Текст книги "Сталь и Змея (=Конан-Варвар)"

Автор книги: Лайон Спрэг де Камп

Соавторы: Лин Спрэг Картер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

10
Гора

Конан шел вперед по проходу среди других еле заметных фигур, которые, словно тени, двигались в том же направлении. Наконец варвар попал во двор необыкновенной красоты. Здесь были сады, яркие от цветов всевозможных оттенков вперемешку со странными экзотическими деревьями. Кристально чистая вода падала из фонтана в тихий бассейн, окруженный мраморными скамейками.

За бассейном шла церемониальная лестница. Ее массивные ступени вели вверх, к порталу храма. Дверь, украшенная резьбой по мрамору, вела внутрь пещеры, вырубленной, как подумал Конан, в цельной скале. В этом широком святилище киммериец увидел расположенные амфитеатром мраморные скамьи. За ними был проход, обрамленный рядами остроконечных колонн, похожих на обелиски.

Перед скамейками возвышался помост. К нему вела лестница поменьше. Купол из разноцветного стекла освещался каким-то неизвестным источником света, сияние которого могло соперничать с самим небосводом.

Прекрасные женщины, одетые в прозрачные покрывала, расположились на ступенях помоста, а благоговейные паломники искали себе места на удобных скамейках. Конан, осторожно двигаясь, примкнул к ожидающей толпе и, уверившись в своей безопасности, начал осматривать раболепных юношей и девушек вокруг него. Платья из дорогой ткани и нарядные ленты, охватывавшие их лбы, выдавали существ, стоящих выше толпы, оставшейся снаружи, которой была недоступна роскошь этой залы, доставлявшей сейчас Конану такое наслаждение.

Вскоре грациозные молодые женщины внесли подносы с зажженными свечами и раздали по одной каждому участнику Культа. Когда сияние купола начало угасать, тонкие свечи замерцали, словно звездочки в ночном небе. Их свет делал молодые лица поклоняющихся подобными лицам богов.

Поглощенный созерцанием этой процедуры, Конан не заметил, что два стражника, похожие на обезьян, последовали за ним в храм в Горе Могущества. Теперь, стоя в густой тени позади Конана, они знаками переговаривались со жрецом из башни – черным Яро из Шадизара. Яро со своей свитой прибыл сюда, чтобы возвестить о пропаже храмового талисмана, чтобы известие о краже разнеслось среди верующих во всех землях, где утвердился культ змеиного Бога. Здесь Яро также надеялся узнать о местонахождении вора и хотел задержать его.

Призванный в храм обезьяноподобными стражниками, черный гигант изучал киммерийца суженными задумчивыми глазами. Он лишь мельком видел вора, похитившего Глаз Змеи, когда двое неизвестных карабкались по узкой лестнице на вершину башни. Но широкие плечи, бугры мускулов и грива спутанных черных волос, подстриженных до плеч, выдавали Конана с головой.

Черный жрец обернулся, чтобы что-то сказать другому человеку, скрывавшемуся под покровом темноты. Тот сделал шаг вперед и оказался мужчиной гигантского роста, на груди которого свободно извивались две свитые воедино змеи. Он был в доспехах из синей стали, отделанных черной кожей.

Рексор, а это был он, постарел за годы, прошедшие после его набега на деревню Конана и после того, как он отправил юношу на долгие годы работать на Колесе. Однако время каким-то образом укрепило его осанку и жизненные силы. Невероятно сильные мускулы вздымались на его обнаженных руках, мощных бедрах и массивной шее. Без скрывающего лицо шлема было видно, что годы несколько сгладили его грубые черты, но его глаза стали холоднее и жестокие складки вокруг тонкогубого рта сделались глубже, чем раньше. Металлически-серая седина, тронувшая волосы Рексора, закрепила за ним среди змеепоклонников прозвище Стального Человека.

Его ледяной взгляд был прикован к киммерийцу, сидящему перед ним. Рексор не помнил ребенка, отобранного у матери, которую убил его повелитель, но это не имело значения. Любой, незвано проникший в Храм Змеи, был врагом; любой сторонний наблюдатель, который видел тайные ритуалы, был святотатцем и богохульным изменником. И наказанием служила смерть, медленная и мучительная смерть.

Общее внимание было сосредоточено теперь на процессии жрецов, которые ритмичным шагом направлялись к возвышению. Их низкое гортанное пение все нарастало. Два ряда обнаженных девушек танцевали в проходах под звуки труб и звон цимбал, на груди у них извивались змеи. За ними группа стигийских жрецов внесла ароматические факелы, которые наполнили воздух слоистым дымом, сладким, всепроникающим и ароматным. Затем в церемониальный зал кошачьей походкой вошел человек по имени Дуум.

Конан издали изучал своего заклятого врага. Его глаза сузились до такой степени, что превратились в горящие скрытой ненавистью щелки. Киммериец не обратил ни малейшего внимания на великолепные колышущиеся, отделанные мехом одежды Дуума. Конан не отрывал взгляда от его злого лица. Годы не убавили чувственности, которая по-прежнему таилась в его полуприкрытых глазах и худых, аскетических чертах лица. Время также не иссушило обольстительной улыбки, которой он приветствовал своих почитателей и обезумевших в экстазе служанок, которые бросали к его ногам лепестки роз.

Слева, на шаг позади Дуума, Конан увидел молодую женщину чарующей душу прелести. Она была одета в тончайшую мантию, подчеркивавшую ее соблазнительную фигуру и оттенявшую золотистую кожу. Женщина шла величественно, и ее внешне спокойный взгляд, обращенный к ее господину, горел скрытым огнем. Конан нахмурился, когда узнал в ней принцессу, виденную им мельком в паланкине с занавесками на улице Шадизара. Это была Ясимина, пропавшая дочь короля Осрика.

Когда Ясимина в смиренном обожании опустилась на колени, Дуум повелительно поднял руки, затем резко повернул их ладонями вниз. Пение, повинуясь жесту, прекратилось. В наступившей гробовой тишине его сильный голос то возвышался, то затихал, подобно ударам колокола.

– Кто среди вас боится жарких объятий смерти? Когда я, ваш отец, прошу этого, – будете ли вы жить для меня? Будете ли по-настоящему бороться с сердцами неверных, будь то сердце друга или возлюбленного, или того, кого вы любили в прежней жизни?

Он сделал паузу и обвел гипнотическим взором открытые лица, обращенные к нему в исступлении.

– Дуум! – распевали они, раскачиваясь в такт его речи. – Дуум! Дуум!

Вопросы продолжались.

– Затянете ли вы шелковую петлю на шее врагов Сета? В большом мире сможете ли вы стоять на истинном пути, вопреки ухищрениям вождей, судей и родителей, которые неверно учили вас? Вонзите ли вы свои ножи по рукоятку и выпустите ли кровь из сердец неверных, чтобы дать им бесконечное блаженство вечного покоя?

Магнетические глаза Дуума переходили с лица на лицо, порабощая каждого последователя. Теперь вопросы прекратились и началась литания.

– Вы почувствуете только радость, когда будете исполнять свой долг перед вашим Богом и Господином, когда будете бороться за Сета и Дуума, когда неверный склонится перед клинком, веревкой или тетивой лука, принимая неизбежность. Вы вырастете в глазах Черного Господина, Мудрой Змеи. В объятиях ее колец лежит вечная жизнь и невыразимое блаженство. Скоро наступит день Дуума, день Великого Очищения.

Голос Дуума становился все мощнее и мощнее. Он медленно спускался по ступеням помоста, ближе к слушающим. С пригвожденными к нему глазами последователи повторяли каждое движение своего господина, пока его невидящий взгляд не остановился на Конане. Примитивные инстинкты варвара побудили его к действию, и он приготовился проложить себе путь к свободе.

– Ваши родители обманывали вас, ваши учителя обманывали вас. Глупцы те, кто пытается обмануть вас!

Глядя прямо на Конана полными ненависти глазами, Дуум указал на него пальцем и обратился к нему:

– Изменник, ты обманут так же, как пытаешься обмануть меня. Ты умрешь сегодня.

Конан вскочил на ноги, его зубы стиснулись в рычании. Едва он поднялся, на мраморных ступенях за ним послышались шаги. Готовый к сопротивлению, Конан обернулся. Хотя его реакция была как у кошки, она все же оказалась недостаточно стремительной. Лишь только он повернулся, тяжелая дубина опустилась на его голову.

Удар был направлен в затылок, но пришелся несколько вскользь по виску. Однако смерть была близка. Мощный удар окунул варвара в водоворот темноты. Он не чувствовал сокрушительных ударов, наносимых стражниками по его неподвижному телу. Они рычали, словно дикие псы, и били сапогами по ребрам, а беспощадная дубина поднималась и опускалась, превращая в кровавое месиво его лицо, торс и беспомощные руки и ноги. Но он всего этого не чувствовал.

* * *

Сознание медленно, словно ленивый школьник, который неохотно плетется на урок, возвращалось к Конану. Каждый мускул болел, казалось, что каждый миллиметр плоти был сплошным синяком. Сквозь полуоткрытые веки Конан увидел сияющее солнце и смутно понял, что наступил новый день. Стиснув зубы, он заставил себя пошевелить руками и ногами и, к своему удивлению, обнаружил, что ничего не было сломано. Несмотря на то, что его били долго и со знанием дела, он не был искалечен.

Наконец Конану удалось открыть свои опухшие глаза. Он видел столь неясно, что посчитал сном прекрасный фонтан, кристально чистая вода которого радугой падала вниз. Но когда он пристальнее посмотрел из-под спутанных волос, слипшихся от пота и засохшей крови, то заметил мозаичные дорожки между клумбами бледно-желтых нарциссов и тюльпанов и множеством других разнообразных цветов, похожих на палитру художника. Теперь он знал, что лежит на солнце в саду. Киммериец увидел также, что высокая стена окружает сад, а из-за нее выступает храм из светлого камня, так называемая Гора Могущества, крепость Дуума.

Невероятным усилием воли Конан чуть-чуть приподнял голову. Он обратил внимание, что сад заполнен группами юношей и девушек, одни из которых прогуливались по стене, другие расхаживали между кустами и цветами, третьи сидели около фонтана у ног высокого человека, который деловито поедал спелый фрукт. Конана словно громом поразило, потому что он узнал в нем Рексора, второго человека после Дуума.

Волна тошноты нахлынула на молодого варвара, и он заставил свое ноющее тело приподняться на колени. Мир закачался вокруг него, и его вырвало. Конан попытался встать на ноги, но звон цепей возвестил о том, что он прикован, так же как во времена, когда был рабом Колеса, а потом гладиатором. Толстые цепи, соединяющие наручники и кандалы, прикреплялись к бронзовому кольцу в мостовой.

Еще недавно твердый духом киммериец, дрожа от слабости, в отчаянии рухнул на землю прямо в лужу собственной рвоты. Двое молодых последователей остановились поглазеть на его бесформенное тело. На их лицах изобразилось отвращение. Другие проходили мимо, окидывая его равнодушным взглядом, и легкий ветерок доносил их смех, но пленник слышал его, словно в тумане.

Конан не знал, сколько он так лежал, пока Рексор не наклонился к нему и не проревел:

– Господин будет сейчас говорить с тобой, а ты, грязная свинья, не готов предстать перед ним.

Сказав это, Рексор нагнулся, чтобы разомкнуть наручники. Подняв еле живого узника, он опустил Конана в фонтан. Поток ледяной воды оживил избитого юношу настолько, что ему удалось по приказу Рексора выползти из бассейна и упасть на мраморную скамью.

Через мгновение он услышал шипящую речь Дуума. Подняв глаза, киммериец увидел прямо перед носом змеиный медальон.

– Как это попало к тебе? – звучно спросил Дуум. – Это ты украл его из моего дома в Шадизаре? А что постигло Глаз Змеи – знаешь ли ты, у кого он? Говори правду, и тебе не причинят больше никакого вреда. Откажешься, тогда боль – необыкновенная, восхитительная – приведет твою душу к последнему восторгу самой смерти.

Конан сплюнул кровавую слюну, затем стиснул зубы и уставился на своего врага. Дуум изучал его. Его таинственный, жуткий взгляд проникал в мятежные глаза варвара, словно желая достичь самой глубины его души. В конце концов, глава Культа отвел глаза, покачал головой и убрал талисман в карман.

Повернувшись к своему преданному военачальнику, Дуум сказал:

– Его разум поведал мне, что он отдал великий рубин какой-то женщине за несколько минут удовольствия, нисколько не заботясь о том, что в нем заключается ключ к власти над миром. Какая утрата! Эти животные лишены понимания, у них нет никакого чувства ответственности за свои действия.

Рексор зарычал. Его голос был хриплым от скрытой злобы:

– Я убью его для тебя, господин!

Дуум покачал головой и снова повернулся к окровавленному киммерийцу. Полным злости голосом он сказал:

– Ты ворвался в жилище моего Бога, похитил мою собственность, убил моих слуг и моих питомцев. Ты нарушил важный для моих последователей ритуал. Это огорчает меня больше всего.

Отсвет каких-то странных чувств отразился на темном лице Дуума, и роковой огонь неизбывной печали зажегся в глубине его сверкающих глаз.

– Ты убил огромную змею, обвивавшуюся вокруг моего алтаря. Яро и я безутешны от этой утраты. Она была выращена нами из яйца. Почему ты украл мои богатства и лишил меня живых существ, столь дорогих моему сердцу? Почему ты осквернил святилище моего храма и нарушил церемонию, которую твой грубый ум никогда не сможет постигнуть? Почему ты проник в саму мою цитадель и лишил жизни священника, которого я называл братом?

– Если бы Кром даровал мне еще несколько минут жизни, я бы и тебя лишил жизни! – прорычал Конан.

– Откуда такая ненависть? Откуда?

– Ты убил моего отца и мать. Ты вырезал мой народ, – проговорил Конан. – Ты украл меч моего отца из прекрасной стали…

– А, сталь… – Дуум кивнул, погрузившись в воспоминания. – Много лет назад я исколесил мир в поисках стали, секрета стали. Я считал его дороже золота и бриллиантов. Да, я был одержим тайной стали.

– Загадкой стали, – прошептал Конан, вспоминая слова отца, киммерийского кузнеца.

– Ты знаешь эту загадку, не так ли? – Голос главы Культа был доверительным, убеждающим, словно он беседовал с другом. Его речь лилась безостановочно, гипнотически, лукаво. – В то время я считал сталь сильнее всего на свете, даже могущественнее человеческого тела и духа. Но я ошибался, мой мальчик! Я ошибался! Душа мужчины или женщины может покорить все, даже сталь! Вот, смотри, мальчишка!

Дуум указал на дорожку на стене сада. На ней стояли прелестная златокудрая девушка и красивый юноша, держась за руки.

– Это милое создание прекрасно, не правда ли? И этот красивый юноша любит ее. Знаешь ли ты, варвар, что значит любить девушку? Или быть любимым ею?

Конан вспомнил Валерию, с которой он много дней назад с такой болью в сердце расстался, и сжал зубы. Из глубины его горла вырвалось утвердительное рычание.

– Возможно, что и знаешь, – проговорил Дуум. Тень улыбки показалась на его лице. – Возможно, ты думаешь, что любовь все побеждает, но я покажу тебе сейчас силу более могущественную, чем сталь, и даже чем любовь. Смотри внимательно.

Подняв гипнотические глаза, он остановил их на хорошеньком личике улыбающейся девушки.

– Иди ко мне, дитя, – прошипел он. Его свистящий голос был чуть громче шепота.

Детское личико озарилось радостью. Девушка минуту помедлила у края стены, затем, не взглянув на юношу, который был около нее, соскользнула со стены и с тяжелым стуком упала на плиты садовой дорожки.

Конан отвел глаза от кукольного сломанного тела у их ног. Дуум расхохотался. В звуках его смеха слышались триумфальные ноты. Потом он сказал:

– Вот сила, мальчик, вот могущество! Это сила, которой не могут противостоять ни крепость стали, ни упругость человеческого тела. Что такое сталь без руки, направляющей ее? Что такое рука без разума, управляющего ей? В этом секрет силы… Сталь, ха!

Тулса Дуум остановился и внимательно посмотрел на безмятежное лицо Конана. Главе Культа казалось, что замкнутое выражение лица варвара, гордый разворот его широких плеч умаляют его могущество, бросают безмолвный вызов ему, не привыкшему к этому. Он сделал еще одну попытку восстановить свой авторитет и произвести впечатление на строптивого юношу, чье тело было заковано в цепи, но дух остался свободным.

Дуум поднял руку и привлек к себе внимание плачущего юноши, который неподвижно стоял и смотрел вниз на сломанное тело своей возлюбленной. Жесткие губы Дуума на одно мгновение скривились в змеиной усмешке. Это движение было замечено только остроглазым киммерийцем. Притворная улыбка исказила темное лицо Дуума, и он прошептал приказ:

– Иди за ней в Рай, сын мой.

Без колебаний, двигаясь как во сне, юноша вынул маленький, украшенный бриллиантами нож и вонзил острый клинок себе в сердце. Солнце играло в потоке крови, сочившейся из раны, пока он стоял, словно статуя, на стене, затем, внезапно съежившись, он наклонился и упал на мертвое тело девушки.

Выражение торжества засветилось на лице Тулса Дуума, когда он взглянул на варвара.

– У меня, – сказал он, – тысячи таких, как они.

Но на Конана и это не произвело должного впечатления. Он, по-прежнему сурово смотрел на Дуума.

– Какое мне дело до того, что ты имеешь власть над глупцами и слабовольными? Ты никогда не встречал настоящего человека, равного тебе, и не сражался с ним лицом к лицу.

Огонь ненависти вспыхнул в глазах Дуума, и что-то похожее на стыд промелькнуло в них на мгновение; но ненависть тут же исчезла, подавленная сверхчеловеческим усилием воли. Конан, не обратив на это внимания, продолжал:

– Ты вырезал мой народ. Ты приковал меня к Колесу Страдания под хлысты ваниров. Ты обрек меня на жизнь раба-гладиатора, который знает, что каждый день может стать для него последним…

Дуум гордо поднял черную голову.

– О! Посмотри же, что я сделал для тебя, как жизнь закалила твое тело и укрепила твой дух! Взгляни на твою выдержку, твою храбрость, твое намерение убить меня из чувства мести за твой род. Ты следовал за мной по миру, пришел сюда, в цитадель моего могущества, чтобы отомстить за то, что я сделал тебе. Хотя на самом деле я сделал тебя победителем, героем, настоящим полубогом. И теперь ты хочешь растратить мой дар – эту силу и храбрость, и волю, которыми я наградил тебя через боль и страдание, – на простое возмездие. Какая утрата! Как жаль!

Дуум, как казалось, действительно опечаленный, прикусил нижнюю губу перед тем, как продолжить.

– Я дам тебе последний шанс получить жизнь и свободу. Ответь на два вопроса: где ты взял знак двух змей? Где находится Глаз Змеи? Говори!

Конан молча покачал головой.

– Прекрасно, – после паузы сказал Дуум. – Ты пожнешь плоды своего упрямства на Дереве Скорби.

Он резко повернулся на каблуках и пошел из сада. Снова появился Рексор, чтобы заняться пленником.

Дойдя до ворот, Тулса Дуум еще раз обернулся и низким мелодичным голосом отдал приказ своему верному военачальнику.

– Распни его, – небрежно бросил он.

11
Дерево

Багровое солнце ярко освещало царящее вокруг запустение. Гладкая равнина известковой почвы, белой, как свежий снег, простиралась во всех направлениях. Потоки раскаленного воздуха, как привидения, отплясывали на земле, среди полной неподвижности, свой танец смерти. Путешественник – если бы он отважился пересечь эту бездорожную пустыню – обнаружил бы, что смутная неприязнь еще больше усиливается из-за какого-то металлического запаха.

Над этой совершенно пустынной равниной возвышалось Дерево Скорби: черное, искривленное чудовище, царапающее раскаленное небо голыми ветвями. Когда-то, возможно, оно было величавым деревом и ласково прятало в тени и человека и зверя. Теперь же этот мрачный, покрытый шипами скелет стал деревом зла.

Высоко на черном стволе висел Конан-варвар. Его обнаженное тело было покрыто запекшейся кровью и слоем меловой пыли. Капельки пота, стекая по телу, оставляли за собой извилистые грязные дорожки. Спутанные волосы свисали грязными жгутами, очерчивая избитое лицо, превратившееся в растрескавшуюся, обожженную солнцем маску, на которой жили только глаза. Это были злые, горящие глаза пойманного и умирающего зверя.

Руки Конана были туго привязаны к двум широко разнесенным сучьям, веревки крепко стягивали и его ноги, прочно прижимая бедра к шершавой коре дерева. Конана жестоко мучили эти ремни, но гораздо страшнее была боль, причиняемая тонкими гвоздями, которыми прибили к ветвям ладони Конана.

Конан не знал, сколько часов прошло с того времени, как стражники Дуума безжалостно его распяли. Мозг Конана оцепенел от боли, временами он терял сознание. Жажда стала невыразимой мукой, а неумолимые лучи солнца жгли тело. Ничто не нарушало медленную агонию, кроме теней стервятников, парящих на неподвижных крыльях под безжалостным солнцем. Они ждали смерти человека, ждали пира. Эти падальщики казались единственными живыми существами во всей белой пустыне.

Один стервятник, лениво двигая крыльями, спустился вниз и уселся на ветке над головой киммерийца. Птица вытянула морщинистую шею, чтобы вглядеться в распятого человека, чья голова уже упала на широкую грудь. Падальщику это избитое тело показалось безжизненным. Он стал внимательнее всматриваться в жертву то правым, то левым глазом.

Конан оставался неподвижным. В эту минуту он стал ясно понимать, что без глотка жидкости смерть возьмет его еще до захода солнца. А на всей этой пылающей жаром равнине можно было выпить только одно…

Стервятник подпрыгнул на ветке, бросился в безветренное небо, а затем набрал высоту для атаки и ринулся вниз. Согнутый крючком клюв поднялся, целя в глаз Конана. Тень птицы пронеслась по лицу киммерийца. Напрягая все свои силы, Конан поднял голову. Он не шевельнулся, когда стервятник вцепился когтями в его грудь и захлопал крыльями о воздух, готовясь нанести удар.

В это мгновение голова Конана рванулась вперед. Его челюсти щелкнули подобно волчьим, а крепкие зубы вонзились в тощую шею птицы, задушив вскрик удивления и боли. Черные крылья били Конана по обожженному лицу, когти раздирали его грудь, но он не ослабил хватку. Его зубы все глубже входили в морщинистую шею, лишенную перьев. Наконец хрустнул позвонок, и крылья стервятника безжизненно повисли. Продолжая сжимать челюсти, Конан всасывал кровь птицы. И даже теплая и соленая, она могла потягаться по вкусу с бокалом лучшего вина.

Чувствуя себя возрожденным, Конан поднял голову. Солнце, опускаясь к западу, раскрашивало мрачную равнину красными полосками. Вдруг что-то заставило напрячься притупившийся разум варвара. Было ли это клубом пыли, чуть подкрашенным красными лучами заходящего солнца, или облаком дыма? Что бы это ни было, оно становилось больше, оно приближалось.

Долгое время Конан не мог понять, что именно приближается к нему. Это что-то плыло по волнам жара, как пловец, грудью пробивающийся сквозь бушующее море. Наконец расплывчатое пятно превратилось в наездника, скачущего легким галопом. Вдруг всадник – так управляться с лошадьми могут только гирканцы – пустил своего коня в карьер. Несмотря на опухшие, растрескавшиеся губы, Конан улыбнулся.

* * *

– Эрлик! Что они с тобой сделали? – воскликнул Саботай, соскакивая с коня и привязывая поводья к нижней ветке проклятого дерева. Конан что-то прорычал в ответ, но горло так пересохло, что его слова остались непонятными.

Трясущимися руками Саботай достал из седельной сумки инструмент, похожий на клещи, которыми вытаскивают камни, застрявшие в подковах лошадей. Засунув его за пояс, Саботай вскарабкался вверх по дереву, туда, где висел киммериец. Саботай поспешно попытался извлечь гвозди из рук Конана, которые распухли так, что стали вдвое больше обычного. Варвар закусил губу, чтобы заглушить стоны, а гирканец с силой дергал и тянул, пока не вытащил гвозди.

Потом гирканец выбросил щипцы и перерезал ножом веревки на ногах Конана; и только когда эти узлы ослабли, он сделал надрезы на ремнях, связывавших руки друга.

– Держись локтями за ветки, если можешь, – посоветовал Саботай. – Ты ведь не хочешь свалиться на землю.

Наконец последняя веревка была перерезана, и Конан, поддерживаемый невысоким вором, с трудом соскользнул вниз. Опираясь на ствол дерева, израненный, он молча переносил страдания, пока Саботай растирал его обожженные, в сильных кровоподтеках конечности, чтобы восстановить кровообращение. Подавая Конану кожаную фляжку с водой, он сказал:

– Сперва прополощи рот и сплюнь. Потом сделай несколько маленьких глотков. Если ты будешь пить, как обычно, тебе будет очень плохо, а может быть… Я видел, как люди умирали от этого.

– Я знаю, – тихо пробормотал киммериец. – У тебя есть что-нибудь поесть?

– Сначала я разожгу сигнальный костер, чтобы его увидела Валерия. Мы долго искали тебя. Колдун сказал, что ты будешь южнее Горы Могущества, но не смог сообщить нам ничего более определенного.

Гирканец собрал прутья под мертвым деревом, сломал пару небольших ветвей, и вскоре, с помощью кремня и огнива, запылал веселый костерок. Затем, поискав вокруг, он нашел несколько кустиков сухой травы и бросил их в пламя. От травы к небу поднялось большое клубящееся облако дыма. После этого Саботай поднял мертвого стервятника и, присев на корточки, начал ощипывать птицу.

– Ради Крома, скажи, что ты делаешь? – проворчал Конан.

– Выдираю перья, – ответил вор.

– Ты собираешься зажарить эту гадость!

– А почему нет? Мясо есть мясо, да и мы оба голодны.

Конан еле удержался от рвоты и недовольно сказал:

– Если я даже и буду есть, то тебе придется кормить меня. У меня руки не двигаются.

Саботай кивнул и согнулся над костром. Вскоре с кусков жарящегося мяса, насаженных на заостренную палку, в костер стал капать жир, и сытный подкупающий запах наполнил воздух. После скудного, но вкусного ужина Конан тяжело вздохнул, а потом погрузился в сон, прислонившись к Дереву Скорби.

* * *

Конан очнулся среди могильных холмов мертвых царей на берегу моря Вилайет. Валерия, склонившись над ним, промывала и смазывала его раны. Он смутно помнил – а может быть, это был сон, – как он ехал на лошади Валерии, а она сидела за ним, держа поводья и поддерживая его всякий раз, когда он начинал вываливаться из седла.

Он долго смотрел на свои руки, онемевшие, распухшие, воспаленные. Было невыносимо больно пошевелить даже пальцем.

– Больше никогда не смогу держать меч, – невнятно произнес он. – Лучше бы я умер.

Затем сознание снова покинуло его и все вокруг потонуло в мутном тумане. Нескончаемые часы, проведенные киммерийцем на Дереве Скорби, так истощили его звериную жизнеспособность, что те, кто ухаживал за ним, боялись, что он может не оправиться от ран. Конан горел в бешеной лихорадке. Его вера в собственные силы исчезла.

– Он еще жив? – спрашивал старый колдун, переступая порог лачуги, в которой лежал умирающий мужчина.

– Да, но едва-едва, – отвечала девушка.

– Старик, – обратилась к нему Валерия, – он зовет тебя колдуном. Знаешь ли ты хоть какое-нибудь заклинание, чтобы помочь ему? Или, может быть, твои боги помогут тебе?

Старик молча смотрел на нее. Сочтя его темный пристальный взгляд за признание того, что он в самом деле может управлять потусторонними силами, Валерия воскликнула:

– Ну, так используй же свои чары! Верни силу рукам, которые должны поднять меч мести!

Старик устало, но смиренно ответил:

– За такое колдовство нужно дорого платить. За такое волшебство всегда нужно платить. Духи, которые часто наведываются в это священное место и охраняют могилы царей, настоятельно требуют плату.

– Какой бы ни была цена, я буду рада ее отдать! – ответила Валерия. – За дело, колдун!

* * *

Завывал жуткий ветер, и тени крались среди могил. Над ртутной поверхностью моря Вилайет луна освещала мертвенно-бледное лицо беспокойного дряхлого призрака, чья черная тень металась на бесплодной земле между двумя наибольшими памятниками. Валерия и Саботай с замиранием сердца следили, как колдун обвязал ноги и руки Конана полосками черной материи и накрыл его неподвижное тело покрывалом того же самого могильного оттенка. Еще одну полоску он повязал на голову варвара, тщательно прикрыв его обожженные, посиневшие веки. Поверх этой повязки ловкими взмахами маленькой кисти старик нанес несколько таинственных знаков.

Потом колдун отправил Саботая на берег, приказав ему принести ведро чистой воды, и, когда вода была доставлена, он опустился на корточки на ковровую подстилку, медитируя и собирая внимание. Валерия, стерегущая каждое движение старика, чувствовала, как он погружался в самые глубины своего духа, чтобы разбудить дремлющие источники внутренней силы.

Наконец колдун вышел из транса. Он торжественно окропил водой все тело Конана, еле слышно бормоча могущественные имена. Сделав это, он приказал гирканцу крепко привязать конечности Конана к четырем столбам, врытым глубоко в землю.

– Зачем это? – потребовала ответа Валерия. Колдун мрачно смотрел за работой Саботая.

– Ночью, – начал он, – духи этого места, рассерженные заклинанием, попытаются унести молодого человека отсюда. Если им это удастся… – его голос осекся.

Валерия вынула из ножен кинжал; его лезвие ярко сверкнуло в лунном свете.

– Если твои духи унесут его, старик, то ты тотчас же последуешь за ними.

В этой безмолвной темноте яростные слова девушки прозвучали со злобой загнанной в тупик пумы.

В ответ старик только пожал плечами, но от такой давно забытой им юношеской горячности на его губах дрогнула чуть заметная улыбка.

Ночь тянулась бесконечно долго для тех троих, что бодрствовали среди древних гробниц. Беспечная луна забралась на самый верх бархатного неба и теперь плыла среди звезд. На юге возвышался зловещий конус Горы Могущества, черный даже на фоне сверкающего, усыпанного звездами темного неба. Не было слышно ни одного сверчка. Нависла абсолютная тишина.

Вдруг Валерия схватила гирканца за руку. Саботай, который уже начал дремать, выругался, когда ногти девушки вонзились в его кожу, а затем так же изумленно уставился на Конана.

Огромное, закутанное в покрывало тело киммерийца поднималось, двигаясь жутко, безвольно, как будто невидимый гигант взял его в руки. Веревки, которые удерживали Конана, натянулись и глухо гудели; столбы скрипели под могучим напором невидимых сил.

– Они унесут его! – взвыла Валерия, когда тело Конана забилось и задергалось так бешено, что один столб был вырван из земли. Колдун ничего не ответил, но начал петь заклинания срывающимся голосом и чертить в воздухе костлявыми руками магические знаки. Валерия вскочила на ноги и бросилась к Конану, оглашая ночь проклятиями. Пока неистовая девушка боролась с невидимыми силами, рыча как львица, защищающая своего детеныша, Саботай нащупал свою кривую саблю. Затем, прыгнув вперед, он разрубил пустой воздух над пребывающим в беспамятстве киммерийцем и девушкой, которая старалась всеми силами удержать его.

К изумлению Валерии, тело в покрывале тяжело упало и осталось неподвижно лежать на соломенном тюфяке. С моря подул свежий ветер, и призрачные тени, спустившиеся на землю, как хлопья тумана, казалось, уплыли прочь.