под рубаху. Металл ожег живот холодом, и Вовка нахмурился. Стоит ли брать фонарик?.. Но тут же мысль о ненавистном ему ухаживании Толика за Шурочкой все затмила. Пусть ищет Неганов свою игрушку. В другой раз не будет прыгать козлом перед чужими девчатами.

Он выскочил за угол клуба, достал фонарик, но по дороге кто-то шел, разговаривая, и Вовка сиганул через крапиву к конюшне. Он зашел в пахнущее свежей травой и конским потом застоявшееся тепло и нетерпеливо нажал на ручку динамика. Фонарик уркнул, радужный круг света вспышкой лег на запорошенную сенной трухой землю и медленно растворился в темноте. Вовка нажал на ручку снова, потом еще раз, быстро напал на самый экономный ритм работы динамика и, ликуя, высвечивал все подряд: сложенные друга на друга сани с вывернутыми оглоблями, телеги, бочонок с дегтем, мякильник, в котором конюх разносит лошадям корм, колоду с водой, крутую лестницу на сеновал и под ней сбрую, вывешенную на деревянных гвоздях.

– Эй, кто там? – раздался из темноты хриплый голос.

Вовка перестал жужжать фонариком и затих.

– Ты, что ли, Анатолий?

Ну, конечно же, в Полежаеве Толика Неганова узнают по фонарику за три версты.

– Ты чего тут делаешь? Не один, что ли, пришел?

Вовка сжался. Глаза у него еще не освоились с темнотой, и он начал пятиться наугад, по памяти. Из ограды выскочил, как ошпаренный, и, не чуя ног, дал стрекача от греха подальше.

Деревня как вымерла. Светился окнами один только клуб, да под горой маячила огоньками изба Микулиных. «Митька с братом сидит», – и ноги сами свернули под гору – передохнуть некогда.

Отдышался он уже на крыльце у Митьки. Погони, кажется, не было.

В избе Микулиных ревел ребенок. С улицы было слышно, как он надрывался и как Митька раскачивал скрипучую зыбку.

Вовка распахнул дверь и от порога похвастал фонариком:

– Видал?

– Неганова, – разочарованно протянул Митька.

– Мой! – сказал Вовка напористо и, несколько раз нажав на ручку, навел свет на Николу. Никола сразу затих.

– Ну да, твой… – не поверил Митька.

Пришлось рассказать все как было.

– Отберут, – сочувствуя, заключил Митька и тяжело вздохнул.

– Как бы не так… Что с возу упало, то пропало.

Но Вовка говорил это взадир, чтобы хоть сегодняшний вечер чувствовать себя полновластным хозяином фонарика.

– У Николая Павловича не пропадет, – сказал Митька.

Вот в этом-то и была закавыка. Будь Толик Неганов не директорский сын, фонарик можно бы и зажилить: нашел и нашел, не раскрывай рот, не теряй. И это было бы хорошей местью за заигрыванья с Шурой. Но с Николаем Павловичем спорить не будешь: скажет отдай – и отдашь.

Да Вовка и сам понимал, что было бы странным, если б он не вернул чужой «жучок». А Митька все убеждал его:

– Зачем он тебе? Греха ведь не оберешься… Отдай обратно..

– Ладно, не плачь, – сказал Вовка и, не попрощавшись, побежал домой. Дорогой разобрало его нетерпение, опять зажужжал фонариком.

– Анатолий, ты? – остановил его хриплый бас.

– Нет, это я, – растерянно сказал Вовка. Ему бы промолчать, а он, раз-з-зява, отозвался.

– А-а, Вовка, – проговорил в темноте незнакомец, и Вовка совсем сник, теперь и бежать бесполезно. – А я по фонарику-то смотрю, вроде Неганов. Хотел попросить, чтобы посветил мне. В Доброумово к товарищу ездил на именины да попростыл немного. Слышишь, хриплю?

Вовка только теперь признал в незнакомце Васю, сельповского возчика.

– Ты чего меня испугался-то?

– Ничего я не испугался.

– Ну, не ска-а-жи-и. Я позвал, а ты свет потушил да деру. Не испугался… Ну, ладно… Я ведь только выпрягся, полез на сенопал в кормушку сена спустить, а тут чую: вжик да вжик. Думал, Анатолий, таких-то фонариков ни у кого другого нету.

Вовку насторожило это многократное упоминание Анатолия! но Вася больше ничего не сказал.

– Ну, до свиданья, товарищ Воронин, – по фамилии почему-то Вовку назвал и руку подал.

Вовка побежал домой совсем расстроенный.

С утра уже все Полежаево знало, что Толик Неганов потерял фонарик.

Вовка не выходил из избы. Завалился в кровать с «Приключениями Тома Сойера» и пролежал до обеда, листая измусоленные страницы. Читать ему совсем не хотелось, не спеша разглядывал картинки. Раньше на них и внимания не обращал, вопьется глазами в строчки и не отрывается. А, оказывается, и на картинки можно подолгу смотреть.

В полдень пришел Геннадий Иванович, квартирант.

– Ну, сегодня все с ума посходили. Фонарик ищут. Ребята вон с Большой-то Медведицы и то прибежали, а ты чего, Вовка, лежишь?

– Да ну! – скорчил Вовка гримасу. – Очень мне надо!

– Толик весь свой маршрут за вчерашний день вспомнил, обошли кругом – ничего нет. Не иначе, на волейбольной площадке выронил.

– Что с воза упало, то пропало, – сказал Вовка.

– Чего-чего?

– Я говорю, что с воза упало, то пропало… Нашел кто-нибудь…

Геннадий Иванович пристально посмотрел на Вовку.

– Во-о-овк, – сказал он прищурившись. – А ты, случаем, не знаешь ли, кто фонарик нашел? Ты ведь в судьях сидел, вся игра на твоих глазах…

Вовка покраснел и, чтобы Геннадий Иванович ничего не заметил, отвернулся к окну.

– Я за мячом следил, а не за негановским фонариком, – сказал он насупленно и, набравшись смелости, посмотрел Геннадию Ивановичу в лицо. – Очень мне надо за маменькиным сынком смотреть. Я к нему в прислуги не нанимался… Пусть сам за собой следит. Тоже мне фон-барон выискался. Шишка на ровном месте…

– Да ладно, ладно тебе, – успокоил его Геннадий Иванович. – Я ведь просто к слову спросил. Не видел, так и не видел. Чего обижаться…

К слову спросил… Как бы не так! Вовка насмешливо скривил губы.

– Понимаешь, в чем дело, – признался Геннадий Иванович. – У меня, конечно, насчет тебя никаких сомнений нет: судье по сторонам глазеть некогда, за мячом уследить бы. Но Толик очень просил: узнай, говорит, на всякий случай, может, Вовка видел, кто подобрал «жучок».

– Уж не на меня ли он думает? – встрепенулся Вовка и почувствовал, как у него пересохло во рту.

Геннадий Иванович замялся, и Вовка, переборов испуг, перешел в наступление:

– Пусть тогда с обыском приходит, – гордо заявил он. – Вот уж я ему в бестыжие-то глаза наплюю, и не отмыться будет всю жизнь.

– Да ты, Вовка, не заводись, – примиряюще сказал Геннадий Иванович. – Он ведь не обвиняет тебя ни а чем, он только спрашивает.

– Знаю я, как он спрашивает, фон-барон, хвастун несчастный.

– Ну-ну, поехал, – засмеялся Геннадий Иванович. – Тебе и сказать ничего нельзя…

Геннадий Иванович ушел на работу, а у Вовки совсем испортилось настроение. Ну-ка, надо же было разыграть перед Геннадием Ивановичем такую сцену. Откуда только и нахальство бралось? Вот уж позора не оберешься, если станет известно, что фонарик и в самом деле у Вовки. И чем больше распалял он себя укорами, тем отчетливей понимал, что «жучок» надо возвращать, не затягивая: это же настоящая пытка – владеть фонариком и делать вид, что и знать не знаешь, куда он запропастился.

А как возвращать? После разговора с Геннадием Ивановичем сделать это стало еще труднее. Вовка знал, что Геннадий Иванович при встрече с Негановым первым делом заявит: «Нет, Толик, ты на Вовку не греши: уж мне-то бы он признался… У нас с ним секретов нету».

Но вернуть фонарик надо. И Вовка прокручивал в голове всевозможные варианты, все больше склоняясь к тому, что «жучок» легче всего подбросить.

Сначала он думал подбросить фонарик на прежнее место на волейбольной площадке. Люди поймут, конечно, что фонарик подбросили: площадку миллион раз за сегодняшний день облазили. Но это ладно. А если кто-то еще позарится на фонарик? Подберет, упрячет, а Вася-сельповский проговорится, скажет, у Вовки видел… Вовку пот прошибал от таких раздумий. И все-таки у него родилась подходящая мысль – засунуть фонарик Николаю Павловичу в пиджак. Вовка знал, что пиджак, в котором директор школы управляется по хозяйству, часто висит на гвоздике в прихожей. Однако без причины идти в дом к Негановым рисково, а причины никакой не было. Оставалось пробраться незамеченным.

Вовка выскочил на улицу, ощущая в кармане холодящую тяжесть фонарика. По его расчетам, Негановы сейчас собрались за столом, обедали.

Ну, так и есть. Неганиха пронесла из ограды дымящийся самовар. Лучшего момента и не придумать.

Но поселил же черт директора школы рядом с магазином. Кто-нибудь да торчит на улице: то из магазина, то в магазин.

Вовка собрался с духом и пошел мимо магазина в открытую – покупателей не переждешь.

И надо же, Вася-сельповский на крыльце появился, пальчиком Вовку к себе подозвал.

– Горит по деревне-то, товарищ Воронин.

Вовка с перепугу не понял, что горит, заоглядывался.

– Да нет, – засмеялся Вася, – дыму не видно, а фонарик ищут.

– Уже нашли, – соврал Вовка.

– Ну да, – не поверил Вася, – а карман-то у тебя чем оттянуло?

– У меня другой.

– Ты вот что, парень, – сказал Вася серьезно. – Тебе это баловство ни к чему. Доставай фонарик сюда.

Вовка совсем растерялся.

– Доставай, доставай, – Вася сам направил Вовкину руку в карман, и едва фонарик вынырнул на свет, как сразу же перекочевал к Васе в пиджак. – Ну вот, и не было у тебя ничего.

Вовка, не мигая, смотрел на Васю и ничего не мог сообразить.

– Ну, чего гляделки вылупил, дурачок? – сказал Вася ласково. – На, возьми себе рубль на конфетки.

Вот уж такого разворота Вовка не ожидал.

– Да что вы, дядя Вася… Я же отдать хотел…

– Вот и отдал, – сказал Вася, хихикнув. – Бери, бери конфет-то, пока магазин не закрыли.

Вовка бы ни за что до такой низости не опустился, не стал бы ничего покупать на омерзительную рублевку, но продавец вышел закрывать магазин на перерыв.

– Аркадий Ильич, – сказал Вася, – тут малец к тебе за конфетками прибежал. Уважь его.

Пришлось Вовке язык проглотить и молча войти за продавцом в магазин.

– Ну, каких тебе? – спросил Аркадий Ильич.

– Да хоть каких.

– Дешевых или дорогих? – не унимался Аркадий Ильич.

– Дорогих, – отчаянно крикнул Вовка.

– Правильно. Гулять, так с музыкой, – засмеялся подошедший Вася и похлопал Вовку по спине. Вовка поежился и сник. Поплелся к другу, к Митьке.

Митька был непреклонен:

– Да ты что? – возмущался он. – Тебя же купили за конфеты!

– Он рубль сунул, продавцу сказал.

– А ты верни обратно. Верни конфеты. Пусть сам жрет. Скажи, не продаюсь.

– Да я уже две конфеты съел.

– А ты все равно верни.

– Дак фонарик-то он не отдаст…

Это верно. Фонарик у Васи теперь не выудишь. Другой бы кто, может, и посочувствовал, а Вася-сельповский не из таких. Для него полежаевцы не свои, совеститься их нечего. Он всю жизнь по вербовкам проездил, а попал в Доброумовский лесопункт да и познакомился с Катей-Маланей. Теперь уж третий год живет у нее в примаках, а в Полежаеве все как чужой. За товарами съездит в район, и полдня свободен. А нет, чтобы в поле выйти и пособить колхозу – и не подумает.

С ним не знаешь в разговоре, с какого боку и подступиться. Теперь как хочешь, Вовка, крутись. Было плохо, стало еще хуже.

– Ты его припугни: мол, Неганову скажу, – посоветовал Митька.

Но в одиночку идти за фонариком у Вовки не хватало духу. Пришлось дожидаться, когда вернется с фермы Митькина мать и Митька будет свободен от брата.

– Ну что вы, ребята, – сказал Вася. – У меня зубы не терпят сладкого. Я конфеты и в рот не беру.

– Дядя Вася, я Неганову скажу, – выбросил Вовка последний козырь.

Вася осуждающе покачал головой:

– Вот дурачок. Его же спасают, а он никак не хочет понять. Ну, скажи Неганову. Я ведь у него не украл, – Вася строго посмотрел на ребят и поправился. – Не я у него украл.

Митя аж подскочил:

– Вовка тоже не воровал!

– Ну, я и не обвиняю его, потому что не знаю. Я только хочу сказать, что купил у Воронина за рублевку, что я не украл.

– Дядя Вася, так вот же конфеты… Я же принес их… Я только две штуки съел…

– Вот видишь, и съел к тому же, – сказал Вася укоряюще. – Нет, я назад не размениваюсь. Мне фонарик был нужен, я и купил.

– Так он же негановский!

– Ну, был негановский когда-то, а теперь мой. Мне он, ребята, по работе необходим. Я в разъездах бываю, мало ли где посветить потребуется. Без фонарика я как без рук.

Уговаривать его было бессмысленно.

– Вы вот что, молодые люди, – сказал Вася. – Вы о том не беспокойтесь, что я вас выдам. Сами будете молчать, так никто не узнает. Мне ведь с фонариком не в кино ходить, для поездок мне – в Полежаеве не увидят.

– Ну, дядя Вася, – сказал угрожающе Митька.

– А чего «дядя Вася», – развел Вася руками. – Дядя Вася купил хорошую вещь. Спасибо, что продали.

– Ну, и хапуга вы, – Митька весь покраснел.

– Ругайтесь, ругайтесь, меня не убудет. Только не проговоритесь где-нибудь, себе хуже наделаете.

Вовка уловил в его голосе беспокойство и, помедлив, сказал:

– Можно и проговориться… Нашел я этот фонарик, на волейбольной площадке нашел… Понимаете?

– Ну и чего? Ты нашел, я купил. Вот и весь разговор.

– Как же, купили вы… Не купили, а отобрали. Думаете, маленький я, так мне не поверят? А я все расскажу, как было. Я не придумываю, я…

– Но Аркадий-то Ильич подтвердит, – остановил его Вася. – Не я покупал конфеты…

Митька швырнул кулек на стол – конфеты рассыпались. Самые вкусные – «Мишка на Севере». Сто пятьдесят граммов без двух конфет.

– Подавитесь вы ими! Очень они нам нужны! – Митька схватил Вовку за руку, но Вася остановил их:

– Нет, молодые люди, кончать дело ссорой я не хочу. Если уж вы такие неблагодарные, обозвали меня и хапугой, и бог знает, чего обо мне подумали, давайте останемся при своих интересах. Я продам вам фонарик. Только уберите, пожалуйста, конфеты: я не люблю сладкого.

Вовка, не веря своим ушам, сгреб конфеты в кулек.

Вася посмеивался.

– Три рубля – и весь разговор, – предложил он спокойно. – Ну, как! Согласны?

Он, конечно, знал, что денег у них ни у которого нет. Да еще таких денег!

– Это же нечестно, – упавшим голосом проговорил Митька.

– Но я же вас не заставляю. Хотите – берите, хотите – нет. Закон рынка. Так сказать, на добровольных началах. Ну, как? По рукам? – и, радуясь замешательству ребят, снова развел руками. – Ну, как хотите. Было бы предложено. Если надумаете – жду. А Неганову, впрочем, так и можете передать: готов вернуть в любую минуту. За соответствующую плату, естественно.

Несолоно хлебавши, оставили ребята Васин дом.

И все-таки Вовке ударила в голову счастливая мысль. Ну, как он сразу-то не сообразил? На этом можно разбогатеть. А уж на три-то рубля он сумеет по телефону наговорить. Наговорила же Шура Лешукова на рубль восемьдесят четыре… Ну, а если Вовка один не сможет, так Митька на рублевку да подскажет. Вдвоем-то на трешник, глядишь, и вытянут.

Вот только о чем говорить…

Они несколько дней шушукались с Митькой. Ничего подходящего не могли придумать. А дело-то было стоящее, только бы знать, о чем говорить…

Вася-сельповский за это время не раз попадался ребятам навстречу:

– Ну, молодые люди, когда придете ко мне за покупкой? – спрашивал весело, и ухмылочка не сползала с его лица. – Только теперь уж, может, и ни к чему? Шум улегся, смирились с пропажей Негановы. Но если надумаете… – Вася делал рукой приглашающий жест.

Ребята торжествующе переглядывались: подожди, придет час… А Вася, подозревая их в чем-то, насмешливо поучал:

– У мамок тянуть не вздумайте. Мамки дерутся больно, – и на всякий случай предупреждал. – Я ведь поинтересуюсь у них, откуда деньги возьмете.

Ну, не на таковских напал! Все Полежаево будет знать, откуда к ним деньги приплывут. Тогда посмотрим, что запоешь…

Но вот задача! Шура Лешукова – позвонили ей – с ходу наговорила, а они битых четыре дня советовались между собой и не могли выбрать подходящего варианта.

– Давай о пионерском сборе расскажем, – предлагал Вовка.

– О каком?

– Ну, на котором сказки читали… Помнишь, как всем понравилось?

– Так это же когда было… Зимой еще… А в газету надо про сегодняшний день.

– Ну, тогда… как грибы собираем.

– А как?

Действительно, как? Тут и на десять копеек не наберется слов. Сходили в лес, принесли по корзине – и рассказывать не о чем.

И все-таки у Вовки светлая голова! Прибежал вечером к Митьке.

– Придумал!

Митька и верить ему боялся. Сколько уж всего перебрали, и оказывалось зря. А тут все же заволновался, потому что таким уверенным Вовку еще не видел.

– Мы про твою маму расскажем! Что она хорошо работает… Что председатель колхоза вручил ей премию…

– Так не только ей.

– А мы и другие фамилии назовем. Ты только узнай у нее, по сколько литров она надоила от каждой коровы… Без цифр они с нами и разговаривать не будут. Достанешь цифры?

– Достану.

– Ну, то-то же… А я уж в школе окно приготовил, обе задвижки открыл.

– А если учительская на замке? Телефон-то в учительской…

– Ты что? Как с луны свалился. Они же ключ над косяком прячут. Табуретку придвинул – и все. С приветом.

И Вовка, довольный, понесся домой. Дело было уже почти в шляпе.

В школе остро пахло свежей краской. Митьке хорошо, он остался стоять у угла на карауле, а Вовка, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не чихнуть, пробирался в учительский кабинет. Ноги липли к накрашенным, еще не совсем просохшим половицам.

Вовка снял телефонную трубку и чуть не вздрогнул от резкого голоса, резанувшего по уху:

– Пятый!

Он испуганно положил трубку назад. Какой пятый? Потом догадался, что это телефонистка на станции назвала свой номер, и снова взял трубку.

– Пятый.

– Дайте редакцию, – неуверенно попросил Вовка, и вот уж другой женский голос устало проговорил:

– Слушаю вас! Антипова.

Вовка немного замешкался, и женщина раздраженно поторопила:

– Слушаю вас! Что вы молчите?

– Я сейчас буду говорить. Вы записывайте, – сказал Вовка, облизывая ссохшиеся губы.

– А что вы будете говорить? – насмешливо поинтересовалась женщина.

– Про Митькину маму.

– Мальчик, здесь не детский сад, – строго сказала женщина.

Вовка насупленно затих. Молчала и женщина.

На линии что-то пощелкивало и гудело.

– Тетенька, – решился Вовка. – Я немного наговорю, только на три рубля.

На том конце провода повесили трубку. Частые гудки оглушили Вовку. Он постоял расстроенно и тоже повесил трубку.

Хоть бы спросила о чем-нибудь, а то и разговаривать не стала. Наверно, Вовка неправильно что-то сказал. Ну, конечно, неправильно! Надо было фамилию сразу назвать, про Микулину, мол, Надежду Матвеевну, а также и про других доярок колхоза имени Жданова. А он: «Про Митькину маму…» Эх, тюха-пантюха… Придумал тоже…

Митька подпрыгивал на улице под окном, льнул лбом к стеклу. Вот ведь и не поверит еще, не звонил, скажет, струсил.

Не попробовать ли еще разок? Эх, была не была…

И когда Митькино лицо снова оказалось на уровне нижнего переплета рамы, Вовка снял трубку.

– Пятый.

Ну, с телефонисткой-то проще, а вот как быть с той…

– Редакцию.

И опять усталый голос ответил Вовке:

– Слушаю вас. Антипова.

Вовка как с обрыва прыгнул.

– Тетенька, – начал он срывающимся голосом. – Я же про передовую доярку, про Микулину Надежду Матвеевну… Ей премию председатель колхоза выдал… Я и цифры все знаю про нее…

– Мальчик, не мешайте работать, – сказала сердитая женщина. – Смотри узнаю, откуда звонишь, и милицию вызову.

У Вовки волосы взмокли. Он метнулся от телефона к окну и в ту же секунду оказался на улице.

– Ну как? – спросил Митька.

– Как, как? Давай-ка побыстрее отсюда!..

В переулке, отдышавшись, Митька снова спросил:

– Да что такое случилось?

– «Что, что?» Она милицию грозится послать.

– Кто «она»?

– Ну, эта… Из редакции… с которой я разговаривал.

– А мы окно-то в учительской закрыли? – спросил Митька.

– Не знаю, – упавшим голосом проговорил Вовка. – Не помню.

«Почему так? – мучительно раздумывал он. Всего ничего было – фонарик подобрал. И началось. И завертелось. Как же теперь-то быть? Ведь рано или поздно узнают люди, что «жучок» у Васи-сельповского. Прижмут его, прохиндея. А у него не заржавеет, и скажет: «Знать ничего не знаю. Мне Воронин продал. Аркадий Ильич свидетель…»

Что делать теперь?..»