Текст книги "Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни"

Автор книги: Лазарь Монах (Афанасьев)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Может, и не все так делала эта страждущая, как пишет ей о. Антоний, но он, зная ее душевные качества, знал и то, что она может так вот мужественно вести себя в болезни. Вот он и пишет ей все это, исподволь наставляя и поучая ее.

КЛЮЧАРЁВСКАЯ ИСТОРИЯ

Осенью 1853 года в тамбовском селе Троекурове умирал старец Иларион, прозорливец и чудотворец, великий постник и молитвенник. Вокруг него в течение последних лет собралась женская община. При помощи верных старцу богатых благодетелей и благодетельниц шли хлопоты об открытии в Троекурове монастыря, и уже куплена была земля, строились храмы. Старец доживал последние дни, не вставал с диванчика и ничего не вкушал, кроме двух-трех ложечек святой воды. В эти дни приезжало проститься с ним много его духовных чад (а потом на похоронах было более десяти тысяч человек). Посетил его и надворный советник Федор Захарович Ключарев, издавна относившийся со своими духовными проблемамик о. Илариону и бывший большим его почитателем. Старец сказал ему: «Прошу тебя, не оставь моей обители, а я, если обрету дерзновение пред Господом, потщусь исходатайствовать тебе Царствие Божие в обителях небесных… Мне уже недолго жить, а ты поезжай в Оптину Пустынь, там ведь хорошие старцы есть – Макарий и другие… вот у них и проси совета, они научат тебя, что предпринять для жизни духовной». Старец Иларион имел особенную любовь к Оптиной Пустыни. Летом 1839 года сказал он Александру Михайловичу Гренкову (будущему старцу Амвросию): «Иди в Оптину… Ты там нужен». Он провидел будущее этого семинарского учителя, стремившегося к монашеской жизни.

Ключарев был человек богатый. Уездные помещики избрали его предводителем дворянства (главное его имение село Иворовка находилось в Тульском уезде). От своих средств он много помогал монастырям, особенно Троекуровской общине, где второй такой благотворитель назначил Ключарева душеприказчиком при своем духовном завещании. Впоследствии Федор Захарович собирал материалы о старце и готовился составить его жизнеописание (эти материалы, оставшиеся после его кончины, пригодились о. Агапиту (Беловидову), написавшему и издавшему книгу об о. Иларионе (Троекуровском).

Шесть лет спустя Федор Захарович исполнил благословение старца Илариона относительно Оптиной Пустыни. 19 января I860 года, уже по благословению оптинского старца Макария, он вступил в число братства Иоанно-Предтеченского Скита, а супруга его – в Белевский Крестовоздвиженский монастырь. Федор Захарович несколько лет жил на скитской пасеке в доме, где некогда помещался старец Леонид. Получив разрешение построить себе келлию, он выбрал место возле пруда, против алтаря скитского храма, где еще находилась келлия покойного схимонаха Вассиана, окруженная небольшой рощицей. Келлию эту за крайней ветхостью разобрали, и Ключарев построил здесь поместительный дом, в котором внизу было две половины (монахам в Скиту полагалось жить хотя в разных келлиях, но в одном доме по двое), а наверху мезонин, в котором размещена была скитская библиотека. Федор Захарович долго ходил в послушниках и только 29 января 1867 года был пострижен в рясофор. Постригали его в скитском храме Иоанна Предтечи перед бдением на праздник Трех Святителей. «В этот самый день, – записано в скитской Летописи, – в Оптину Пустынь была принесена в первый раз св. чудотворная Калуженская[4]4
  Это название иконы идет от церкви села Калуженки, где она явилась. – Сост.


[Закрыть] икона Божией Матери, которая во время бдения стояла в монастыре в Казанской церкви, а на 30-е число утром в 4 часа была перенесена в скитскую церковь к ранней обедне». Одна из Белевских сестер, видя, как скитские братия в темноте, со свечами и пением, в сопровождении толпы народной, переносили св. икону в Скит, вспомнила, что в I860 году, когда Федор Захарович поступил в Скит, она видела во сне, будто в Оптинский Скит входит какая-то женщина в сопровождении множества людей со свечами, и на ее вопрос, что это значит, ей отвечали: «Постригают Ключарева». «Женщина» эта – чудотворная икона Божией Матери. Сон сбылся через шесть лет. Скитоначальником тогда был о. Иларион (Пономарев). Старцем после кончины о. Макария стал его ученик иеромонах Амвросий. О. Иларион также имел старческие дары. Он и стал духовным отцом о. Феодора. Отцу Феодору было пятьдесят лет. Здоровье его было сильно нарушено. Более всего беспокоили его ноги, особенно правая, бывшая в ранах и иногда укладывавшая его в постель из-за кровотечений.

В 1869 году во второй половине ключаревского корпуса поселен был Александр Николаевич Лихарев, который в миру был – вот уж совпадение какое! – предводителем дворянства Каширского уезда, соседнего с Тульским, где такую же должность имел о. Феодор. Лихареву было 53 года. Он, как и Ключарев, договорился с супругой об уходе их обоих в монашество, он – в Оптину она – сначала в Орловский монастырь, потом в Белевский. Лихарев был высокого роста и тучного телосложения, настоящий великан. Когда он, как послушник, облачился в огромный подрясник и опоясался широким ремнем, то о. Иларион, увидев его, сказал, шутя: «Ну, по коню и сбруя!» Как дворянин, да еще служивший в гвардии (был кавалерийским ротмистром), Лихарев общался очень запросто с высокими особами, ничуть не смущаясь. Но вот при оптинских старцах он смущался. Они его поражали своей тонкостью, умением со всяким человеком найти верный тон. «Ну, о. Амвросий, – скажет он, бывало, – все-таки получил образование в семинарии, а батя-то, батя-то? (так называл он своего старца о. Илариона), ведь он в миру был портной и ни в какой школе не обучался никаким наукам, а какое благородство, какая сдержанность в манерах!»

Послушник Александр из-за своей тучности склонен был к водяной болезни, которая у него и началась. 9 февраля 1873 года, во время болезни, он был пострижен в мантию без перемены имени. Всех – даже старцев и архимандрита Исаакия, настоятеля, удивлял он в предсмертные дни благодушным и даже радостным настроением. «О, что я чувствую теперь! – говорил он. – Во всю мою жизнь, при разнообразных светских удовольствиях, никогда не ощущал я такой радости, как теперь… И кто я? И что я, что сподобил меня Господь такой великой милости?» Вскоре по кончине о. Александра супруга его м. Надежда видела замечательный сон: «Вижу будто бы, – сказывала она, – едем мы с мужем в прекрасном экипаже, запряженном тройкой великолепных рысаков.

Кони мчатся птичьим полетом, а о. Александр только с важностью покрикивает: "Пошел! пошел!.." Взглянула я на него, и вид его представился мне таким величественным, что я сказала: "О, что-то ты уж как царь какой!" А он ответил: "Я не царь, а еду к Царю!"»

О. Феодор как-то отлучился в свою Иворовку и долго не возвращался; о. Иларион послал за ним благочинного, о. Анатолия (Зерцалова), который приехал туда 27 ноября 1870 года на празднование иконы Знамения Божией Матери. В этот день о. Феодор заболел, у него сделалось сильное кровотечение из больной ноги. Едва поправившись, он вернулся в Скит, и там приступ кровотечения повторился. 24 декабря он был особорован таинством елеосвящения, а в январе 1871 года пострижен в келлиях старца Амвросия тайно в мантию о. Анатолием (Зерцаловым). В конце января с о. Феодором был легкий удар, от которого он оправился, но ослабел памятью. К молитве же оставался усерден, посещал службы в обители, а когда ослабевал, то ходил в скитскую соборную келлию на правила. В марте 1872 года о. Анатолий постриг его в великую схиму.

В скитской Летописи под 14 мая 1872 года записано: «В воскресенье пред обеднею привезено из Москвы для погребения тело Александры Николаевны Ключаревой, супруги В. Ф. Ключарева, скончавшейся в Москве 8-го мая. После обедни была соборная панихида, и после оной были похороны». Эта покойница была невесткой о. Феодора, женой его сына Василия. Ее звали Александра Николаевна. Она умерла 25-ти лет и оставила ему двух девочек-близнецов Веру и Любовь, которым еще не исполнилось и года. Василий же, человек еще молодой, далекий притом от всяких духовных вопросов, вскоре после смерти жены увлекся некоей особой, женился на ней, но та решительно отказалась воспитывать чужих младенцев. Что было делать? Он поступил так: отвез детей к матери в Белевский монастырь, а она была уже схимонахиня. Имя ее было матушка Амвросия. По благословению старца Амвросия, ее духовного отца, она вышла из монастыря и поселилась с девочками в гостинице при Оптиной Пустыни. Еще осенью 1871 года по просьбе о. Амвросия матушка Амвросия, находившаяся в монастыре, выкупила в селе Шамордине имение помещика Калыгина, где впоследствии и образовалась с Божьей помощью и хлопотами старца Амвросия знаменитая Шамординская женская пустынь.

Еще перед уходом в монастырь супруги по необходимости произвели раздел имений, так как надо было выделить законную часть сыну, да и матушка Амвросия должна была жить в монастыре на свои средства в своем доме-келлии, со своими келейницами, – Крестовоздвиженский Белевский женский монастырь не был общежительным. Судя по расходам, которые она несла по благословению старца, средства у нее были немалые. В монастыре жила она с целым штатом келейниц, бывших своих крепостных, которые не пожелали расставаться с ней и сами склонны были к иноческому житию. С ними она переселилась и в оптинскую гостиницу, а потом и в Шамордино. Эти женщины, многие из которых еще в монастыре постриглись кто в рясофор, а кто и в мантию (как м. Алимпия) стали потом первыми насельницами новой обители, и, в отличие от поступавших сюда потом, их называли «ключаревскими».

Старец Амвросий пока не открывал своих намерений о будущем монастыре и говорил м. Амвросии: «Будешь жить там как на даче со своими внучками, а мы будем ездить к тебе в гости». Он опекал своих маленьких крестниц, оберегал от роскоши и благословлял одевать их попроще и позволять поститься. Беседуя с малютками, он умел повлиять на их сознание, склоняя их к молитвенному, духовному настроению, и они тянулись к нему, исполняли многое из того, что он советовал, и очень рано начали стремиться к иночеству. Старец знал, что им это нужно сейчас, что у них не будет другого времени. Господь открыл ему их судьбу. В это же время он шаг за шагом побуждал м. Амвросию расширять маленькое имение, прикупать то леса, то земли, то один соседний хутор, то другой… В конце концов было приобретено все, что и принадлежало впоследствии Шамординской обители.

16 июля 1872 года во время вечерней службы с о. Феодором случился удар. Его перенесли из храма в келлию и подали первую помощь. Он пришел в себя и, хотя лишился языка и движения, но был в сознании. Три дня подряд его причащали Святых Христовых Тайн. 20-го пришел к нему старец Амвросий, который преподал ему последнее благословение. 21 июля о. Феодор мирно скончался. Вечером этого дня тело его было перенесено в скитскую церковь, где было отслужено несколько панихид, а 23 числа после ранней обедни – в монастырь в сопровождении всей скитской братии.

На пути пять раз совершалась лития: между келлиями старцев, у скитских Святых врат, возле гостиницы, у северных врат обители и возле Введенского собора. Обедню служил отец игумен (вскоре архимандрит) Исаакий с четырьмя иеромонахами. Похоронили о. Феодора близ могил его тещи – м. Афанасии (Варвары Львовны Мартемьяновой) и невестки – Александры Николаевны Ключаревой. На погребении о. Феодора были о. настоятель и 14 иеромонахов. Присутствовавший здесь обер-прокурор Синода граф Александр Петрович Толстой (перед отъездом за границу для лечения приехавший помолиться в любимой им Оптиной) сказал, увидя, как хоронят о. Феодора: «Монашеские похороны торжественнее царских».

Месяца за два до кончины о. Феодора старец Амвросий приехал в Шамордино навестить м. Амвросию с внучками и посмотреть местность. Автор Жизнеописания о. Амвросия архимандрит Агапит (Беловидов) – тогда, в 1872 году, постриженный вместе с будущим старцем о. Иосифом в мантию – пишет, что старец Амвросий, приехав, «тут же благословил м. Амвросию построить новый корпус для сестер-послушниц (бывших ее крепостных) и проговорил: "У нас здесь будет монастырь". Но какими судьбами могло это случиться? Законные наследницы купленного имения, внучки м. Амвросии, теперь были еще малютки, которым впереди улыбалась долголетняя и, вероятнее всего, супружская жизнь. Так можно было думать по-человечески, так и думала бабушка этих малюток». Старец стал в летнее время приезжать сюда и жить по нескольку дней. Его сопровождали келейники – отцы Михаил и Иосиф. Тайно от всех во время этих пребываний старец обдумал расположение всех построек и угодий будущего монастыря. Матушка Амвросия хотя и не была прозорливица, но она была верная раба Божия и в послушании старцу всегда была тверда. «Благочестивое настроение м. Амвросии (Ключаревой) отражалось на всем, что было к ней близко, – пишет о. Агапит. – В новом имении и тогда уже текла жизнь, близкая к монашеской. Сама же Ключарева продолжала жить по-прежнему на гостином дворе при Оптиной Пустыни, впрочем так, что со своими внучками она была почти неразлучна: то сама подолгу гостила в имении, то их брала к себе».

Отроковицы подросли, и влияние на них крестного отца их старца Амвросия и монастырской жизни усилилось. Они одевались просто, много молились и, по-монашески, отказались есть мясо. В августе 1881 года м. Амвросия занемогла и составила духовное завещание, где Шамордино было отписано в наследство внучкам. Старец, однако, предложил ей внести в завещание и следующее распоряжение: в случае смерти внучек имение должно будет перейти в собственность живущей в Шамордине женской общины. Не придав этому никакого значения, м. Амвросия вписала это и 23 августа мирно почила. Тело ее предано было земле на кладбище Оптиной Пустыни. Одна из ключаревских прислужниц, постриженная в монашество с именем Алипии, стала старшей распорядительницей в Шамордине под руководством старца Амвросия и воспитательницей отроковиц Веры и Любови.

В начале 1882 года вдруг объявился отец отроковиц, В. Ф. Ключарев, живший в Калуге и до сей поры не дававший о себе знать. Он заявил свои права на дочерей, и ему не понравилось полумонашеское их воспитание. Поэтому, забрав их из Оптиной, он отвез их в Орел в пансион госпожи Чибисовой (которая, к счастью, была верным духовным чадом старца Амвросия). Они проучились там одну зиму. На лето отец нанял для них дачу где-то далеко от Оптиной и приказал весной явиться к нему в Калугу. По их просьбе он, однако, разрешил им заехать в Оптину Пустынь проститься со старцем и матушками. Они поселились в знакомом номере оптинской гостиницы и жили там некоторое время, посещая монастырские службы, бывая у старца и печалясь о том, что надо менять образ жизни. О. Амвросий сказал им, что их жизнь изменится не так, как желает того их отец, что они скоро будут счастливы и получат все, о чем они мечтали, думая о своем предполагаемом монашестве.

31 мая Вера и Любовь обе заболели дифтеритом. Их положили в разных комнатах и вызвали врача из Козельска. Болезнь не поддавалась лечению. Отроковицы слабели, угасали. Пока могли, посылали о. Амвросию записочки с просьбою помолиться о них. Их соборовали, а старец пришел и перед причастием исповедал их. Шамординские послушницы с любовью ухаживали за ними и потихоньку от них плакали.

Они знали от врача, что дело идет к смерти… Вера умерла 4 июня, Любовь – 8-го. Их похоронили на оптинском кладбище рядом с могилами их деда и бабушки, прабабушки и матери.

По условию завещания Шамординское имение со всеми строениями и угодьями перешло в полное владение насельниц зарождавшейся обители. Вера и Любовь Ключаревы явились как бы отроковицами-основательницами будущего многолюдного монастыря, и их здесь никогда не забывали. На последней фотографии (снятой зимой в Орле) им по 12 лет. Вера сидит на стуле, Любовь стоит рядом. На них темные пансионские платья и передники. Обе они глядят серьезно, в больших темных глазах их как бы читается спокойная дума о Господе Боге, о Божьем рае, о вечной жизни в общении с Ангелами и преподобными.

БЛАГОСЛОВЕНИЕ БЛАЖЕННОГО ЛАВРЕНТИЯ
(из детских лет Оптинского старца преподобного Макария)

Родители преподобного Макария (в миру Михаила Николаевича Иванова. 1788–1860 годы) не захотели жить в родовом Орловском имении Ивановых Щепятине, а начали свою супружескую жизнь в небольшом сельце Железники, находящемся в Калужской губернии, также принадлежавшем им. Три были причины тому. Во-первых, – тишина и красота места, во-вторых, – близость Лаврентьева монастыря, в-третьих, – соседство Калуги, только что перестроенной, как и большинство губернских городов, по регулярному плану, отчего маленький городок получил как бы что-то от Петербурга – особенно в центре, где выстроены были монументальные служебные здания.

Николай Михайлович и Елизавета Алексеевна Ивановы не подражали тому евангельскому богачу, который, когда ему «угобзилась» нива, сказал своей душе: «Яждь, пий, веселися», – нет. Они имели достаточно средств, чтобы жизнь свою превратить в сплошной праздник, как это часто бывало и бывает среди людей, имеющих деньги, но совесть которых уснула. Нет, не таковы были супруги Ивановы, не так они были воспитаны. Это были настоящие православные христиане, любящие Христа, милостивые и благоговейные. Они посещали монастырь, который был виден из окон усадебного дома, стоявшего на холме. Глубокая зеленая долина, пестревшая массой цветов, отделяла его от другого холма, где за крышами слободы Подзавалье, утопавшей в садах, сияли купола и кресты обители. По долине протекала речка Ячейка, тихая и задумчивая. По берегу ее бродило стадо – коровы и овцы. Воды реки бежали к недалекой отсюда Оке. За монастырем начиналось городское кладбище и виднелись дома городской окраины. Необыкновенной красоты было место.

Усадебный дом, расположенный на окраине сельца, был окружен разными служебными постройками и обширным парком, раскинувшимся по склону холма, – на другом его склоне весело белела и трепетала зелеными листочками светлая березовая роща. Здесь хорошо было в любое время года и при всякой погоде – в летний жар и в зимнюю стужу. Плыл над холмами колокольный звон, говорил верным Христу сердцам о Боге, напоминал о молитве и Страшном Суде… Николай Михайлович и Елизавета Алексеевна ждали своего первого ребенка и усердно молились дома и в монастыре, которому оказывали щедрую помощь в его нуждах. А в обители возносил о молодых супругах молитвы архимандрит Феофан с братией, настоятель. Он был духовным руководителем и другом Ивановых.

20 ноября 1788 года в усадебном доме сельца Железники родился первенец Ивановых – сын Михаил (будущий преподобный старец Оптиной Пустыни). Крещен он был в честь святого благоверного князя Михаила Тверского. Затем, с течением времени, родились у супругов еще три сына и дочь. Всех крестил архимандрит Феофан, который потом принимал участие и в воспитании этих детей. Много хорошего восприняли они от этого доброго и мудрого наставника.

Младенец Михаил радовал своих родителей тихим и ласковым своим характером. Не обращая внимания на игрушки, он прислушивался к колокольному звону, к молитвам отца и матери, а также и к щебету птичек, клевавших зерна в кормушке за окном. Его часто приносили к обедне и причащали Святых Христовых Тайн. Обитель стала для него вторым домом. Завидев о. Феофана, он радостно бежал к нему… Батюшка медленно благословлял его и клал на его русую головку широкую ладонь. А однажды, как рассказывал впоследствии старец Макарий, во время обедни Миша увидел сидящего в алтаре на стуле о. Феофана; не успели родители удержать мальчика, так быстро вбежал он в алтарь через Царские Врата.

Умилительно было смотреть, как Миша обходил храм и прикладывался к тем иконам, до которых мог дотянуться. А к некоторым его поднимали. Подолгу он смотрел на Христа Младенца на иконе Богоматери и шевелил губами, словно молился, еще не научившись говорить. Когда он подрос – начал задавать родителям вопросы по поводу изображенного на фресках и на иконах.

Храм был в два этажа. Наверху церковь Рождества Христова, внизу – блаженного Лаврентия Калужского. Здесь под спудом, то есть глубоко в земле, находились его святые мощи. Возвышающаяся над ними рака, благодаря усердию родителей Миши, была высеребрена. Над ракой помещалась большая икона, на которой блаженный был изображен в белой рубахе, белых портах, овчинном косматом плаще, с секирой и свитком в левой руке. Взгляд у него был суровый, мужественный, вся фигура его дышала силой. Необычный, непохожий на других святых человек! Миша долго смотрел на него, боясь подойти близко, но подойти хотелось.

– Кто это? – спросил он отца.

– Блаженный Лаврентий, сынок, чудотворец.

Мал был еще сын, но Николай Михайлович решил рассказать ему о святом Лаврентии поподробнее.

– Много лет тому назад, ну – лет сто пятьдесят, наверно, или более, – стал рассказывать Николай Михайлович, – в Калуге жил князь Симеон, правитель княжества. Его дом стоял над Окой, которая тогда была гораздо шире теперешней. Были у него советники бояре, слуги-отроки и храбрая дружина… Один человек из славного боярского рода Хитровых на удивление всем не носил богатых боярских одеяний, а надел на себя простую крестьянскую рубаху и такие же порты, а в холодное время накидывал на плечи плащ из овечьей шкуры. Ходил же всегда – лето и зиму – босым. Он был начитан в духовных книгах, любил церковную службу и много молился. На вопросы отвечал охотно, но загадочными присловьями и притчами. Со временем люди поняли, что он имеет дар прозрения и что через него Господь открывает Свою волю по тому или иному случаю.

– А зачем ему топорик? – спросил Миша.

– Это не простой топорик… Видишь, на какой длинной он ручке? Этим чудесным оружием святой сослужил службу всему Калужскому княжеству. Вот что тогда случилось. Однажды береговые дозорные, давно уже знавшие о том, что далеко за рекой движется татарское войско, сообщили, что оно направилось в сторону Калуги. На его пути начали подниматься клубы черного дыма – горели русские селения. Князь Симеон с дружиной вышел к Оке. Они отвязали бывшие здесь у берега лодки, погрузились на них и приготовились встречать врага прямо на воде у противоположного берега, не давая ему переправиться. И вот появились многочисленные всадники. Передние из них бросились с конями в воду, задние напирали на них, а дружина князя с лодок начала крушить вражескую силу. Князь Симеон был примером для всех. Закипела сеча на воде, которая скоро покраснела от крови.

– А князя не убили?

– Нет, сынок. Слушай далее. Блаженный Лаврентий, остававшийся в доме князя, духом прознал, что калужанам приходится трудно, что они начали уставать. «Дайте мне мою секиру острую! – воскликнул он громким голосом. – Напали псы на князя Симеона! Пойду и обороню его!» И вдруг на реке рядом с князем неведомо как оказался в лодке блаженный Лаврентий со своей секирой на длинной ручке. «Не бойтеся!» – крикнул он русским воинам и пустил в ход свое оружие, и такое страшное опустошение произвел во вражеском войске, что оно дрогнуло, подалось назад, а потом и вовсе бросилось бежать. Вот что это за топорик! Остатки татар ушли за леса, и больше о них ничего не было слышно. Когда закончилась битва, оглянулся князь Симеон и не увидел в лодке блаженного Лаврентия, как бы и не было его тут… Возвратясь в свой терем, князь нашел его здесь. Не было у него никакой секиры в руках, а только палка-посох Однако, потрясая ею, блаженный, как бы юродствуя, сказал: «Оборонил я от псов князя Симеона!» А князь рассказал всем своим ближним о том, как Лаврентий чудесно появился в его лодке и действительно оборонил Калужское княжество от врагов.

– Почему же не в Калуге, а здесь находятся его мощи? – спросил Миша.

– Потому, – отвечал отец, – что блаженный часто удалялся из княжеского дома, шумного и многолюдного, для молитвы в это самое место. Тут тогда был сплошной лес, а в нем находилась небольшая древняя церковка. Монастыря тогда еще не было. Лаврентий молился Богу и много добра совершилось в Русской земле по его молитвам. Здесь его и похоронили, когда он отошел ко Господу, славя Его и Матерь Божию до последнего вздоха.

Маленький Миша был очень взволнован этим рассказом. А когда монастырская братия начала петь акафист святому, он понял, о чем говорится в одном из кондаков: «Сила Божия осени тя, святе Лаврентие, и ратоборца крепкого христианам противу полчищ агарянских яви тебе, егда благовернаго князя Симеона от погибели смертныя явлением твоим избавил еси секирою супостата поражающа и в бегство неверныя обращающа, верныя же побуждающа победную песнь Христу Богу возносити: Аллилуиа!»

А Миша, сам не зная почему, прошептал: «Блаженный Лаврентий! Помолись обо мне, и я хочу быть таким воином, как ты».

Прошли годы, и Миша в самом деле стал воином Христовым, сильным в брани с врагом страшным и беспощадным – сатаною и его воинством. Приобретя опыт в этой борьбе, он, уже старец Макарий, начал укреплять и других многих. Господь, – поучал он, – «велит препоясаться истиною, облечься в броню правды, обуть ноги в уготование благовествования мира, восприять щит веры, в нем же возможно все стрелы разжженные лукавых угасити, и шлем спасения восприять, и меч духовный, иже есть глагол Божий… Хотящим спастись неминуемо предлежит брань духовная со врагами душ наших».

Но нелегко было приобрести ему, ставшему монахом, всё это оружие, – дорогой ценой доставалось оно: постом и бдением, чтением духовных словес и богомыслием, коленопреклонениями и молитвой, скорбями и недугами, переносимыми с терпением. И всё-всё это покрывало смирение – оружие, против которого вражья сила уж совсем никак не может устоять. Смиренный никого не осуждает, кроме себя самого. «Пишете, что вы не имеете смирения, – отвечал старец на одно из многочисленных писем к нему, – а знаете, как оно нужно для мира и спокойствия душевного. За него-то у нас и война с гордыми бесами, которые стараются внушить нам всё противное смирению… Господь наш Иисус Христос повелел научиться от Него смирению и кротости… Не думайте ж, чтобы сие богатство скоро и беструдно можно было стяжать, но многим временем, трудами, самоукорением и сознанием своей немощи и нищеты».

Не только свои духовные труды, но и молитвенная помощь святых помогла старцу Макарию стать сильным в этой брани – в том числе, конечно, и молитва блаженного Лаврентия, который как бы вручил ему свою боевую секиру, сокрушающую супостатов.

Приобрел старец Макарий и еще одно сильное оружие против бесов: милосердие. «Свойство милостыни, – писал он, – есть сердце, сгорающее любовью ко всякой твари и желающее ей блага. Милостыня состоит не в одном подаянии, но в сострадании, когда видим сродно нам созданного человека в каком-либо злострадании и, если можем помочь ему чем-либо, помогаем».

Еще совсем маленьким узнал он от своего отца о том, как нищелюбива и милостива была его мать – бабушка Миши. Она помогала нищим и бедным, а также старалась тайно (но все об этом, конечно, знали) посещать тюрьмы, чтобы наделить арестантов булками и пирогами домашнего изготовления. А однажды, как рассказал Мише отец, произошло с бабушкой и дедушкой приключение, в общем, довольно страшное, но окончившееся благополучно.

– Как-то зимой, – рассказывал отец, – дедушка с бабушкой отправились куда-то в кибитке, а в лесу перед ними вдруг затрещало огромное дерево, стоявшее обок пути, и упало – ровно поперек дороги. Это сделали разбойники для того, чтобы остановить мчащихся коней. Они выбежали из леса, связали кучера и открыли дверцу кибитки. Бабушке и дедушке грозила неминуемая смерть. Но тут один из разбойников, державший в руке топор, всмотрелся в их лица и закричал: «Стой, братцы! Не трогай никого!» Он узнал бабушку, из рук которой много раз получал в тюрьме то пироги, то немного денег. У дедушки с бабушкой отобрали двух лошадей, а одну оставили, чтобы им можно было добраться до своего места.

Вот какова милостыня – и перед Богом хороша, и на земле спасает. Этот рассказ отца хорошо запомнился старцу Макарию – были случаи, когда он и пересказывал его.

Многие годы подвизался старец Макарий сначала в Площанской обители, бедной, где иноки ходили в лаптях, потом в Оптиной Пустыни в Иоанно-Предтеченском Скиту. Не только монастырской братии, но и многим русским людям оказывал он благодатную духовную помощь. Его имя стало известно среди всех православных людей России. Старцем же он стал после кончины своего учителя, преподобного Льва. А рядом с ним возрастал и совершенствовался духовно будущий великий старец Амвросий, ученик преподобного Макария.

Летом I860 года, незадолго до своей кончины, старец Макарий поехал в Лаврентьев монастырь, который стал с некоторого времени кафедральным в епархии, чтобы проститься с епископом Калужским Григорием, отъезжавшим в Петербург для присутствия в Синоде. Там, в памятной с детства обители, он со своими спутниками, иноками из Скита Оптиной Пустыни, отправился на кладбище, откуда открывался вид на тот холм за речкой Ячейкой, где стоял дом его родителей и где провел он младенческие годы. Дома уже не было, он был продан на своз, то есть кем-то куплен, разобран и увезен. За парком виднелись ветхие крыши сельца Железники. По склону холма к речке так же весело сбегала светлая березовая роща… Вздохнул старец.

Отсюда пошел старец Макарий по кладбищенской аллее искать могилу иеромонаха Павла, бывшего настоятелем Площанской пустыни, постригавшего его некогда в монахи. Могилка оказалась заброшенной, поросла травой…

– Вот и нам всем предлежит путь, – сказал старец задумчиво. – Одному ранее, другому позже… А мне уж и пора.

Это было в июле. А 7 сентября старец Макарий после тяжкой болезни скончался в своем родном Скиту. Как записал тогда скитский летописец: «Наступило утро того дня, в который Господь благоволил поять к Себе душу верного раба Своего».

Не ошиблась Елизавета Алексеевна, мать старца, сказавшая некогда о своем маленьком сыне: «Сердце мое чувствует, что из этого ребенка выйдет что-нибудь необыкновенное».