355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лайза Дженова » Каждая сыгранная нота » Текст книги (страница 4)
Каждая сыгранная нота
  • Текст добавлен: 7 июня 2021, 12:03

Текст книги "Каждая сыгранная нота"


Автор книги: Лайза Дженова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Глава 7

Сидя один в унылой смотровой, Ричард ждет Кэти Девилло. На дворе начало октября, и вот уже четвертый раз за минувший год, год без малого, он ждет ее в очередной безликой комнате. Кэти – практикующая медсестра, которая отвечает за предоставление ему медицинской заботы в клинике, специализирующейся на БАС. Здесь используют термин «забота», и в открытую Ричард не возражает, но забота – это совсем не то, что он получает здесь каждые три месяца, когда является на прием. Весь персонал исходит из самых добрых намерений. В этом Ричард не сомневается. Кэти мила и явно переживает за свою работу и за него. Но она – координатор по обеспечению медицинской заботы о пациентах с БАС, в карманах у нее не водится ничего существеннее шпателей для языка.

Эти его посещения клиники сводятся главным образом к сбору данных, ведению хронологии симптомов, усугубление которых указывает на прогрессирование заболевания. По итогам каждых трех месяцев ухудшения становятся все более выраженными, значительными, Кэти и другие отмечают их в самых разных медицинских карточках. Каждый день в клинике представляет собой серию вопросов и ответов, с последующей оценкой изменений от плохого к худшему. Кэти поделится практическими тактиками адаптации, покивает сочувственно и проанонсирует предстоящие увеселения: «Думаете, сейчас плохо? Погодите – и увидите, что будет дальше!» Может, невролог увеличит ему дозу рилутека. А может, нет.

На все замеры уходит не менее трех часов, и к концу каждого дня в клинике Ричард морально раздавлен и разбит. Клянется, что больше он сюда ни ногой. Какой в этом прок? Учитывая, что довольно скоро он будет не в состоянии передвигаться, терять даже час на просиживание в этой комнате с Кэти или в ожидании Кэти, это уж как сложится, представляется вопиющей несправедливостью или по меньшей мере полнейшей безответственностью. И все-таки он возвращается. Делает все, что ему говорят, чему и сам удивляется, поскольку слепое послушание совсем не в его характере.

Если бы ему пришлось поспорить на палец своей левой руки, грозящей в ближайшем будущем отказать, он признался бы, что исправно ходит в клинику на каждый прием, потому что все еще надеется. Вдруг случится революционное открытие, появится новый лекарственный препарат, нуждающийся в клинических испытаниях, что-либо замедляющее развитие болезни, новый метод лечения? Такое может произойти. Какова была вероятность того, что уроженец сельского «живи свободным или умри»[8]8
  «Живи свободным или умри» – официальный девиз штата Нью-Гэмпшир.


[Закрыть]
Нью-Гэмпшира, парнишка, который должен был уделять все свое время футболу, тракторам и «Бад-Лайту», станет всемирно известным концертирующим пианистом? Наверное, такая же, как у открытия каким-нибудь ученым лекарства от БАС. Это может случиться. Вот он и ждет Кэти.

Наконец она входит в смотровую, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, словно неслась из другого крыла больницы. На Кэти очки в черепаховой оправе, расстегнутая черная вязаная кофта, белая блузка навыпуск, слишком короткие брючки и туфли на плоской подошве, в которых удобно бегать по больничным коридорам, – по внешнему виду скорее библиотекарь, чем медсестра. Здороваясь, она одновременно моет руки, затем усаживается в кресло напротив Ричарда и читает записи ухудшений трехмесячной давности, его новой нормы, предательского края, с которого ему предстоит прыгнуть вниз.

Кэти поднимает на Ричарда взгляд и вскидывает брови:

– А где Максин?

– Расстались.

– Ох, простите.

– Ничего страшного.

За исключением Максин, отношения Ричарда с женщинами заканчивались еще до того, как успевало скиснуть молоко в холодильнике. В основном они знакомились с ним после выступления, на коктейльной вечеринке для важных особ или на приеме по сбору средств на благотворительность. Ошеломленные и очарованные встречей со знаменитостью, они западали на него крепко и быстро, не обращая внимания на кольцо, которое он носил, пока был женат. Поначалу эти женщины еще мирились с перепадами его настроения и не слишком переживали из-за того, что он посвящал роялю гораздо больше времени, чем им. Они видели его страсть к музыке Брамса, Шопена и Листа, ту любовь и самоотдачу, на которые он был способен, и рассчитывали, что им щедро перепадет от этих его талантов. Увы, ко всеобщему разочарованию, ни одну женщину он не смог полюбить так, как любит фортепиано. Даже Карину.

Так что женщин неизбежно настигало чувство разочарования, одиночества и недовольства своей ролью второй скрипки. Третьей, если они сознавали, что в очереди перед ними есть еще и его жена. Первое время они старались куда как упорно. Это никогда не срабатывало. Он не знает почему. Может, людям не под силу испытать больше страсти, чем им отмерено. Пирог нельзя делить на куски до бесконечности. Что до Ричарда, то весь он, за исключением самой малой крупицы, принадлежит фортепиано. Женщин он любит, как и всякий мужчина, является их ценителем, вот только они, по сути дела, испытывают с ним муки голода. А кормить их он отказывается. Их привлекает его мастерство пианиста. И рано или поздно отвращает его бездарность как мужчины.

Увязнув в своем нежелании признать очевидное, Ричард начал встречаться с Максин через два месяца после постановки диагноза. Она не замечала ни того, что ему было не поднять правую руку выше плеча, ни того, что он всегда держался справа, чтобы брать ее руку в свою левую. Он мог говорить немного невнятно по вечерам, когда утомлялся, ну так они вроде только что распили на двоих две бутылки вина. А потом, однажды утром, она застала его в слезах, сидящим за роялем со сложенными на коленях руками, и он во всем сознался.

Вместо того чтобы сбежать без оглядки, она засучила рукава. Акупунктурист по профессии, она была убеждена, что сумеет его спасти. Но никакие иглы, банки или прижигания не действовали, и его правая рука постепенно превращалась в камень. Максин продолжала бороться, но оба понимали, что все ее попытки помочь ему утратили искренность.

Ее удерживала рядом порядочность, приправленная чувством вины. Ситуация была нездоровой для них обоих. Секс стал быстрым и скучным. Она начала бояться его тела. Он почувствовал безразличие к ней. Зациклился на ее недостатках. Слишком ярко красила глаза. Дурно пахло изо рта. Не была достаточно красива, достаточна интересна, достаточно притязательна. У нее претензий накопилось не меньше.

На протяжении четырех месяцев они ругались, дулись друг на друга и молча ходили вокруг да около истинной причины, по которой их отношения были обречены. Именно столько времени ему понадобилось, чтобы набраться мужества и расстаться с ней. Она и не протестовала. Они постояли обнявшись, а потом она вышла за дверь. Это был самый бескорыстный поступок в его жизни.

– Кто-нибудь за вами присматривает?

– Нет. Я сам нормально справляюсь.

– Вам потребуется помощь. Родителей, родственника, друзей. Можно нанять частную сиделку, помощников по уходу на дому, но это обойдется в круглую сумму. У вас есть к кому обратиться?

– Мм… да.

Его мать в сорок пять умерла от рака шейки матки. Ричарду сейчас тоже сорок пять. Судя по всему, это трудный возраст в его семье. С отцом они уже много лет не разговаривают. Оба брата живут в Нью-Гэмпшире. Работают по полной, пока жены заняты маленькими детьми. Не вариант. Грейс в университете, где ей и положено быть. Он так и не сказал ей. Не знает как. Следующей у него в списке идет Карина, но он тут же отказывается от этой идеи. Да ни за что!

– А что у вас с условиями проживания? Нашли новое жилье?

– Нет. Меня все устраивает в имеющемся.

– Ричард, вы живете на четвертом этаже в доме без лифта. Как ни крути, вам необходимо переехать в новое место как можно быстрее, пока вы еще обходитесь без коляски. Вам понадобятся лифты, пандусы. Договорились?

В его прямом взгляде ни намека на согласие. Он еще в состоянии передвигаться на своих ногах. С чего вдруг ему скоро понадобится коляска? Ричард понимает, что к этому все идет, но не может вынудить себя представить такую картину полностью. Заглядывает в большие карие глаза Кэти. Эта может представить. Запросто.

– Ну рассказывайте, как у вас дела.

– Началось и в левой руке. Не могу поднять ее выше плеча, и пальцы немного ослабли. Ничего тяжелого поднять не могу. Все роняю. Хожу в целом нормально.

– В целом?

– Да.

– Ладно. А как едите, пьете, разговариваете?

– В целом нормально.

– Хорошо, сейчас проверим эти ваши «в целом», посмотрим, что там с ними. Давайте начнем с левой руки. Расставьте пальцы и не давайте мне их свести.

Ричард растопыривает пальцы, отчего кисть становится похожа на морскую звезду. Кэти в секунду без каких бы то ни было усилий их сжимает.

– Вытяните руку перед собой и не давайте мне ее опустить. Сопротивляйтесь.

Она несильно надавливает, и его рука безвольно падает вдоль тела. В свой последний визит он все еще мог пользоваться обеими руками, мог их поднять по ее просьбе. Но его правая рука не выдерживала ни малейшего намека на усилие со стороны Кэти, и Ричард вспоминает тот ужас, который окатил его ледяным голубым потоком, холодя сердце, когда он понял, что сил в той руке почти не осталось и что он вот-вот потеряет возможность ею пользоваться, потеряет окончательно и бесповоротно. Помнит, как подумал: «Ну хоть левая рука пока есть». Бросает беглый взгляд на свою висящую вдоль тела левую руку, поверженную и пристыженную, и понимает, как будет выглядеть это простейшее по своей сути упражнение через три месяца.

– Соедините большой и указательный пальцы в кольцо так, чтобы получился знак ОК. Держите пальцы крепко и не дайте мне их разъединить.

Она с легкостью их разъединяет.

Так бы и врезал этой милой женщине по лицу своей немощной рукой.

– Теперь изобразите широкую улыбку, такую широкую, чтоб до тошноты. Как у Хиллари.

Изображает.

– Теперь вытяните губы гузкой. Как Трамп.

Вытягивает.

– Откройте рот и не давайте мне его закрыть.

Ричард открывает рот. Она прижимает ладонь снизу к его подбородку и уверенно возвращает нижнюю челюсть в исходное положение.

– Высуньте язык и не давайте мне им двигать.

Орудуя палочкой от эскимо, она надавливает ему на язык сверху, справа и слева, сдвигая его то в одну, то в другую сторону.

– Хорошенько оближите губы.

Ее взгляд следует за круговым движением его языка.

– Надуйте щеки. Когда я по ним хлопну, постарайтесь не размыкать губ.

Он не справляется.

– Есть трудности при высмаркивании?

– Нет.

– Со слюноотделением?

– То есть не пускаю ли я слюни?

– Ну да.

– Нет.

– А как с откашливанием? Есть трудности?

– Вроде нет.

– Давайте проверю. Сильно покашляйте. Ну-ка прочистите горло как следует.

Ричард пытается сделать глубокий вдох, но его хватает на меньшее, чем он ожидал, – кашель выходит поверхностным, а изо рта вылетают капельки слюны. Смущается. Хотел откашляться точно лев, а получился котенок, срыгивающий клок шерсти.

– Наберите побольше воздуха и пропойте ноту, потяните ее как можно дольше. Готовы? Давайте.

Он выбирает до первой октавы. Дыхания ему хватает секунд на пятнадцать. Это нормально? Кэти ничего не говорит.

Она идет к раковине и набирает воду в пластиковый стаканчик.

– Держите. Сначала сделайте несколько маленьких глотков, потом залпом выпейте все, что останется.

Он так и делает, а она тем временем, кажется, внимательно рассматривает что-то в районе его адамова яблока.

– С приемом лекарств есть трудности?

– Нет.

– Хорошо. Прием таблеток – сложнейшее проявление глотательного рефлекса. Так что это замечательно. Вода самая текучая из жидкостей, с ней будет труднее всего. Кофе пьете?

– Да.

– Какой предпочитаете?

– Черный.

– Ладно, нужно будет перейти на кофе со сливками. Все жидкости должны быть погуще. Так они будут менее текучими. Водянистые жидкости могут привести к удушью. Как с весом?

Она перелистывает пестрящие разнообразными записями страницы его медицинской карты.

– Похудел на несколько фунтов.

Еда превратилась в унылую, но необходимую повинность. Все, что предполагает использование ножа и вилки, исключено из меню. Филе-миньоны средней прожарки из стейкхауса «Гриль 23» остались в прошлом. Чтобы открыть банку с закручивающейся крышкой или упаковку любимого сыра, развязать бечевку на пакете со свежей буханякой хлеба, требуется взаимодействие между левой рукой, коленями и зубами вкупе с терпеливой настойчивостью, которой Ричарду зачастую не хватает. Будучи не в состоянии в конце дня поднять руку хотя бы до уровня плеча, он вынужден опускать голову, чтобы достать вилкой или ложкой до рта. Процесс этот трудоемкий, вид при этом неопрятный и откровенно дурацкий; не в силах справиться с переживаниями о том, как смотрится со стороны, он попросту отказывается есть на публике. Прежде обеды и ужины в ресторанах были той частью общественной жизни, которой он наслаждался. Сейчас он чаще всего заказывает еду на дом и ест в одиночестве.

А еще он начал давиться. Должно быть, мышцы, которые обеспечивают безопасное прохождение пищи из полости рта по пищеводу в желудок, слабеют, потому что иногда пища застревает на полпути или, того хуже, попадает не в то горло. А как они только что убедились, сил откашляться у него теперь как у котенка, поэтому кусочек крекера уже не раз представлял для Ричарда угрозу для жизни. Его едва не прикончил крекер… Этим он с Кэти не делится.

– Ладно, ага, за последние три месяца похудели на семь фунтов. Вес надо будет стабилизировать. Придется побольше есть. Вам нужны продукты и жидкости с высоким содержанием жиров и высокой плотностью.

– Хорошо.

– Не жалейте сливок в кофе, масла на хлеб, мороженого на пирог.

– Все как рекомендует мой кардиолог.

– Сердечно-сосудистые заболевания – это последнее, о чем нам стоит переживать.

Точно. Инфаркт бы сейчас сошел за подарок судьбы.

– Поднимите, пожалуйста, правую ногу и не давайте мне ее опустить.

Он сопротивляется все возрастающему давлению на протяжении многих секунд, но в конце концов выдыхается. Они проделывают то же самое упражнение с его левой ногой – с тем же успехом.

– Хорошо. Замечаете за собой отвисание стоп, бывают падения?

– Нет.

Ричард врет. Сердце частит, пока он выжидает, догадается она или нет. На прошлой неделе он запнулся правой ногой о ступень переднего крыльца и здорово расшибся: при падении сильно приложился подбородком с правой стороны и подмял под себя парализованную руку. Длинный рукав рубашки скрывает огромные, расползшиеся по всей правой руке синяки, а борода, по всей видимости, достаточно густая и темная, чтобы замаскировать затянувшуюся корочкой рану на подбородке.

Кэти постукивает его по коленям, проверяя рефлексы. Выполняет разные тесты на силу мышц ног. По итогам присуждает ему оценку «удовлетворительно».

– Судороги случаются?

– Нет.

– Ноги пока выглядят неплохо. Но вот рука сдает, поэтому пользоваться тростью или ходунками, когда ноги ослабнут, не выйдет. На получение кресла-коляски с электроприводом уходит от трех до шести месяцев, поэтому попросим отделение физиотерапии подать на вас заявку уже сейчас.

Он снова смотрит на нее ничего не выражающим взглядом. Пусть заказывает, если хочет, но он своего одобрения не даст ни кивком, ни намеком.

– Меня беспокоит ваша дисфагия и потеря веса. Вы уже задумывались насчет установки питательного зонда?

Да, и лишь одна мысль пришла ему в голову: даже думать об этом не хочется.

– Нет.

– Тогда доктор Принс расскажет вам, что к чему, и назначит вас на процедуру, если вы на нее все-таки решитесь.

У него были запланированы выступления в Чикаго, Балтиморе, Осло, Копенгагене. В его планах должны стоять фортепианные концерты, а не операция по установке зонда для искусственного питания. Перед глазами все плывет.

– Дышите вы, судя по всему, пока уверенно. Потом вам нужно будет проконсультироваться на этот счет. Доктор Ким проведет более тщательный осмотр.

Доктор Ким – пульмонолог.

– Голос уже записали?

– Нет.

– А собираетесь?

– Не уверен.

– Пожалуй, есть смысл озаботиться этим сейчас. Когда придет время, вы всегда сможете использовать искусственный голос, синтезированный компьютером, но ведь здорово сохранить возможность говорить своим собственным. Парень, который занимается технической стороной вопроса, работает в детской больнице. Его координаты получите уже сегодня, до ухода из клиники. Я прослежу. Если желание есть, я бы на вашем месте тянуть не стала.

Кэти листает его медкарту, делая карандашом какие-то пометки – Ричарду их не разобрать, – потом поднимает на него глаза и удовлетворенно улыбается:

– У меня всё. У вас есть какие-нибудь вопросы? Может, я могу помочь, если вам что-то нужно?

Ну-ка поглядим. Что же ему нужно? Ему нужно записать свой голос, потому что скоро он уже не сможет говорить и в противном случае будет звучать как Стивен Хокинг или вообще останется безъязыким. По всей вероятности, нужен зонд для искусственного питания. Определенно нужно кресло-коляска, причем в самое ближайшее время. Ему нужна новая квартира с лифтом и пандусом. Ему нужен кто-то, кто будет за ним ухаживать.

Слишком много всего. Не переварить. Слишком многое он теряет и слишком во многом нуждается в одно и то же время. Старается сосредоточиться на самом насущном. Отказ левой руки. Он останется без рук. Не сможет больше самостоятельно питаться, самостоятельно одеваться, самостоятельно мыться. Выгребет все до цента с банковских счетов и наймет помощников. Не сможет работать на компьютере. Будет печатать большими пальцами ног.

Потеряет фортепианный концерт Равеля для левой руки. Больше никогда не сыграет на рояле.

Это та потеря, которую он представлял себе в самых мельчайших подробностях с первых, слабых еще признаков болезни, именно она выхолащивает самое его нутро, лишает сна и заставляет испытывать желание прямо сейчас наглотаться таблеток и покончить с жизнью. Ведь какая у него может быть жизнь без фортепиано?

И все же не эта потеря неожиданно оглушает его и повергает в панику, да так, что он не в состоянии сглотнуть скопившуюся во рту слюну. Ричард снова думает о Максин, вспоминает, как они обнялись на прощание. Он до сих пор мысленно ощущает ее тело в своих руках, ее грудь, прижавшуюся к его груди, влажную щеку на плече, дыхание на шее. В воспоминании об этом объятии ему чудится извинение, полная трагизма история любви. Он первым ее отпустил. Максин быстро последовала его примеру, выскользнула из рук и ушла из его жизни. Сейчас он жалеет, что не задержал ее хотя бы ненадолго.

Он вот-вот останется без левой руки. Три месяца назад он в последний раз обнял Максин. Могло то объятие стать последним во всей его жизни?

Ричард нервно сглатывает, но давится слюной, и кашель быстро перерастает в плач. Кэти предлагает ему салфетку. Он униженно ее принимает. Но потом решает, что ему все равно. Чего она не видела в этой смотровой? Он тратит еще три салфетки: отплевывается, кашляет, плачет и пускает слюну, затем берет себя в руки и, когда возвращается голос, признается:

– Мне нужно, чтобы меня обняли.

Кэти, не раздумывая, отставляет коробку с салфетками и становится перед ним. Ричард поднимается, подаваясь ей навстречу, и она заключает его в крепкие объятия. Он заливает ее кофту слезами, у него капает из носа, но Кэти будто бы не замечает этого. Ричард обнимает ее левой рукой, прижимая к себе, она отвечает ему тем же, и их телесный контакт становится для него той связью с другим человеческим существом, что кажется ему не менее необходимой, чем воздух, которым он все еще дышит.

Поначалу он не может сообразить, как назвать этот элемент. В этой связи нет надежды. В ней нет сочувствия. Она не соткана из любви.

Забота.

Ричард выдыхает, не размыкая объятий. Кэти остается в них.

Это забота.

Глава 8

Пока соседи еще спят, Карина стоит на дорожке перед своим домом и ждет Элис. Холодный воздух атакует ее, пробираясь под одежду, и Карине хочется, чтобы Элис скорее появилась и можно уже было разогнать по жилам кровь. Она обхватывает себя за плечи, наблюдая за белыми облачками пара, – они вырываются у нее изо рта и, рассеиваясь, поднимаются в небо, словно возвращаясь к облакам. Сообразив, что стоит под одним из исполинских дубов, которыми обсажена ее улица, Карина отходит на несколько футов к середине дороги. Поднимает лицо к небу, стараясь поймать тепло солнца, но оно еще не взошло. Наконец дверь открывается, и на пороге возникает Элис.

– Прости. Никак не могла найти перчатки.

Ступая в ногу, они молча идут через свой чистенький район мимо ухоженных двориков; гаражей на два автомобиля; пока еще темных окон, украшенных сделанными в школе фигурками привидений и ведьм; веранд, служащих пристанищем для фонарей из тыквы с выразительно вырезанными рожицами; горшков с зеленой и красно-фиолетовой листовой капустой и морозостойкими золотыми хризантемами. Карина, не останавливаясь, подхватывает с тротуара фантик от ириски «Тутси ролл» и кладет его в карман. Они с Элис не начнут разговор, пока не доберутся до пруда. Карине не терпится побыстрее там оказаться, и она немного прибавляет шагу. Элис без вопросов делает то же самое.

Вот уже три года они раз в неделю отправляются вместе на утреннюю прогулку. Хотя соседками они стали совсем недавно, познакомились Карина и Элис двадцать лет тому назад на ужине, устроенном для преподавателей Консерватории Новой Англии. Ричард тогда только получил крайне желанную должность преподавателя на кафедре фортепиано. Ради этой престижной работы они оставили Нью-Йорк, джазовую сцену клубов «Смоллз» и «55 Бар», сообщество набирающих популярность музыкантов, с которыми Карина участвовала в джемах и которых любила, регулярные выступления по выходным и многообещающий задел для карьеры ее мечты.

Согласившись на переезд, Карина не осознавала, насколько неравноценны для нее Нью-Йорк и Бостон. Часто гадала, насколько хорошо понимал это Ричард, прежде чем они собрали вещи и снялись с насиженного места. Выросшая в другой стране, Карина простодушно решила, что в Бостоне имеется своя серьезная джазовая культура и, разумеется, она найдет там новые продвинутые клубы, встретит новых талантливых исполнителей, откроет для себя новые возможности для самовыражения и работы. Оказалось, в Бостоне любят концерты классической музыки Бостонского симфонического оркестра и «Попс»[9]9
  «Попс» – «Boston Pops Orchestra», оркестр, исполняющий легкую классическую и популярную музыку. Состоит в основном из музыкантов Бостонского симфонического оркестра.


[Закрыть]
в Симфони-холл и Эспланаде. Бостонцы – преданные фанаты местных рок– и поп-групп, таких как «Аэросмит», «Дропкик Мёрфис» и «Нью Кидс он зе Блок».

В Нью-Йорке, Новом Орлеане, Берлине, Париже, даже в Чикаго джаз считается нонконформистским и глубоко уважаемым видом искусства. В Бостоне как таковой джазовой сцены не существует. Все музыканты, которые выступают в горстке городских джазовых клубов, – заезжие гости: приехали и уехали. Они не живут здесь, не дышат этим воздухом. Карина осознала эту убийственную правду, не успев даже распаковать обеденные тарелки, и возненавидела себя за свою наивность, за то, что ее оказалось так легко обвести вокруг пальца, – как будто ей пообещали суши в мексиканском ресторане, а она даже не подумала попросить меню.

Но том первом факультетском ужине Элис показалась Карине лучиком надежды. Контрабасистка и преподаватель современной импровизации, Элис вела разговоры о регтайме, об Уинтоне Марсалисе[10]10
  Уинтон Марсалис – американский джазовый трубач и композитор.


[Закрыть]
и африканском джазе. Годом ранее она записала альбом со своими студентами; это, конечно, уровень университета, а не «Блю ноут»[11]11
  «Блю ноут» – «Blue Note Records», легендарный джазовый лейбл, названный в честь характерных нот блюзового лада. Также название «Блю ноут» носит джаз-клуб в Нью-Йорке.


[Закрыть]
, но все равно впечатляет. Карина не могла дождаться возможности снова с ней пообщаться, расспросить – вдруг получится сыграть где-нибудь, или поприсутствовать на одном из ее занятий, или даже самой взяться за преподавание. Но следующий ужин Элис пропустила. У нее диагностировали агрессивную форму рака груди, и она взяла вынужденный отпуск на лечение.

Потом Карина неожиданно забеременела Грейс, а Ричард ушел из Консерватории Новой Англии ради того, что обернулось бесконечным годом гастролей, поэтому факультетских ужинов больше не было. Со временем Карина забыла об Элис. Погрузилась в состояние постоянного напряжения, ответственности и одиночества, сопутствующее круглосуточному материнству, примирилась с жизнью в гигантской тени Ричарда, более сумрачной, одинокой и неизбежной, чем предрассветное небо хмурого ноябрьского утра.

Хотя Карина вовсе не планировала становиться матерью, она отчаянно полюбила Грейс, стоило той появиться на свет. Карине и в голову не пришло бы предпочесть дочери ту жизнь, которой жил Ричард, – отсутствовать неделями, целиком посвящать свои дни, недели, годы карьере. Даже когда муж был дома, он занимался по восемь – десять часов в день. Вроде был, а вроде и не был.

Она не могла и подумать о том, чтобы разлучиться с Грейс и пропустить какие-то знаковые для нее моменты. Хотела быть рядом, когда ее дочь открывает для себя мир: волшебство первой в жизни радуги, прикосновение собачьего языка и мягкость шерсти, нежность и сладость вкуса ванильного мороженого. Карина хотела быть тем, кого Грейс видит, когда просыпается, кто обнимает ее, когда она плачет, целует ее по сотне раз на дню. Она не могла отказаться от этой огромной, драгоценной любви, от этого дара. Грейс она любила больше, чем фортепиано.

А если она сделала выбор в пользу Грейс, а не фортепиано, потому что больше любила дочь, то получается, что Ричард вовсе не любил Грейс. Это была мантра, которую она сама сочинила и читала себе на протяжении многих лет. Стало быть, он какое-то самовлюбленное чудовище, раз не любит собственного ребенка, и Карина его за это ненавидела. Выстроила против него целое дело, все расписала, уважительных причин у обвиняемого быть не могло. Однако сейчас, оглядываясь в прошлое, она признается себе, что выводы ее были слишком категоричными и не обязательно верными. Любовь не измеряется часами присутствия. Карина впервые задумывается о том, когда Ричард начал ходить налево: до или после того, как она его возненавидела?

В какой-то момент, не вспомнить точно, когда именно, она отказалась от всякой надежды построить карьеру джазовой пианистки. Эта цель стала слишком невообразимой, детской, глупой. Сейчас, во время прогулки, Карина размышляет об этом. Смутная мечта о намеченной, но несбывшейся жизни представляется Карине той кометой, что прочертила когда-то на ее глазах огненный след в ночном небе: она была видима одно мимолетное, захватывающее мгновение, после чего исчезла снова на сотню лет.

Пока Карина воспитывала Грейс и ненавидела Ричарда, Элис победила рак груди, устроилась преподавать в музыкальный колледж Беркли, развелась с мужем и начала встречаться со своим радиотерапевтом. Они поженились и четыре года назад переехали из самого́ Бостона в пригород, в дом прямо напротив Карининого. Родственные души воссоединились. Карина до сих пор изумляется этому стечению обстоятельств, и в ее католическом мозгу не может не мелькать мысль о том, что Бог привел сюда Элис не просто так.

Когда они проходят мимо кладбища Оук-Хилл, в сознании Карины всплывает сегодняшнее число – первое ноября, День Всех Святых, государственный праздник в Польше. В детстве Карина проводила весь этот день с родными на кладбище. Так делали все. Сейчас, после того как она прожила всю свою взрослую жизнь в Соединенных Штатах, эта традиция кажется чересчур уж болезненно-мрачной и жутковатой, даже в сравнении с Хеллоуином, но это не умаляет ее привлекательности в глазах Карины. Она помнит белые поминальные свечи на могильных плитах, пятнышки света, рассеянные вокруг на сколько хватает глаз, словно звезды во Вселенной.

Помнит, как собиралась вся ее семья: родители, тетки, дядья, двоюродные братья и сестры – и как они рассказывали о тех, кого уже нет в живых. Она смаковала ощущение незыблемости, которое испытывала, слушая эти разговоры, чувство связи с семейной историей, точно была одинокой бусинкой, нанизанной на бесконечно длинную, уникальной красоты цепочку. Ей нравилось слушать, как ее бабушки и дедушки с обеих сторон знакомились, встречались, женились, заводили детей. Она помнит, как разглядывала их выбитые на надгробиях имена, представляя себе жизни, о которых едва ли что-то знала, и то обоюдоострое чувство важности и незначительности, рока и случайности, которое они до сих пор пробуждают, словно каждое мгновение этих четырех судеб должно было сложиться определенным образом, иначе ее, Карины, не было бы на свете.

Они доходят до грунтовой дорожки, которая огибает пруд петлей в три мили длиной. Здесь-то они и поговорят, словно оказавшись наконец достаточно далеко от соседских ушей: деревья сохранят их слова в секрете, а так тут и нет никого – разве что канадские гуси в воде да редкий бегун или хозяин, выгуливающий собаку.

– Как дела в колледже? – Это всегда первое, о чем спрашивает Карина, приглашая к разговору, который ее одновременно воодушевит и измучит, – словно она бывший алкоголик, умоляющий о глотке вина.

– Хорошо. Очень уж мне нравится эта новая студентка, Клэр, я тебе о ней рассказывала. У нее замечательный слух, и она совершенно не боится прослушиваний и своих ошибок. Ты должна прийти послушать ее. Через две недели у класса будет концерт.

– Ладно.

– А еще мы планируем организовать для студентов поездку в Новый Орлеан. В этом году ты точно должна поехать.

– Посмотрим.

Карина и на этот раз никуда не поедет. Элис приглашает ее на всевозможные выступления, уроки, гостевые лекции и каждый год – съездить в Новый Орлеан, но Карина от всего отказывается. Раньше прикрывалась Грейс. Не могла поехать, потому что Ричард на гастролях, а дом не бросить. Сейчас, когда ее «отговорка» учится в Университете Чикаго, ей надо бы придумать какое-нибудь новое оправдание. Вечером, на который запланирован концерт, она, к примеру, совершенно выбьется из сил. Или, скажем, отправится повидаться с Грейс на той же неделе, когда Элис со своими студентами будет в Новом Орлеане. Мысль о том, чтобы окунуться в джазовую атмосферу Нового Орлеана, тот волшебный коктейль из гитарных риффов дельта-блюза, рваных ритмов нахальных духовых и чувственных мотивов французских цыган, причиняет Карине нестерпимую боль. Свадьбы нравятся любой девушке, но только не тогда, когда жених – утраченная любовь всей ее жизни.

– Может, как-нибудь ты все-таки согласишься с нами сыграть.

– В следующий раз.

Элис играет на контрабасе в оркестре современной импровизации под названием «Диш пэнс»[12]12
  Букв.: лоханки для мытья посуды.


[Закрыть]
. В его составе – преподаватели из колледжа Беркли, Консерватории Новой Англии и музыкальной школы Лонги. Выступают они в основном в богемных ресторанах и хипстерских барах, где постоянно звучит живая музыка. Карина неизменно отвечает «в следующий раз», и ей хотелось бы верить, что так и будет. Она почти каждый день играет сама и учит других играть на фортепиано, однако ограничивается классикой: Шопеном, Бетховеном, Шуманом, Моцартом. Ноты уже на странице, и Карина исполняет композиции с раболепным благоговением католического священника, зачитывающего отрывок из Библии, или актера, цитирующего Шекспира.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю