Текст книги "Философия скуки"

Автор книги: Ларс Свендсен

Скука и современность

Серен Киркегор пишет: «Боги заскучали, потому что они создали человека. Адам скучал, поскольку был один, и потому он создал Еву. С этого мгновения в мире возникла скука, она стала всеобъемлющей, поскольку людей становилось все больше». Лично я не взял бы на себя смелость высказываться о богах, но Ницше утверждал, что Бог заскучал на седьмой день. Он также утверждал, что боги и сами безуспешно боролись со скукой. Впрочем, я бы рискнул со всей уверенностью утверждать, что Адам, например, не скучал.

Скука – все-таки относительно новый феномен. Она связана, кстати, непосредственно с той самой мистерией, когда Адам и Ева вкусили от древа познания. А в раю не было места для скуки, поскольку все пространство заполняло присутствие Бога, который, казалось, находится так близко, что уже не приходилось размышлять над смыслом жизни – все и так было ясно. Точку зрения Киркегора разделяет, например, Генри Дэвид Торо: «Нет сомнения, что и самая скука и сплин, которые якобы исчерпали разнообразие и радости жизни, восходят еще ко временам Адама». Альберто Моравиа утверждал, что Адам и Ева скучали. Иммануил Кант считал, что Адам и Ева наверняка скучали, находясь в Раю. А Роберт Нисбет предполагает, что Бог сослал Адама и Еву из Рая и вышвырнул их в неведомое пространство, чтобы спасти их от скуки, которая царила в Раю».

Можно предположить, что определенные формы скуки существовали еще на заре истории. Например, я назвал бы «ситуативную скуку» – настроение, которое вызвано определенной суммой обстоятельств. А вот уже экзистенциальная скука характерна для новейшей эпохи. Впрочем, есть и исключения. Например, «Книга Екклесиаста, или Проповедника» начинается словами: «Суета сует – все суета…» А далее следует сентенция: «Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». Кстати, вполне вероятно, что Соломон, характеризуя свою эпоху, выступал скорее как пророк, чем диагност. И пастор Лёкен – герой романа Арне Гарборга «Усталые люди», – возможно, был прав, утверждая, что Ветхий Завет адресован прежде всего современному человеку.

В произведениях Сенеки встречается понятие taedium vitae – усталость от жизни. Сенека описывает ощущения, напоминающие современную скуку. Впрочем, так случается часто – можно найти и другие более ранние тексты, которые описали и предвосхитили феномены более поздних времен.

Я не стал бы безоговорочно утверждать, что скука появилась в определенном месте, в определенный промежуток истории, но могу констатировать: скука была более или менее подробно охарактеризована не ранее чем на переходе к романтизму. В эпоху романтизма скука, если можно так выразиться, демократизировалась и обрела широкую популярность.

Скука – «привилегия» современного человека. И если есть основания полагать, что радость и эмоции – относительно постоянные величины в истории, то скука, так сказать, драматическим образом нарастает. Мир определенно становится скучнее. Романтикам представлялось, что монахи и дворяне – маргинальный феномен. Долгое время скука оставалась статусным символом, и принадлежность к высшим слоям общества обеспечивала для нее материальный базис. Скука, внедренная во все слои общества, потеряла свою эксклюзивность. Кстати, есть основания полагать, что скука присуща почти всему западному миру.

В скуке всегда присутствует критический момент, потому что она выражает или определенную ситуацию, или явления, которые окрашены ощущением глубокой неудовлетворенности. С этой точки зрения любопытно вспомнить, например, творчество Франсуа де Ларошфуко, его максимы, которые в основном представляют собой остроумные высказывания или сентенции на тему французского придворного этикета. Вот одна из них: мы легко прощаем тех, кто наскучил нам, но не тех, кому наскучили мы сами.

При французском дворе скука считалась привилегией монархов, а скука, которую испытывали другие, например придворные, толковалась иначе. Точно так же раньше понятие acedia истолковывалось как максимальное приближение к Богу Считалось, что именно это чувство испытывают монахи, погружаясь в бездонную пустоту при чтении Священного Писания. А мог ли Бог при всем своем совершенстве быть скучным? Испытывать скуку в присутствии Бога означало бы, что у Бога есть недостатки.

Если скука обретает все большую популярность, значит, в обществе или в культуре есть серьезные недостатки мировоззренческого плана. А смысл жизни, конечно, воспринимается как единое целое. Мы социализируемся в поисках смысла жизни (насколько это возможно). И тогда простые составные части нашей жизни тоже обретают смысл. Другое, традиционное выражение для обозначения смысла жизни – «культура». Многие теоретики модернизма полагали, что культура рухнула и что ее заменила, например, цивилизация.

Если скука захватывает все большее пространство, это значит, что утрачен и смысл жизни. Конечно, есть взаимосвязь между общим смыслом и частными смыслами, иными словами, между культурой, с одной стороны, и культурными продуктами, с другой. Так что мы можем задаться вопросом: в какой степени те или иные объекты или явления отмечены печатью культуры? Можно вспомнить выражение Хайдеггера: «Вещи продлевают вещи», иными словами, вещи имеют для человека лишь теоретическое значение. А если сформулировать вопрос иначе, то он звучит так: соотносятся ли вещи с культурой?

Следует отметить, что никаких достоверных исследований о том, какое количество людей страдает от скуки, не существует. Эти цифры сильно варьируются в разных исследованиях, так что сама по себе методика диагностики феномена более или менее объективным образом не представляется надежной. Поэтому мы не имеем возможности, за неимением достоверных сведений, подсчитать, каково число тех, кто страдает от скуки – уменьшается ли оно, увеличивается, или же оно постоянно.

Например, не являются ли индустрия развлечений и потребление крепких алкогольных напитков, в сущности, явными индикаторами распространенности скуки? Те, кто смотрят телевизор по четыре часа ежедневно, может быть, и не считают, что страдают от скуки, но в таком случае почему же они тратят 25 процентов своего дневного времени на телевидение? Конечно, этот феномен можно было бы объяснить ленью, но ведь лень предоставляет массу свободного времени, которое можно потратить на тысячу других занятий. Впрочем, телевизор можно назвать самым гениальным из технических изобретений, которое позволяет столь эффективно убивать время. Единственное объяснение времяпрепровождения у телевизора по многу часов по вечерам – это либо переизбыток времени, либо ощущение дискомфорта. Впрочем, многие из нас вполне преуспели в том, чтобы убивать время.

Самые гиперактивные из нас – именно те, кто меньше всего подвержен атакам скуки. Мы почти всегда ощущаем глобальную нехватку «убитого» времени и легко меняем свои увлечения, потому что не выносим пустого незаполненного времени. Парадокс состоит в том, что это вроде бы плотно занятое время кажется пугающе пустым, когда мы оглядываемся назад. Скука связана с движением времени, времени, которое скорее открывает горизонты для возможностей, чем двигается само.

Здесь уместно процитировать высказывание Ханса Георга Гадамера:

«Что именно движется во времени? Умирает ли время, которое миновало? Время умирает в пустоте, пустоте, которая длилась слишком долго и из которой возникла мучительная скука».

Человек, пребывающий в скуке, не знает, как ему потратить время, поскольку именно свойства скуки препятствуют реализации любых возможностей. В связи с этим было бы интересно проследить историю и частоту употребления слова «скука». Слово boredom в английском языке встречается не ранее чем в 1760-е годы и имеет прогрессирующую частоту употребления.

Немецкое слово Langeweile возникло двумя десятилетиями раньше и имеет древненемецких предшественников, но это свидетельствует только о большей протяженности во времени, а не об опыте.

Датчане рано начали употреблять слово kedsomhet, которое вначале было зарегистрировано в недатированном рукописном словаре Маттиаса Мота (составленном приблизительно в 1647–1719 гг.).

Можно предположить, что датский корень ked этимологически примыкает к латинскому acedia, хотя, впрочем, у меня недостаточно фактов, чтобы утверждать это наверняка.

В целом же слово «скука» в разных языках имеет весьма расплывчатую этимологию. Французское ennui и итальянское noia через провансальское enojo имеют общий корень в латинском inodiare (ненавидеть или питать отвращение) и восходят к XIII веку. Но эти слова не так уж применимы к нашим задачам, потому что тесно связаны с acedia – меланхолией и глобальной тоской. Тот же случай с английским словом spleen, которое восходит к XVI веку.

Норвежский словарь P искмола впервые понятие kjedsomhet фиксирует у Генрика Ибсена и у Амалии Скрам, хотя, конечно, кажется невероятным, что невозможно найти более ранние упоминания этого слова.

«Усталые люди» (1891) Арне Гарборга – первый норвежский роман о скуке. Его главный герой Габриэль Грам пребывает в постоянном состоянии побега от скуки и тоскует по утраченному – то ли по женщине, то ли по Богу.

Я все-таки склонен полагать, что все эти понятия – boredom, Langweile и kjedsomhet возникли почти одновременно и что они более или менее синонимичны. Совершенно очевидно также и то, что они принадлежат к целому понятийному комплексу, который имеет глубокие исторические корни.

«Скучно» – одно из наиболее популярных выражений в языке, оно обычно используется для обозначения целого ряда чувственных ощущений и бессмысленности в самых разных ситуациях. Многие описания скуки в истории литературы очень похожи друг на друга, в основном это жалобы на то, что ничто не интересно, а также констатация факта, что это невыносимое испытание.

Кьеркегор описывал это так:

Как, однако, скука… ужасно скучна. Более верного или сильного определения я не знаю: равное выражается лишь равным. Если бы нашлось выражение более сильное, оно нарушило бы эту всеподавляюшую косность. Я лежу пластом, ничего не делаю. Куда ни погляжу – везде пустота: живу в пустоте, дышу пустотой. И даже боли не ощущаю.

В популярной песне Игти Попа «Мне скучно» есть такие слова:

 
Мне скучно
Мне скучно
Я рекордсмен по скуке
Мне тошно
Мне тошно
от всех моих развлечений
Меня тошнит от всех зануд
Меня тошнит от алкашей
Мне скучно когда я сплю
Мне скучно при свете дня,
Потому что мне скучно
Мне скучно
От этой треклятой скуки.
 

Очевидно, «скука» – понятие, которое можно использовать, чтобы объяснить и оправдать очень многое. Например, одни из героев «Записок из подполья» Достоевского утверждал, что «все от скуки, господа, все от скуки…».

Характерную формулировку скуки можно найти, например, в комедии Георга Бюхнера «Леоне и Лена»: «Чего только не делают люди от скуки! Они учатся от скуки, они молятся от скуки, они любят, они сватаются и размножаются от скуки, и, в конце концов, умирают от скуки». Еще более трагически обнаженно этот мотив звучит в новелле Бюхнера «Ленц»: «Ведь большинство молятся от скуки, некоторые влюбляются от скуки, одни добродетельны, другие грешны, а я – абсолютное ничто, и я даже ничуть не боюсь, что однажды кто-то заберет мою жизнь, настолько она скучна». Нечто похожее мы находим у Стендаля в эссе «О любви»: «Скука отнимает все, вплоть до мужества, необходимого для того, чтобы себя убить»?.

У Фернандо Пессоа это звучит так: скука – чувство настолько экстремальное, что ее невозможно победить даже актом самоубийства, а только путем чего-то невозможного, только тем, чего вообще не существует в природе.

Скукой обычно объясняют многие действия, поступки, впрочем, так же, как и абсолютное бездействие. Скука – движущая сила огромного числа человеческих поступков – как позитивного, так и негативного свойства. Бертран Рассел пишет: «Значение скуки для человеческого поведения, по моему мнению, недооценено, ей уделено намного меньше внимания, чем она того заслуживает. Я со всей определенностью полагаю, что скука – мощная движущая сила во все времена. Скука характерна также и для наших дней».

Скука и смысл

О том, что скука намного более популярна, чем другие феномены, свидетельствует множество «социальных адресов». А если есть множество возможностей замены смысла, то в таком случае есть смысл в замене.

В отсутствие персонального смысла все возможные развлечения могут послужить компенсацией, замещающей его. Например, человек полностью погружается в чужую жизнь, в жизнь знаменитостей, в связи с тем что ощущает бессмысленность своей собственной жизни. А разве наше ежедневное потребление всякой всячины через каналы масс-медиа не есть результат того, что мы ощущаем скуку? Охот и погоня за удовольствиями есть результат нашего страха перед пустотой, обступающей нас. Жажда удовольствий и отсутствие чувства удовлетворенности неразрывно связаны.

Когда частная жизнь находится в центре бытия, то потребность обрести смысл жизни в тривиальной повседневности становится настоятельнее. Именно поэтому пару веков назад люди начали воспринимать себя как индивидуальные существа, которые должны реализовать себя, а каждодневное существование стало восприниматься как тюрьма. Скука связана не с физическими потребностями, а именно с духовной жаждой. Скорее всего, с жаждой переживаний. Только переживания представляют интерес.

Именно потому, что существование в принципе отмечено скукой, мы придаем огромное значение оригинальности и инновациям. Сегодня мы, современные люди, больше тяготеем к чему-либо «интересному», чем к подлинным ценностям. Мы склонны рассматривать то или иное явление или объект под определенным углом зрения – интересно или нет, то есть исключительно с точки зрения эстетической перспективы. Именно в рамках эстетики возникают оценочные категории – интересно или скучно.

Каким образом те или иные явления и объекты попадают в ту или иную категорию? Чаще всего вопрос ставится так: какова сила тех или иных инструментов воздействия? Если, например, возникает впечатление, что музыка исполняется скучно, то ситуацию можно исправить: следует играть погромче. Эстетически впечатления стимулируются либо повышенной интенсивностью, либо чем-то новым. Эта точка зрения превращается в идеологию суперлативизма. Необходимо отметить, что эстетический взгляд всегда тяготеет обратно к скуке, к скуке, которая негативно влияет на содержание жизни, и потому ее следует избегать любой ценой. Подобная точка зрения особенно отчетливо прослеживается в постмодернистских теориях, где некоторые эстетствующие авторы повторяют, как мантры, такие понятия, как «интенсивность», «делириум» и «эйфория». Проблема заключается в том, что постмодернистское ощущение радости и эйфории продлилось совсем не долго. Оно сменилось пугающей скукой.

В новейшее время мы не можем тяготеть к чему-либо, если это что-либо не представляет для нас интереса, поскольку интерес диктует направление нашему отношению. Но, как подчеркивал Хайдеггер, современность устремлена только к интересному, а интересное – это то, что со временем становится безразличным и скучным. Слово «скучный» тесно связано со словом «интересный». В новейшее время эти слова употребляются очень часто. Впервые в конце XVIII века романтики категорически заявили, что жизнь должна быть интересной, и требование реализовать себя стало всеобщим. Карл Филипп Мориц, чье значение для немецкого романтизма было признано только недавно, но еще не оценено по достоинству, утверждал в одном из эссе, написанном в 1787 году, что есть своеобразная связь между интересом и скукой и что жизнь должна быть интересной, чтобы избежать «невыносимой скуки».

«Интересное» всегда очень кратко по протяженности времени, и задача «интересного» в основе своей – отодвинуть скуку на расстояние вытянутой руки. Первейшая задача средств массовой информации – прежде всего продать «интересные факты». Так что журналистика, по сути, есть не что иное, как производство потребительских товаров.

В эссе «Рассказчик» Вальтер Беньямин утверждает, что «акции опыта упали в цене». Этот факт связан с развитием новой формы коммуникации при высокоразвитом капитализме: информацией. «Информация требует немедленной верификации». При этом важно, чтобы она была понятна сама по себе и исключала возможность разных толкований. Опыт, диктующий персональный смысл, остается погребенным под информацией. Т.-С. Элиот почти одновременно с Вальтером Беньямином писал:

Где Жизнь, которую мы потеряли в жизни?

Где мудрость, которую мы потеряли в знанье?

Где знанье, которое мы потеряли в сведеньях?

Информация и смысл – не одно и то же. В самых общих чертах можно сказать, что смысл состоит из мелких фрагментов, которые входят в большую, интегрированную систему. Иное дело – информация. Информация идеально посредничает в качестве бинарного кода, в то время как смысл воспринимается более символично. Информация обрабатывается или трансформируется, в то время как смысл толкуется. Определенно, мы не можем отвергнуть информацию в пользу смысла. Ибо чтобы достичь чего-либо функционального в современном мире, следует сориентироваться в переизбытке информации, которая проходит через множество звеньев. Тот, кто вынужден обретать опыт сам, очень скоро впадет в уныние. Проблема в том, что современные технологии делают нас все более и более пассивными зрителями и потребителями и все менее и менее активными участниками. Из-за этого мы ощущаем дефицит смысла.

Вообще не так легко понять, что именно я подразумеваю здесь под понятием «смысл». В философской семантике есть бесчисленное множество разных теорий смысла. Например, Готтлоб Фреге пытался перевести понятие «смысл» в категорию языка. Но то понятие смысла, которое я имею в виду, обладает более широкой перспективой, потому что речь идет о смысле, который непосредственно связан со смыслом чего-то. Петер Вессель Запффе пытается сформулировать понятие смысла:

Чтобы какой-либо поступок или фрагмент жизни имели смысл, нужно, чтобы они давали нам определенное ощущение, которое непросто описать. Это могут бытьлюбые позитивные поступки, цель которых достичь справедливости, равновесия, одобрения – и тогда мы можем достичь равновесия

Подобное определение кажется несколько легковесным, но оно содержит важный тезис – а именно: смысл соотносится с целенаправленным отношением к миру.

Я бы хотел только отметить, что существенная разница между мировоззрением Запффе и моим заключается в том. что он берет за основу биологический аспект, в то время как я ориентируюсь на исторический. Запффе также считает, что эти действия указывают далее на нечто большее, а именно на жизнь как на целое. Я не буду более пересказывать размышления Запффе, но удовлетворюсь тем, что констатирую: смысл, который мы ищем или пытаемся постичь, в конечной инстанции является экзистенциальным или метафизическим. Этот экзистенциальный смысл можно искать разными путями и находить в разных формах. Его можно представить как способ участия в той или иной структуре (например, религиозное объединение) или как цель, которую следует реализовать (например, бесклассовое общество). Смысл можно представитсебе как нечто коллективное или индивидуальное.

Я считаю, что концепция, представленная в западной цивилизации, от романтиков и далее, акцентирует внимание на экзистенциальном и индивидуальном смысле, который должен быть реализован. Имен– но этот смысл я называю индивидуальным смыслом, хотя я мог бы также назвать его романтическим смыслом.

В развитых обществах культивируются такие человеческие свойства, которые нацелены на поиски смысла. В дисфункциональных обществах все обстоит иначе. Ранние модели обществ, как правило, пытались найти коллективный смысл, и его было вполне достаточно.

Для нас, «романтиков», его недостаточно, хотя и нас часто охватывает коллективистский образ мыслей, например национализм, но ведь в конечной инстанции мы ощущаем его явную недостаточность. Конечно, смысл никуда не исчезает, но он видимо теряет масштабность. Между тем недостатка в информации не наблюдается. Современные средства массовой информации открывают гигантские перспективы поиска знаний, и это, бесспорно, позитивный аспект, но большинство этих знаний, увы, относительно бесполезно. Следует все-таки каким-то образом определить границы понятия «смысл» и в то же время помнить, что оно чересчур объемно. Все и каждый трактуют это понятие по-своему, так что недостатка во мнениях нет. Мы буквально пробираемся вброд по смыслу. Но это не тот смысл, который мы ищем.

Ощущение пустоты времени в состоянии скуки – это не отсутствие событий: события происходят везде и всегда. Просто иногда время кажется только полотном, на котором сохнут краски. Пустота времени – это пустота смысла.

Хоркхеймер и Адорно выдвигают тезис, близкий к постулату Беньямина об информационном взрыве. В свою очередь, эта точка зрения высказана в развитие теории толкований Канта:

Идея производительности, которой кантовский схематизм по-прежнему ожидает от субъектов, начиная от чувственного многообразия до фундаментальных понятий, заимствована из законов индустрии. В свою очередь, индустрия развивает схематизм как сервис для пользователя. – Так что для потребителя не остается ничего иного, только классифицировать схематизм продукции

На мой взгляд, причина скуки коренится в недостатке персонального смысла, и именно этим объясняется то, что все объекты и события мы воспринимаем как готовые коды. В то же время мы, приверженцы романтизма, требуем персонального смысла. Как писал Рильке в первой из своих «Дуинезских элегий» – мы пребываем в уже истолкованном мире.

Человек – мирообразующее существо, существо, которое активно конституирует свой мир, но, когда все превращается в готовый код, активное конституирование мира становится лишним, и нам уже не хватает разногласий по отношению к миру. Нам, романтикам, необходим смысл, который реализуется нами самими, а тот, кто участвует в процессе самореализации, всегда неизбежно занят поисками смысла.

Уже не существует коллективного смысла жизни, смысла, который легко постичь. Но не так-то легко найти и какой-либо персональный смысл жизни. Для большинства смысл состоит в самореализации, но нет установок, как именно следует реализовать себя, и не ясно, что за этим может последовать. Тот, кто уверен в самом себе, избегает задавать вопросы о том, кто он, собственно, есть. Только «я», у которого есть проблемы, испытывает потребность реализации.

Скука предполагает субъективность, иными словами, самосознание. Субъективность – необходимое, но недостаточное условие для скуки. Чтобы скучать, субъект должен воспринимать самого себя как индивида, который может оказаться в разных обстоятельствах, и требовать смысла и от мира, и от самого себя. Без подобного требования смысла скука и не сможет возникнуть. Животное может пребывать в состоянии дезориентации, но вряд ли оно испытывает чувство скуки.

Роберт Нисбет пишет:

Человек наделен уникальной способностью – скучать. Нам, как и всем формам жизни, периодически свойственны состояния апатии, но апатия и скука – не одно и то же… Скука находится на значительно более высокой ступени в шкале человеческих несчастий, чем апатия, и, возможно, лишь имея такую высокоразвитую нервную систему, человек может испытывать состояние скуки. При этом человеку необходим умственный уровень как минимум «нормальный». Идиот может испытывать состояние апатии, но не скуки.

Гёте писал, что обезьян вполне можно было бы рассматривать как людей, если бы они могли испытывать чувство скуки, и, скорее всего, он прав. В то же время скука бесчеловечна, потому что она лишает человеческую жизнь смысла или сигнализирует о том, что смысл отсутствует.

После того как романтики сконцентрировались на самих себе, опасность обнаружить дефицит смысла возникала постоянно. Расцвет скуки связан с расцветом нигилизма, но история нигилизма и его крах – очень сложная тема, и вряд ли ее возможно здесь рассмотреть. Скука и нигилизм сопутствуют смерти Бога. Первую попытку охарактеризовать «нигилизм» с точки зрения философии предпринял Фридрих Генрих Якоби в «Послании к Фихте», написанном в 1799 году. Одна из основных идей, которую Якоби излагает в этом открытом письме, – человек выбирает между Богом и «ничто», и, выбирая «ничто», человек признает самого себя Богом. Эта логика позже становится повторяемой, но она аффирмативна. Герой «Бесов» Достоевского Кириллов утверждает: «Если Бога нет, то я Бог». Насколько мы знаем, мы выбрали ничто, хотя слово «выбрали» здесь вводит в заблуждение – просто так получилось. Но человеку не дано с особым успехом исполнять роль Бога. Кириллов утверждает далее, что в отсутствие Бога «я обязан выразить собственную волю». В отсутствие Бога человек берет на себя роль центра гравитации, но исполнять эту роль ему практически не по силам.