355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Лайон Спрэг де Камп » Аристотель и оружие » Текст книги (страница 1)
Аристотель и оружие
  • Текст добавлен: 6 сентября 2016, 15:40

Текст книги "Аристотель и оружие"


Автор книги: Лайон Спрэг де Камп



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Лион Спрэг де Камп
Аристотель и оружие

Очевидно, люди жили бы гораздо лучше, если бы развитие науки началось примерно на тысячу лет раньше. Очевидно...


* * *

От Шермана Вивера, библиотекаря

Дворец, Пауманок, Севанхаки, Сахемат Линейпа

Третьей цветочной луны 3097 г.

Мессиру Маркову Кокидасу,

Консульство стран Балканского содружества,

Катаапа, Союз мускогов.

Глубокоуважаемый консул!

До Вас уже, безусловно, дошли известия о том, что в бою при Птаксите наш доблестный Сахем, используя отряды копейщиков и лучников, уничтожил закованных в латы рыцарей мингов и одержал славную победу. (Это еще много лет тому назад посоветовал ему я, ну, да, ладно.) Сагойавата и почти все его сенеки разгромлены, а онейды сдались раньше, чем мы успели предъявить им ультиматум. Завтра утром для проведения мирных переговоров прибывают послы Большого Совета Длинного Дома. Дороги на юг вновь свободны, и я посылаю Вам давно обещанный рассказ о событиях, которые перенесли меня из моего мира в этот.

Если бы во время последней поездки Вы смогли задержаться у нас на более длительный срок, я думаю, что сумел бы все объяснить Вам, несмотря на лингвистические трудности и мою тугоухость.

Но, возможно, истина обнаружится, даже если я просто изложу все события по порядку.

Знайте же, что я родился в мире, который на карте ничем не отличается от Вашего, но в котором совершенно иными были общественные отношения. Я пытался рассказать Вам об успехах нашей натурфилософии, о механизмах и открытиях, сделанных нами. Без всякого сомнения, Вы решили, что я отпетый обманщик, хотя и были настолько вежливы, что не сказали мне об этом прямо.

Тем не менее рассказ мой правдив, хотя по причинам, которые Вы поймете позднее, я не могу привести тому доказательств. Я был одним из натурфилософов и руководил группой молодых ученых, принимавших участие в разработке так называемого проекта в Брукхейвине, учебном центре, расположенном на южном берегу Севанхаки в двадцати парасангах к востоку от Пауманока. Пауманок носил название Бруклин и был частью огромного города Нью-Йорка. Мой проект был связан с изучением пространства-времени (что это значит – неважно, читайте дальше). В этом центре мы научились добывать энергию в огромных количествах из морской воды и делали это при помощи так называемой термоядерной реакции. Благодаря этому мы могли концентрировать на небольшом участке пространства столь огромное количество энергии, что это давало нам возможность искривлять единство, именуемое пространственно-временным, и перемещать объекты во времени так же, как другие наши механизмы перемещались в пространстве.

Когда наши расчеты доказали теоретическую возможность перемещения объекта в прошлое, мы стали создавать устройства для проверки этой гипотезы. Сперва мы построили небольшой опытный образец. С его помощью мы отправляли в прошлое мелкие предметы на короткий срок. Мы начали с объектов неживой природы, а затем обнаружили, что можно без всякого вреда перемещать кроликов или мышей. Объект, перемещенный в прошлое, не оставался там навсегда, скорее, он вел себя как один из тех резиновых мячиков, которыми играют геспериды. Объект оставался в заданном времени на определенный срок в зависимости от собственной массы и количества энергии, использованной для его перемещения, а затем внезапно возвращался в то место в пространстве и времени, откуда он начинал движение.

Мы регулярно сообщали о результатах исследований, но мой начальник был занят другими делами и несколько месяцев не читал наши отчеты. Однако, получив отчет, в котором сообщалось, что мы занимаемся созданием машины, которая могла бы перемещать во времени человека, он заинтересовался, прочитал предыдущие отчеты и вызвал меня к себе.

– Шерм, – сказал он, – я советовался с Вашингтоном по поводу этого проекта и боюсь, что он им не по душе.

– Почему? – удивился я.

– По нескольким причинам. Во-первых, они считают, что у вас перерасход фондов. Они гораздо больше заинтересованы в проекте освоения Антарктиды и хотят, чтобы вы перебросили на него все свои силы и средства. Кроме того, по правде говоря, они побаиваются этой вашей машины времени. Предположим, вы отправитесь в прошлое, во времена, ну, скажем, Александра Македонского, и пристрелите Александра в самом начале его правления. Это изменит всю последующую историю, мы исчезнем как дым.

– Чушь, – сказал я.

– Ну а что произойдет?

– Наши расчеты не дают окончательного результата, но существует несколько возможностей. Как указано в отчете номер девять, это зависит от того, какую кривизну имеет пространство-время, положительную или отрицательную. Если положительную, то любое вмешательство в прошлое будет сглаживаться в ходе истории, так что события будут все более и более приближаться к тому, что должно было произойти. Если же кривизна отрицательная, то с течением времени они будут все больше и больше отличаться от первоначального варианта. Так вот, как видно из этого отчета, все шансы за то, что кривизна положительная. Однако мы собираемся принять все необходимые меры предосторожности и проводить первые опыты с минимальным...

– Достаточно, – сказал мой шеф, махнув рукой. – Все это очень интересно, но решать не вам.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что исследования по Проекту А-237 должны быть прекращены, а вы должны немедленно написать заключительный отчет о работе. Машины следует размонтировать, а сотрудников привлечь к работе по другому проекту.

– Что?! – закричал я. – Но вы не можете закрыть исследования сейчас, когда мы стоим на пороге...

– Прости меня, Шерм, но я все могу. Комиссия по атомной энергии вынесла вчера соответствующее постановление. Оно еще не было официально опубликовано, но я получил указания остановить работы, как только я сюда вернусь.

– Эти ничтожные невежественные выскочки...

– Сочувствую вам, но у меня нет выбора.

Я потерял самообладание и в открытую стал угрожать ему, что в любом случае буду продолжать исследования. Это было глупо, потому что ему ничего не стоило уволить меня за неподчинение. Однако я знал, что он ценит мои способности, и рассчитывал, что по этой причине он не захочет расстаться со мной. Но он решил поймать сразу двух зайцев.

– Ну, если вы так настроены, то вопрос будем считать закрытым. Ваша группа будет распущена и люди распределены по другим лабораториям. За вами сохраняется прежний оклад и должность консультанта. Затем, когда вы сможете мыслить здраво, мы попытаемся найти вам подходящую работу.

Хлопнув дверью, я выбежал из кабинета и пошел домой, чтобы все обдумать. Здесь мне следовало бы рассказать немного о себе. Я считаю, что я уже достаточно стар, чтобы быть объективным, и у меня впереди осталось слишком мало времени, чтобы имело смысл притворяться.

Я всегда был мизантропом, склонным к уединению. Я не любил людей и не слишком ими интересовался, а они платили мне той же монетой. В обществе я чувствовал себя не в своей тарелке, У меня был талант всегда говорить не то, что нужно, и выставлять себя на посмешище. Я никогда ни с кем не находил общего языка. Даже если я внимательно следил за каждым словом и жестом, я никогда не мог предугадать реакции окружающих. Я считал, да и сейчас считаю, что люди – это глупые и опасные безволосые обезьяны с непредсказуемым поведением. Если я пытался держать язык за зубами, следил за каждым своим словом и таким образом избегал возможности совершить какой-либо неуместный поступок, то окружающим это тоже не нравилось. Про меня говорили, что я холоден, чопорен и недружелюбен. И это тогда, когда я изо всех сил старался никого не обижать и держаться вежливо.

Я никогда не был женат и в то время, о котором пишу, приближался к зрелому возрасту, не имея ни одного друга, да и знакомых у меня было не больше, чем того требовалось для моей работы. Я мог бы найти оправдание своим взглядам, напомнив Вам о греховности и порочности человечества, но не делаю этого, ибо Вы и сами, я думаю, достаточно знаете об этом.

Моим единственным занятием помимо моей работы было увлечение историей естествознания. В отличие от многих моих коллег-натурфилософов я имел склонность к истории, подкрепленную поверхностным гуманитарным образованием. Я был членом Исторического общества, и мои статьи по истории естествознания появлялись в печати.

Я вернулся в свой маленький домик, чувствуя себя Галилеем. Это был ученый, которого во всем мире за несколько веков до моего времени преследовали церковные власти за создание астрономической теории, так же как и в этом мире в Европе несколько веков тому назад преследовали Георгия Шварцхорна.

Я чувствовал, что я родился слишком рано. Если бы только наука в моем мире развивалась быстрее, тогда меня бы ценили за мой талант, и все мои трудности исчезли бы сами собой.

Но почему же, подумал я, наука не развивалась более быстрыми темпами? Я обратился к раннему периоду развития науки. Почему Ваши соотечественники, сделав две – две с половиной тысячи лет тому назад первый шаг на пути к храму науки, не продолжали двигаться в том же направлении до тех пор, пока наука не стала тем, чем она стала в конце концов, во всяком случае в моем мире, – ни от чего не зависящим, саморазвивающимся явлением? Я знал, какой ответ дает на это история науки.

Одной из причин было рабство, при котором работать считалось недостойным свободного человека, а так как изобретательство и исследовательская деятельность были похожи на работу, они не вызывали ни у кого интереса. Другой причиной был низкий уровень развития ремесел, что делало невозможным создание чистого стекла и точных измерительных инструментов. Еще одна причина заключалась в том, что эллины имели склонность создавать космологические теории не опираясь на факты, вследствие чего большинство из этих теорий были ошибочны.

Мог ли человек, думал я, отправившись в те времена и приложив определенные усилия в нужном месте и в нужное время, направить в правильное русло развитие науки?

Существует множество фантастических рассказов о том, как путешественники во времени внушали благоговейный ужас людям, демонстрируя им открытия, сделанные позднее. Однако почти всегда такой путешествующий во времени герой плохо кончал. Либо его как колдуна убивали люди в том времени, куда он отправлялся, либо происходил несчастный случай, но всегда что-то мешало ему повлиять на ход истории. Зная об этих опасностях, я мог предотвратить их, тщательно все продумав. Я ничего бы не добился, если бы перенес в прошлое какое-нибудь изобретенное нами устройство, например печатный станок или автомобиль, и передал его нашим предкам в надежде на то, что это повлияет на их культуру. Я не смог бы за короткое время научить их пользоваться им, а если бы оно сломалось или если бы припасы к нему кончились – они бы не смогли заставить его работать снова.

Что имело бы смысл сделать, так это найти выдающегося мыслителя и привить ему уважение к точным научным методам. Это бы должен быть человек, к мнению которого в любом случае прислушались бы, иначе нельзя рассчитывать на то, что его влияние будет велико. Проштудировав Сартона и других историков, я остановился на Аристотеле. Вы ведь слышали о нем? В Вашем мире он существовал так же, как и в моем. Фактически до того времени, когда жил Аристотель, наши миры совпадают.

Аристотель был одним из величайших умов всех времен и народов. В моем мире он был первым энциклопедистом, первым человеком, который пытался все знать, обо всем писать и все объяснить.

Он также занимался самостоятельными исследованиями, в основном в области биологии. Однако Аристотель пытался объять необъятное и слишком часто принимал на веру всякие россказни, так что он затормозил развитие науки настолько же, насколько и ускорил. Потому что, когда ошибается человек с таким колоссальным интеллектом, он тащит за собой целое поколение умов, не столь одаренных, которые ссылаются на него как на непогрешимый авторитет. Аристотель никогда не признавал необходимости проверять свои гипотезы. Так, хотя он был дважды женат, он утверждал, что у мужчин больше зубов, чем у женщин. И ему ни разу не пришло в голову попросить одну из своих жен открыть рот и посчитать у нее зубы. Он никогда не понимал, зачем нужно ставить эксперименты и что-либо изобретать.

Итак, если бы я мог добраться до Аристотеля в определенный период его деятельности, я бы, вероятно, смог подтолкнуть его в нужном направлении.

Когда это следовало сделать? Очевидно, тогда, когда он был еще молод. Но всю свою молодость, от 17 до 37 лет, Аристотель провел в Афинах, слушая лекции Платона. В мои намерения не входило соревноваться с Платоном, человеком столь могучего интеллекта, что в споре он любого мог заткнуть за пояс. Его мировоззрение было мистическим и антинаучным, и именно поэтому я не хотел, чтобы Аристотель усвоил его взгляды. Влияние Платона было причиной многих заблуждений Аристотеля.

Было бы глупостью появиться в Афинах как в то время, когда молодой Аристотель учился у Платона, так и позднее, когда он возглавлял собственную школу. Я бы не смог выдать себя за эллина, а эллины в те времена презирали иноземцев, которых они называли «варварами». Аристотель же по отношению к варварам был совершенно нетерпим. Это, конечно, недостаток, присущий многим, но афинские интеллектуалы были настроены особенно непримиримо. Кроме того, ко времени возвращения Аристотеля в Афины взгляды его уже слишком бы устоялись, чтобы на них можно было повлиять.

Я пришел к выводу, что лучше всего встретиться с Аристотелем в то время, когда он при дворе македонского царя Филиппа II обучал юного Александра. Аристотель, должно быть, считал Македонию отсталой страной, хотя при дворе и говорили на аттическом диалекте. Возможно, ему надоели македонские землевладельцы, грубовато-добродушные охотники на оленей, и он истосковался по ученым собеседникам. А так как он, вероятно, считал, что македонцы недалеко ушли от варваров, знакомство с еще одним варваром не было бы ему так неприятно, как если бы это случилось в Афинах. Конечно, чего бы я ни добился от Аристотеля, результат зависел бы от кривизны пространства-времени. Я не сказал шефу всей правды. Хотя из расчетов и следовало, что кривизна, скорее всего, положительная, тем не менее стопроцентной уверенности у нас не было. Возможно, мои усилия почти не повлияют на ход истории, а возможно, последствия, подобно кругам на воде, будут распространяться дальше и дальше. В последнем случае существующий мир исчезнет как дым, по выражению моего шефа.

В тот момент я ненавидел существующий мир и глазом бы не моргнул, если бы он исчез. Я собирался создать другой мир, намного лучше, и наслаждаться жизнью, вернувшись в него из прошлого.

Проведенные ранее эксперименты доказали, что я смогу перенестись в древнюю Македонию, задав время с точностью до двух месяцев, а место – с точностью до половины парасанга. В машине времени было устройство, позволявшее переносить путешественника в любое место земного шара, и защитное приспособление, которое помещало его над поверхностью земли в точке, не занятой каким-либо твердым телом. Расчеты показали, что я пробуду в Македонии около девяти недель, а затем буду отброшен обратно в настоящее.

Приняв решение, я тут же взялся за дело. Я позвонил по телефону своему шефу – помните, что такое телефон? – и помирился с ним.

Я сказал:

– Фред, я признаю, что погорячился, но поймите, это мое детище, мой единственный шанс стать, великим, всемирно известным ученым. Я мог бы получить за свое открытие Нобелевскую премию.

– Конечно, Шерм, я все понимаю, – сказал он. – Когда вы вернетесь в лабораторию?

– Ну... э... а как насчет моих сотрудников?

– Я отложил решение на случай, если вы передумаете. Так что, если вы вернетесь, все будет сделано, как мы договорились.

– Вам ведь нужен отчет по проекту А-257? – сказал я, стараясь, чтобы мой голос не дрогнул.

– Конечно.

– Тогда пусть механики не трогают оборудования, пока я не напишу отчет.

– Хорошо, я еще вчера запер лабораторию.

– Прекрасно. Я бы хотел засесть в лаборатории, и чтобы меня никто не трогал, пока я не выдам отчет.

– Вот и хорошо, – ответил он.

Я начал готовиться к перемещению и первым делом купил у театральных костюмеров платье античного путешественника. Наряд состоял из туники, или хитона, длиной до колена, короткого плаща-хламиды, какой носили всадники, котурнов с плетеными ремешками, сандалий, широкополой войлочной шляпы и посоха. Я перестал бриться, хотя у меня было слишком мало времени, чтобы отпустить приличную бороду.

Помимо этого в мое снаряжение входил кошель с монетами той эпохи, в основном золотыми македонскими статирами.

Некоторые монеты были настоящими, я приобрел их у фирмы, торгующей нумизматикой, но большую часть монет я сам отлил ночью в лаборатории. Я позаботился о том, чтобы взять достаточно денег для безбедной жизни в течение девяти недель. Это было нетрудно, потому что покупательная способность драгоценных металлов в античном мире была в пятьдесят раз выше, чем в моем времени.

Я надел тяжелый пояс с кошелем прямо на голое тело. На этом поясе также висело метательное орудие, так называемое ружье, о котором я Вам уже рассказывал. Такое маленькое ружье, как мое, называется пистолет или револьвер. Я не собирался никого убивать и достал бы ружье только в крайнем случае.

Я также взял несколько маленьких приборов, чтобы произвести впечатление на Аристотеля: карманный микроскоп, увеличительное стекло, маленький телескоп, компас, хронометр, карманный фонарик, маленький фотоаппарат, а также некоторые медикаменты. Я собирался показывать эти предметы только с большими предосторожностями. Когда я рассовал все это снаряжение по кошелям и сумкам на своем поясе, оказалось, что я тяжело нагружен. На другом поясе поверх туники висел маленький кошелек с мелочью на ежедневные расходы и перочинный нож.

Я свободно читал по-древнегречески и попытался усовершенствоваться в разговорной речи, прослушав записи на говорящей машине. Я знал, что буду говорить с акцентом, но мы не могли узнать, как в точности звучал аттический диалект. Поэтому я решил выдать себя за индийского путешественника. Никто бы не поверил, что я эллин. Если бы я сказал, что прибыл с севера или с запада, ни один эллин не стал бы со мной разговаривать, потому что европейцев считали воинственными, но придурковатыми дикарями. Если бы я сказал, что приехал из Карфагена, Египта, Вавилонии, Персии или другой всем известной цивилизованной страны, существовала бы опасность, что я могу встретить кого-нибудь, знакомого с этими странами, и тогда мой обман был бы раскрыт. Сказать, откуда я прибыл на самом деле, было бы неблагоразумно, и я сделал бы это лишь в крайнем случае. Это привело бы к тому, что меня сочли бы лгуном или сумасшедшим, в чем, осмелюсь предположить, не единожды подозревали меня и Вы, Ваша милость.

Индийцем, однако, вполне можно было назваться. В те времена эллины ничего не знали об этой стране, кроме нелепых слухов и того, что писал в своей книге Ктезий из Книда, пересказавший легенды об Индии, услышанные им при персидском дворе. Эллины знали, что Индия – страна философов. Поэтому мыслящие греки могли бы счесть индийца почти равным себе.

Какое имя придумать себе? Я решил назваться Зандрой, переделав на эллинских лад распространенное индийское имя Чандра. Я знал, что эллины все равно бы это сделали, так как у них не было звука «ч», и они добавляли греческие падежные окончания ко всем иностранным именам. Я не собирался называть себя своим настоящим именем, так как оно даже отдаленно не напоминало греческое или индийское. (Когда-нибудь я должен буду объяснить Вам, какое недоразумение привело к тому, что в моем мире гесперидов называли индейцами.) Меня очень беспокоило то, что мой костюм был совершенно новым и чистым. Он совсем не был поношен, а я едва ли мог обновить его в Брукхейвине, не привлекая внимания. Я решил, что, если это вызовет расспросы, я отвечу: да, я купил его, приехав в Грецию, потому что не хотел, чтобы мой национальный костюм вызывал подозрение.

Днем, если я не рыскал по Нью-Йорку в поисках нужных мне вещей, то запирался в комнате, где стояла машина. Мои коллеги думали, что я или готовлю отчет, или разбираю машину, а я в это время готовился к путешествию.

Так прошло две недели. Однажды мой шеф прислал записку, в которой спрашивал, как обстоят дела с отчетом. Я сообщил в ответном письме: «Почти готов».

Ночью я вернулся в лабораторию. Я часто это делал, и охрана не обратила на меня внимания. Я прошел в помещение, где стояла машина времени, запер дверь изнутри и достал костюм и снаряжение.

Я настроил машину так, чтобы оказаться недалеко от Пеллы, столицы Македонии, весной 340 года до Рождества Христова по нашей системе летоисчисления (976 год по алгонкинскому календарю). Я включил машину, забрался в нее и закрыл дверь.

Невозможно описать, что ощущаешь, путешествуя во времени. Чувствуешь острую, мучительную боль, но так недолго, что не успеваешь вскрикнуть. В то же время испытываешь чудовищные перегрузки, летишь, будто снаряд из пушки, но неизвестно куда.

Сиденье выскользнуло из-под меня. Раздался треск, и со всех сторон в меня впились острые сучья. Я свалился прямо на вершину дерева.

Я схватился за ветки, чтобы не упасть. Устройство, которое перенесло меня в Македонию, обнаружило твердое тело в том месте, где я должен был материализоваться, подняло меня над вершинами деревьев и отпустило. Я упал на старый дуб, зазеленевший по весне.

Схватившись за ветки, я выронил посох, который упал и тяжело ударился о землю. Во всяком случае, ударился обо что-то. Раздался испуганный вопль. Одежда древних греков не приспособлена для лазанья по деревьям. Ветки то цеплялись за мою шляпу, то рвали плащ, то впивались в нежные незащищенные брюками места. В конце спуска я сорвался вниз с высоты в несколько футов и упал в грязь.

Подняв глаза, я увидел, что надо мной наклонился, сжимая в руке нож, чернобородый мужчина в грязной тунике. Недалеко стояла пара волов, впряженная в деревянный плуг. У ног мужчины был кувшин с водой.

Пахарь, очевидно, закончил борозду и прилег, чтобы дать отдых себе и волам, и тут на него свалились сначала мой посох, а затем и я собственной персоной.

Вокруг меня простирались широкая Эмафианская равнина, окруженная рядами каменистых холмов и крутыми горами. Небо было затянуто тучами, а на компас я не осмеливался взглянуть, поэтому я не только не мог сориентироваться на местности, но и понять, сколько времени. Я решил, что гора, возвышавшаяся над остальными, – Бермион, следовательно, запад в той стороне. На севере виднелась полоска воды. Должно быть, это было Лудийское озеро. За озером поднималась гряда пологих холмов. Светлое пятно на ближайшем склоне могло быть городом, но я видел недостаточно хорошо, чтобы различить детали, поскольку был вынужден обходиться без очков. Холмистая равнина была разбита на поля и пастбища, кое-где росли деревья и виднелись заболоченные участки. Ветер качал бурую прошлогоднюю траву.

Мне было достаточно одного мгновения, чтобы оглядеться. Затем мое внимание вновь привлек пахарь. Он что-то говорил, но я не понял ни слова. Правда, он мог говорить по-македонски. Хотя этот язык и можно считать диалектом греческого, но он отличался от аттического диалекта настолько, что понять что-либо было невозможно. Безо всякого сомнения пахарь хотел знать, что я делаю на его дереве. Я изобразил приветливую улыбку и, запинаясь, медленно произнес по-гречески: «Радуйся! Я заблудился и залез на дерево, чтобы найти дорогу». Он снова заговорил, я не ответил, и он повторил то же самое громче, размахивая при этом ножом.

Мы пытались объясниться словами и жестами, но было ясно, что мы совершенно не понимаем друг друга. Пахарь начал кричать, как делают все невежественные люди, столкнувшись с языковым барьером.

В конце концов я указал на отдаленный холм, возвышавшийся над озером, где заметил пятно, которое могло быть городом. Медленно и осторожно я спросил: «Это Пелла?»

«Най, Пелла!» – выражение его лица стало менее угрожающим.

«Я иду в Пеллу. Как мне найти философа Аристотеля?» Я повторил имя еще раз, но по выражению его лица я понял, что ни о каком Аристотеле он и слыхом не слыхивал. Поэтому я поднял шляпу и палку, нащупал под туникой свое снаряжение, чтобы проверить, все ли на месте, бросил землепашцу «Хайре» на прощание и пустился в путь.

Когда я пересек раскисшее поле и вышел на проселочную дорогу, передо мной уже не стояла проблема, что сделать, чтобы выглядеть закаленным путешественником. После спуска с дерева моя одежда была покрыта зелеными и коричневыми пятнами, плащ был порван, ветви исцарапали мне лицо и тело, ноги до колена были покрыты грязью. Вдобавок я понял, что для того, кто прожил всю жизнь, должным образом укутывая чресла в брюки и нижнее белье, античный костюм представляется несколько неполным.

Оглянувшись, я увидел, что пахарь все еще стоит, держась за плуг, и озадаченно смотрит мне вслед. Бедняга так никогда и не понял, кто я такой и откуда взялся. Я шел по разбитой проселочной дороге, на которой между двумя глубокими колеями чередовались камни, грязь и высокая трава.

Я направился в сторону озера и встретил несколько прохожих. Тому, кто привык к оживленному движению в моем мире, Македония показалась бы пустынной и вымершей. Я пытался заговорить с путниками, но столкнулся с теми же трудностями, что и при разговоре с пахарем.

Наконец мимо проехала колесница, запряженная парой лошадей, которой правил плотный мужчина в головной повязке, подобие шотландского кильта, в высоких башмаках на шнуровке. Услышав мой окрик, он притормозил.

– В чем дело? – На аттическом диалекте он говорил не лучше меня.

– Я ищу философа Аристотеля из Стагира. Где я могу найти его?

– Он живет в Мизе.

– Где это?

Он показал.

– Ты не туда идешь. Иди обратно по этой дороге. У переправы через Ботий сверни направо, и эта дорога приведет тебя в Мизу и Китион. Ты понял?

– Кажется, да, – ответил я. – Это далеко?

– Около двухсот стадий.

Я пал духом. Двести стадий – это пять парасангов, или два дня пути. Я подумал, не попытаться ли мне купить коня или колесницу, но я не умел ездить верхом и править лошадьми и не представлял себе, как я этому научусь за короткий срок. Я читал, что в Македонии Аристотель жил в Мизе, но, так как это место не было обозначено на тех картах, которые у меня были, я решил, что это пригород Пеллы.

Я поблагодарил возничего, тот пустил лошадей трусцой, а я отправился в путь. Не буду утомлять Вас подробным описанием моего путешествия. Я не знал, где расположены деревни, и ночь застала меня в чистом поле, я отбивался от собак, меня заживо ели москиты и одолевали другие твари, пока я не нашел пристанища на вторую ночь. Дорога шла вдоль огромных болот, простиравшихся по Эмафианской равнине к западу от Лудийского озера. Несколько мелких речушек стекали с Бермиона и терялись в болотах.

Наконец я оказался вблизи Мизы, расположенной на одном из склонов Бермиона. Я из последних сил тащился вверх по крутому склону, когда шестеро подростков на малорослых греческих лошадях проскакали вниз по дороге. Я отступил в сторону, но, вместо того чтобы пронестись мимо, они придержали коней и окружили меня.

– Кто ты? – спросил меня невысокий юноша лет пятнадцати на чистом аттическом наречии. Светловолосый, он был бы очень хорош собой, если бы не прыщи.

– Я – Зандра из Паталипутры, – отвечал я, называя город Патну на Ганге его древним именем. – Я ищу философа Аристотеля.

– А, варвар! – закричал прыщавый. – Что, ребята, уж мы-то знаем, как Аристотель любит варваров!

Другие поддержали его, выкрикивая оскорбления, похваляясь тем, что когда-нибудь перебьют всех варваров или обратят их в рабов.

Я допустил оплошность, показав им, что разозлился. Я знал, что это неразумно, но ничего не мог с собой сделать.

– Если вы не хотите мне помочь, дайте мне пройти, – сказал я.

– Да он не просто варвар, он еще и наглец! – закричал один из ребят, наезжая на меня лошадью.

– Отойдите прочь, дети! – потребовал я.

– Мы должны его проучить, – сказал прыщавый. Остальные захихикали.

– Лучше оставьте меня в покое, – сказал я, сжимая посох обеими руками.

Высокий красивый подросток сбил с меня шляпу.

– Вот тебе, трусливый азиат! – закричал он.

Недолго думая, я выругался по-английски и взмахнул посохом. То ли молодой человек успел увернуться, то ли его лошадь отпрянула, но я промахнулся. Посох мой пролетел мимо цели и ударил одну из лошадей по морде.

Лошадка пронзительно заржала и встала на дыбы. Всадник, сидевший без стремени, соскользнул с крестца лошади в грязь. Лошадь умчалась.

Все шестеро завопили. Светловолосый, у которого был необыкновенно пронзительный голос, стал выкрикивать угрозы. В следующую секунду я увидел, что его лошадь несется прямо на меня. Раньше чем я успел увернуться, она сбила меня с ног, я полетел вверх тормашками, и животное перепрыгнуло через меня, пока я катился по земле. К счастью, лошади стараются не наступать на мягкое, иначе я был бы растоптан. Я едва успел встать на ноги, как заметил, что остальные мальчишки тоже посылают лошадей прямо на меня.

Рядом росла старая сосна. Я нырнул под нижние ветки раньше, чем лошади налетели на меня, всадники скакали вокруг дерева и вопили. Я с трудом понимал, что они кричали, но услышал, как прыщавый приказал:

– Птолемей! Езжай домой и привези луки и копья!

Стук копыт смолк в отдалении. Я почти ничего не видел сквозь ветки, но догадывался о том, что происходило. Мальчишки не собирались атаковать меня пешими, во-первых, потому что им больше нравилось ездить верхом, да и слезать с коней, ловить их потом им было лень; во-вторых, до тех пор пока я стоял спиной к дереву, им было не так просто добраться до меня сквозь сплетение ветвей, а я мог бы отбиваться от них посохом.

Хотя в своем мире я не казался очень высоким, я был гораздо выше этих ребят.

Но не это сейчас меня волновало. Я услышал имя «Птолемей» и понял, что это один из соратников Александра, который в моем мире стал царем Египта и основал знаменитую династию. Прыщавый юнец, стало быть,

Александр собственной персоной. Я попал в переплет. Если я останусь на месте, то послужу мишенью для стрельбы по цели, когда Птолемей вернется с оружием. Я, конечно, мог подстрелить нескольких мальчишек из своего ружья, что спасло бы меня на время. Но в стране, где власть царя безгранична, трудно рассчитывать на то, что доживешь до старости, убив одного из друзей наследника престола, не говоря уже о самом царевиче. Пока я обдумывал свое положение и прислушивался к голосам нападающих, сквозь ветви просвистел камень и отскочил от ствола. Невысокий смуглый юноша, который упал с лошади, бросил камень и побуждал своих товарищей последовать его примеру. Мне удалось разглядеть, как прыщавый и остальные спешились и стали лихорадочно собирать камни, а известно, что этого добра в Греции и Македонии предостаточно. Камни пролетели сквозь хвою, отскакивая от веток. Один, величиной с кулак, оцарапал мне голень.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю