Текст книги "Миф о вечной любви"
Автор книги: Лариса Соболева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
2
Ничего у нее не получалось. «Мерс» не заводился, о чем Глеб сразу догадался, стоило взглянуть на Саньку в конце дня, когда он заехал за ней. В парке ни слова не сказал, зачем ронять авторитет, которого и так нет? Ну, не любит сильный пол, когда на его территорию вторгаются женщины, не любит. И это нужно учитывать, а не в позу становиться с первых шагов. В машине Глеб отчитался, что в больнице побывал два раза, Жанна отлично себя чувствует, просила привезти кое-какие лекарства, показал рецепты. Санька полностью игнорировала его, вынудив Глеба прочесть ей нотацию:
– Не надо было начинать с рекламы. Вначале скромность, потом дело, в последнюю очередь реклама, и то! Лучше, когда тебя рекламируют другие, это вызывает больше доверия.
– Ну, знаешь! – пыхнула она. – Скромными пусть будут бездарные и дилетанты, а я кое-что умею. Жаль, тебе неизвестно, что реклама – двигатель торговли, посмотри телек: все себя продают! И я продавала. Но кто знал, что твой начальник прямолинейный, как шпала?
– Наумыч?
– Он, он. У него нет чувства юмора.
– Ты несправедлива.
– Он ретроград, консерватор и рутинер! Вообще-то, вас, мужчин, отличают эти качества всех поголовно, вы же не терпите рядом с собой умных женщин, вам подавай дуру, чтоб в рот заглядывала. Запомни, я сделаю вас всех! «Мерс» поедет, ты понял?
– Понял. Ты никогда не выйдешь замуж.
– Ну и подумаешь! – фыркнула она.
– А вас, женщин, отличает упрямство. Даже если знаешь, что не права, все равно будешь стоять на своем.
Он махнул рукой и ничуть не расстроился из-за размолвки, все равно надолго Саньки не хватит, ведь атмосфера натянутости никому не в кайф. Приехав домой, Глеб вышел из машины, чтоб открыть гараж, достал ключи, как вдруг его окружили трое мужчин, один из них осведомился:
– Глеб Валентинович Нефедов?
От Санькиной обиды и следа не осталось, почуяв опасность, она очутилась рядом с мужем сестры и наехала сразу на троих:
– Э, в чем дело? Вы кто такие?
– Старший лейтенант Сергиенко, – представился молодой человек, показав удостоверение. – Гражданин Нефедов, вы задержаны.
– Я?! – вытаращился Глеб. – С чего это вдруг?
– Вы подозреваетесь в убийстве.
Саньку оттеснили одновременно двое, не успела она и глазом моргнуть, как на руках Глеба защелкнулись наручники. Девушка закрыла его собой, словно амбразуру, не давая увести:
– Вы с ума сошли? Какое убийство?!
– Двойное, – сказал Сергиенко. – С особой жестокостью.
Она развернулась лицом к бледному Глебу (да, в такой ситуации у кого хочешь застынет кровь в жилах), ее глаза молча спрашивали его: правда?
– Нет, – ответил он. – Санька, клянусь, это неправда.
– К сожалению, в гараже, где найдены два трупа, обнаружены ваши отпечатки, – добил его лейтенант и приказал коллегам: – В машину его.
– Санька, – на ходу говорил Глеб, она семенила следом, – Жанне не сообщай, нельзя ей… ты же знаешь. Все выяснится, это недоразумение… Ты поняла?
– Поняла, поняла… – Глеба затолкали в машину, а она бросила лейтенанту: – Я вам не верю, ясно?
– Как хочешь.
– Какие отпечатки? – взвилась она, покрутив растопыренными пальцами перед его носом. – Вы их что, сравнивали? Когда вы их брали у Глеба? Вот так сразу и узнали, что отпечатки его? Не смешите.
– У всех, кто когда-либо отбывал срок наказания, берут отпечатки пальцев, стало быть, и его пальцы есть в базе данных, компьютер сразу выдал информацию. Он ведь отсидел два года.
– Глеб?! – изумилась Санька. – Сидел?! Когда!
– Прошлое своих парней, девушка, надо знать. Но раз ты такая грамотная, завтра привези ему спортивный костюм, носки, кроссовки. Зубную щетку, пасту, мыло… Сигареты. Он надолго застрял.
– Куда привезти?
– В СИЗО. Там список висит, что из вещей и продуктов разрешено передавать подследственным.
Лейтенант Сергиенко сел в машину, захлопнул дверцу…
– Я вам не верю! – крикнула Санька.
Вряд ли ее услышали, от машины остались одни выхлопные газы, впрочем, если б и услышали – что толку? Слова есть слова, это лишь проявление эмоций, глас интуиции, которая может и ошибаться, но никак не доказательство. Девушка вернулась к автомобилю, упала на водительское место и застыла, тупо глядя в стену напротив. Что теперь делать?
Утром Юрий Петрович Крайний прихорашивался перед зеркалом в туалетной комнате, тщательно расчесывая густые седые волосы. Ему понравилось, как он выглядит. А что? В его годы люди развалинами становятся, а он энергичен благодаря занятиям спортом, любознателен – до сих пор не потерял интереса ко всему новому, аккуратен как в одежде, так и в работе, а старики живут по принципу «сойдет и так». Нет. Он в свои шестьдесят семь бодр и жизнерадостен, он молодец. Но не млодец, а жаль, ибо с каждым годом быть в тонусе становится все трудней, но лучше об этом вообще не думать.
Дунув на расческу с тонкими зубчиками, Крайний положил ее во внутренний карман пиджака, поправил узел галстука…
– Юрий Петрович! – заглянул молодой паренек. – Подозреваемого доставили.
И тут его нашли! Крайний не изволил повернуться, а сказал отражению юноши в зеркале:
– Ведите его к кабинету, я сейчас.
Подозреваемый, видно, ночь спал плохо. У людей, которые пережили сильнейший стресс, в лице появляются особенности, которые делают его жертвенным, страдальческим. Например, возникают вертикальные впалости на щеках, отчего и произошло, наверное, выражение «спал с лица». Или осунулся. Но осунулся не от голода, от голода впадины иные, как и страдания голодного человека, – Крайний это знал не понаслышке. К портрету подозреваемого осталось добавить опустошение и безнадежность в глазах, чтобы получился полный образ жертвы. Но жертвами и преступники умеют прикидываться неплохо, некоторые из них достойны премии «Оскар».
Пройдя процедуру «фамилия, имя, отчество, год рождения» и так далее, диалог повел не Крайний, а подозреваемый:
– Где нашли мои отпечатки?
– В гараже на полке стоял стакан, на нем ваши отпечатки, – ответил Крайний, продолжая внимательно и детально изучать Глеба Нефедова.
– Покажите стакан.
Стакан в целлофановой упаковке Крайний достал из ящика и положил на стол, после снова уставился на Глеба. Тот свел к переносице брови и закусил нижнюю губу, явно вспоминая, где и когда он брал его в руки. Но это обычный шестигранный стакан из толстого стекла, универсальный, из таких пьют виски, воду, компоты, соки, да хоть «Кровавую Мэри». Такие стаканы распространены везде: от офисов до баров, как раньше были распространены граненые. В сущности, данный предмет и есть модификация великого изобретения скульптора Мухиной. Кстати, большинство предпочитает держать их дома, они вместительные, стильные, дешевые.
– А где еще? – поинтересовался Глеб.
– Больше отпечатков нет, но есть два окурка, полотенце…
– Полотенце? На нем тоже мои отпечатки?
– Потожировые следы, принадлежащие вам.
Глебу понадобилась минута, чтоб сообразить:
– Выходит, я конченый дебил: позаботился не оставить пальцы, но стакан с отпечатками бросил, окурки и тряпку тоже. Кстати, а я что, во время преступления курил и водку пил? Или сначала убил, а потом курил и пил?
Логику его нельзя не признать: убийца не на пикнике был, чтоб курить, руки вытирать (между прочим, не окровавленные), да еще и пить из стакана. Но Юрий Петрович столько шишек набил, следуя логике, что взял себе за правило: факты, анализ, постепенность и никакой спешки. Перед ним неглупый человек, это видно невооруженным глазом, имеющий высшее образование, стало быть, логикой владеющий. В то же время у подозреваемого положительный заряд, гнусь Крайний научился отличать по вибрациям голоса, но… не все в этой жизни просто.
– А кого я убил, вы хоть скажете? – спросил Глеб после паузы, когда не получил ответа на предыдущие вопросы. – Меня взяли, кинули в камеру, а объяснений – никаких. Так кого?
– Рудольфа Хоруженко…
– Руди?! – остолбенел Глеб.
– Вы его знаете, – сразу отметил Крайний.
– Еще бы… – тихо вымолвил Нефедов. – Мне сказали те, кто арестовывал, что убийство двойное…
– Убита его зам по коммерческим вопросам Ия Трипольская. – Крайний предоставил стопку фотографий Глебу и, когда тот рассматривал снимки, продолжил, не переставая подмечать в его поведении малейшие изменения: – Оба убиты ночью, в начале суток пятнадцатого сентября, приблизительно после двенадцати и… до трех. Где вы были в это время?
– На работе. Ну и ну… Чем это их?
– Заточенной арматурой. Преступник превратил ее в добротную пику, отсюда вывод: убийство преднамеренное, тщательно готовилось. Кто может подтвердить, что вы работали именно в это время? Вызовы были? У вас же фиксируют вызовы? Или счетчик стоит?
– У нас диспетчер, – сказал Глеб, просматривая снимки по второму кругу. – Прошлой ночью вызовы были только до часу, потом – простой. М-да… дела мои хреновые.
Глеб кинул на стол фотографии и свесил голову, Крайний успел заметить на его лбу (до того, как волосы закрыли лицо) россыпь бисерин пота, слава богу, зрение у него – грех жаловаться. Но выступивший пот означает лишь огромную нагрузку на нервную систему, а она появляется как у преступника, так и у невиновного. При всем при том Нефедов вызывал симпатию, однако этот симпатяга отмотал два года, и все же… По причине двойственного отношения к подозреваемому Юрий Петрович не стал выцарапывать из него показания, а серьезно заинтересовался на первый взгляд простым делом. Ему плевать на показатели, он уже в том возрасте, когда служат ради истины, из любви к загадкам, которых попадается не столь много, несмотря на возросшее количество преступлений.
– Мотив у тебя есть? – спросил он Глеба, тот приподнял голову и с отчаянием потерявшего надежду человека кивнул:
– В вашем понимании – да.
– Что значит – в нашем?
– Руди я на дух не переносил и старался, чтоб наши дорожки не пересекались. Негодяй он редкий, но это не повод для убийства. У миллионов людей есть куда более сильные мотивы, а только малая часть способна ненависть вместить в нож, пистолет, кол, которым убили Рудольфа и… эту женщину.
– Хочешь сказать, что ты относишься к большинству?
– Я отношусь к большинству, но доказательств у меня нет.
Собственно, для первого знакомства достаточно поговорили, теперь нужно внимательно изучить протоколы с места преступления, а то и съездить в злополучный гараж и еще разок оглядеться. Улики очень уж сомнительные. Конечно, сейчас встречаются и преступники-идиоты, которые ничего не знают, то есть с абсолютно пустой головой. Как правило, это молодые люди, они-то и оставляют следы да улики. Но человек взрослый и образованный, к тому же отбывший наказание, учитывает свой и чужой опыт, потому должен быть осторожен и дальновиден. Итак, Крайнему нужно найти доказательства вины, помимо найденных улик. Он вызвал конвой.
– Послушайте… – с жаром заговорил Глеб. – Вы пожилой человек, много знающий, должны нутром, чутьем слышать… Я этого не делал. Меня умело подставили. Стакан, окурки и полотенце попросту подбросили, думаю, готовились долго и качественно… Теперь от вас зависит моя жизнь, я прошу… Хотя вам, наверное, уже все равно…
– Разберемся, – сказал Крайний без эмоций.
Нефедова уводил конвой, вдруг он развернулся на сто восемьдесят градусов, его осенило, он выпалил сумбурно и скороговоркой:
– Постойте! У меня же обыск не делали, забрали на улице! Скажите, чтоб сделали обыск в моей квартире. На фото много крови… так и должно быть, шутка ли – пикой проткнуть… Понимаете, орудие убийства зверское… кровь должна была рекой литься и во все стороны брызгать! Убийца ведь вынимал арматуру из тела! Вы говорили, обоих убили арматурой.
– Ну, обоих, и что? – Крайний не понимал, чего он хочет, а конвою дал отмашку, дескать, не уводите пока.
– Кровь должна попасть на одежду! И не только! Допустим от одежды можно избавиться, но туфли! Кровь должна быть на обуви… например на подошве… в швах… где каблук прибит… Значит, и в машине! Я же как-то приехал туда в два часа ночи и как-то уехал. Поскольку я таксую на личной машине, то и туда приехал на своей, так? А где вы видели убийцу, идущего на дело со сменной обувью? Если нет крови в моем автомобиле или в доме, то, извините, меня задержали напрасно!
М-да, грамотный. Крайний кивнул, мол, сделаем обыск. А его еще вчера осуществили. На радостях, что преступник в руках, забыли это сделать при задержании, а может, посчитали лишней тратой времени, имея столь мощные доказательства. Группу отрядили назад, правда, ни одной дополнительной улики найдено не было. Надо бы выяснить, насколько тщательно проверяли автомобиль и обувь.
– Санька! – тронула сестру за плечо Жанна.
– А! – вздрогнув, та захлопала глазами, как будто очнулась от гипноза и не узнавала место нахождения.
Санька устроилась на подоконнике, Жанна – на единственном стуле, изучая содержимое пакетов, ведь младшая сестра могла что-то нужное забыть, она, кроме моторов, тормозов и колес, ничего вокруг не видит, как пацан.
– Куда ты проваливаешься? – строго спросила Жанна. – И глаза у тебя воспаленные… Глеб обидел?
– Да прям! – фыркнула младшая, вдобавок ухмыльнулась: – Попробовал бы он обидеть… Не знаешь меня, что ли?
– Чего ж ты вся как комок? Задумываешься, не слышишь…
– Из-за работы, – солгала Санька. – Меня не хочет брать этот… Давид Наумович. Он меня терпеть не может!
– Он всех женщин, которые подходят к автомобилю с целью управлять им, не выносит, а ты вдруг заявила, что механик! Давид одну Зубровку терпит, но она же шваброй и метлой заведует, к машинам не подходит, только вокруг метет.
– Зубровка – это кличка? – машинально спросила Санька, лишь бы разговор поддержать.
– Угу, производная от фамилии Зуброва. Она пьяница, но безвредная. И смешная. Как-нибудь поболтай с ней – обхохочешься, она тебе такого наврет… Почему ты одна, где Глеб?
– Не знаю… – задумчиво проговорила Санька, но спохватилась и оплошность исправила: – Его вызвали. Срочно! За ним приехали и… А я на его тачке теперь разъезжаю, Глеб сделал доверенность… Уф, я здесь задохнусь. Пойдем на воздух, погуляем?
– Мне нельзя долго ходить, можно только лежать. А где теплые носки? Я же говорила, здесь прохладно. И кофту ты забыла.
– Ой, прости, прости… – спрыгнув с подоконника, затарахтела Санька. – Привезу. Сегодня же. Ну, раз тебе предписано лежать… я поеду, а?
– Не забудь привезти кофту и носки.
Санька выбежала из больницы, села в автомобиль, завела мотор… а куда ехать? Страшней вчерашнего дня в ее жизни не было. Глеба арестовали, шьют ему убийство, обыск – это отдельная песня. Какая, к черту, песня! Это стон с воплем вперемешку. Как стыдно было… ведь позвали соседей, то есть понятых. А если те родителям Глеба сообщат? Отец его и мать переселились на дачу, отдав трехкомнатную квартиру сыну и невестке, сюда не приезжают, Глеб их навещает. Придется Саньке и туда ездить, и лгать, лгать…
Ее руки работают автоматически, не заметила, как отправилась в путешествие – разве это дело? Санька сосредоточилась на дороге, а мысли все равно крутились: куда ей податься, да и вообще, что делать в этой непростой ситуации? Действительно, непростой! Друзей в городе – ноль, знакомых – ноль, так что помочь даже пресловутым советом некому. Но есть коллеги Глеба, пусть лучше они узнают правду от нее, заодно подумают, чем ему помочь, а на первых порах помогут ей, Саньке. Вот теперь она знает, куда ехать.
3
Юрий Петрович изумился, когда в кабинет вошли две молодые женщины, одна приятельница, а вторая – жена убитого Рудольфа Хоруженко. Он собирался сам навестить вдову, но ему сэкономили время, сдержав слово, – когда такое было? Приятельницу он попросил подождать в коридоре, начал с жены, но вначале присмотрелся к ней, ведь со второго взгляда человек, как кристалл, блестит новыми гранями.
Сегодня хорошенькая беленькая женщина произвела на него приятное впечатление, хотя была не в лучшей форме: глаза заплаканы и ввалились, окружены темными кругами, губы без помады, бледновата. Но все равно она какая-то домашняя и теплая, уютная и мягкая, чуточку глуповатая, но в понимании консерватора Крайнего это идеал жены, а идеал – редчайшее явление. Таким женщинам ума не нужно, ум им заменяет преданность, забота, трепетное отношение к семье. Но идеалу явно не повезло с супругом…
– Олеся… – Она представилась без отчества, тем самым разрешив ему обращаться к ней только по имени. – Вы говорили, будто ваш муж не имел врагов, хотя это еще надо проверить, а вот то, что его нашли… (м-да, жалко эту лапулю, но ничего не поделаешь) в компании красивой женщины, вас не смущает?
– Вы на что намекаете? – протянула она.
Когда таким обиженным тоном задают вопрос, ответ предполагается совсем не тот, что у тебя на уме, и ты чувствуешь себя дешевым сплетником. Однако такова судьба следователя: залезать в чужие постели, перетряхивать нижнее белье, и это не в переносном смысле. Ему показалось, что Олеся пребывает насчет мужа в абсолютном неведении до сих пор, и он постарался ослабить удар мягким тоном, подобрав щадящие слова:
– Ваш муж уехал из дома в девять вечера. Но, несмотря на срочную командировку, заехал к заместителю, у которой пробыл до момента убийства. То есть до двух-трех ночи. По всем признакам они собирались уехать вместе.
– Ну и что?
Намеков не понимает. Если б она видела постель, которую эта парочка не удосужилась заправить! Крайний вздохнул и продолжил:
– Вам не кажется, что между ними были… м… некие отношения?
Отчего-то не удается в лоб врезать, жалко эту, в сущности, девочку, его дочь и сын постарше будут. Видимо, старость все же ломает его, раньше он не задумывался о психологических травмах, опрашивая свидетелей и потерпевших. Тем временем Олеся, глядя на него с дочерней нежностью, ответила:
– Конечно, были. Ия работала у Руди, думаю, в командировки с ним ездила – что в этом такого?
– Почему же они не уехали сразу… э… в десять, в одиннадцать вечера, раз такая срочность? Почему до утра ваш муж в своем доме не мог подождать? Он это сделал у зама, а выехать они решили среди ночи, между прочим, ближе к утру. Почему?
– И почему?
– Уф, Олеся… – От неловкости, а также от ее непонятливости Крайний качнул головой и выпалил: – Может, у них были любовные отношения?
– Исключено.
– Почему?
По-дурацки диалог строится, одно и то же слово кидают друг другу, как теннисный мячик, Крайнего это стало раздражать. Но Олеся дала, в отличие от него, довольно толковый ответ, правда, заблуждений в нем – с гору Джомолунгму:
– Потому что Руди дорожил семьей, из-за нас он изводил себя работой. Никогда не было проблемой купить детям одежду, игрушки, а с возрастом игрушки становятся безумно дорогими. Руди только просил, чтоб я покупала качественные. Для меня он тоже не жалел денег. У меня три шубы, я на этом не настаивала, куда мне ходить в трех? Муж так захотел, он часто выбирал мне одежду. Отправлял нас на отдых в Турцию, Египет, а сам пахал. Мужчины, которые заводят любовниц, не тратятся на семью, я имею в виду не только деньги, а вообще… К тому же Ия замужем.
«Тяжелый случай, – подумал Крайний. – Муж был умным, потому щедрым, но не оценил сокровище, которое ему досталось. Впрочем, мотив может быть и у нее, хотя убивала явно мужская рука. Разве мало жен, заказывающих мужей? Так. Значит, Ия замужем… Проверим».
– Вам знаком Глеб Нефедов? – осведомился он.
– Разумеется. Мы учились с Глебом, одно время считались женихом и невестой…
Она замялась, опустила ресницы и теребила носовой платок, что подтолкнуло Крайнего к дальнейшим расспросам:
– А потом?
– Я предала его, – еще ниже опустила голову Олеся. – Да, предала. В Рудольфа нельзя было не влюбиться! Вот и все.
– Нефедов подозревается в убийстве вашего мужа.
Олеся вскинула глаза, взметнула вверх брови и после небольшой паузы выговорила:
– Нет…
– В гараже нашли стакан с отпечатками пальцев Глеба, полотенце, окурки, принадлежащие ему…
– Нет! – твердо сказала Олеся.
– Что значит – нет?
– А то и значит, что убить Глеб не мог. Понимаете? Не мог! А то, что вы нашли там… смешно, ей-богу! Эти вещи подбросили… А-а… – вдруг протянула она, прикрыв ладонью рот. – За Руди следили, значит, у него был враг… Но это не Глеб. Да, Глеб его не переносил, но убить… Нет!
– Но почему вы так уверены?
Глаза Олеси заполнили прозрачные слезы, в которые попали солнечные лучи из окна, отчего глаза засветились как фонарики, но от этого не стали спокойнее и счастливее.
– Потому что… – не решалась выговорить она. – Потому что Глеб любит меня. До сих пор. Да-да, любит.
Прекрасный аргумент. Главное – безоговорочный.
– Пригласите свою подругу, – вздохнул Крайний.
Майор Баталов говорил по телефону, когда лейтенант Сирин забежал в крохотный кабинет, плюхнулся на стул и вынужден был ждать, когда старший по званию закончит разговор:
– Номера мы не знаем, только цвет, марку, опознавательный знак таксиста, еще известно, что стекла с плотной тонировкой… Угу… Без, да? Жаль. Спасибо. Тебе чего? – Не поднимая на Сирина глаз, а поглядывая в справочник и одновременно набирая номер, спросил майор.
Тот кинул на стол фотографии и с долей торжества сказал:
– Это фотки того автомобиля, сняли с камеры наблюдения. К сожалению, камера зафиксировала машину, когда она проезжала, это было в десять минут двенадцатого. И удалось только одну цифру разглядеть, последнюю. Цифра «пять».
Баталов взял снимки, их было всего три, но размытые кадры, фиксирующие момент движения, никогда не бывают четкими. Следовательно, примет (возможные вмятины, царапины, еще что-нибудь, бросающееся в глаза) не найдешь.
– Ну, хоть цифра есть, – произнес он без энтузиазма. – Пробей все машины этой марки и цвета с последней пятеркой в номере, а я по старинке… Если такси не найдем, придется каждую машину, которая будет в твоем списке, самим проверять.
– Это ж сколько времени уйдет!
– А ты как хотел – раз-два и в дамках? Иди. Алло, таксопарк? С вами говорит майор Баталов, уголовный розыск…
Санька ждала приговора, закусив губу и водя глазами за Наумычем, который нервно ходил по «кабинету» – быстро, ломая маршрут, внезапно останавливаясь, потирая то подбородок, то затылок. Здесь же находился Рыбалкин, один из старожилов таксопарка, лет сорока пяти, мордастый, с хриплым голосом, он-то и предложил выход:
– Жанне говори, Санька, так: шеф меняет автопарк, послал Глеба в командировку. В срочную, тот даже не успел собраться. Но Саньке бабки нужны, Наумыч, жить ей на что? Фрукты-овощи Жанне возить – на какие шиши покупать? Мы-то соберем, но, боюсь, на все про все не хватит. И адвокат? Надо узнать, сколько берут за защиту.
– У меня немножко есть, – вставила Санька, Рыбалкин махнул рукой: мол, какие там у тебя деньги. – Если б меня взяли на работу…
– Механиком – нет! – категорично заявил Наумыч. – Места заняты. А из диспетчеров никто не уволился.
– Стоп, стоп! – поднял руки Рыбалкин. – Работа диспетчера ей не подходит, Сане нужен свободный график. Слушай, пусть она вместо Глеба таксует, водилы-то нужны.
– У тебя тут что? – Наумыч постучал по лбу, демонстрируя, что под этой костью в голове Рыбалкина пустота. – Михайлов наложил табу на баб!
– А мы ему не скажем.
– Интересно, как это у тебя получится?
– Санька станет Глебом, то есть якобы он будет таксовать. Не понял? Во-первых, шеф пока в отъезде, еще недельку он позагорает, а за неделю, надеюсь, Глеба отпустят. Во-вторых, с диспетчерами мы придумаем, как быть. В-третьих, когда Михайлов приедет, она выезжать будет в ночные или утренние часы, когда наш Сам Самыч спит под боком у жены.
– Меня бы это устроило, – подхватила Санька. – На моих плечах теперь Глеб, его родители и Жанна…
– Девушке ночью опасно таксовать…
Против этого аргумента у Рыбалкина нашелся козырь:
– Мы все монтировки с собой возим. Подозрительных типов или большие компании желторотых говнюков Санька брать не будет, перекинет диспетчеру. Короче, Наумыч, не дрейфь, доверенность у нее на машину есть, никто не прибодается.
Зашла Зубровка со шваброй и ведром, жестами показала, мол, я буду тихонечко убираться, ее не выгнали, она принялась вытирать пыль. Но следовало заканчивать совещание – не при ней же о судьбе Глеба говорить, Наумыч и сдался:
– Ладно, уговорили.
– Спасибо, – Санька растрогалась чуть ли не до слез. – А «мерс» я запущу, клянусь, запущу.
– Хвастунья, – фыркнул Наумыч. – Сегодня выезжаешь… Да! А город ты знаешь? Молчи уж! Поставим навигатор, без него не поедешь.
Санька помчалась в следственный изолятор, ведь Глебу нужны вещи и сигареты, а Наумыч снял с аппарата звонившую трубку.
– Таксопарк? – спросил стальной голос.
– Да, – ответил Наумыч.
– С вами говорит майор Баталов, уголовный розыск.
– Слушаю вас.
– Нас интересует, имеется ли в вашем парке автомобиль «Пежо» красно-коричневого цвета с тонировкой стекол, превышающей норму. В номере последней цифрой должна быть пятерка.
В уме сразу почему-то завертелось: Глеб, Глеб, Глеб…
– Машина этой марки и цвета есть, только без тонировки.
– А номер с пятеркой на конце?
– А номеров, простите, я наизусть не помню, – не без удовольствия ответил Наумыч, но майор нашелся:
– Посмотрите, у вас же есть списки автотранспорта? Я подожду.
Ссылка на занятость не поможет, майор со своими парнями приедет лично и начнет тут хозяйничать. Наумыч положил трубку на стол, намеренно долго шуршал бумагами, взяв минуту на размышление, ведь в данных обстоятельствах всякое слово может оказаться злом. Номер Глеба он посмотрел первым – да, пятерка стоит в конце, это его огорчило. Огорчило потому, что Глеб уже на нарах, а похожей машиной интересуется уголовный розыск – что это значит? Ничего хорошего, разумеется. К сожалению, таких точных и множественных совпадений практически не бывает, Наумычу показалось, что через машину Глеба органы ищут некое подтверждение его вины. В то же время закралось подозрение, что майор не знает, кому принадлежит «Пежо». Странно. Непонятно.
– Алло, – сказал в трубку Наумыч. – И пятерка стоит.
– Кто на ней работает?
– Ну, Нефедов, а что? Он у нас один из лучших…
– А тонировка на стеклах?..
– Я же говорил, нет. Наши водители без тонировок работают.
– Что ж, спасибо.
– Обращайтесь, – буркнул он, положил трубку и подпер подбородок ладонью, задумавшись. Невзначай произнес вслух: – Что за напасть на мужика, а?
У Зубровки реакция была отличная, никакой заторможенности вопреки утверждениям, будто алкоголики живут в замедленном темпе и в другом измерении. Она живо выпрямилась, испугавшись, что недовольный тон относится к ней:
– Ты мне, Наумыч?
– Нет, я сам с собой.
У Зубровки был дефицит общения, потому она цеплялась за любой повод, чтоб поговорить. Над ней подшучивали, но беззлобно, могло показаться, что к ней относились как к пустому месту, а это не так. Во времена запоев трудовую дисциплину она не нарушала и орудовала шваброй из последних сил, что говорит об ответственности. Зная про болезнь Зубровки, которая проглатывала ее скудный бюджет, ей подбрасывали что-либо из еды, приносили одежду. Она стала своей и по праву подключалась ко всем проблемам, искренне сочувствуя тем, кто в этом нуждался, поддерживая их хотя бы словом. Так и сейчас Зубровка поплелась к столу, зачастив:
– Вот это вот – сам с собой – не надо. Плохо это, Наумыч. Сначала человек привыкает с собой говорить, а потом ему диагноз: окончательно больной. А че стряслось? С Глебом что-то, да?
– С чего ты взяла? – подозрительно нахмурился Наумыч.
– Ты же сам про него сказал.
– Когда это?
– А тока што, когда по телефону с кем-то говорил. Потом сказал про напасть, вот я и решила: напасть напала на Глеба. Так, да?
– М-да, напала, – длинно выдохнул он. – Глеб в тяжелом положении.
– В аварию попал?
– Типа того.
– Та ты што! – От удивления Зубровка приложила к впалой груди ладони, отчего, казалось, что вдавила грудь еще больше, и вытаращила глаза. – Глеб?! А-яй!
– Ничего, ничего, его отпустят. Это случайность… Слушай, чего ты ко мне пристала? Работай давай.
С Лелей, первое впечатление от которой было не совсем приятным, неожиданно разговор построился просто, она быстро пошла на контакт, что порадовало Крайнего. Перед ним сидела красивая женщина, вполне адекватная в отличие от жены убитого (слепой и наивной), рассказавшая, что позавчера видела Рудольфа с девушкой у гипермаркета. Не замедлил себя ждать и ее вывод:
– Она – женщина, которую Руди любил, это не временная страсть, поверьте. По моим наблюдениям, он должен был вот-вот расстаться с Олесей.
– Вам ни о чем не говорит фамилия Нефедов?
– Глеб Нефедов? А что?
– Он подозреваемый номер один и пока единственный. В гараже найдены улики, указывающие на него, да и сам Глеб признает, что мотив у него был, хотя причастность к убийству категорически отрицает.
Леля опешила, даже подалась назад, и, если б она была немой, выражение ее лица все равно красноречиво передало бы мысль: вы в своем уме, уважаемый?
– Не согласны с нашей версией? – догадался Крайний.
– Хм… – растерялась Леля. – Не знаю, что и думать. Глеб… он слишком правильный, чтоб убить… особенно женщину… и так жестоко… Нет, крышу, конечно, у людей сносит, но у слабых людей…
– А Нефедов сильный? Вы его хорошо знаете?
– Школа, институт… Этого достаточно?
– А не расскажете, что там за история была? Олеся говорит, она предала Глеба.
– Ой, это когда было! – покривилась Леля и спохватилась: – Можно, я сначала отвезу Олесю, ей же к похоронам надо готовиться, а к вам приеду, например, завтра утром и все расскажу? Рассказ-то не из коротких.
– Ну, если вам нетрудно…
– Нетрудно, – Леля поднялась. – Заодно вспомню подробности. Понимаете, одна история потянула за собой цепь событий, растянув их на много лет.
– Добро, – дал согласие Крайний, он никогда не торопился. – Я буду ждать вас завтра.
Она взялась за ручку двери, но не открыла ее, что-то задержало Лелю. Вероятно, когда от тебя зависит судьба человека даже в малой степени – в данном случае Глеба, – боишься ненароком навредить ему, если, конечно, у тебя осталась хоть капля совести. Леля вернулась к столу, очевидно, не хотела, чтоб ее услышала Олеся и, в общем-то, защитила Глеба:
– Убийцу ищите в деловой сфере среди партнеров Рудольфа, он нечестным и коварным был. Кстати, вчера Олесю доставал один мужчина, он разыскал ее в чужом доме и жаловался на мужа. Его привело к жене недруга отчаяние, он не соображал, что творил.
– Фамилия этого человека вам известна?
– Нет. Но я выясню.
– Премного буду вам благодарен. До завтра.
Вскоре и он запер кабинет и поехал посмотреть, что взяли с собой Хоруженко Рудольф и его любовница, пардон, помощница. Опись шла полным ходом, за вчерашний день ее не успели составить, ведь каждую вещь необходимо было подробно описать, а вместительный багажник джипа оказался забит до отказа.