Текст книги "Властелин мёртвых. Часть 1. Навь или Явь?"

Автор книги: Леонид Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Леонид Кузнецов
Властелин мёртвых. Часть 1. Навь или Явь?

1

Если долго ждёшь какого-нибудь ожидаемого события, оно случается всегда и вдруг. И никак иначе…

Вечером, когда, поужинав, я сидел в кресле и смотрел, как на телевизионном ринге о чём-то спорили Жириновский и Фёдоров, позвонила Инга.

– Привет! Ты когда приехал? – был её первый вопрос.

– Сегодня утром…

– Игорь в реанимации. Уже вторые сутки без сознания, – голос у неё дрогнул.

Я помрачнел:

– Совсем плох?

– Да.

– В какой он больнице?

– В скорой помощи.

– Ты завтра поедешь туда?

– Обязательно. Утром отпрошусь на работе, и сразу в больницу.

– Я подъеду…

Игорь Дронов – мой друг детства. Росли на одной улице, ходили в один детский садик, в одну школу. Разлучили нас институт и армия: сдавали экзамены в технологический институт, но Игорь поступил, а я нет – не хватило баллов.

На следующий год я был призван в ряды тогдашней Советской Армии и честно отслужил два года в строительных войсках. Перед демобилизацией, поступило предложение от военного начальства остаться на сверхсрочную. Я согласился, и не потому, что служба нравилась, а из практических соображений: поступил на заочное отделение в Читинский политех, всё по той же строительной специальности. После пяти лет сверхсрочной службы контракт не продлил, а подался с дипломом инженера-строителя в родные края. Правда, по специальности устроиться нигде не смог, строительство было в упадке, профессионалы были никому не нужны, а тем более начинающие инженеры, вроде меня… Почти год трудился в так называемом «евроремонте», пока Игорь, с которым я не преставал поддерживать контакты, предложил работу в фирме, где он работал. Им срочно понадобился начальник службы безопасности, поскольку действующий без объяснения причин смылся за границу и оттуда соизволил позвонить, что решил уволиться. Игорь, после окончания института, работал в этой фирме сначала как в государственной структуре, а потом в получастной. Дошёл до должности зама генерального директора по строительству. Он и посодействовал моему приходу работать в эту фирму.

К этому времени Игорь был женат, имел двух дочерей-красавиц, похожих на их маму, которую звали Ингой. Жили они в хорошей квартире. Имели всё, что нужно по прежним совковым представлениям для небедной жизни: дачу, машину и прочее…

Я жил в однокомнатной квартире, оставленной мне матерью, которая год назад уехала в Москву к дочери, моей младшей сестре, помогать нянчить внуков.

В отличие от Игоря, у меня ничего из того, что нужно для хорошей жизни – не было. Даже телевизор стоял на старой тумбочке чёрно-белый. Но показывал отлично, по крайней мере, для таких древних аппаратов.

Правда, хорошую жизнь Игоря, последние годы, нарушила язва желудка. На боли он не жаловался, мужик был крепкий. Но такую болезнь не скроешь.

Год назад сделали ему операцию, но лучше после неё Игорю не стало. Вместе с третьим нашим другом «Бородой» – Сашкой Бородиным, возили мы его к бабкам-целительницам, и к шаманам, и к ламам, но всё без толку….

Мы с Бородой понимали, что лучше Игорю не будет, внутренне были готовы ко всему. Ждали… И вот – дождались…

Я сидел в кресле, тупо уставясь в телевизор, где натужено хохотали «аншлаговцы». Никакие мысли в голову не лезли. Только подобие слов: «Вот и всё… Вот и всё…»

Набрал номер телефона Бороды, чтобы узнать подробности, но телефон был занят. Очевидно, его сынок-переросток снова болтался в Интернете. Вздохнув, я положил телефонную трубку на аппарат, и снова бездумно стал смотреть телевизор…

Рано утром меня разбудил телефонный звонок, и плачущий голос Инги сказал: «Игорь умер. Умер…»

2

Лещинский влетел в кабинет, с силой захлопнул за спиной дверь и со злостью сказал:

– Всё-таки всучил Туранов мне этих мертвяков!

Деливший с ним комнату Лисанов присвистнул и состроил сочувственную гримасу. Он уже не раз высказывал в приватной беседе своё мнение о деле, по вскрытию на городском кладбище четырёх могил и исчезновении из них трупов, как о типичном «висяке». Так именуются в угрозыске случаи безнадёжные, которые, кроме как случайно, вряд ли когда-нибудь будут раскрыты.

– Ему, видите ли, оттуда позвонили… – Лещинский ткнул пальцем в потолок, намекая, откуда могли позвонить их шефу, начальнику следственного отдела капитану Туранову. – Как же: население волнуется, слухи идут!

– Ты ему про остальные свои дела напомнил? – спросил Лисанов.

– Бесполезно это…Ты что, его не знаешь? Разведёт говорильню на полчаса.

С этими словами Лещинский сел за свой стол, заваленный бумагами, и раскрыл тощую папку, принесённую от капитана. На завтрашней оперативке он уже должен был доложить первые соображения по порученному делу.

Чтение отняло совсем немного времени. В папке хранились протоколы осмотра всех четырёх развороченных могил с фотографиями, записи опроса свидетелей, которые, включая сторожей, ничего не видели, и, понятно, ничего не слышали. Кроме этого, в папке лежала небольшая справка, где были перечислены все покойные, оказавшиеся жертвой этого непонятного преступления, с указанием ближайших родственников. Всё это было, конечно, полезно и нужно, но мало что прибавляло к тому, что Лещинский уже знал от начальства.

Лещинский придвинул к себе чистый лист бумаги и стал записывать приходящие на ум, возможные причины преступления, с точки зрения обычной человеческой логики. Так он поступал всегда, когда мотивы расследуемого дела не проступали сразу.

Прежде всего, его рука вывела слово «ограбление», и рядом он поставил вопросительный знак. Подумал и добавил второй. На версию о мародерстве не тянул ни один из похороненных. Лещинский опять пробежал глазами список. Продавец магазина. Учитель труда. Водитель микроавтобуса. Евроремонтник-отделочник. Даже если и предположить, что все они – подпольные миллионеры, а это полный абсурд, то всё равно сейчас не скифские времена, и в могилу с миллионами не опускают. Ходили слухи, что новых русских хоронят с мобильниками, музыкальными центрами, в автомобилях… Но это только слухи. Золотые коронки, кольца? Всё это гроши в сравнении с адовой работой по их извлечению.

Потом Лещинский написал слово «месть». Но кому могли стать поперёк горла четверо мужиков, причём настолько, чтобы ночами напролёт выкапывать их бренные останки, лишь бы не дать им лежать спокойно и насолить родственникам? Кстати, случайно ли, что только мужчины оказываются жертвами преступника? Выглядела эта версия не более правдоподобно, чем грабёж…

Спустя полчаса в списке Лещинского значились, помимо этих двух, четыре версии: «хулиганство», экзотический «карточный долг», граничивший с бредом «ритуал секты» и продиктованное отчаянием «умопомешательство». Но всё это настолько не соответствовало преступлению, что Лещинский резким движением сгрёб лист бумаги в горсть, скомкал его и швырнул в корзину.

Лисанов поднял глаза от стола и, мгновенно поняв, чем занимается его визави, сказал:

– Я где-то читал, что от покойников к живым уже давно органы пересаживают. Может, и у нас начали?

– Где? – саркастически усмехнулся Лещинский. – В республиканской больнице?! И потом, органы берут от только что умерших. Не из земли же их выкапывают.

У Романа был дурацкий принцип: любую, саму нелепую свою идею оборонять до конца.

– А может, и этих так быстро закопали, что всё годилось? Ты же не знаешь, когда похороны были.

Лещинский вместо ответа пожал плечами, но подумал, что и впрямь не знает, когда были похороны. А между тем это было существенно. Сколько времени дожидался преступник: день? Неделю? Месяц? Возможный ответ на этот вопрос способен был пролить, хоть какой-то свет на мотивы…

Позвонить директору кладбища – обычно недоступному даже для работников его, Лещинского, ранга, но в нынешней обстановке откликнувшемуся мгновенно – и собрать требуемую информацию, было делом пяти минут. Когда Лещинский внимательно сравнил числа, у него вдруг дрогнуло сердце. Интервал во всех четырех случаях составлял три дня: ровно столько ждал преступник, прежде чем браться за лопату.

Конечно, это могло быть совпадением. Но вот совпадение двух совпадений в одном деле, как твёрдо усвоил Лещинский, автоматически ставило под сомнение случайность каждого из них. Если бы отыскалось еще и третье совпадение – их рукотворность можно было бы считать доказанной.

Все эти мысли и предположения Лещинский высказал своему начальнику, зайдя в кабинет Туранова.

Выслушав Лещинского, Туранов помолчал, почесав в задумчивости висок, потом покачал головой и сказал:

– Как-то, жиденько всё это. Это во-первых… А, во-вторых, возьми вот это и приобщи к делу. – Туранов протянул Лещинскому листок бумаги с записью. – Пятый в твою компанию, Олег Васильевич. Сегодня ночью ещё одну могилу вскрыли.

– Мужчина, – полувопросительно, полуутвердительно сказал Лещинский.

– Женщина, – Туранов придержал записку, посмотрел в неё. – Чесменская Антонина Борисовна, адвокат.

– Жаль, – вырвалось у Лещинский.

– В каком смысле?

– Да ведь до сих пор преступник извлекал только мужчин. Ну, я и подумал, может тут какая-то система…

Туранов усмехнулся, узкие глаза сделались ещё уже, и произнёс:

– Не угодил я тебе! Ну, что ты ёрзаешь? Ещё что-то в таком же духе припас?

Лещинский кивнул и рассказал про открытый им «закон трёх дней», как он для себя называл подмеченное правило.

Туранов пожал плечами.

– Три, так три. Могилу надо отыскать, приготовить, осмотреться. Хотя бы в одну ночь сходить для проверки. Ты сам попробуй всё это проделать – как раз три дня набегут. Не там ты, Олег Васильевич, ищешь…

Туранов выдержал многозначительную паузу и продолжил:

– Ты подумай вот над чем. Жили себе четверо… нет, уже пятеро людей. Жили каждый своей жизнью. В разное время и от разных причин умерли. И после этого в какое-то мгновение с ними со всеми происходит одно и то же. Всё время было разное, а тут вдруг – одинаковое происходит. У пятерых совершенно разных, чужих людей судьбы вдруг пересеклись в одной точке: вот что здесь самое удивительное. Почему так случилось? Мне кажется, самый естественный ответ – потому, что судьбы эти уже однажды в одной точке пересекались, Олег Васильевич. Когда, в какой – не имею представления. Едва ли это была сознательная встреча: собрались, потолковали, разбежались. Что-то другое. Вот ты и ищи – что…

Лещинский слушал Туранова без восторга. Он и сам чувствовал, что ничего в этом деле не разберёт, если не влезет с головой в биографии тех, кто оказался жертвами преступления, не раскопает всю их жизнь до мельчайших подробностей.

Но ему делалось дурно, когда он прикидывал, сколько времени, сил, какого хождения по организациям и людям потребует эта затея.

И тут произошло чудо.

– Теперь вот что, Олег Васильевич, – сказал Туранов. – Я знаю, что ты загружен, но с этими кладбищенскими делами ты в первую очередь разбирайся, а покушение на ограбление продмага передай-ка Югову, а квартирную кражу на Ключевской – ну, вон хоть Лисанову.

– Матвей Доржиевич, мы что, без работы сидим? – застонали в один голос Югов и Роман, сидевшие здесь же, но Туранов повысил голос:

– Всё, тихо! Это приказ. Дела передать сегодня же. Олег Васильевич, с тобой на сегодня всё. Что у нас дальше?..

3

Через три дня после похорон Игоря, мне на работу позвонил Борода.

– Слушай, Алексей, тут такое дело… – голос у него был взволнованным, что на его вечное спокойствие никак не походило. – Ты Кислицину Антонину Михайловну помнишь? С Игорем вместе работала, до своего ухода на новое место? Он мне про неё часто рассказывал, как она хотела стать его любовницей…

– Смутно, – сказал я. Действительно, сейчас я с трудом вспомнил тридцатилетнюю женщину приятной внешности, на которую как-то кивнул головой Игорь. Она была руководителем какого-то отдела в фирме и исчезла оттуда до моего прихода. Но иногда заходила в офис фирмы к старым приятельницам, с которыми долго проработала вместе. Вот тогда Игорь и показал на неё. Правда, про то, что она хотела стать его любовницей, от него я не услышал. Но чисто внешне она мне понравилась. Мне, вообще-то, всегда нравятся элегантные, в меру эффектные и умные женщины.

– Она теперь живёт на Стеколке. Муж её коттедж там купил, – продолжал Сашка Бородин. – Вчера, после работы, зашёл я в «Спутник», продуктов домой купить. Ну, и встретил её… Стала она спрашивать про нас всех, и про Игоря. И очень удивилась, когда я сказал, что он умер. Она утром ехала с мужем на машине, и видела Игоря, идущего по дороге, недалеко от Нефтебазы. Ещё про себя удивилась, что это он так рано здесь делает, и почему пешком?

У меня как-то нехорошо заныло в области сердца.

– Ты её поспрашивал ещё о чём-нибудь?

– Конечно. Женщина она умная, взгляд у неё намётанный… Игорь, с её слов, был очень бледным и худым. Но она его сразу узнала. Одет он был в чёрный костюм в светлую полоску. Белую рубашку с тёмно-синим галстуком…

Игоря мы похоронили именно в этом костюме. У меня сильно забилось сердце…

– …костюм был измазан в песке, – продолжал Борода. – Антонинам Михайловна хотела попросить мужа остановить машину, но увидела, что Игорь направляется к чёрной «Калдине», стоящей на обочине. У неё «стоп-огни» горели…

Игорь два года назад купил «Тойоту Калдину» чёрного цвета.

– Ничего не понимаю, – пробормотал я.

– Я тоже… – откликнулся Борода и спросил: – Едем на кладбище?

– Едем, – согласился я. – Выходи на остановку. Я минут через пять сейчас подъеду.

– Лады!

Чувство тревоги, охватившее меня после разговора с Сашкой, становилось всё сильнее. Разные мысли полезли в голову, пока я шёл по коридору офиса фирмы к выходу. Но, в основном, доминировала одна: про летаргический сон.

«Неужели он заснул таким сном? Вскрытие, ведь, не делали». Инга упросила врача, который оказался её одноклассником из параллельного класса, не делать этого, и он указал в справке причину смерти на основании медицинской карты Игоря.

Я бегом пробежал мимо охранника на входе, своего подчинённого, который с изумлением посмотрел мне в след. Залетел в кабину своих «Жигулей» и резко рванул с места…

4

Адвокат Чесменская и продавец магазина стройматериалов Марченко когда-то жили на одной улице. Специалист по евроремонту Дрей и учитель труда Гельман когда-то вместе учились в одной школе, но в разных возрастных классах. Водитель маршрутки Порхонов, вообще, никак не был связан с остальными четырьмя. Это было всё, что удалось выяснить Валову за неделю кропотливой работы во исполнение начальственного указания «искать общие точки». Было, правда, ещё множество мест, где жизненные пути этих людей, наверное, пересекались, причём неоднократно. Но в городе с населением в триста тысяч, в этих местах, так или иначе, встречались едва ли не все его взрослые жители. Центральный рынок, «Саган Морин» на Элеваторе, и другие торговые места, где в выходные дни скапливалось чуть ли не полгорода…А если учесть кинотеатры, больницы…

Лещинский поставил кресты на всех своих блистательных версиях.

Рассыпалась в прах и новая—о преступнике, заметающем какие-то следы. Все пятеро скончались при обстоятельствах, начисто отметавших насилие. Гельмана прямо на уроке схватил инсульт. Чесменской стало плохо на улице – остановилось сердце. И так далее…

Пожалуй, дольше других продержался, словно перекочевавший со страниц детективных романов, карточный долг. Но Лещинский и от этой версии отказался. Такие люди вряд ли могли играть в карты на деньги…

Было ещё одно соображение, которое не давало Лещинскому покоя. Свои сомнения он решил проверить на Лисанове.

– Роман, – спросил он как-то его, – скажи, пожалуйста, за шесть лет твоей работы в отделе было хотя бы одно дело, чтобы действительно никто ничего не видел?

– Н-нет, пожалуй, не было. Какой-нибудь случайный свидетель обязательно отыскивался.

– То-то и оно! – торжествующе провозгласил Лещинский. – А теперь посмотри. За какой-то месяц с небольшим на кладбище раскапывают пять могил – а это, ты же понимаешь, надо как минимум пару часов лопатой без отдыха махать. Больше того: куда-то ухитряются увезти трупы. И никто ничего не видел: ни сторож, ни жители вокруг! Ну, возможно ли это?!

– М-м… Вообще-то… едва ли… – ответил, подумав, Лисанов. – А к чему ты клонишь?

– А ты сам не догадался? Ведь если никто не видел, как трупы увозили, значит…

– Значит, они где-то на кладбище? – закончил Лисанов.

– Конечно! Их надо искать там. И я их найду.

5

Игоря похоронили на стеклозаводском кладбище. А поскольку могилу рыть поехали я и Сашка Бородин, то по договорённости и за «умеренную» плату со служащими кладбища, выкопали мы её недалеко от главного входа.

Копали мы могилу почти весь день. Не торопясь, с длинными перерывами, во время которых пили «горькую» за упокой души своего лучшего друга… Но не пьянели. Лишь сильнее появлялось желание рыть и рыть. Чтобы было Игорьку хорошо и спокойно лежать.

Был месяц май. Солнце грело во всю свою весеннюю силу. Песок оказался мягким и копался легко…

Обычно не очень разговорчивый Борода всё время говорил. Я его слушал, иногда поддакивал. Говорили мы об Игоре… Хотя, если честно, мы намеренно тянули время. Не хотелось видеть его, лежащего в гробу. Не хотелось видеть слёзы Инги, его испуганных и зарёванных дочек. Какое-то чувство вины заставляло нас упорно рыть песок, чтобы хоть как-то реабилитировать себя перед умершим другом: за бессилие перед неизбежностью судьбы…

Копать могилу нам никто не мешал, не отвлекал.

Раза два подлетала огромная, иссиня-чёрная ворона, садилась недалеко на соседнюю могильную плиту. Ходила по ней, выискивая что-то среди ржавых венков, и косилась на нас блестящим глазом. Других ворон поблизости не было, и это казалось странным. Обычно эти птицы летают группами. Борода зачем-то кинул в неё комом сырого песка. Недовольно каркнув, она улетела…

– Делать что ли нечего? – спросил я, выбрасывая очередную лопату песка.

Борода пожал плечами:

– Пусть отсюда подальше летает, а то накаркает чего-нибудь…

Когда она появилась второй раз, мы сидели на лавочке у соседней могилы. Выпили по стакану водки и молча жевали хлеб с колбасой.

– Смотри, – сказал Борода, – опять прилетела.

Он бросил в сторону вороны кружок колбасы. Она сначала отскочила, вращая головой в разные стороны и недовольно каркая, но потом, поглядывая блестящим глазом в нашу сторону, боком – боком подскочила к колбасе и стала шустро теребить её своим мощным клювом.

– Жрёт, зараза, – пробормотал Борода, и бросил ещё один кружок колбасы.

Ворона в этот раз не отпрыгнула, а с каким-то достоинством, уже без суеты, принялась клевать.

– Однажды родственника хоронил, – сказал Борода, глядя на ворону. – Перед тем, как крышку гроба закрыть, замешкались мы с мужиками. Смотрим, птичка какая-то прямо на грудь покойнику села. Бабки сразу запричитали, что это душа в образе птички прилетела…

Я недоумённо взглянул на Сашку. «Бородой» его звали не из-за фамилии. Сколько его помню, он всегда носил небольшую аккуратную тёмную бороду, от которой млели все девицы. А вот его жене, Ольге, борода не нравилась, но заставить сбрить её она Сашку никак не могла.

– Это что же, в ней душа Игорька сидит? – спросил я, кивнув на ворону.

– Кто знает, – усмехнулся Сашка, задумчиво глядя на чёрную птицу. – Всё может быть…

Вдруг ворона суетливо соскочила с надгробия и исчезла в сухой, высокой траве. Откуда-то из-за редких сосен вышел небольшого роста мужичок в сером, китайском свитере, военных камуфляжных штанах и грязных кирзовых сапогах. Лицо у него было какое-то не запоминающееся, блеклое. Выделялись на нём только нос-пуговка и светлые, хитрющие глазки. На голове с редкими волосами небрежно сидела вязаная шапочка. В одной руке он держал наполненный чем-то белый полиэтиленовый пакет.

– Здравствуйте, – сказал он неожиданно густым, сочным баритоном, останавливаясь возле нас. – Кого хороните?

Его хитрые глазки зацепились за бутылку водки и никак не желали отводиться в сторону.

Отвечать мне не хотелось, так же, как и не хотелось наливать неизвестно кому выпить за упокой души друга. Но Борода был иного мнения. Он придерживался гласных и негласных житейских традиций, поэтому молча налил полстакана водки, положил сверху кусок хлеба с кружком колбасы.

– Друга хороним. Очень хорошего человека, – сказал Сашка, протягивая мужичку стакан с водкой и закуской. – Выпей за упокой его души…

– Благодарствую, – с достоинством сказал тот, и поставил пакет на землю. Внутри него что-то легонько звякнуло.

«Бутылки собирает, – подумал я. – Но на бомжа не походит».

– А я здесь живу и работаю, – сказал мужичок, переводя хитрые глазки на меня. Кроме хитринок, в них прятался и умишко.

Мне стало не по себе оттого, что он догадался о моих мыслях. Непонятная тревога зашевелилась внутри меня, выдавливая хмель.

– Как друга звали? – спросил мужичок.

– Игорем, – ответил Борода.

Мужичок хмыкнул и, взяв хлеб с колбасой в левую руку, а в правой оставив стакан с водкой, сказал:

– Меня тоже так зовут… – Он вздохнул. – Ну, пусть земля ему будет пухом! – и одним большим глотком выпил водку. Отломил кусочек хлеба, понюхал и съел. Остальную закуску засунул в пакет и пояснил: – Потом доем…

Разговаривать мне совсем не хотелось. Не только с мужичком, но и, вообще… Поэтому я молча спрыгнул в могилу и стал копать дальше.

Борода налил ещё по стакану, спросил у меня: «Ты будешь?» Я отрицательно мотнул головой. Они выпили и стали о чём-то вполголоса разговаривать. И хотя они были от меня недалеко, понять их разговор мне не удавалось. Хотя, помимо своей воли, я напрягал слух, пытаясь разобрать слова.

Тревога внутри меня уменьшилась, но появилось раздражение, и я, глядя в сторону разговаривающих Бороды и мужичка, крикнул:

– Борода! Кончай базар! Копать надо!

– Ладно, ладно. Сейчас… – откликнулся Сашка. Он торопливо распрощался с мужичком и направился ко мне. Мужичок, взяв пакет, направился в другую сторону.

Спрыгнув в могилу и взяв лопату, Борода стал ковырять песок.

– Интересный мужик, – сказал он, немного погодя.

– Мужик, как мужик, – буркнул я. Раздражение прошло, опять полезли в голову всякие мысли, которые крутились, в основном, вокруг предстоящих похорон Игоря. – О чём говорил с ним?

Я перестал бросать песок из могилы, решив немного передохнуть.

– Колдун, вроде бы, – Борода опёрся на черенок лопаты, моргнул голубыми глазами. – У меня зуб ныл, а он как-то об этом догадался. Рукой провёл по щеке и всё… Не ноет.

Борода усмехнулся и потёр широкой ладонью свою щеку, как бы убеждаясь ещё раз, что зуб не болит.

– Водка всё лечит, – сказал я.

– Да нет… Водка здесь не при чём, – Борода повернул голову в ту сторону, куда ушёл мужичок. Мне показалось, что Сашка не всё сказал о разговоре с ним. Но расспрашивать не стал. Борода такой человек: когда посчитает нужным, сам расскажет.