Текст книги "Прошлая жизнь"

Автор книги: Лекси Ф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Ф Лекси
Прошлая жизнь

Ф Лекси

П Р О Ш Л А Я Ж И З Н Ь

А. Л. Воронцову

(But please you must forgive me:

I'm old but still a child

– ADAD, B.M.)

– У меня к тебе дело, – сказала она. Ее лицо светилось розовым изнутри.

Я прервал занимавшее меня исследование (можно ли разбить об асфальт большой карболитовый изолятор) и обратился весь во внимание.

Она достала заткнутую бумагой грязноватого вида бутыль из-под куртки.

– Вовка, Томас и Макарон проковыряли гвоздем какой-то бак во дворе химчистки, а я как раз шла мимо... (я усомнился, так ли уж она шла мимо, но подавил угрызения ревности в целях объективности восприятия) ...и они сказали, что если эту жидкость понюхать, то будут глюки; я попробовала немножко, и что-то такое интересное начала чувствовать; но мне в их компании не захотелось этого делать, поэтому я попросила отлить мне и ушла. Вот... У меня к тебе просьба. Ты можешь побыть рядом, пока я допробую и выясню, что же там все-таки получается?

Я был польщен. Меня предпочли Томасу! Конечно, могу побыть рядом, какой бы глупостью она ни занималась... И я выразил всестороннее согласие.

– Только надо найти укромное место, – сказала она.

– Запросто, – кивнул я и повел ее на дальний пустырь за гаражами.

Мы остановились между буграми с прошлогодним чертополохом и наклонно торчащей бетонной плитой. Она расположилась на плите, предварительно попытавшись отряхнуть ее – но только руку испачкала – а я сел на бугор чуть повыше, чтобы наблюдать все окружающее.

Она достала розовый носовой платок, смочила его, поставила бутылку, посмотрела на меня (я смотрел вдаль), поднесла платочек к лицу и сделала несколько задумчивых осторожных вдохов. Потом сделала паузу секунд на десять и вдохнула еще несколько раз. Я подумал, что ей, наверное, неудобно – она попыталась сменить положение, пошевелившись; я стал смотреть на дальний высотный дом, но меня тотчас же отвлекло ее следующее шевеление – и я обнаружил, что она глядит на меня широко раскрытыми голубыми глазами.

– Что? – спросил я.

– Ничего... Ты слышишь, как дует ветер?..

Я прислушался.

– Да почти и не дует.

– Нет... Дует... Травинки еле слышно качаются, то там, то здесь...

Она вдохнула воздух, потянулась вверх, и даже привстала.

– Весна... Какой запах!.. Ты чувствуешь?.. Все свежее, и такое – чистое!.. Вот только на выдохе так себе, какая-то хвойная химия... А ты не хочешь попробовать?

Я подумал и сказал:

– Нет.

Она опустила взгляд, смочила платок из бутылки, но снова что-то остановилась, приподнятыми ресницами нацелившись в мою сторону...

– Здесь так уютно... Знаешь, сестра мне рассказывала про прошлую жизнь – ее можно вспомнить, оказывается; и мне кажется, я как раз ее начинаю вспоминать от этого растворителя... Мне кажется, мы были знакомы с тобой в прошлой жизни – а тебе не кажется?..

Я еще ни разу не видел ее в таком настроении. Не зная, что ответить, я пожал плечами.

– Слушай, тебе точно надо попробовать, и ты сам все почувствуешь! Я посмотрю пока, да и здесь все равно никто не ходит, а?..

...Каюсь, но я поддался.

– А от меня не будет пахнуть после этого? – спросил я.

– Нет, – успокоила она, – Макарон говорил, что пробовал, и никто не замечает, запах очень слабый.

– Ну ладно. Только немного!..

Я спустился с бугра, и она передала мне свой носовой платок, старательно смочив его еще раз.

Я присел на плиту. Она отошла на пару шагов и с серьезностью огляделась, однако было видно, что она наблюдает за мной. Я понюхал платочек сквозь мерзостный запах растворителя проступала какая-то милая парфюмерия, более свойственная этому нежному предмету; понюхав его еще, я ничего особенного не почувствовал.

– Ты не так, – сказала она, – Нужно плотнее и ближе, и вдыхать глубоко.

Я попробовал, и обнаружил, что эта гадость щиплет лицо...

"Нет, это невозможно!" – подумал я; она присела рядом (вид у меня был глупый и обескураженный) и сказала:

– Дай... Да, я его слишком намочила, сейчас... (она развернула платок и помахала им) ...вот, теперь лучше. Смотри.

Она закрыла глаза, вдохнула – задерживая дыхание, со вкусом и расстановкой – несколько раз, затем медленно распахнула ресницы и странным взглядом окинула меня. Потом повернула голову (ее профиль был красив и мечтателен) и, поднеся платок к лицу, медленно отклонилась назад, намереваясь лечь на плиту; я в ужасе увидел, что сейчас ее светлая голова коснется пыльного бетона, и инстинктивно подсунул руку с рукавом – своей куртки мне было не жаль – она легла, промычав "Ага", и, глядя в небо, сделала еще несколько вдохов... Я рассматривал ее лицо. На нем оказалось множество мелочей, невидимых с обычного расстояния; я подумал, что старые люди, наверное, вблизи выглядят хуже, чем издали, а молодые – наоборот... вообще, было бы неплохо сделать ее высококачественную цветную фотографию в натуральную величину и рассматривать каждый день...

– Здесь жарко, – пробормотала она, расстегивая молнию; я подумал, что скорее наоборот, но возражать не стал. Она поднялась, нащупала у ног бутылку, но передумала и стащила с себя куртку (оказавшись в чем-то бело-голубом) с явным намерением расстелить.

– Стой, лучше мою! – сказал я.

– И твою тоже, – объяснила она, – нас же двое...

Не найдя доводов против, я последовал ее примеру (хотя мне было совсем не жарко) – ожидая, что же будет дальше.

– Давай по очереди, – предложила она, – и я сама буду тебе держать.

Вся моя уверенность и инициатива вот уже несколько минут как куда-то делись, поэтому я ничему не сопротивлялся.

Она смочила платок, и мы легли рядом. Я читал тоже что-то про прошлые жизни; в частности, что знакомые в них люди легко узнают друг друга и чувствуют некую особую симпатию; с этих позиций я явно знал ее раньше... В ней было что-то светящееся, и при этом что-то от объемной акварельной картинки – все мягкими, но яркими пятнами: светящиеся голубым – глаза, нежно-розовым – кожа и ярко-розовым – губы; к тому – розовый, но несветяшийся носовой платок с волнами запаха от него и очень фотогенично растрепанные волосы (должно быть, в прошлой жизни мы жили совсем давно, когда еще не существовало расчесок); странно, но сияние будто усиливалось, когда она (а не я!) вдыхала эту гадость (я, честно говоря, халтурил и задерживал дыхание, когда она подносила платок – к счастью, не чересчур регулярно – но все равно, я думаю, это были глюки!). Мне нравилось также наблюдать за ее дыханием по колебаниям бело-голубой поверхности – оно было очень сложным! После очередного вдоха она поежилась и произнесла:

– Здесь холодно...

Я был нормальным человеком своего возраста и твердо (теоретически) знал, что если девочка говорит "Мне холодно", то это означает только одно, и медлить в такой ситуации – преступление. Я заботливо запахнул ее куртку с дальней от меня стороны (при этом пришлось придвинуться совсем вплотную, так что я ощутил тепло, которое надо было сохранить) и сверху натянул, насколько это было возможно, свою.

– Так теплее? – поинтересовался я.

Она не ответила, а как-то хитро улыбнулась; я воспринял это как подтверждение; однако в тот момент, когда я попробовал еще немного ненавязчиво уплотнить наше взаиморасположение, она вдруг приподнялась и села я сразу отступил – однако, как оказалось, всего лишь для того, чтобы смочить платок из бутылки. Вслед за тем мы сразу же снова легли, причем более тесно, чем раньше, и смоченный платок почему-то оказался в стороне, точнее, в ее руке, но без движения; от нее пахло весной, соломенными волосами и ракетным топливом (я подумал, что в прошлой жизни еще не должно было быть ракет и химчисток – но и бог с ними!!); я чувствовал ее бело-голубое дыхание – уже не зрением, а осязанием; это было здорово!; я делал то, что мне нравилось – и, по-моему, ей это нравилось тоже: медленно и осторожно переплел все, что можно было переплести – ноги, руки; мне начало казаться, что мы соприкасаемся уже всеми клетками кожи, такого крутого сексуального опыта у меня еще не было! Кажется, я перестал понимать, где она, а где я. Мое лицо, зарытое в ее волосы, начало пропитываться розовым светом; я решил изучить вкус ее губ (с запахом и так было ясно) и почувствовал в ответ стремление всех ее частей переплестись с моими еще теснее; контакт стал абсолютно потрясающим, вкус оказался молочно-розовым, как и вся она... Я почувствовал, что здесь останавливаться нельзя (остановиться было просто немыслимо!); мне хотелось дотронуться до ее теплой светящейся кожи где-нибудь под одеждой, что я и попробовал сделать; мне это удалось... и первое прикосновение я буду помнить вечно.

Ее тело оказалось более мягким, чем мое – но только на первые несколько миллиметров! Само прикосновение получалось совершенно шелково-бархатным, а дальше почти сразу – но плавно! – становилось упругим и каким-то электрическим, что ли... Я такого больше ни у кого не встречал потом – точнее, встречал похожее, но не то.

Ее реакция была более, чем странной. Она поднесла к носу платок и вдохнула.

Ей явно были по кайфу мои действия – но два кайфа, наверное, лучше, чем один?..

В данном случае я не был уверен в этом, к тому же ее действия явно были мне не в кайф (я тоже вдохнул по причине геометрической близости, и по телу прошло что-то неприятное); поэтому я вежливо спросил:

– А может быть, фиг с ними, с глюками?

– Нет, – ответила она, – Мы должны ВМЕСТЕ!..

...Итак. Я зашел уже далеко и не встречал никакого сопротивления скорее наоборот. Я мог бы, наверное, довести дело до победного конца – а может, и нет: как-то боязно на пустыре и по первому разу (я вообще всегда представлял эту процедуру в несколько более интимной обстановке)... Но дело было в другом. В лучшем случае (не "вместе", а только она со своим платком) – получалось какое-то изнасилование под наркозом; а это было совсем не тем... Это просто задевало мою гордость.

И я решился на отчаянный жест. Я выбрался отовсюду, где я был – как ни печально было это совершать – и остался просто лежать рядом. Она смотрела на меня, но ничего не делала. Кажется, я обиделся. Да, она тоже могла обидеться, что я не разделяю ее кайф от этой дряни... Между нами росло явное непонимание. Чувствуя, что все пустое, я достал свой носовой платок, смочил его из бутылки и начал вдыхать так же, как делала это она – мне хотелось все забыть, отключиться и, наконец, понять, что же в этом есть – но чувствовал только, как окружающий мир покрывается каким-то дерьмом и плесенью, и ничего больше... Я встал, ощущая выросшую в легких горькую елку с последними хвоинками, торчащими из ноздрей, и сказал, надеясь уже неясно на что:

– А может, пойдем отсюда?

– Ммм.., – сказала она, глядя сквозь меня в пространство, и не пошевелилась...

Я надел куртку – было холодно. Я чувствовал, что уже ни на что не способен. Слегка подташнивало. Я посидел на бугре, наблюдая, как в домах зажигаются окна, потом побродил вокруг – действительно, ни единой живой души; когда в бутылке оставалась четверть исходного количества, она медленно надевала куртку, чтобы затем снова лечь...

Я ушел. Может быть, это было не по-джентльменски, но я ушел. Может быть, кто-то поймет мое настроение. Я хотел поговорить с ней на следующий день, но не удалось, и через день тоже (я знал ее с детского сада, но мы учились все время в разных школах); прошло наконец недели две, кончился учебный год, и она куда-то делась из города; а летом я узнал, что они только что переехали...

Я видел ее еще раз через год – ей было уже шестнадцать, и мне столько же. Она шла в полутрезвой компании, смеясь так же неестественно громко, как и остальные. Ее лицо не светилось розовым, а наоборот, было бледным с нарисованными ресницами и губами – но тем не менее все равно остальные трое выглядели лишь бездарной рамой к этой гениальной картине. Я остался стоять там, где стоял (на автобусной остановке), и остался неузнанным; да, когда-то давно, в прошлой жизни, я, кажется, любил ее...