Текст книги "Сказка на ночь"

Автор книги: Леонид Алехин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

«Подменыш во всем подобен человеку. Лишь двух вещей не хватает ему до полного сходства».

– Ты можешь не верить мне, охотник. Тогда спроси у моего брата сам.

«Жила-была одна маленькая девочка, которой мама запрещала гулять в лесу по ночам».

Парку Альбрехтсберг было далеко до ухоженного, но мрачного Шварцвальда, где прошло ее детство. Рука архитектора сплела вокруг замка паутину мощеных дорожек. Натоптанные среди деревьев тропинки подчинялись продуманной системе.

Усталого путника ожидали скамейки и беседки. Темные уголки освещались газовыми рожками. Повсюду изобиловали таблички и указатели.

Трудно было поверить, что этой ночью он стал охотничьей вотчиной оборотня.

«Вы уверены, что он не попытается пробраться в замок?»

«Совершенно. В полнолуние оборотень сделает все, чтобы избежать человеческого жилья».

«Но тогда где вы собираетесь его искать?»

«Предоставьте это мне, барон».

Я все равно не смогу вам ответить.

Как найти черную кошку в темной комнате?

Научитесь чувствовать, как кошка.

А лучше сделайте так, чтобы она сама искала вас.

Эрика выбрала чайную беседку в английском колониальном стиле. Так легко было представить, как летом тысяча девятьсот третьего здесь цвели розы, и дамы в платьях довоенного фасона перемывали кости всему прусскому двору.

Она сбросила плащ, оставшись в одном облегающем трико без рукавов. Перевязь с инструментами висела у нее поперек груди, генератор тока за спиной. На правой руке взведенный арбалет.

Надо было торопиться. Вот-вот у вервольфа пройдет шок, вызванный невозможностью сменить облик. И он пустится на поиски жертвы.

Туго обмотав левую руку резиновым жгутом, Эрика оглянулась по сторонам. Света от газового фонаря не хватало.

Придется немного попортить государственную собственность.

Она взяла одну из своих стрел-ампул и разбила ее о перила веранды.

Жидкость из ампулы зеленовато светилась в темноте. Как стрелки часов. Фосфор.

Дернув за шнур генератора, Эрика поднесла диски к перилам. Сноп электрических искр произвел мгновенный воспламеняющий эффект. Вслед за быстро выгоревшей краской занялось и дерево беседки.

Стало значительно светлее. Она без труда могла разглядеть темный рисунок вен на коже. И многочисленные шрамы от уколов. Сейчас их станет на один больше.

Дернув зубами за резиновый жгут, Эрика перетянула руку у локтевого сгиба. И аккуратно воткнув иглу, до отказа вдавила поршень шприца.

Полтора кубика сыворотки. Полная доза.

Белый Вульнар отодвинулся в сторону, чтобы я мог видеть вход в пещеру.

И стоявшего в нем огромного черного медведя в железном ошейнике.

– Здравствуй, брат! – воскликнул Белый Вульнар, выпрямляясь во весь свой невероятный рост. – Хорошо, что и ты зашел к нам на огонек!

Я знал, что он не лжет и медведь действительно Вульнар Черный. За спиной у зверя был привязан Молот Судьбы. И ошейник я тоже видел в доме кузнеца – он день и ночь висел над его изголовьем.

– Может, ты сам расскажешь твоему охотнику, зачем тебе моя шкура? Не можешь? Ах, жалость, – глумился Хозяин.

Медведь зарычал, скалясь. Звуки, исходившие из его глотки, были почти членораздельны.

Белый Вульнар зарычал в ответ. Медведь мотнул головой, влево, вправо и двинулся к нему.

Хозяин захохотал. Кончики его пальцев заблестели металлом, вытянулись, заострились. Из-под ногтей ведуна стремительно прорастали серповидные лезвия длиной в локоть.

При виде их медведь остановился. Посмотрел на меня.

Мне показалось, что Волчий Убийца шевельнулся у меня на коленях.

Пульс девяносто.

В конце прошлого столетия доктор Гаспар ван Рихтен провел серию экспериментов с пациентами, страдающими редким видом инфекционного заболевания licantropia patologia. В частности он попытался выявить возбудителя заболевания и пути борьбы с ним.

Пульс сто пять – сто десять. Первые признаки повышенной потливости.

В ходе своих исследований ван Рихтен брал вытяжки из желез подопытных на разных стадиях заболевания. Он ставил перед собой задачу сделать обратимым процесс превращения человека в зверя. Или хотя бы замедлить его.

Пульс сто двадцать. Обильное потоотделение. Наблюдается резкий скачок обонятельного порога.

Изучая реакцию обычного человеческого организма на возбудителя licantropia patologia, он вводил препарат добровольцам, принимавшим участие в исследованиях. Некоторые из них выказывали повышенный иммунитет. Их кровь впоследствии использовалась при приготовлении сыворотки-антидота для тех, кто оказался более восприимчив.

Пульс до сто сорока. Порог слуховой чувствительности повышен. Частичное выпадение цветности зрения. Обонятельный порог превысил человеческий в несколько раз. Наблюдаются изменения состава крови. Требуется инъекция стабилизирующего препарата.

Стабилизатор позволял продержаться еще около двадцати минут. Потом требовалась двойная доза антидота.

Иначе подопытный заканчивал свой путь там же, где и бедолаги с повышенным восприятием к возбудителю. В блоке-I, сокращенно названным от Infektion. В камере с железной дверью и маленьким окошком.

Как раз в такой повесился сегодняшний «пациент», чтобы обрести свободу в образе волка.

Эрика слизнула каплю крови, выступившую на месте укола. Борясь с желанием, вцепиться в руку, как следует.

Зачем нужны были эти двадцать минут на грани между человеком и зверем? Зачем ломиться через заросли, обливаясь резко пахнущим потом и морщась от слишком громких звуков своих шагов?

Об этом ли думала Эрика, вкалывая себе стабилизатор?

Она думала о браге из молока валькирии и маленькой серебряной фляжке на поясе охотника. И еще о том, что проклятая беседка, вопреки сырости, разгорелась, как следует.

Всего лишь еще один повод торопиться.

Шагнув вперед, Белый Вульнар взмахнул железными когтями перед самым носом медведя. Зверь попятился, рыча.

Я встал, сбросил мешавшую шубу. Вдавил приклад в плечо. Серебряная накладка обожгла щеку холодом.

Хозяин повернулся ко мне. Оскалился уже совсем не по человечьи.

– Охотничек, – проскрипело у него в горле. – Опоздал. Раньше надо было думать.

Его лицо менялось. Челюсть ползла вперед, лоб назад. Сквозь волосы показались острые кончики ушей. Ссутулившись, Вульнар стал ниже ростом и при этом массивней. Его руки висели на уровне согнутых колен.

Полночь наступила. Обращение началось.

Она почуяла его задолго до того, как они оказались на одной тропинке.

Чужеродное вкрапление в рисунке запахов парка. Оно ощущалось, как шероховатость под пальцами. Щекотка в области переносицы. Вкус алкоголя и металла на языке.

Он пах старой шинелью, табаком, шнапсом и ружейной смазкой.

Запахи человека.

– Фроляйн, – сказал он, вполне уверенно целясь в нее из видавшего виды «Манлихера». – Вам известно, что вы гуляете по территории, особо охраняемой государством?

– И это повод наставлять на меня ружье, господин Шмид?

– Извините, фроляйн, но время тако… мы знакомы? – сторож прищурился.

Немолодой дядька, однако, выправка и приросший к плечу приклад винтовки – бывший солдат, наверняка. Надо же, мог бы спать в своей теплой комнатушке, а потащился в темноту и холод.

– Прочла у вас на бляхе, – сказала Эрика.

Тут же поняла, что сторож не поверит. В темноте, на таком расстоянии прочесть крохотные буквы.

– Хотел вызвать пожарных, – слышала она приближающийся голос. – А телефон, зараза, молчит.

Три, четыре, пять.

– Пошел проверить провод, так он, что вы думаете, перегрызен.

– Перегрызен? Вы уверены?

Шесть, семь.

– Еще бы. Там обмотка толстенная, так на ней отметины зубов. И следы вокруг натоптаны, волчьи. Я старый охотник, знаю.

– Свежие следы?

– Да как сию секунду он там был, волк. Даже вода в них затечь не успела. Думал поискать зверюгу и вас увидел. Еще думаю, откуда…

Восемь, девять, сейчас.

Она бережно опустила ружье рядом со свернувшимся в клубок телом. Проверила старику пульс.

У сторожа оказалась завидная реакция. Он успел выстрелить. Один раз. Пуля увязла в стволе дерева.

Взамен Эрика подарила ему пятнадцать минут забытья на холодной земле.

Даже если он подхватит простуду, это лучше, чем быть загрызенным оборотнем.

«Если ты не стерпишь и выстрелишь, пока он человек, мой брат убьет тебя. Если прождешь слишком долго, и он обратится в волка полностью, мой брат убьет тебя.

Твое время это шестьдесят ударов сердца между вчерашним днем и сегодняшним, когда силы человека оставили его, а силы волка еще не пришли к нему. Ни раньше, ни позже, а именно тогда ты должен ударить».

Седой Волколак, Хозяин Дикой Охоты, лакал воду, стекавшую с ледника вёльвы. Во сне он видел грядущее.

Белый Вульнар был готов к нашей схватке.

Одно слово перерождающихся губ и огонь снова взмыл до потолка. Надежно отделяя меня и Убийцу от превращавшегося оборотня.

Жар ел глаза. Я нащупал рукой ледяной металл фляги на поясе. И вспомнил, как Вульнар Черный заливал брагой горящую руну Ингуз. Молоко валькирии и медвежья кровь?

Я с размаху выплеснул снадобье в огонь.

Случилось невероятное. Огненная стена не погасла, но в ней образовался «пролом». Как раз там, где брага вылилась на хворост.

В этот «пролом» я и шагнул, поднимая ружье к плечу. Сердце отбивало несчитанные удары о клетку ребер.

«Ты где-то здесь. Я знаю. В твоем зверином теле сохранилось достаточно человека, чтобы приготовить ловушку».

Эрика нашла следы. Они были оставлены специально. Сторожу повезло. Он неверно прочел их и пошел в другую сторону. Наткнулся на нее вместо волка.

«Ты недалеко от порванного кабеля, поджидаешь в засаде. Теряя остатки разума. Остатки выдержки. Особенно сейчас, когда ты чувствуешь мой запах, усиленный действием сыворотки».

Бешеные удары сердца отдавались где-то в горле. Хотелось бежать, не разбирая дороги, завывая от переполняющих чувств. Держать себя в руках становилось все сложнее. От двадцати минут оставались считанные песчинки, сдуваемые ветром.

«Ну, где же ты? Иди, иди ко мне!»

Темнота в зарослях сжалась перед броском.

Заглянула желтыми зрачками в глаза Эрики.

Обнажила клыки.

И прыгнула.

Рука Эрики превратилась в размазанный силуэт, срывая с перевязи и посылая в брюхо оборотня серебряные скальпели.

Она не промахнулась ни разу. Вервольф взвыл, покатился по земле, терзая брюхо когтями. Перекатился через спину, встал на четыре лапы.

Уже осторожней двинулся к ней, боком, боком, готовя новый прыжок.

Эрика подняла руку с арбалетом. Главное угадать момент прыжка. В противном случае он увернется. Даже подстегнутые сывороткой мышцы не давали шанса опередить оборотня.

Феномен ускоренного восприятия, так говорил Гаспар. Он лучше других знал, как трудно успеть раньше вервольфа. За это знание он заплатил правой рукой до плеча и куском бедра.

Но волк не прыгнул. Он атаковал понизу, стремясь вцепиться в пах. Это была повадка опытного убийцы, а не новичка только вчера сменившего тело.

Эрика успела вставить ему в пасть дугу арбалета. Под давлением челюстей оружие хрустнуло, но рука не пострадала.

Свободной рукой выхватила одну из запасных стрел. И воткнула ее в глаз оборотня.

Дернув изо всех сил головой, оборотень сорвал арбалет с ее руки. Завыл, мотая башкой – пытался вытряхнуть стрелу из раны.

«Что это было?», – думала Эрика на бегу. Если F-сыворотка, ему конец. Мозг не выдержит обратной трансформации. Если статин, то он замедлится и это тоже хорошо.

Но, судя по скорости и ярости, с которой вервольф нагонял ее, это не было ни то, ни другое.

Когда Волчий Крюк пробил сердце волколака, цепляясь за ребра, Хозяин завыл. Он выл, не останавливаясь, пока я подтягивал его к себе на стальном тросе. Мои руки были полны удивительной силой.

Брага Вульнара Черного действовала.

Но, оказалось, и она была не всемогуща. Извернувшись так, как будто его кости были из топленого масла, человек-волк ударил меня по лицу железными когтями. Если бы не маска, я бы лишился правого глаза. А так отделался лишь глубокими, до кости ранами.

В ответ я с размаху съездил в меняющуюся морду прикладом. Раз, другой. И повернув ружье, просунул ствол между железных зубов. Глубоко, в самую глотку.

Глаза зверя смотрели на меня с человеческой ненавистью.

Я спустил курок.

Эрика ориентировалась на свет и запах дыма от пылающей беседки. Выбежав на озаренную огнем поляну, она развернулась к преследователю. Припала на колено.

В ее руках были большие изогнутые ножницы для вскрытия ороговевших тканей. Она всадила их в горло оборотня, падающего на нее сверху. Рухнула, подмятая тяжестью волчьего тела, изо всех сил работая ножницами.

В лицо ей ударила горячая струя. Эрика проталкивала ножницы дальше, стремясь добраться до трахеи или позвоночника прежде, чем ткани начнут опять срастаться.

Вервольф снова продемонстировал изощренную повадку, отскочив назад. Она увидела, что стало с глазницей. Морда оборотня светилась в темноте от фосфора. Глаз был вновь цел и невредим.

Все, чего она добилась своей стрелой – привела его в ярость.

Поднявшись на дыбы, вервольф бросился ей на грудь, чтобы повалить и, наконец, загрызть.

Сыворотка снабжала ее достаточной силой, чтобы удерживать оборотня перед собой. Эрика наносила удары в район плечевых суставов, стремясь обездвижить передние лапы. Ее рука работала с бешеной скоростью иглы швейного станка.

Но и заемной стойкости имелся предел. Навалившаяся масса стала передавливать. Подминаемая вервольфом, Эрика оставила ножницы торчать у него подмышкой. Упала на спину, упираясь в волчью грудь ногами.

Несколько рывков за шнур генератора. И два серебряных диска прижались к оскаленной волчьей морде.

Вонь пылающей шерсти. Волосы и лицо Эрики оберегали шапочка и маска, но жар пылающего фосфора все равно заставил ее отскочить.

Не смотря ни на что, оборотень пытался ползти за ней, отталкиваясь задними лапами от земли. Ослепший, обезумевший от боли, но не отказавшийся от преследования.

«Покончив с ним, поспеши снять с тела шкуру. Кинь ее в костер. Теперь его тело должно снова принять человеческую форму. Тогда ты сможешь убить его окончательно».

Лохмотья маски болтались на моем лице вместе с клочьями моей кожи. Я не чувствовал боль – холод или брага затуманили мое сознание.

Моя рука почти не дрожала, когда я сделал первый разрез на волчьей шкуре.

Последний свой скальпель Эрика всадила ему в основание позвоночника, прекращая рывки волчьего тела. И, сжав зубы, потащила парализованного оборотня к горящей беседке. Другого выхода не было.

Ему хватит десяти минут, чтобы полностью восстановиться. А она пять минут назад уже должна была валяться без сознания, не получив антидот.

В двух шагах от меня стоял кузнец Вульнар Черный, одетый только в железный ошейник. Он грузно опирался на рукоять своего молота и внимательно следил за каждым моим движением. Оловянными глазами подменыша.

Рукоять ножа выскальзывала из заскорузлых перчаток. Я прервался, обтер их о шубу оборотня.

– Скажи мне, Вульнар, – под моими пальцами шкура начала потихоньку сползать. Вместо кровоточащей плоти под ней открывалась белая человеческая кожа. – Это ведь из-за тебя я оказался здесь?

– Это так, – согласился глиняный колдун. – Я поднял туман и поймал тебя в него, как в силки. А потом отправил духов ветра, сломать крыло твоей железной птицы.

– Крыло, – одним рывком я избавил Белого Вульнара от волчьих покровов. – Ты починил его?

– Кинь шкуру в огонь.

– Я спрашиваю тебе, Вульнар Черный, починил ли ты крыло, как обещал?

Кузнец скривился.

– Будь проклята луна, заставляющая говорить правду. Я не чинил твою птицу. Ты никогда не поднимешь ее в небо охотник. Обещания ничего не значат для меня, носителя перевернутой руны Зиу.

– Я так и думал, – я встал, держа волчью шкуру в руках. – Значит, я никогда не поднимусь в небо. Почему же?

– Потому, что ты навсегда останешься в этой пещере, – рявкнул Вульнар Черный и взял Молот Судьбы наперевес. – Я видел это в зеркале горных вод.

– Интересно, – я закинул шкуру на плечо. – А что ты еще видел?

– Я видел, как ты бежишь от меня вглубь пещеры и больше не возвращаешься оттуда. Наверное, тебя убивает Холодное Слово Хозяина. Я видел, как вырываю железные когти у моего брата. Как зачем-то пытаюсь рыть ими землю и царапаю камень. А потом я всегда видел темноту и три фиолетовых пятна в ней, похожих на глаза.

– А ты видел это? – спросил я.

И с силой двадцати взрослых мужчин метнул разделочный нож в огромную грудь Вульнара, лжеца и предателя, слепленного из черной глины.

Из кровавой пелены, застилавшей ночное небо, проступило бледное лицо сторожа.

Ствол ружья уткнулся Эрике под ребра.

– …

«Я ничего не слышу».

– А ну вставай!

«Не могу. Мышечный коллапс. Не могу пошевельнуться. Не надо стрелять, пожалуйста. Позовите Гаспара»

– Вставай или я сейчас…

Желтая луна над плечом сторожа сжалась в суровое лицо доктора ван Рихтена. Положив руку на ствол «Манлихера», он медленно согнул его в дугу, сминая металл пальцами. Его глаза не отрывались от глаз герра Шмида, закатывающихся под лоб.

Сторож осел рядом с Эрикой и повалился на бок. На этот раз он долго не придет в себя. А очнувшись, ничего не будет помнить из случившегося этой ночью.

Гаспар озабоченно посмотрел на часы. Достал из нагрудного кармана ампулу и насадку с иглой. Открутил кончик указательного пальца на правой, железной руке и привинтил насадку.

Проткнув ампулу, набрал жидкость из нее в полость пальца.

Укола Эрика не почувствовала.

Раненный Вульнар завыл и ударил молотом. Но попал не в меня, а в камень у входа.

Молот вспыхнул синим огнем, по стенам пещеры побежали трещины. Нависавший над входом карниз рухнул, похоронив пещеру на века.

Я бежал, преследуемый топотом и проклятиями Вульнара. Бежал вглубь пещеры в неизвестно откуда взявшейся уверенности, что это правильный путь. Волчий Убийца на моем плече больно бил меня по спине прикладом.

Справа и слева мне попадались ледяные статуи, о которых говорил Хозяин. Жертвы, проглоченные холодным чревом пещеры.

Среди них встречались очень странные, подчас жуткие фигуры. Мне запомнилась одна, которая никак не могла быть ни человеком, ни зверем.

Ее тело было прозрачным, как будто отлитым из фиолетового стекла. Лед внутри льда. Фиолетовый лед в волнистых переплетающихся узорах. Гладкое лицо, лишенное черт. И три темных пятна на нем, которые не могли быть ничем иным, как глазами.

Страшно представить, что за чуждый разум хранили эти глаза.

Хочется верить, что это привиделось мне в горячке погони.

Через тысячу ударов замедляющего бег сердца она смогла показать в сторону беседки.

– Он там, – язык все еще слушался с трудом.

– Я знаю, – кивнул ван Рихтен. – Он уже не шевелился, когда я пришел.

Он всегда все знал. И всегда появлялся вовремя. Перед самым занавесом, чтобы задуть свечи и собрать последние аплодисменты.

– Ты хорошо поработала, Эрика.

– Я знаю. Отвези меня домой, Гаспар. Только найди мне что-нибудь надеть. Мой плащ сгорел. Кристоф не поймет, если я явлюсь в таком виде домой.

Проход все сужался. Мне с большим трудом удавалось пробираться вперед. Для моего преследователи здесь уже не было места.

Об этом возвестили мне вопли за спиной, грохот ударов и хруст ломаемого льда. Вульнар Черный вымещал бессильную ярость на оледеневших пленниках пещеры.

Еще бы. Теперь, когда вход завален камнями, ему придется остаться в пещере навечно.

Пещера вывела меня к подземной реке. Я шел вдоль русла, долго, очень долго. Несколько раз засыпал. От холода и смерти меня спасал мой трофей – шкура оборотня, в которую я заворачивался мехом внутрь.

Мне повезло, впереди забрезжил свет. Я вышел на поверхность. Как оказалось, в окрестностях города Линденбург, где последнего колдуна сожгли четыреста лет назад за порчу соседской сметаны.

Недостаток колдунов и ведьм этот славный город восполнял вполне современной больницей, где мне сделали перевязку и необходимые уколы. А также телеграфом, с которого я дал знать родственникам, что жив, почти здоров и нуждаюсь в деньгах.

В номере гостиницы, куда меня любезно пустили пожить в долг, я сделал первую насечку на прикладе Убийцы.

– Там я сделал первую насечку на прикладе Убийцы.

Тропинка вывела их прямо к дому бабушки Греты. Вот-вот навстречу должна была выбежать Нина, если бабушка опять не посадила ее на цепь

– Очень интересная история, – сказала Эрика, глядя на Рудольфа снизу вверх. – Я даже не заметила, как мы пришли. А это ружье у вас с собой?

– С собой, – охотник постучал костяшками пальцев по деревянному футляру с выжженной головой волка. – Только оно заперто. После второго десятка насечек с ним стало действительно не просто сладить.

– Значит, посмотреть не получится, – огорчилась Эрика. Подумала. – Но вы зайдете к бабушке Грете на чай?

Охотник замечательно рассказывал истории. И они были так непохожи на скучные сказки в ярких обложках, которые ей читали бабушка и мама.

– Прости, Эрика. С чаем ничего не выйдет, – покачал головой Рудольф. – Я проводил тебя и мне надо идти дальше. Я ищу одного человека. И чем скорее я его найду, тем лучше. Для всех.

Эрике очень не хотелось расставаться с охотником. Но ее ждала бабушка, ждала лекарств из аптеки. Надо было идти. И охотник тоже спешил, озабоченно поглядывая на большие стальные часы с множеством стрелок.

– А что это за человек? – спросила Эрика напоследок. – Может, я его знаю?

Рудольф достал из большого нагрудного кармана сложенную вчетверо газету. Развернул. Показал Эрике первую страницу.

– «Необычайная находка в горах», – прочитала девочка заголовок по слогам. И ниже, мелким шрифтом. – «При закладке новой церкви было обнаружено древнее захо… захоро… за-хо-ро…»

– Захоронение, – подсказал Рудольф. – Могильник.

– Ой, это же патер Ладвиг на фотографии! Наш священник! – обрадовалась Эрика. – Вот куда он уезжал!

– Кто из них патер Ладвиг? – спросил Рудольф. Голос у него стал очень серьезным.

На газетной фотографии было пять человек. Трое в рабочей одежде и два священника. Эрика заметила, что над всеми, кроме патера Ладвига, карандашом поставлен крестик.

– Вот он, – показала девочка пальцем. – Вы его ищете, да?

– Ты знаешь, где его найти?

– Конечно! Я вам объясню, как дойти до церкви и до его дома. – Эрика задумалась, просияла. – Только зачем вам идти куда-то, если патер вот-вот будет здесь?

– Будет здесь? Почему?

– Моя бабушка больна. И он ее навещает почти каждый день.

– И сегодня?

– Я встретила патера Ладвига незадолго до вас. Он сказал, что идет к бабушке Грете.

На лбу охотника появилась озабоченная складка. Он посмотрел на дом, на Эрику. На футляр у себя в руках.

– Вот что, Эрика, – сказал Рудольф. – Давай сыграем с тобой в игру.

Бабушка Грета запирала дверь только на ночь. Последние годы она все реже вставала из своего кресла-качалки. Сидела у окна, накрыв больные ноги цветастым пледом. Дверь не запирала, чтобы мог войти молочник, священник или деревенский врач – ее дочка, мать Эрики. От незнакомцев ее покой оберегала верная Нина.

– Нина, Нина, – позвала Эрика.

Но овчарки нигде не было видно. «Наверное, опять спит», – решила девочка. И толкнула дверь, входя в дом.

– Здравствуй, бабушка!

– Эрика, милая, – бабушка наклонилась из кресла, обняла ее. – Ну, наконец-то. Я думала ты уже совсем забыла свою бабушку Гретхен.

– Нет, бабушка, что ты, – Эрика выкрутилась из бабушкиных рук, пахнущих мятой. – Знаешь, кого я встретила по дороге?

– Кого, милая?

– Ох… одного человека. – Эрика вовремя вспомнила про игру, которую придумал Рудольф.

Условием игры было – не рассказывать про охотника, если патер Ладвиг в гостях у бабушки.

Священника здесь не было. Если он еще не приходил, рассказывать было нельзя. Но если он уже ушел, то можно. А рассказать так хотелось!

– Какого человека? – спросила бабушка, покачиваясь в кресле.

Отложив вязание в сторону, она сложила ладони поверх пледа.

– Патера Ладвига, – нашлась Эрика. – Он к тебе еще не заходил?

Надо же, и врать не пришлось. Все-таки она ужасно находчивая.

– Был и уже ушел, – сказала бабушка. – Даже чаю не выпил. Вечно он куда-то спешит, наш патер

Эрика тут же обрадовалась и огорчилась.

Огорчилась, что игра закончилась, даже не начавшись. Теперь ей не надо подавать тайный сигнал Рудольфу, если патер Ладвиг в доме.

А обрадовалась возможности рассказать бабушке Грете про сероглазого охотника.

– Охотник? Вервольфы? Милая, никаких вервольфов не бывает, – бабушка покачала головой в белом чепце. – Нельзя же слушать, что тебе рассказывают всякие бродяги.

– Он не бродяга!

– Бродяга, а кто же еще? Ходит по лесу, пугает маленьких девочек.

– Бабушка, он меня не пугал.

– Надо будет сказать матери, чтобы пожаловалась полицмейстеру. И заперла тебя дома на пару дней.

Эрике хотелось расплакаться. Ну почему, почему взрослые всегда все портят? Никакой Рудольф не бродяга! И не надо ничего рассказывать толстому уродливому полицмейстеру!

– Милая, а теперь сделай, пожалуйста, бабушке чай, – попросила бабушка Грета. – Вскипяти чайник и завари. Справишься?

– Конечно, бабушка.

Эрика шмыгнула носом. И, нарочно пришаркивая ногами, как бабушке не нравилось, поплелась к печке.

От обиды она даже забыла, что Рудольф ждет хоть какого-то ее знака, спрятавшись в зарослях.

Пузатый бабушкин чайник, купленный еще до рождения Эрики на бременской ярмарке, скоро начал булькать и шкворчать. Эрика залезла на стул и вынула из буфета чашки. Свою маленькую, с рисунком цветов. И большую зеленую бабушкину.

Спустившись, Эрика поставила чашки рядом. Положила в свою три ложки сахара. Сахар бабушка держала только для гостей, у нее была такая болезнь, что её нельзя было сладкого.

А вот патер Ладвиг наоборот, жить не мог без сладкого. Чай он пил приторный, аж противно. И всегда носил с собой пригоршню тянучек. Если не случалось поблизости детей, все съедал он сам.

– Милая, положи мне шесть ложек, – попросила бабушка Грета.

– Бабуля, ты что? Тебе же нельзя.

– Эрика, делай, что тебе говорят, – строго сказала бабушка. – Ты совершенно неуемная сегодня.

– Бабушка!

– Помолчи, – сказала бабушка Грета другим тоном. – Кто-то ходит за стеной.

Тишина. Булькает вода в чайнике, и шипит газ, перетекая из баллона в печку.

– Я ничего не слышу, – прошептала Эрика.

Бабушка поднесла палец к губам. Повернула голову боком к стене.

Эрика очень удивилась. Из-под чепца торчало бабушкино ухо. Оно выглядело очень большим. Как и ноготь на прижатом к губам пальце. Эрика потерла глаза кулачками. Ничего не изменилось.

«Бабушка Грета, а что у тебя с ухом? И с пальцем?», – хотела спросить Эрика. Было очень страшно от этих неслышных шагов за стеной.

Хлопнула входная дверь.

– Бабушка, это Рудольф! – радостно закричала Эрика. Ей стало стыдно, что она такая трусиха.

Стыд тут же сменился обидой. Охотник совсем не обратил на нее внимания, даже не глянул в ее сторону.

Он прошагал на середину комнаты. В левой руке у него была собачья цепь с порванным ошейником. В правой черная тряпка.

Ружье по имени Волчий Убийца, без всякого футляра, висело у охотника на плече.

– Я нашел это возле стены дома, с обратной стороны, – сказал Рудольф.

И кинул цепь на пол. Эрика увидела, что там, где цепь крепилась к будке, ее звенья разорваны. С какой же силой надо было дернуть?

– Мне кажется, что кто-то убил вашу собаку. А затем использовал цепь, как пращу, чтобы зашвырнуть труп в лес. Этот кто-то не мог войти в дом, пока его охраняла собака с «глазами ангела»

«Глаза ангела». Белые круги вокруг глаз на черной морде Нины. Бабушка говорила, что они отпугивают всякую нечисть. Мама всегда смеялась над ней.

– Но он все-таки вошел. Потому что в сарае лежало вот это.

Разворачиваясь, черная тряпка упала поверх цепи. Ряса священника. Порванная пополам сверху донизу.

– Он очень торопился ее снять, – сказал Рудольф Вольфбейн, охотник на оборотней.

– Бабушка! – закричала Эрика. – Бабушка, надо скорее уходить! Он прячется в доме!

Бабушка Грета покачивалась в кресле туда-сюда не сводя с охотника широко распахнутых глаз. Она казалась бы спящей, если бы не выкаченные желтоватые белки и черные озера зрачков.

«Наверное, бабушка очень испугалась», – подумала Эрика. Она шагнула к бабушке, чтобы ее успокоить. Сказать, что все будет хорошо, Рудольф их защитит.

– Эрика остановись, – сказал охотник так, что не послушаться было нельзя. – Он не прячется в доме. Иди ко мне.

– А где же он?

Из-под пледа, укрывающего бабушку Грету, донеслось громкое урчание, заглушившее даже чайник. Только сейчас Эрика заметила, как вздулся живот бабушки.

– Эрика, иди ко мне, – сказала бабушка густым, чужим голосом. – Не слушай этого бродягу милая. Иди к бабушке Гретхен.

Бабушка протянула к Эрике огромные, распухающие на глазах ладони. И начала вставать с кресла.

– Беги Эрика! – крикнул Рудольф. – Беги!

Она не успела.

То, что представлялось бабушкой Гретхен, прыгнуло через всю комнату, опрокидывая стол! Ему не помешал даже огромный болтающийся у самых коленей живот. Бабушкино платье задралось на нем, обнажая мертвенно-бледную кожу с синей паутиной вен.

К этому ужасному булькающему бурдюку оно прижало Эрику, сжимая ее горло необычайно сильной ладонью. Свободной рукой оно погрозило Рудольфу указательным пальцем.

– Охотничек! – в бабушкином горле толкались, мешая друг другу, целых три голоса. В одном из них узнавался австрийский выговор патера Ладвига. Третий, глухой и скрипучий Эрика не знала. – Вот и встретились. Опять ты опаздываешь.

– Отпусти девочку, – глаза Рудольфа смотрели на Эрику поверх ствола Волчьего Убийцы.

В них была усталость бессонных ночей. Долгого ожидания. Нескончаемой погони.

– Отпустить? Ну, как же я отпущу мою внучку? Мою прихожанку? – оборотень рассмеялся на три голоса. – Мой ужин?

Грозящий Рудольфу палец отрастил длинный блестящий коготь. Оборотень провел им по щеке Эрики. Девочка дернулась от прикосновения металла.

– Сжег и сожрал Хозяина, – забормотал над ее головой третий, незнакомый голос. – Сжег кожу, сожрал тело. А потом пришла та, другая, которую он выпустил из льда. И выпила его тень, забрала жизнь и силу. Остался только я. Я остывал среди углей и ждал. Знал, что за мной придут.

– И я пришел, – закончил он голосом патера Ладвига. – Новое тело, новая жизнь. Теперь я Хозяин.

Кожа на левой руке оборотня лопнула. Пять длинных стальных когтей блеснули перед глазами Эрики.

– Ты думал, что все закончилось, Убийца Волков?

– Все закончится сейчас, – сказал Рудольф. – Для тебя.

Искаженный смех священника.

– Ты думаешь о том же, что и я, охотник? Думаешь о разлете дроби? О маленькой девочке, которая стоит между мной и Волчьим Крюком?

– Я думаю, что чайник уже закипел, – сказал Рудольф.

И подмигнул Эрике.

Эрика всегда была сообразительной девочкой. Правильно поступать ей с самого начала мешал страх.

Теперь страх весь закончился. Как будто она, Эрика Браут, уже умерла. И ничего страшнее этого с ней не могло случиться.