Текст книги "Конан – гладиатор"

Автор книги: Леонард Карпентер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

– Отдавая скорбную дань безвременной смерти героя, не будем все-таки забывать, что сегодня у нас праздник! Возрадуемся отваге молодых бойцов, лишь недавно сумевших о себе заявить, возрадуемся искусству акробатов, провидцев и невиданных зверей из труппы мастера Ладдхью. Эти замечательные артисты решили продлить срок своего пребывания в Луксуре, чтобы восхищать нас снова и снова! Поприветствуем же их!..

Трибуны послушно разразились рукоплесканиями.

– А еще, – продолжал Коммодорус, – сегодня мы имеем честь принимать высокого гостя. К сонму блистательного духовенства и военачальников, вельмож и ученых светил, каждый раз посещающих наши скромные торжества, добавился почетнейший гость – Верховный Управитель Бальбал. Мы все знаем Бальбала как достойного избранника церкви и города, главного распорядителя стражи и судов. Добро пожаловать, Бальбал!

Он сделал широкий жест рукой, и с почетного сиденья на балконе поднялся невысокий полный человек. Он был облачен в пурпурную тогу, на голове блестел позолоченный шлем с высоким гребнем. Было заметно, как ерзал этот шлем, неплотно держась на лысеющей голове. Бальбал производил впечатление скорее чиновника, нежели непреклонного борца за правопорядок. Он даже не попытался обратиться к шумной толпе, отделавшись тем, что помахал, рукой, и вновь скрылся среди свиты Тирана.

– Итак, начнем представление! – объявил Коммодорус, когда Бальбал отступил в глубину балкона. – Но сперва, друзья мои, позвольте спросить: что каждый из вас думает о вооруженных грабителях? Я имею в виду изменников, самовольно покинувших армию своего королевства, дабы наживаться разбоем, грабя торговые караваны, путешествующие между могучей Стигией и нашим возлюбленным государством-побратимом – Коринфией. Как, по-вашему, что следует делать с такими разбойниками?

Толпа своего мнения отнюдь не скрывала. Раздался дружный рев, от которого затряслись скамьи. Тысячи людей гневно потрясали в воздухе кулаками.

– Как вы считаете, сограждане, – продолжал Коммодорус, – способны ли эти налетчики, трусливые хауранские дезертиры… – право, они всего лишь трусы, несмотря на всю свою жестокость и подлость! – способны ли они одержать победу над славными героями нашего Цирка? – Тиран сложил на груди руки. – Помните, они знают наше правило: пленник, одержавший победу, получает свободу…

Его последние слова почти заглушил ужасающий гвалт: зрители вопили, размахивали руками, кто-то вскакивал на ноги и, одолеваемый жаждой крови, чуть ли не падал вниз, на арену.

– А теперь – тихо! – приказал Коммодорус. – Сейчас Храмовый Первосвященник Некродиас произнесет молитву и призовет Богов. Потом выведут пленников, и мы с вами увидим, кто победит!

Лысый старый Первосвященник скрипучим голосом заговорил на древнестигийском; слова и фразы казались совершенно непроизносимыми – язык сломаешь.

Тем временем у противоположного края арены начались какие-то приготовления. Там находились те самые ворота, сквозь которые в день своего прибытия выехал на заклание цирк Ладдхью. Теперь Конан знал, что люди называли этот проход Вратами Бросающих Вызов. Вот они распахнулись, и на арену вырвалась разношерстная команда – кто верхом на лошади, кто пешком.

Все это были рослые воины с правильными чертами лица, одетые так, как одевались в горах и в пустыне. Но как ни засалены были изорванные одеяния, все-таки преобладали желто-коричневые цвета Хауранского войска. Кое на ком еще виднелись остатки тамошних доспехов с облезшим серебряным покрытием: у одного шлем, у другого щит, у третьего кольчуга, изредка – поножи или боевые рукавицы. Что касалось оружия, Конан приметил только мечи и кинжалы. Луков и длинных пик, присущих конникам, видно не было. К тому же из двух десятков пленников на конях сидело не более полудюжины. Несколько лошадей казались тощими и наполовину загнанными, а те, что выглядели свежее, были явно плохо обучены и не привыкли к своим наездникам. Сами воины тоже производили впечатление измученных и голодных. И, тем не менее, это были бойцы как на подбор: тощие, жилистые, насквозь прожаренные солнцем пустыни.

Они выбрались на арену и кое-как встали строем, с конниками по краям. Выстроились и гладиаторы. Среди них не было всадников, но с боков на арену выехали две колесницы, запряженные четверками коней, каждая с опытным возницей. На ту и другую колесницу без промедления забралось по двое гладиаторов с копьями и мечами. Среди них были Рогант и Мадазайя. Конан остался пешим: ему больше нравилось, когда его движение зависело только от него самого. Вот боевые повозки разъехались в стороны для вящей свободы маневра, и строй гладиаторов ожил. Цирковые бойцы выкрикивали оскорбления и угрозы, размахивали оружием (еще и затем, чтобы продемонстрировать мышцы).

Хауранцы, напротив, двигались вперед молча, сохраняя привычную фалангу, прикрытую с боков верховыми. Предчувствие не обмануло Конана: противник был и вправду нешуточный. Цирк погрузился в тишину. Ее нарушали лишь отдельные выкрики и замысловатые проклятия, долетавшие с трибун. Два строя постепенно сходились. Каждый из бойцов уже наметил себе первую жертву и теперь приглядывался к сопернику, пытаясь оценить его силу. Потом вдруг хлестнули кнуты, и две колесницы рванулись с места вскачь. Хауранские всадники, двигавшиеся по бокам пешего строя, пустили в ход шпоры, послав коней навстречу, а пешие с молчаливой яростью бросились вперед. Скоро зазвенела сталь, и раздались крики.

Всадники сшиблись с колесницами, но остановить их не смогли: те своей тяжестью отбросили наездников прочь, тем более что большинство отощавших коней, и так-то мало годилось для битвы. Пешие хауранцы вновь показали отменную выучку: вмиг сомкнули ряды и устояли перед натиском гладиаторов. Однако колесницы уже развернулись и начали раз за разом проноситься совсем близко от них. Из двоих воинов, стоявших на каждой, один орудовал мечом, другой метал дротики, причем почти в упор. Пешему строю почти невозможно выдержать такую атаку. На горцев нападали то сзади, то спереди, вынуждая либо прикрываться щитами от дротиков, либо ломать строй и бежать. Так в скором времени и произошло, и гладиаторы с ревом устремились вперед, врываясь внутрь дрогнувшей фаланги.

Конан оказался носом к носу со смуглым широколицым воителем, чью верхнюю губу рассекал старый косой рубец. Дрался хауранец искусно, отбивая выпады Конана ржавым стальным щитом и стараясь его достать длинной кривой саблей. Киммериец сразу сообразил, что этот малый был бы гораздо опаснее, если бы сидел в седле. Ноги у него работали далеко не так проворно, как это требуется фехтовальщику. Может, с непривычки слишком долго тащился пешком, а может, избили в плену. Конан пнул его в колено, заставив споткнуться, потом нанес гулкий удар по шлему и обошел хауранца сбоку. Конец его меча проник под заднюю пластину вражеской брони, и короткий тычок снизу вверх оборвал земную жизнь хауранца. Конан еще не успел высвободить меч из обмякшего тела, когда к нему подлетел всадник. Киммериец немного запоздал вскинуть обагренный кровью клинок, но, к счастью для него, наказания не последовало: пугливый, необученный конь скакнул в сторону чуть-чуть раньше, чем следовало. Меч всадника прошел слишком высоко и скользнул по клинку Конана. Ругаясь, всадник развернул непослушное животное и взмахнул мечом, намереваясь добить киммерийца. Конан ждал его, низко припав к земле: пусть, как следует, нагнется в седле. Когда же вражеский меч пошел вниз, Конан не стал его отбивать, а, наоборот, метнулся навстречу, оказавшись так близко от лошади, что грива стегнула его по лицу. Крепко ухватив запястье опускавшейся вооруженной руки, Конан мощным рывком вытащил противника из седла. Надо отдать должное хауранцу: грохнувшись на песок, он не остался беспомощно лежать плашмя, а сразу перекатился и даже не выпустил меча из руки. Мгновенно вскочив на ноги, он обрушил на Конана град свистящих ударов.

Вот только противник ему достался не по зубам. В ударах хауранца не было достаточной силы: то ли сказалось падение с лошади, то ли прежние раны были тому виной. Сделав вид, что раскрылся, Конан заставил спешенного всадника сделать слишком дальний выпад и потерять равновесие на мокром песке… И тотчас нанес ответный удар, прикончив хауранца милосердным, быстрым движением.

Вокруг стоял жуткий вой и лязг боя, но Конану показалось – или не показалось? – будто в момент гибели всадника одобрительный рев трибун сделался чуточку громче. Его слуха коснулись даже отдельные крики, каким-то образом прорезавшие всеобщий гвалт.

– Конан!!!.. – пронзительно вопили какие-то почитатели.

– Да здравствует Конан Сокрушитель!!!..

Киммериец стащил с головы неуклюжий шлем и ответил на приветствия, тряхнув промокшей вороной гривой.

Бой между тем близился к завершению. Xayранцы рассыпались по арене, и те, кого не переехали колесницы, гибли под мечами гладиаторов, действовавших слаженно и безжалостно.

Всадники еще пытались помочь своим пешим товарищам, но напарывались на копья или оказывались без лошадей, и ссаженных конников тут же ловили и рубили буквально на части.

Большинство хауранцев погибло, сражаясь, посередине арены. Только двое бросили наземь оружие и побежали к воротам. Но как они ни кричали, как ни колотили в них кулаками, ворота оставались закрытыми. Вскоре подоспели колесницы и прикончили беглецов. К неописуемому восторгу толпы, наблюдавшей их гибель в трех шагах от себя…

Конан не стал принимать участия в расправе над обреченным врагом. Оглядев арену, он ощутил странное разочарование. Верхом, на воле, в своих родных предгорьях хауранцы славились как поистине непревзойденные воины. Здесь, в Цирке, это были несчастные пленники, сломленные если не духовно, то физически. После того, как их морили голодом, и пешими тащили сотни лиг по раскаленной пустыне, они мало что могли противопоставить сытым и хорошо тренированным гладиаторам. Словом, бой показался Конану определенно нечестным. Вместо битвы, достойной мужчин, на арене происходила какая-то показуха.

Что до гладиаторов, все они остались живы и на ногах. Те, кто был, с позволения сказать, ранен, мог похвастаться разве что помятой рукой или ногой или кровавой ссадиной на голове.

Вот вышли со своими крючьями и тележками жрецы в красных одеждах и начали убирать мертвых, а цирковые бойцы возобновили строй. И под громоподобные аплодисменты всего цирка развернутой шеренгой встали перед балконом Тирана.

– Великолепно! – провозгласил Коммодорус, утихомиривая разошедшуюся толпу широкими, повелительными жестами оратора. – Изменников постиг заслуженный конец, не иначе, предопределенный самими Богами, а наши герои в который раз покрыли себя славой, подтвердив свою непобедимую мощь! – И он торжественным движением ответил на салют гладиаторов, стоявших внизу с мечами наголо. – Мы приветствуем вас, герои Луксура!

Взрыв восторга, сопроводивший эти слова, далеко превзошел все, что Конан до сих пор слышал на этой арене. Зрители не просто аплодировали, – они еще и вовсю топали ногами по каменным плитам. Ничего удивительного, что Цирк задрожал. Даже песок на арене ощутимо зашевелился – так дрожит поверхность воды, готовой вот-вот закипеть в медном котле.

– А теперь – развлечение попроще, – продолжал Коммодорус, когда буря несколько стихла. – Наш почтенный гость, Управитель Бальбал, согласился принять в нем участие вместе со мной. Сейчас мы спустимся на арену!

Тут опять начался топот и крик, послышался свист и веселые выкрики. По всей видимости, то, что собирался предпринять Коммодорус, было знакомо и привычно зрителям и весьма ими любимо. Но ничего необыкновенного, сулящего острые ощущения, не содержало. Приготовления уже шли полным ходом. На арену вытащили огромную передвижную лестницу, покрытую ковром и окаймленную позолоченными перилами. Добрых два десятка рабов собирались установить ее около Врат Героев, чтобы Тиран и кто там еще пожелает могли без труда сойти вниз, на песок. А потом вернуться назад.

Тем временем гладиаторы удалились к стене арены, где уже стояли столы и скамейки, а рабы выставляли напитки и блюда с легкой закуской. Слуги вооружились кувшинами и губками и принялись отмывать загорелые тела бойцов от пота, крови и налипшего песка, одновременно помогая начищать оружие и доспехи. Солнце висело прямо над головами, жара стояла невыносимая. Многие воины рады были избавиться от разогревшихся металлических пластин доспехов и удушливых стеганых курток. Рабы полными кувшинами окатывали их водой, и происходило это под восторженно-игривые вопли зрителей, сидевших на ближайших рядах. Вернее сказать, зрительниц: здесь сидели в основном жены богатых луксурцев и их смазливые дочери, и все они тянулись вниз, поближе к своим любимцам, самым нескромным образом повисая на ограждении. Оттуда, где расположился Конан, Сатильды не было видно. Киммериец только надеялся, что она успела заметить: ни он, ни Рогант нисколько не пострадали.

Служители, вышедшие на середину арены со скребками, лопатами и тележками, запряженными осликами, уже прибрали напитанный кровью песок и лошадиные «яблоки». Теперь там полным ходом шли новые приготовления. Рабы раскатывали длинный ярко-малиновый ковер, простиравшийся от подножия передвижной лестницы почти до центра арены. Там поставили два мягких дивана и столик с напитками.

Вот громко залились трубы, загремели барабаны, и по лестнице спустилось двое мужчин.

Коммодорус шел горделивым, упругим шагом, держа в руке лук. На плече у него висел полный колчан стрел. Полнотелый Бальбал, в противоположность Тирану, был почти смешон. Он двигался неуверенно, неуклюже и спускался вниз явно без особой охоты. Его руку оттягивало длинное копье, слишком громоздкое и тяжелое для Управителя. Вряд ли он сумеет как следует метнуть его в цель. От него вообще не приходилось ожидать особенной прыти: даже крутые ступени были для него заметным препятствием – к полному восторгу толпы. У обоих мужчин также были мечи, висевшие в ножнах на поясе. Позади следовали два дворцовых стража с длинными алебардами. Достигнув нижних ступеней, Тиран отдал короткую команду, и стражники замерли, вытянувшись. Они не последовали на арену за господами. Коммодорус сразу направился по ковровой дорожке к столику и диванам, казавшимся маленьким островком роскоши посреди моря песка.

Верховный Управитель едва за ним поспевал. Выйдя на середину, Тиран и Бальбал не стали садиться, напротив, они как будто чего-то настороженно ждали. Народ аплодировал, отмечая про себя, как несхожи были двое мужчин. Потом трибуны притихли, а в дальнем конце арены начала открываться дверь. Она располагалась в одном из «носиков» овала. Именовали этот проход Вратами Зверей.

В темной дыре замаячили бесформенные тени. Потом на солнечный свет вышли три зверя. Это были степные львы, рыжевато-бурые, с черными гривами и темными кисточками на хвостах. Они выскочили наружу почти одновременно, ворча и огрызаясь один на другого, и на невидимых служителей, погонявших их вперед. У самого порога Врат лев, бежавший последним, всерьез набросился на предпоследнего. Раздалось яростное рычание, когти полоснули с треском, напоминавшим звук рвущейся парусины. Драку пресек низкий, повелительный рев вожака. Три зверя двинулись вперед, осматривая песчаное пространство блестящими глазами, привыкшими обшаривать горизонты южных саванн…

Они недолго задерживались под стеной: крики зрителей и мусор, сыпавшийся сверху, пришлись хищникам не по вкусу. Раздраженно рявкая, они пробежали вперед на полусогнутых лапах, примериваясь к единственной дичи, представшей их взглядам. А именно, к правителю Луксура, вдвоем со своим полнотелым сотоварищем ожидавшему их посередине арены.

Несмотря на порядочное расстояние, Конан без труда разглядел, что пленные хищники были измучены голодом. Ребра так и торчали на их гибких боках, покрытых шрамами и отметинами, оставленными поимкой и перевозкой. Киммерийцу доводилось видеть более крупных степных львов, но таких целеустремленных – еще никогда. Они надвигались на «дичь» короткими перебежками, все время, бросаясь из стороны в сторону, явно для того, чтобы сбить с толку свои жертвы и постепенно подобраться достаточно близко для прямого броска.

Коммодорус взирал на опасных хищников спокойно и с подчеркнутым безразличием. Он даже повернулся к столу и налил себе прохладительного в высокий бокал. Бальбалу же было определенно не по себе. Бедняга так и прирос к месту, вцепившись двумя руками в слишком длинное копье. Он судорожно крутился туда и сюда, и конец копейного древка неловко чертил по песку. Было видно, как дергался гребень его шлема, когда он поворачивал голову. Страх заставил его отбросить всякое достоинство.

Когда Коммодорус предложил ему бокал, он отказался, нервно взмахнув дрожащей рукой, и с величайшей тоской оглянулся на лестницу, устланную коврами. Это проявление страха вызвало презрительные перешептывания на трибунах. Бальбал вряд ли слышал. Он более не сводил взгляда со степных львов, припадавших к песку в опасной близости от его пухлого уязвимого тела…

Сидя под стеной арены, Конан слышал отдельные выкрики из толпы.

– Беги, Бальбал! Беги, трясущаяся медуза! – подал голос какой-то острослов. – Удирай, пока свою тогу не промочил…

– И кто тебя только поставил командовать городской стражей? – насмехался другой. – Смотри, львы сожрут!

– Как он дрожит! Сейчас сандалии свалятся! – прозвучал пренебрежительный женский голос. – А если бы кочевники ломились в городские ворота? Коммодорус – это, я понимаю, мужчина! Любо-дорого посмотреть! Вот уж кто знает, как надо драться!..

Как раз при этих словах Тиран натянул свой мощный лук и выпустил первую стрелу. Она попала во льва, подобравшегося совсем близко слева. Зверь так и взвился в воздух от боли и изумления. И завертелся, яростно кусая собственный бок.

Обеспокоенные такой неприятностью, два других льва затрусили вперед. Вторая стрела Коммодоруса угодила переднему прямо в грудь. Лев остановился как вкопанный. Потом рухнул на песок. Он был мертв.

Публика от души аплодировала. Еще звучали рукоплескания, когда хищник, подбитый первой стрелой, прыгнул так стремительно и внезапно, словно вовсе и не был ранен. Приземлившись у самого края ковра, зверь собрался в тугой жилистый ком и рванулся прямо на врагов, перевернув при этом обтянутый шелком диван.

Коммодорус поспешно вскинул лук, и стрела поразила льва на лету. Она вошла ему в горло, так что снаружи осталось торчать лишь яркое оперение, но прыжка, конечно, не остановила. Тяжелое, бьющееся в конвульсиях тело рухнуло между стрелком и его перепуганным спутником.

Удар лапы умирающего животного сшиб Коммодоруса с ног и выбил лук у него из ладони. Лук отлетел далеко прочь, ударяясь оземь, то одним концом, то другим, тетива порвалась.

Третий лев, полный ярости и сил, быстро бежал вперед, готовясь к прыжку. Бальбал пригнулся в каком-то подобии стойки, держа торчком свое бесполезное оружие. Он не смел повернуться спиной к опасности и попробовать убежать на лестницу. Он понимал, что все равно не успеет.

Коммодорус, привыкший действовать быстро, мигом вскочил на ноги. Выхватив тяжелое копье из обмякших рук Управителя, он живо опустил блистающий наконечник и крепко утвердил в песке черенок. В этот самый миг лев прыгнул, издавая громоподобный рев.

И напоролся прямо на стальное острие. Древко копья изогнулось и проехало по песку, но не сломалось.

Трибуны снова сошли с ума, сотрясая воздух приветственным криком. Коммодорус вскинул руки, приветствуя зрителей. Он держался с полным спокойствием, так, словно ничего из ряда вон выходящего не произошло. Управитель Бальбал сначала попятился от обмякших туш хищников, потом повернулся и заковылял по ковровой дорожке, не обращая внимания на вопли толпы и думая только об одном: как бы скорее унести ноги с арены. Тиран еще какое-то время красовался, поставив ногу на труп льва. Потом быстрым шагом догнал своего гостя, и уже вдвоем, забрав с собой стражу, они вновь поднялись на балкон.

– Вот так наш Тиран добивается народной любви, – заметил сидевший рядом с Конаном Игнобольд. – Он одерживает нетрудные победы, а заодно унижает своих политических противников и разных подхалимов, если они ему не нравятся. Все чиновники, ясное дело, до смерти боятся арены, но поди откажись!.. Будет еще хуже, если народ начнет презирать…

Вскоре лестницу унесли, а мертвых львов уволокли конные упряжки, и был объявлен первый из послеполуденных поединков. Конану не довелось загодя ознакомиться ни с устными, ни с письменными объявлениями. Тем не менее, он с большим интересом следил, как Саркад, по праву считавшийся одним из лучших фехтовальщиков Империум-Цирка, сошелся с иноземным борцом по имени Ксотар Душитель.

Они встретились посередине арены, ибо Ксотар, не участвовавший в утреннем сражении, вошел через Врата Победителей. Ксотар, невысокий, коренастый, с необыкновенно толстой шеей, отличался оливково-смуглой кожей обнаженного торса: такой оттенок присущ был туранцам. Душитель разминался на ходу, так что по мышцам рук и груди пробегало волнообразное напряжение. Трудно было сказать, готовился ли он к бою или просто красовался перед зрителями.

На Саркада его упражнения не произвели видимого впечатления. У фехтовальщика был при себе меч, тогда как единственным оружием Ксотара был короткий хлыст, заткнутый за пояс.

Конан, однако, обратил внимание, что меч был тяжелым и длинным, – такой больше подходит для того, чтобы рассекать кольчуги и латы, а не пришпиливать в быстром выпаде почти нагого противника. К тому же Саркад, хоть и расстался со шлемом и щитом, все-таки не снял кольчужной рубашки, и она, должно быть, в некоторой степени отягощала и стесняла его.

Вероятно, Саркад не собирался доводить дело до ближнего боя и надеялся, что сумеет удержать противника на должном расстоянии…

Бойцы отдали салют Коммодорусу – и сошлись. Как и предвидел Конан, гибкий борец без особого труда ушел от могучего размаха меча… еще и еще раз… а потом проник под руку соперника, и тому не удалось достать его возвратным движением клинка. При этом хлыст свисал в руке Ксотара и казался почти безобидным, пока борец не хлестнул им снизу вверх, метко попав Саркаду в лицо и на какое-то время его ослепив.

Когда тот проморгался, было слишком поздно. Одна рука Ксотара уже обвилась змеей вокруг его шеи, другая вцепилась в звенья кольчуги. Саркад вынужден был упасть на колени. Он еще попытался замахнуться, но его рука дрогнула, а потом и вовсе выпустила оружие. Ксотар слишком хорошо знал, что делал. Он умело использовал свой вес, прижимая фехтовальщика к земле.

Рев толпы покрыл все прочие звуки. Люди размахивали руками, раздавался слаженный, ритмический топот множества ног. Кто-то мчался по проходам между рядами. Наверное, подумалось Конану, это спешили получить свой выигрыш те, кто ставил на Ксотара. Борец удерживал Саркада уже достаточно долго: наверняка ему засчитают победу!

Минуло невыносимо долгое мгновение, и вот, наконец, Душитель ослабил захват и поднялся.

Один его противник остался лежать на песке, обмякший, ужасающе бледный… и, вне всякого сомнения, мертвый. Конан поневоле задумался над тем, что же могло его погубить. Он не заметил никакого удара ножом, не было и крови.

Если бы хрустнули позвонки, киммериец непременно услышал бы этот хруст даже среди всеобщего шума. Да и в предсмертной агонии Саркад не корчился…

Конан сидел на жарком солнцепеке, и все-таки в спину словно бы потянуло жутким ледяным сквозняком. Он видывал на своем веку немало поединков и битв. Но ни разу еще при нем не удушали человека так умело и быстро!

Ксотар еще постоял над поверженным телом, на забаву толпе напрягая руки, похожие на толстые витые канаты. Потом важным медленным врагом удалился с арены. Новый поединок начался не сразу: надо же было позволить улечься радостному возбуждению на трибунах, дать зрителям время переварить новые впечатления.

В следующей схватке сошлись Сист (парень из цирковых новобранцев, приведенных Датом из трущоб Внутреннего Причала) и еще один – не слишком примелькавшийся гладиатор по имени Калликс. Сист по традиции изображал так называемого «рыбака». Его вооружение состояло из остроги, сети, снабженной грузилами, и ножа для потрошения рыбы. Конан видел, как парень тренировался во владении этим оружием. Не подлежало сомнению, что у него был богатый опыт рыбной ловли на речных отмелях. А может быть, и портовых драк… Его сеть так и носилась в воздухе, то свистя, как плеть, то пузырясь и опадая; Сист уверенно грозил ею сопернику, ничуть не боясь запутаться сам.

Юный Калликс был снабжен щитом, шлемом, копьем и мечом в ножнах. Когда начался бой, он, несмотря на кажущееся превосходство в вооружении, сразу обнаружил, что прорываться сквозь своеобразный заслон летучей сети трудно и небезопасно, а потому вынужден был все время отступать.

Потом он сделал ошибку: метнул копье. Делать этого ни в коем случае не следовало, ибо только копье и не давало Систу подобраться к нему вплотную. Ловкий уличный боец легко увернулся от копья и, пока его замешкавшийся противник вытаскивал из ножен меч, подскочил к нему вплотную. Первый взмах сети Калликс кое-как отвел своим коротким клинком, но оказался совсем не готов к удару тяжелых свинцовых грузил, с глухим лязгом шарахнувших его сбоку по шлему. Калликс потерял равновесие, качнулся вперед и тут же споткнулся, запутавшись в ячейках сети. Длинная зазубренная острога тотчас метнулась вперед, пронзив человеческое тело так же быстро и безжалостно, как какую-нибудь бьющуюся рыбешку.

Сист принял оглушительные поздравления толпы спокойно, с каменным лицом. Добив жертву коротким ударом ножа, он высвободил острогу и сеть. И, едва удосужившись поднять голову навстречу шквальному обвалу рукоплесканий, удалился через Врата Героев.

– Блистательная победа! – сказал Коммодорус с балкона. – А теперь – третья и последняя схватка! – Слова Тирана на всякий случай повторяли глашатаи, расставленные вдоль всего барьера арены. – Итак, высоко ценя труппу досточтимого Ладдхью, мы выставляем их нового бойца, Конана Сокрушителя, против всем известного чемпиона, Мадазайи Стремительного, называемого также Мастером Меча…

Для Конана эта новость прозвучала точно раскат зловещего грома. То есть он, конечно, наполовину ожидал, что сегодня ему вновь придется сражаться. Уберегая себя от лишних переживаний по этому поводу, он даже не стал интересоваться очередностью поединков. Но чтобы его первым противником на здешней арене оказался именно Мадазайя… так скоро… и уже ничего не переменишь, ничего не удастся придумать…

Многие гладиаторы были славными ребятами и добрыми приятелями, но в чернокожем кушите он ощущал поистине родственную душу. И Конан решил про себя: нет уж, ни убивать, ни серьезно калечить Мадазайю он не станет. Чего бы это ни стоило ему самому.

Киммериец вышел на середину арены, застегивая шлем (тот действительно давал кое-какую тень и к тому же скрывал выражение лица), и попытался встретиться с другом глазами. Не получилось. Его противник отрешенно шагал, опустив голову и глядя себе под ноги. Рядом с кушитом семенило двое цирковых рабов: один якобы протирал его щит, украшенный черной эмалью, другой наводил последний глянец на золоченые бляхи широкого металлического пояса, – безобидная показуха, простительная доселе непобежденному чемпиону. Конан все время косился на них краем глаза и спустя некоторое время испытал странное ощущение: ему стало казаться, будто рабы не столько возились с доспехами Мадазайи, сколько вели его к месту сражения. Можно подумать, без посторонней подмоги он туда не дошел бы! Они сопровождали его до самой середины арены, где уже потрудились уборщики, не оставившие на белом песке ни следа крови. Они чуть ли не поддерживали кушита под руки, помогая повернуться в сторону Тирана и приветственно поднять меч. Конан, блюдя обычай, сделал то же. Только тут рабы оставили их наедине и убежали к краю арены.

Стоя лицом к лицу с Мадазайей, Конан вдруг увидел, что ему не показалось: кушит действительно не вязал лыка! Чернокожего воителя опоили, без сомнения, подмешав какого-то дурмана в питье, которым их угощали после сражения с хауранцами… Он вроде бы держал меч наготове, но взгляд был тупым и безразличным. Между мыслью и действием пролег непреодолимый барьер…

Конан на пробу скрестил с ним мечи, желая разведать, осталось ли что-нибудь от мастерства несчастного Мадазайи. Кушит оборонился от его выпада, но так медленно и неуклюже, что столкнувшиеся мечи вместо звонкого лязга издали какой-то стук. Мадазайя был почти парализован. Он едва двигался!

Киммериец принялся лихорадочно соображать. Кому-то понадобилось ослабить Мадазайю, отнять у него великолепное искусство фехтовальщика. Но кому?.. И зачем?.. Тут он вспомнил недавние жалобы Хальбарда, его внезапную смерть… и его осенила догадка. Мадазайя, знаменитый Мастер Меча, был, конечно же, фаворитом в поединке против никому не известного киммерийца из цирковой труппы Ладдкью. Все ждали непременной победы кушита, а значит, поставив на него, больших барышей собрать было нельзя. А вот если кто-нибудь поставил деньги на Конана, неожиданный проигрыш Мадазайи мог принести тому человеку целое состояние.

В общем, дело обстояло как раз так, как и предостерегал сам Мадазайя: тот, кто завоевал признание и славу, должен многого опасаться…

… Поединщики топтались и медлили, и зрителям это не нравилось. Они ждали стремительного кровавого действа, но приходилось довольствоваться лишь вялым и редким скрежетом клинка о клинок.

– Деритесь, трусы! – начало раздаваться с трибун.

– Давай, круши Сокрушителя, отважный кушит! Я на тебя деньги поставил!

– Эй, вы! Вас туда зачем выставили? Драться или танцевать?

– Кровь… Где кровь? Мы хотим крови!..

Постепенно луксурцы перешли от слов к делу: на арену полетели камни и всяческие отбросы. Конан понял, что придется биться всерьез. Не то, пожалуй, толпа перестанет довольствоваться ролью зрителей, хлынет через заграждение и, чего доброго, разорвет обоих на куски.

– Шевелись же ты!.. – прошипел он, ударяя по мечу Мадазайи. – Приди в себя, дружище! Надо изобразить хоть что-нибудь, чтобы унялись эти стервятники!..

Он заскакал взад и вперед, делая якобы выпады и якобы защищаясь, отшвыривая меч Мадазайи то влево, то вправо. Кушит рассеянно возвращал клинок в исходную позицию – перед лицом.

Усилия Конана только вызвали новый град насмешек.

– Да убей ты его, что возишься! – кричали с трибун. – Зачем держать его в Цирке, если он не хочет сражаться? А с ним и тебя, труса жалостливого…