Текст книги "Поцелованный богом"

Автор книги: Лариса Соболева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

1924 год. Назар.

Гулена был дома, держал в зубах гвозди и стучал молотком по табуретке. Катя прошла в комнату, упала на кровать, ее всю трясло после встречи на толчке.

– Устала? – поинтересовался Яуров, показавшись в дверном проеме.

– Нет... – Катя села, сглотнула ком. – Назар, мне нужна лошадь.

– Зачем?

– Я должна уехать завтра... или послезавтра... короче, в ближайшее время.

Яуров прикрыл дверь, сел на табурет ближе к Кате и потребовал:

– Говори, чего всполошилась?

– Я видела его... – кусая губы, сказала Катя. – Столкнулась с ним на толкучке. Он найдет меня, я это поняла...

– Да кто он? Можешь толком говорить?

– Один из братьев, которые нас расстреливали. Я ему глаз поранила... Теперь на нем повязка, как у пирата.

– Васька, что ли? Так он же в Краснодаре.

– Я видела его, – со слезами на глазах произнесла Катя, – и он меня узнал! Схватил за плечо, я вырвалась и убежала...

– А чего хотел?

– Не знаю! – всхлипнула Катя. – Но что-то хотел. Я боюсь его.

Яуров пересел к ней на кровать, по-дружески обнял за плечи, тут-то она и разревелась от страха, одиночества, и неопределенности. Катя готова была к любым испытаниям, но еще раз встретиться с Васькой, еще раз увидеть дуло пистолета... Нет, это выше ее сил.

– Будет тебе, Катя, – уговаривал Яуров, легонько сжимая ее плечо. При всей классовой вражде он чувствовал себя в ответе за нее. – Не найдет тебя Васька. Хуторов вона сколько, а ты одна. Да и куда поедешь? Сама подумай. А коль найдет... Я тебя из-под пули вынул, от растерзания уберег, уж как-нибудь и на этот раз в обиду не дам. Да и что он сделает моей жене?

– Бросьте, Назар, – отстранилась Катя, взяв себя в руки. – Я вам не жена.

– Для всех жена. И народ тебя в обиду не даст, а ты – уехать... Не думай даже.

В комнату заглянула мамаша:

– Вечерять пора. Катерина, пишлы на стол сбирать.

– Иду, мамаша, иду... – утирая слезы, поднялась та.

Васька на самом деле искал Катю, а не занимался своими прямыми обязанностями. Мешочников гоняли еще с восемнадцатого года там, где взяли власть Советы, но искоренить спекуляцию никак не удавалось. Да как ее искоренишь, когда товаров в продаже нет? Васька приехал с братом, который теперь был важным ответственным лицом и назывался не иначе как Петр Евсеевич. Бывший командир нагрянул в Темрюк, а заодно и в близлежащие станицы, с проверкой работы партийных ячеек, захватил младшего брата, который служил в милиции, с его товарищами в качестве охраны, ведь дороги на Кубани были опасны. Прослышав, что в крупных станицах вовсю орудуют спекулянты, Васька рванул туда на разведку, намереваясь привезти подробный доклад начальству. И что увидел? Милиции близко не было, мешочники разгулялись, бессовестно обогащаясь, когда остальной народ бедствовал.

Она столкнулась с ним нос к носу, Васька не обратил бы на нее внимания, если б не слово «извините». Кто на толкучке извиняется, да еще не на я местном диалекте? Он опустил глаза и враз обомлел. Белогвардейка! Которая выскользнула из его рук в кровавом двадцатом. Вокруг все перестало двигаться и жить, он видел только ее. И рука сама протянулась к ней, но дивчина убежала, а Васька не смог ее догнать.

Он искал ее по всему толчку и там, где люди оставили телеги с бричками. Вернулся в Темрюк, брат еще заседал. Васька упал на стул в соседней комнате и до вечера думал, как ее найти. Ночевать пошли к партийцу, за ужином Васька угрюмо молчал и только стаканами глушил водку. Петро заметил, что с ним что-то не так, а когда они остались одни, он осведомился:

– Вась, ты чего чернее тучи?

Тот, сидя на кровати и снимая сапоги, вымолвил трезвым, что удивительно, голосом:

– Сегодня встретил ее.

– Кого?

– Одета, как простая казачка, – бубнил брат, пребывая в своих, недоступных брату мыслях. – Но я узнал ее... А она убегла. Не догнал...

– Кого? – повторил более настойчиво Петро.

И вдруг Васька прорычал, побагровев:

– Белогвардейскую девку! Что меня кривым сделала! Но я найду ее! Всю Кубань перекопаю, а найду!

– Да ты что, Васька, сдурел? – отшатнулся Петро, не на шутку испугавшись одержимости брата. – Убить ее хочешь? Так нынче не война...

Васька успокоился так же быстро, как взорвался, и продолжал раздеваться.

– Найду – там поглядим, что с ней делать.

Петро понял: сейчас с братцем спорить и что-то ему доказывать бесполезно, это он успеет сделать. А может, Васька и сам отойдет, ведь не исключено, что выпитая водка добавила ненависти огня.

– Ты хоть знаешь, как ее зовут-то? – поинтересовался Петро.

– Не знаю. Все едино найду...

Обычно утренний сон у Назара был крепок, но отчего-то этим утром стоило Кате подняться, он услышал. Едва она на цыпочках покинула комнату, он быстро оделся, думая, что Катерина после вчерашней встречи с Васькой сбежит потихоньку. Но из вещей у нее была лишь холстина на плече, и сбегала она к реке. Куда это она поутру? Прячась за кустами, Назар пошел за ней, затем осторожно выглянул из-за стволов ив, да так и открыл рот:

– Сдурела!

Катя спустила по ногам юбку, потом сняла длинную рубашку, бросив ее у ног. Волосы волнами струились по ней, она начала их закалывать на затылке. Утреннее солнце залило ее обнаженную фигуру малиновой краской, малиновые отсветы играли и в ее волосах. Цепочка позвоночника, спускающаяся от шеи до поясницы, при незначительных движениях то пряталась, то появлялась; прятались и лопатки, отчего спина становилась гладкой, как у мраморной статуи. Но Катя не походила на статую, она была живая, до того живая и близкая, что хотелось потрогать ее, удостовериться, что это человек, женщина, а не вынырнувшая из реки русалка. Катя повернулась боком, поставила руки на бедра, пробовала ногой воду. Теперь Назар видел ее грудь, живот...

Тело Кати ждало своего мужчину, и Назар не допускал мысли, что кто-то другой возьмет его.

А Кубань в то утро была коварно тихой, словно притаилась в ожидании, наблюдая за людьми, за их странностями. Наверняка она посмеивалась над Назаром, который не так давно купался вместе с Милькой и прямо на берегу занимался с ней тем, чем хотел бы сейчас заняться с Катей. Но Кубань спрятала ее в своих водах, лишь голова Кати скользила по глади. Шевельнулись плети ив, Назару показалось, что он услышал их шепот: не дадим, не дадим... Ему не дадут? Да он сам возьмет.

Назар вернулся домой, вытащил из колодца ведро воды и вылил себе на голову. Курил, ожидая Катю, но она появилась не одна, а с Костюшко. И до того они увлеченно беседовали, что у Назара скулы свело от ненависти к чахоточно-бледному, очкастому председателю соседских хуторов.

– Ваш однофамилец был предводителем восстания в Польше, – говорила Катя, улыбаясь. – В конце восемнадцатого века. А может, это ваш родственник?

– Мне кажется, что все однофамильцы родственники, – очень уж игриво, как показалось Назару, ответил тот. – Предводитель восстания? Стало быть, все Костюшки революционеры по призванию...

Назар громко, тоном хозяина окликнул:

– Катерина! – подошел к ним с выражением полного безразличия на лице. – Где была?

– Купалась, – ответила недоуменно Катя.

– Иди в хату.

Она ушла. Вот теперь Назар остановил многообещающий, тяжелый, и вместе с тем уличающий взгляд на Костюшко. – Как это понимать? Ты за моей жинкой подглядываешь?

– Что ты несешь, Назар! – возмутился тот, не испугавшись. – Мы случайно встретились, когда Катерина Леонардовна шла от реки. – И вдруг он улыбнулся, нехорошо улыбнулся, почудилось мнительному Назару. – А ты чего взбеленился? Ревнуешь? Но ведь ты говорил – она тебе не жена, вы всего лишь венчаны.

На это Назару крыть было нечем, он с минуту подумал, после задал вопрос не по теме:

– У тебя где контора?

– На хуторе Кисловском.

Назар покивал, попрощался и вошел в хату. Завтракали. То ли он впервые разглядел Катю в это утро, то ли в нем бродили дрожжи собственника, но Назар не отрывал от нее суровых глаз, будто подозревал в коварстве. А разве не коварны синие-синие очи, продирающие аж до паха? Таким синим бывает только небо на Кубани, когда глазам становится больно. Разве не коварны пухлые губы, брови, двигающиеся сами по себе, манящая линия подбородка?

– Мамаша, наша Катерина до сих пор купается в Кубани, – пожаловался он, чтоб отвлечься.

– Та вона усе время купается до заморозков, – сказала та.

– Так ведь холодно, – ворчал он. – Неровен час, чахотку схватит. И водоворотов много на Кубани, сколько они лихих пловцов затянули, не ей чета.

– Я хорошо плаваю и знаю все водовороты, – улыбнулась Катя. – А за заботу спасибо. Пойду одеваться.

С утра ей надо было в школу. Назар дождался конца уроков и встретил Катю на коне.

– Со мной поедешь, – он протянул ей руку.

– Куда? – озадачилась Катя.

– Увидишь.

Не подозревая подвоха, она уселась впереди Назара. И снова шея с завитками волос, плечи, запах... Она была в платье, но видел он ее такой, как у реки, – голой и залитой малиновым солнцем. К счастью, ехать было недолго, а то можно нечаянно с коня свалиться от головокружения. И это казак! У сельсовета Назар спрыгнул с коня, помог Кате и махнул головой, мол, иди за мной. Привел ее к Костюшко, заявил:

– Сочетай нас по-советски.

– То есть, – тот растерялся от неожиданности, – вы хотите пожениться? Почему ты у себя брак не оформил?

– Не могу. Я должностное лицо, не имею права сам себя оформлять, – ответил Назар, втайне давая понять рыжему пролетарию, что до казака ему далеко и бабу он у него не отнимет.

– Что за блажь? – опомнилась Катя. – Я не хочу никаких сочетаний...

– Это для Васьки, – шепнул Назар. – А то вдруг заявится...

Имя подействовало на Катю магически, она подписала положенные бумаги при свидетелях, которых пригласили с улицы, ведь все знали друг друга. Довольный Назар усадил ее на коня, предвкушая страстную ночь, ибо решил теперь спать не на тулупе, а на кровати. Да только Катя шуганула его так, что он отлетел к противоположной стене и возмутился:

– Ты чего? Мы ж сегодня поженились.

– Нет! – отрезала она. – Вы, Назар, сказали, что церковный брак для вас ничего не значит, мы классовые враги. А для меня сегодняшний ничего не значит. Давайте останемся в своих вражеских станах.

– Катя... – двинулся он к ней.

Но она взяла подушку и убежала в дальнюю комнату.

– Мамаша, можно мне к вам? Вдруг понадобится что-нибудь.

– Та лягай, дочка, – пододвинулась та.

Когда Катя улеглась, обе слушали разъяренные шаги по хате. Мамаша одобрила ее поступок:

– Так, дочка, так. Батько його був такий же блудливый гад. Но гляди, не переборщи. Мужик – вин як дите: накажи, но и приголубь.

9. Наши дни. Соглашение.

Рядом с Майей, сидевшей на ступеньках крыльца, опустился Ренат со стаканом минеральной воды:

– Выпей.

Вчера ей налили полстакана водки и заставили проглотить всю до капли, чтоб погасить шок. Майя выпила воду, отдала стакан и опустила лоб на колени, обхватив лодыжки руками.

– Как ты? – озабоченно спросил Ренат.

– Плохо.

– Мутит после водки?

– Мутит после всего. Знаешь, хочется взять в руки автомат и перестрелять подонков.

– Знакомое чувство. Только из автомата не так просто стрелять, как кажется.

Сзади появился Сергей, он встал раньше всех, успел куда-то смотаться на джипе и вернуться. От его громкого голоса у Майи чуть голова не треснула:

– Распорядок дня такой: сейчас завтракаем, заодно поговорим. После поедем, в одно место, Ренат, приготовь бабки. Вечером у нас рейд.

Майя нехотя поплелась в дом, но пила только кофе, Маргарита Назаровна тоже не отличалась аппетитом, зато Ренат с Сергеем уплетали все подряд.

– Уважаемые женщины, – начал Сергей, хотя друг делал ему мимические знаки: помолчи, мол – К сожалению, у нас нет времени на долгие переживания. Мне нужно знать, чем занимался Глеб.

– Ты хочешь спросить, за что его убили? – остановила на нем влажный взгляд Майя. – Увы, я не знаю.

– Не может быть, чтоб хоть мизерная информация не просочилась. Тогда припомните, изменился ли он в последнее время. Может, он стал нервным, молчаливым, угрюмым, вспыльчивым?

– Да, его что-то тяготило, – сказала Маргарита Назаровна. – Мне казалось, что у него возникли трения с Анжелой.

– Они ссорились?

– Да нет, как будто... Впрочем...

– Ну-ну, – выжидающе замер Сергей. – Говорите, Маргарита Назаровна, все, что вам даже привиделось.

– Однажды я застала их, когда они спорили на кухне, вернее, Анжела отчитывала его. Это было давно, примерно полгода назад.

– Как это происходило? О чем был спор?

– Анжела спрашивала его, почему ему неймется, чего ему не хватает. Напомнила, что у него есть семья, дети... А он упрекнул ее, мол, все рассуждают так, как она, поэтому с нами делают, что хотят. Она сказала: «Живи сам и дай жить людям». Глеб ей ответил, что это не люди, а он не быдло. Вот и все, больше подобного не повторялось.

– Немного, – резюмировал Ренат.

– А ты, Майя, ничего не замечала за дядей? – спросил Сергей. – Он же у тебя на виду был, работал с тобой.

– Дядя Глеб всегда отличался взвинченностью, поэтому изменений в нем я, в общем-то, не заметила. Иногда, мне приходилось беседовать с ним на эту тему, я просила его быть сдержаннее, ведь он работал с клиентами. Да, среди них попадались и хамы, и заносчивые, и скандалисты, но это мы обслуживаем клиентов, а не они нас.

– Для меня твой рассказ – новость, – сказал Ренат. – Мы его знали другим, верно, Серега?

– Там он был в привычной среде, – предположила Майя.

– Привычной? – хмыкнул Ренат. – Я тебе опишу эту среду. Сидишь в окопе трое суток, жрать нечего, воду заменяет дождь, ждешь, когда подкрепление придет. Куришь. Окурок подбрасываешь, а на тебя труха сыплется – снайпер срезал твой бычок. Бывали минуты, когда хотелось встать во весь рост и – наплевать на все. Если б не выдержка Спасского, не его ум, из нас бы никто не вернулся.

– Но он занимался там своим делом, а здесь тем, что ему не нравилось, – возразила Майя. – Однажды он пришел на работу жутко злым, весь красный, видимо, подскочило давление. Дядя встретил парня без обеих ног, на инвалидной коляске, который просил милостыню. Этот парень тоже служил с вами, то ли в другом взводе, то ли в другом полку, но дядя Глеб его знал. Мне пришлось отправить дядю домой, так как работник из него в тот день был никакой. С тех пор он окончательно потерял интерес к работе, правда, выполнял ее.

– А где он встретил парня? – поинтересовался Сергей.

– В центре. На проспекте Калинина. Там деловая часть города, офисы, учреждения. Проспект перпендикуляром упирается в местный Бродвей.

– Имя парня он случайно не назвал?

– Называл. Фамилию я забыла, а имя... Алеша. Алексей.

Сергей перерыл в памяти ребят с таким именем, но оно было слишком распространенное, тут без фамилии не угадаешь. Он обратился к обеим женщинам:

– У Глеба был тайник?

– Тайник? – Майя пожала плечами.

– В доме что-то искали и, мне кажется, не нашли. Подумайте, где он мог прятать... к сожалению, не знаю, что именно, а мы поехали.

– Нам с бабушкой что делать? – поднялась и Майя.

– Отсюда – ни ногой, – приказал Сергей.

– Дайте хоть на работу позвонить...

– Никому ни одного звонка! – грубовато оборвал Майю Сергей, не желая входить в ее положение. – Ренат, за руль.

– Но чего нам ждать? – бежала следом Майя. – Мы же не будем сидеть здесь вечность?

– Не будете, – пообещал Сергей. – Думай вместе с бабушкой о тайнике. Может, это излюбленный уголок, где Глеб часто вертелся, или комната, куда он постоянно заходил без видимой причины. Трогай, Ренат, я покажу дорогу.

Ехали по району, который в городе не любили из-за обилия хулиганья и дурной славы с давнишних времен. Именно здесь в балках и оврагах находили трупы, которые братки сюда свозили после разборок. Чаще чем в других районах, здесь фиксировались изнасилования, разбойные нападения. Район был старый, с кривыми улицами, разбитыми дорогами, но самое замечательное в нем то, что городская жизнь его не касалась, мимо него неслись поезда, мимо пролегали заасфальтированные дороги, мимо велось строительство. Он казался лишним придатком к городу, но в центр попасть было несложно, а затеряться здесь можно легко. В общем, место – супер.

– Ты собираешься провести расследование? – осведомился Ренат. – Представляешь, сколько на это уйдет времени?

– Расследование пусть ведут следаки, – сказал Сергей. – Пусть составляют протоколы, ищут свидетелей, думают долго и нудно. А мы будем действовать грубо, без правил, следовательно, к результату прискачем быстро. Нам повезло, мы сразу ухватили гидру за хвост. Жаль, это было в больнице, мы б из них больше вытрясли.

– Гидру? Думаешь, участников в убийстве Спасского много?

– Непосредственных участников немного и на исполнителей мы выйдем. Но есть один момент, который меня напрягает. Смотри, какая интересная штука. Обычно, круг свидетелей очень узок, ведь то, что знают двое, уже нельзя назвать тайной. В данном случае круг широк. Я сужу по тому, что выкрасть Маргариту Назаровну приказали Кабану. Зачем вводить в это дело других людей? Не логично как будто.

– Либо завязывают того же Кабана, чтоб сделать его ручным, либо создают путаницу.

– Соображаешь, – похвалил его Сергей. – А я думаю, и то и другое. Видимо, Спасский здорово напугал кого-то, этот товарищ пошел нетрадиционным путем и втягивает новых соучастников. Кабан, Амбарцум – люди с положением. Допустим, есть еще парочка таких же Кабанов. Представляешь, какой будет хипеш, если все вскроется? Да они хором железо грызть будут, чтоб замять дело, не пожалеют денег, а деньги – мощное оружие. В данном случае тот, кто стоит на верхушке пирамиды, прав: завяжи приятелей, и тебя вытащат, потому что будут спасать себя. Но может быть и такой вариант: соучастники не случайные сообщники, а давно вместе.

– Тогда Кабан выгораживал себя и доложит о нашем налете.

– И пожалеет об этом, – дополнил Сергей.

– Куда едем? Посвяти.

– Купим стволы, я свой утопил, когда топил трубу Майки, чтоб он больше не светился. Ну и еще кое-что приобретем.

– Когда ты успел точки найти? – изумился Ренат.

– Зяблик, ты забыл, с кем связался. Про это дело я все знаю, а устройство сети сбытчиков везде одинаковое. Действуем так...

– Я позвал вас так рано, потому что вечером никого не соберешь, – медленно выговаривал слова Марлен Петрович.

Он не заболел, напротив, чувствовал себя превосходно, но слова вязли в зубах из-за преодоления сопротивления. Давно он не видел вместе сына и невестку, хотя они живут с ним в одном доме. Завтракают порознь, обедают на работе, ужинают – кто где. Однако, при виде перекошенных физиономий Ярослава и Валентины, которые сели на один диван, но в разных его концах, у него испортилось настроение. А ведь когда-то они любили, целовались у всех на виду, ходили в обнимку. Теперь это были два антагониста, которым смотреть друг на друга противно, хоть и спят они в одной спальне. Собственно, Марлен Петрович собрал парочку не ради воспитательных целей.

– Надеюсь, вы помните, что у меня сегодня юбилей? (Дети, мать их за ногу, кивнули.) Я требую, чтоб на сегодняшний вечер вы зарыли топор войны. Требую, чтоб соблюдали приличия. Завтра делайте, что хотите: разбегайтесь, сходитесь, бейте посуду, но это завтра. Не слышу дружного «да».

– Я не собираюсь портить вам праздник, – сказала Валентина.

– Приличия? – пожал плечами Ярослав. – Хорошо.

– Вот и славно. – Марлен Петрович был недоволен, потому что не так он мечтал встретить свой юбилей. Он отвернулся, не желая их видеть, и процедил сквозь зубы: – Свободны.

Ярослав сразу ушел, а невестка осталась. Последнее время Марлену Петровичу и сын осточертел, ибо стал подобен жене. Двое квартирантов-чужаков! Лишь ночуют в доме, будто это гостиница! А Валентина не уходила, задумчиво смотрела в сторону, потирая пальцами скулу.

– У тебя ко мне дело? – как всегда, прямо спросил Марлен Петрович. Она перевела на него недоуменный взгляд. Не расслышала, что ли? Теперь в этом доме еще и оглохли некоторые? – Что ты хочешь сказать?

– Наверное, мы разведемся, – наконец выдавила она.

– Ты к этому приложила не мало усилий.

– Я? Опять я виновата?

– Ты, – убежденно сказал он. – Я дал вам шанс наладить отношения, но ты его не использовала. Упрямство и гордыня – худшие качества женщины. Что ты сделала, чтоб Ярослав переменился к тебе?

– А он что сделал для этого? – вернула она вопрос.

– Он мужчина, Валя, а ты женщина... Не перебивай! – осадил невестку Марлен Петрович, когда та хотела возразить. – Это он не хочет тебя, а не ты его, извини за откровенность. Мужчина устроен примитивнее, им надо уметь управлять. Но я не о грубом давлении говорю, а о дипломатии, искусством которой многие женщины неплохо владеют.

– Я бы согласилась с вами, если б мой муж не выставлял свою измену напоказ. А дипломатничать, когда меня нагло дразнят, я не могу. Я чувствую себя оскверненной.

Оскверненная! Каково, а? Святая и почти непорочная! Марлен Петрович скрипнул зубами, пытаясь сдерживать себя, но это оказалось невозможным. В таких случаях его дядя говорил: «Полилась вода в хату». Марлен Петрович поднялся:

– Иди за мной.

Привел Валентину в кабинет, открыл ящик, достал стопку фотографий, к этому дню она значительно увеличилась. Правда, была одна загвоздка, не позволяющая раньше бросить снимки в лицо невестке: не удалось заполучить иллюстраций к Камасутре. Впрочем, достаточно и этого набора, чтобы поставить Валентину на место.

Она перебирала фотографии с большим интересом, перебирала быстро, не задерживаясь ни на одной. Эффекта, которого ждал Марлен Петрович, не получилось, Валентина проявила завидное хладнокровие, а не раскисла.

– Вы приставили ко мне шпиона, – произнесла она с усмешкой. – Это отвратительно. И что? Что вы хотите этим сказать? Я изменяю Ярославу? Смешно. На этих фото мои партнеры по бизнесу. Да, есть среди них есть и просто знакомые, например, вот этот... – Она показала снимок, на котором танцевала с мужчиной в ресторане. – Мой одноклассник.

– А с Амбарцумом у тебя какие дела?

– Только не надо приписывать мне связь с Амбарцумом, он не в моем вкусе. Не забывайте, Марлен Петрович, у меня предприятие, я производитель! И мне надо сбывать свою продукцию. Он хочет купить плитку подешевле для своих прачечных, а я хочу продать подороже. Знаете что, покажите эту гадость моему мужу, думаю, ему понравится.

– Для него это компромат на тебя, когда в суде будут определять местожительство ваших детей.

Удар достиг цели, Валентина вскочила:

– Это подлость.

– Нет. Всего лишь тактический ход. Я даю тебе еще один шанс. Делаю это не ради тебя и Ярослава, на вас мне плевать. Ради мальчиков. Договаривайтесь, как хотите, живите по своему усмотрению, но у моих внуков должны быть мать с отцом.

Валентина кусала губы, в глазах ее блеснули слезы, крыть ей было нечем. Она бросила в лицо свекру:

– Ненавижу вас.

– Я тебе не враг, потом ты это поймешь.

Она ушла, а он запер фотографии в ящик и подошел к окну. Внизу бегали внуки – его единственная отрада. Марлен Петрович не умел прощать, но ради внуков был готов простить невестку. Когда-то он так и не простил дядю, а тому нелегко пришлось, это Марлен Петрович понял позже, сейчас он надеялся, что его когда-нибудь поймут и Валентина с сыном. Но как же все переплелось в этой жизни – ненависть и любовь, правда и ложь, одно неизменно тянет за собой другое. Истины нет и не будет – в этом и есть беда человека.

Зайдя на огромную территорию долгостроя, Сергей поднял руки вверх:

– Пацаны, предупреждаю: со мной денег нет, разрешаю себя обыскать. Хвост я не привел, вы, наверное, уже знаете. Незаметно сюда никто не пройдет, у вас наверняка стоят люди на шухере, к тому же вы подготовили пути к отступлению.

– Мы люди честные, – сказал сухощавый, со впалыми щеками, мужчина. – А клиенты попадаются бестолковые.

– Потолкуем? – предложил Сергей, подходя ближе. – Товар покажите.

По знаку сухощавого низенький человечек в солнцезащитных очках поставил на груду камней плоский чемодан, раскрыл его. Сергей заглянул внутрь и закивал: есть, что выбрать. Он взял пистолеты, предварительно их испробовал, выстрелив в стену, отложил и обоймы. Две лимонки тоже отложил на всякий случай. Ножи... Сергей вытащил неприметный стержень, помещающийся в кулаке.

– Нож «Командос», – прокомментировал сухощавый. – Специальная разработка городского ножа для выживания, сочетает боевые и рабочие функции. С антибликовым покрытием.

Сергей слегка махнул рукой – вылетело лезвие.

– Нож последнего шанса, – сказал он с усмешкой.

– Да ты, я вижу, знаток. Ну, раз так припекло, то возьми «Гарпию».

Низкорослый протянул руку к чемодану с набором, в его руке очутился странный нож с поперечной рукояткой, в которой были проделаны три отверстия, четвертое, большое было в коротком и загнутом, широком лезвии. Теперь комментарии продавцы услышали от Сергея:

– Серьезное оружие. Им можно нанести как колющие, так и секущие удары. А отверстие в клинке дает возможность использовать нож разнообразными захватами.

– Его нельзя выбить, – дополнил сухощавый.

– Беру и «Командос», и «Гарпию». Классика есть?

Низкорослый наклонился к чемодану, щелкнул замками, открылось второе дно. Там лежали боевые ножи. Сергей выбрал клинок, оформленный под немецкий боевой нож с односторонней заточкой, с гардой и металлическим навершием на рукоятке.

– Я заказывал блик.

Третий достал из спортивной сумки прибор ночного видения, отдал сухощавому, тот Сергею, будто нельзя было сразу передать клиенту. Перешли к торгу, тут уж Сергей, знающий примерную цену, торговался, экономя деньги Рената, и сухощавый скинул приличную сумму из уважения к знатоку и ценителю. Остался последний и главный вопрос:

– Как будешь расплачиваться?

– Баксами, – ответил Сергей. – Пошли, здесь недалеко.

Сухощавый снарядил с ним двух человек, троица вышла с территории забытого долгостроя, дошла до ближайшего сквера. Сергей указал на аллею:

– На третьей скамейке сидит очкарик. Один идет к нему, второй с моими игрушками остается здесь. Вы забираете бабки, я игрушки, и разбегаемся в разные стороны.

«Операция» по передаче денег и оружия прошла успешно. Сергей, повесив сумку на плечо, направился к Ренату. В джипе, который припарковали с противоположной стороны аллеи, он отдал «Командос» Ренату:

– Дарю.

– Да? – усмехнулся тот. – За мои бабки?

– Не мелочись, – укорил его друг. – Я тебе сэкономил хорошую сумму, так что подарок вполне законный.

– Ух ты! – у Рената загорелись глаза. – «Командос»! Надеюсь, у меня не будет последнего шанса и я его не применю. Слушай, а если остановят нас менты, и обыщут...

– У меня есть охранная грамота – мое удостоверение, так что не бойся.

– Кстати, наличности больше нет, только на бензин. Придется снимать с карточки.

– Сначала давай снимем.