Текст книги "Липовый лифт"

Автор книги: Лемони Сникет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

– Для того, чтобы купить картонную коробку? К сожалению, должен сказать «нет». Одно дело морские украшения, а совсем другое – тратить деньги на коробку неизвестно с чем.

– Окончательная цена триста, пожалуйста. – Гюнтер повернулся, подмигнув Эсме глазом из-под монокля. – Пожалуйста, сэр, если…

– Тысяча!

Гюнтер застыл, услыхав голос нового претендента на Лот 50. Глаза Эсме широко раскрылись, и она довольно хмыкнула, представив себе, как положит такую огромную сумму денег в свою полосатую сумочку. Модная толпа пришла в движение. Люди оглядывались, стараясь понять, откуда пришел этот новый голос. Однако никто не подозревал, что такое слово могло сорваться с уст крошечного ребенка, ростом с палочку колбасы салями.

– Тысяча! – снова взвизгнула Солнышко, а у ее брата с сестрой перехватило дыхание. Они, конечно, знали, что у их сестры не было такой суммы денег, но сейчас надеялись только на то, что Гюнтер не поймет, чей это голос, но доискиваться не станет из-за своей непомерной жадности. Липовый аукционер поглядел на Эсме и перевел взгляд на зал.

– Откуда у Солнышка могут быть такие деньги? – спросил Джером мистера По.

– Я только знаю, что, когда дети учились в частной школе, Солнышко выполняла секретарские обязанности, но я не представлял себе, что ей платили такую высокую зарплату.

– Тысяча! – еще раз повторила Солнышко, и в конце концов Гюнтер сдался.

– Самая высокая цена теперь одна тысяча, – сказал он, забыв на минуту, что он не совсем свободно владеет английским, и потому не добавил «пожалуйста».

– Примите мои соболезнования, – сказал человек в темных очках. – Я не собираюсь платить больше тысячи за «Г.П.В.». Лот того не стоит.

– Теперь наша очередь, – едва сдерживая волнение, сказала Вайолет, и вся троица Бодлеров двинулась к сцене.

Толпа не отрываясь следила за детьми, пока они шли к заветной коробке, оставляя за собой след черной золы. Джером выглядел смущенным, а у мистера По был вид человека, окончательно сбитого с толку, что здесь означает – «он был смущен не меньше, чем Джером». Эсме была полна затаенной злобы, а человек в темных очках выглядел как человек, проигравший аукцион. Один только Гюнтер продолжал улыбаться, словно его шутка была чем дальше, тем смешнее. Вайолет и Клаус вскарабкались на сцену, а потом подняли Солнышко и поставили ее в середину между собой.

И теперь все трое гневно смотрели на страшного человека, упрятавшего в тюрьму их друзей.

– Отдайте вашу тысячу, миссис Скволор, пожалуйста, – сказал, улыбаясь, Гюнтер. – И на этом закончится наш аукцион.

– Но сначала будет покончено с вашими чудовищными планами, – сказал Клаус.

– Силко! – одобрила брата Солнышко, после чего впилась зубами, которые все еще болели, в картонную коробку и начала ее рвать, надеясь, что при этом не поранит Айседору и Дункана.

– Минуту, подождите, дети! – крикнула Эсме голосом рычащего тигра. Она выбралась из своего роскошного кресла и, стуча каблучками, направилась к картонной коробке. – Вы не имеете права открывать коробку прежде, чем отдадите мне деньги. Это противозаконно.

– Зато законно выставлять детей на аукцион, – мгновенно нашелся Клаус. – Ничего, скоро весь зал увидит, что вы нарушили этот закон.

– Что здесь происходит? – спросил мистер По, быстрыми шагами подойдя к сцене. Джером последовал за ним, переводя недоумевающий взгляд с сирот на жену.

– В этой коробке тройняшки Квегмайры, – объяснила им Вайолет, помогая сестре отдирать картон. – Гюнтер и Эсме пытаются вывезти их за пределы штата.

– Что ты говоришь? Эсме, это правда? – воскликнул Джером.

Эсме не ответила, но через минуту всем должно было стать ясно – правда это или нет.

Дети уже отодрали от коробки большой кусок картона, и внутри оказалась белая бумага – будто Гюнтер завернул Квегмайров в бумагу, как заворачивают пару куриных грудок.

– Держись, Дункан! – крикнула Вайолет. – Еще несколько секунд, Айседора, и мы освободим вас!

Мистер По нахмурился и закашлял в белый платок.

– А теперь послушайте, Бодлеры, я имею точные сведения – Квегмайры находятся на клееварочной фабрике, а совсем не внутри картонной коробки.

– Это мы еще посмотрим, – сказал Клаус, а Солнышко снова вгрызлась в картон.

С громким треском коробка распалась надвое, как раз посредине, а ее содержимое рассыпалось по сцене. Описать то, что хранилось внутри коробки, попросту невозможно без выражения: «Намеренно вводить в заблуждение». Я с грустью должен признаться, что Гюнтер воспользовался тремя заглавными буквами «Г.П.В.» на коробке, желая заставить Бодлеров думать, будто их друзья закрыты внутри. Бодлеры не поняли, что их просто ввели в заблуждение, пока не поглядели на сцену и своими глазами не увидели содержимое коробки.

Глава тринадцатая

– Это пластиковые салфетки! – закричала Вайолет. – Коробка набита ими!

И действительно, пол сцены был усеян салфетками. Салфетки сыпались из остатков картонной коробки – сотни и сотни маленьких круглых нарядных салфеток с кружевными ободками. Такими салфетками обычно украшают тарелки с печеньем на фешенебельных чаепитиях.

– Так я и знал, – сказал человек в темных очках. Он подошел к сцене и снял очки, после чего Бодлеры окончательно убедились, что он не сообщник Гюнтера, а простой аукционер в полосатом костюме. – Я собирался подарить эти салфетки брату на день рождения – сказал он. – Это для Галантного Престижного Вечера. А что еще могут означать буквы «Г.П.В.»?

– Конечно, – сказал Гюнтер и улыбнулся детям: – Что еще они могут означать, пожалуйста?

– Я не знаю, – сказала Вайолет. – Квегмайры не раскрыли нам секрета этих пластиковых салфеток. Олаф, скажите, куда вы упрятали Квегмайров?

– А что есть Олаф, пожалуйста? – спросил Гюнтер.

– Послушай, Вайолет, мы ведь договорились, что споров о Гюнтере больше не будет, – сказал Джером. – Гюнтер, пожалуйста, простите этих детей. Мне кажется, они больны.

– Ничего подобного! – крикнул Клаус. – Мы не больны! Нас просто надули! Статуя рыбы ввела нас в заблуждение.

– Статуя красной рыбы был Лот 48, – сказал кто-то из толпы.

– Дети, я очень обеспокоен вашим поведением, – сказал мистер По. – У вас вид, будто вы неделю не мылись. Вы тратите свои деньги на какие-то нелепые лоты. Вы носитесь как оглашенные и каждого встречного обвиняете в том, что он переодетый Граф Олаф. А теперь еще устроили на полу все это безобразие с салфетками: того и гляди кто-нибудь поскользнется. Я надеялся, что Скволоры вас лучше воспитают.

– Мы больше не собираемся заниматься их воспитанием, – заявила Эсме. – Особенно после того, как они сделали из себя всеобщее посмешище. Мистер По, я хочу, чтобы вы избавили нас от опекунства над этими детьми. Не стоит брать сирот, даже если они в моде.

– Эсме! – воскликнул Джером. – Они ведь потеряли родителей. Куда они могут пойти?

– Не спорь со мной, – грубо оборвала его Эсме. – Я скажу тебе, куда они могут отправиться. Они могут…

– Пойти со мной, пожалуйста, – сказал Гюнтер и сжал костлявой рукой плечо Вайолет. Вайолет хорошо помнила, на какие подлости пускался этот негодяй, чтобы жениться на ней, и вздрогнула под его жадными пальцами.

– Я люблю детей. Я буду счастлив воспитывать собственных детей, пожалуйста. – Свободную костлявую лапу Гюнтер положил на плечо Клауса и сделал шаг вперед, очевидно намереваясь наступить сапогом на плечо Солнышко, так чтобы вся троица Бодлеров оказалась в его цепком зловещем объятии.

Но вместо Солнышкиного плеча сапог Гюнтера наступил на пластиковую салфетку, и в ту же секунду сбылось предсказание мистера По о том, что кто-нибудь обязательно поскользнется. С глухим стуком Гюнтер неожиданно растянулся на полу. Руками он яростно отпихивал салфетки, а ноги бешено колотили об пол.

– Пожалуйста! – заорал он на весь зал. Но судорожные беспорядочные движения отнюдь не помогали ему подняться. Салфетки были теперь разбросаны по всей сцене и падали вниз. Бодлеры смотрели, как они трепещут и кружатся, прежде чем приземлиться с легким шелестом. Затем они услыхали два глухих и более тяжелых удара, как будто вслед за Гюнтером, один за другим, на пол грохнулись еще два человека. Повернув головы на звук, они увидели на полу Джерома и мистера По.

– Пожалуйста! – снова раздался вопль Гюнтера, который упорно пытался встать на ноги, и когда наконец ему это удалось, на него уже смотрел весь зал.

– Поглядите! – крикнул человек в темных очках. – На ногах у аукционера нет носков. Это непристойно. Кто-то выкрикнул из зала:

– Вы только поглядите, у него салфетка застряла между пальцев. Ходить будет не очень удобно.

– Глядите, у него на лодыжке татуировка в виде глаза! – громко сказал Джером. – Он вовсе не Гюнтер.

– Он никакой не аукционер и даже не иностранец! – вслед за Джеромом крикнул мистер По. – Он Граф Олаф!

– Он больше чем Граф Олаф, – неожиданно заявила Эсме и медленно направилась к гнусному негодяю. – Он гений и замечательный учитель актерского мастерства. И еще он самый красивый и самый модный мужчина в городе.

– Какой-то бред, – сказал Джером. – А безжалостные негодяи, крадущие детей, уж точно не могут быть в моде.

– Вы правы, – вдруг сказал Граф Олаф. – Должен признаться, я тоже почувствовал облегчение оттого, что теперь можно не таясь назвать этого негодяя его настоящим именем. – Олаф отшвырнул монокль и обнял одной рукой Эсме. – Да, мы не в моде. Мы должны исчезнуть – исчезнуть из города. Пошли, Эсме!

С визгливым смехом Олаф схватил Эсме за руку, они спрыгнули со сцены и, расталкивая локтями толпу, побежали к выходу.

– Они убегут! – крикнула Вайолет и, соскочив со сцены, помчалась вслед за ними. Клаус и Солнышко бросились за ней следом, стараясь не отставать. Но у Олафа и Эсме ноги были длиннее. Когда Бодлеры добежали до знамени с изображением Гюнтера, Олаф и Эсме уже были у знамени с надписью: «Аукцион». Ну а в ту минуту, когда дети добежали до этого знамени, оба негодяя успели промчаться мимо знамени «Модный» и пробежать через премированную дверь Веблен-Холла.

– О боже! – крикнул Джером. – Неужели мы в шестой раз дадим уйти этому негодяю? За ним! Он давно в розыске. За ним тянется хвост жестоких финансовых преступлений.

Модная толпа сразу зашевелилась и кинулась вдогонку за Олафом и Эсме. Поскольку эта история близится к завершению, вам бы, естественно, хотелось верить, что этот отпетый негодяй на сей раз не увильнет от правосудия, когда столько людей его преследуют. Вы, несомненно, предпочли бы закрыть эту книгу, не дочитав до конца, и вообразить, что Олаф и Эсме схвачены, тройняшки Квегмайры спасены, истинное значение «Г.П.В.» разгадано и секрет тайного туннеля к бодлеровскому особняку раскрыт. Конечно, сразу же был бы устроен восхитительный пикник и мороженого с лихвой хватило на всех. Я никогда не стану порицать вас за то, что вы нарисовали в своем изображении. Я сам без конца рисовал себе те же картины. Поздно ночью, когда даже моя карта города не приносит мне утешения, я закрываю глаза и думаю о том, сколько приятных и любимых вещей окружали бы бодлеровских сирот, сложись все иначе. Им не пришлось бы иметь дело с этими пластиковыми салфетками, которые принесли одни неприятности. Когда Граф Олаф и Эсме Скволор оставили настежь открытой дверь Веблен-Холла, послеполуденный ветер ворвался в зал и закружил салфеточный вихрь над головами Бодлеров. Покружившись, салфетки оседали.

И в какой-то момент люди, толпившиеся вокруг, поскользнулись и попадали друг на друга, смешавшись в огромной куче голубых в полоску тел. Мистер По упал на Джерома, Джером – на человека в солнцезащитных очках, а его очки на женщину, которая выиграла Лот 47. Эта женщина выронила шоколадные балетные туфельки, которые упали на сапоги Гюнтера, а сапоги, в свою очередь, упали на три салфетки. В итоге еще четыре человека поскользнулись и свалились друг на друга, так что вскоре вся толпа превратилась в один большой перепуганный клубок.

Но Бодлеры даже не обернулись. Они не смотрели на толпу, словно не видели, сколько неприятностей наделали салфетки. Глаза всей троицы в тот момент были прикованы к двум отпетым негодяям, которые бегом спускались по лестнице Веблен-Холла к большому черному пикапу, стоящему перед дверью. За рулем пикапа сидел консьерж, который наконец повел себя разумно и закатал свои необъятно длинные широкие рукава, но, очевидно, это не так просто было сделать. Когда дети заглянули в пикап, они увидели два крюка там, где должны были быть руки консьержа.

– Крюкастый! – закричал Клаус. – Он все это время был у нас перед носом!

Граф Олаф повернулся с ехидной улыбкой к детям, когда Бодлеры приблизились к пикапу.

– Может, и был у вас под носом, но скоро будет у ваших глоток, – прорычал он. – Я вернусь, Бодлеры! Скоро сапфиры Квегмайров будут у меня в руках, но не думайте, я не забыл и о вашем наследстве.

– Гомопи? – взвизгнула Солнышко, а Вайолет тут же перевела: «Где Дункан и Айседора? Куда вы их дели?».

Олаф и Эсме переглянусь и с громким хохотом юркнули в черный пикап. Эсме указала большим пальцем с длиннющим ногтем на багажник – слово, обозначающее заднюю часть пикапа, куда кладут вещи.

– Нам пришлось сделать муляж рыбы, чтобы одурачить вас, – сказала она, перекрикивая рев включенного мотора.

Взглянув на багажник, дети увидели статую рыбы, Лот 48 Модного Аукциона.

– Там Квегмайры! – закричал Клаус. – Олаф заточил их внутри статуи!

Дети вихрем проскочили ступени лестницы, но здесь снова вы можете решить – не приятнее ли вам отложить книгу, закрыть глаза и вообразить, что у этой истории более счастливый конец, чем тот, о котором я собираюсь рассказать. Вы можете, например, представить себе, что дети, добежав до пикапа, услышали звук глохнущего мотора, а не гудок рожка, когда крюкастый увозил своих боссов. Можно даже представить себе, что Бодлеры увидели, как Квегмайры вырвались из статуи рыбы, вместо того чтобы слушать издевательское «бай-бай» из поганого рта Эсме. Кроме того, вы могли бы вообразить, что слышите не рыдания бодлеровских сирот в момент, когда, свернув за угол, пикап исчез из виду, а вой сирены полицейских машин, когда наконец схватили Олафа.

Но все воображаемые вами картинки – это такая же липа, как вообще все, что возникает в воображении. Картинки эти такие же ненастоящие, как липовый аукционер, отыскавший Бодлеров в пентхаусе, как липовый лифт перед входной дверью на последнем этаже или же липовый опекун, столкнувший детей в глубокий колодезь шахты. Эсме прикрывала свои гнусности престижной репутацией шестого по важности финансового советника, а Граф Олаф скрывал свое настоящее имя с помощью монокля и черных сапог, точно так же как таила свои секреты пара раздвижных дверей лифта. Но как ни горько мне сообщить вам, что бодлеровские сироты стояли на ступенях Веблен-Холла, рыдая от душевной боли и рухнувших надежд, пока Граф Олаф увозил все дальше и дальше тройняшек Квегмайров, я все же не могу скрыть от вас печальную истину, сочинив липовый счастливый конец,

Итак, бодлеровские сироты стояли на ступеньках Веблен-Холла, рыдая от душевной боли и утраченных надежд, в то время как Граф Олаф увозил все дальше тройняшек Квегмайров. Вид мистера По, неожиданно возникшего из престижной двери с салфеткой в волосах и паническим ужасом во взоре, заставил детей зарыдать еще горше.

– Я вызову полицию, – объявил мистер По. – Они сразу же поймают Графа Олафа.

Но дети знали, что его слова – такая же липа, как и ломаный английский Гюнтера. Они знали что Олаф слишком умен, чтобы так легко дать схватить себя полиции. С сожалением должен вам сообщить, что к тому времени, когда два сыщика обнаружили черный пикап, брошенный перед собором Святого Карла, мотор машины продолжал работать. Олаф уже успел переправить Квегмайров из статуи рыбы в черный блестящий футляр для музыкального инструмента. Водителям автобуса Олаф сказал, что это труба и везет он ее своей тетушке. Все трое Бодлеров были свидетелями того, как мистер По поспешил обратно в Веблен-Холл поспрашивать людей, не знает ли кто, где найти телефонную будку. Но Бодлеры хорошо знали, что банкир им не помощник.

– Думаю, мистер По как раз тот человек, который вам по-настоящему сможет помочь, – сказал Джером, когда вышел из Веблен-Холла и сел на ступеньку, для того чтобы немного утешить детей. – Мистер По собирается позвонить в полицию и сообщить им приметы Олафа.

– Но Олаф всегда в разном обличье, – ответила несчастным голосом Вайолет, вытирая глаза. – Никогда неизвестно, как он будет выглядеть, пока не увидишь его.

– Я намерен все сделать для того, чтобы вы никогда больше с ним не встретились, – пообещал Джером. – Эсме, может быть, и уйдет, не собираюсь с ней спорить. Однако я остаюсь вашим опекуном и хочу увезти вас куда-нибудь далеко отсюда, где вы забудете о Графе Олафе и о Квегмайрах, вообще обо всех ужасах.

– Забыть об Олафе? – спросил Клаус. – Как мы можем о нем забыть? Мы никогда не забудем о его подлости, где бы мы ни жили.

– А Квегмайров мы тоже не забудем, – добавила Вайолет. – Я не желаю о них забывать. Мы должны сообразить, куда Олаф увез наших друзей, и спасти их.

– Терси! – воскликнула Солнышко, что приблизительно означало: «Мы не хотим ни о чем забывать – ни про подземный туннель, который ведет к нашему разрушенному дому, ни про истинное значение букв „Г.П.В.“!

– Мои сестры правы, – сказал Клаус. – Нам надо выследить Олафа и выведать все секреты, которые он от нас скрывает.

– Мы не станем выслеживать Олафа! – Джером даже вздрогнул от этой мысли. – Нам сильно повезет, если он не станет выслеживать нас. Ну а вы разве не хотите спокойно жить со мной в полной безопасности?

– Конечно хотим, – ответила Вайолет. – Но нашим друзьям грозит смертельная опасность. И мы должны сделать все, чтобы их спасти.

– Ну хорошо, не буду с вами спорить, – сказал Джером. – Если вы решили, значит, решили. Я попрошу мистера По найти вам другого опекуна.

– Вы хотите сказать, что отказываетесь нам помочь? – спросил Клаус.

Джером вздохнул и по очереди поцеловал всех Бодлеров в лоб.

– Вы, дети, мне очень дороги, – сказал он. – Но у меня нет вашего мужества. Ваша мама всегда говорила, что я недостаточно храбрый. Я думаю, она была права. Удачи вам, Бодлеры!

Дети с удивлением глядели на Джерома. Он ушел, так и не оглянувшись ни разу на оставленных им троих сирот. Глаза их снова наполнились слезами, пока он постепенно исчезал из виду. Они больше никогда не увидят пентхаус Скволоров, им больше не придется ночевать в своих спальнях или даже хотя бы ненадолго нарядиться в шикарные полосатые костюмы. И хотя Джером не был таким, как Эсме, или Граф Олаф, или же крюкастый консьерж, он все равно был опекуном липовым потому, что настоящий опекун должен обеспечить детям дом, где спать, и какую-никакую одежду. И все, что на прощание они услыхали от Джерома, были слова: «Желаю удачи!»

Джером дошел до конца квартала и повернул налево, и Бодлеры остались одни-одинешеньки в этом мире.

Вайолет вздохнула и поглядела в ту сторону улицы, куда сбежал Олаф.

– Надеюсь, меня не подведут мои изобретательские способности, – сказала она. – Нам понадобится гораздо болыне чем просто удача, для того чтобы спасти Квегмайров.

Клаус вздохнул и поглядел в ту сторону, где лежали засыпанные золой руины их родного дома.

– Надеюсь, меня не подведут мои исследовательские способности. Все они нам понадобятся, чтобы разгадать тайну туннеля и гибели бодлеровского особняка.

Солнышко тоже вздохнула, глядя, как одинокую салфетку гонит сквозняк вниз по ступенькам лестницы.

– Байт, – сказала она, уверенная в том, что уж зубы-то никогда ее не подведут.

Бодлеры поглядели друг на друга и грустно улыбнулись. Они улыбались, так как верили, что изобретательские способности Вайолет не подведут; как не подведет исследовательский дар Клауса, и, уж конечно, не подведут Солнышкины зубы. Не имеет значения, сколько обрушилось на них несчастий в прошлом и сколько липовых ситуаций ждет их в будущем, но бодлеровские сироты были уверены, что они до конца своих дней могут надеяться друг на друга. И только эта их уверенность и была настоящей.

Моему любезному издателю

Мне очень жаль, что бумага насквозь промокла, но я пишу Вам из того места, где были спрятаны Квегмайры.

Когда у Вас дома в очередной раз кончится молоко за новую коробку расплатитесь в девятнадцатой кассе супермаркета, но не самого суперного. Вернувшись домой, Вы найдете в пешке с продуктами мое описание недавних злоключений Бодлеров в городке, который правильнее было бы назвать «гадкий городишко». Туда же в мешок всунуты помимо перегоревшего фонаря наконечник гарпуна и карта перелетных путей ворон «Г.П.В.», а также копия с картины «Совет Старейшин», для того чтобы помочь художнику делать иллюстрации.

Помните, Вы моя последняя надежда на то, чтобы история бодлеровских сирот стала достоянием широкой публики.

Остаюсь с должным уважением,

Лемони Сникет.