Текст книги "Снежный король"

Автор книги: Лариса Соболева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

13

Было очень тяжело, но не прийти на кладбище она не могла. Марат был против, однако отвез ее и остался ждать у ворот. Света бежала по дорожке, спотыкаясь о земляные выступы, а по обе стороны были могилы, могилы, могилы... Сердцу не хватало места в груди – так оно билось. Остановилась Света за спинами толпившихся людей, сжимая букет. Дрожали колени... и руки... и губы. Нестройно играл оркестр, отдаваясь внутри жутью, словно бросили в водосточную трубу кошку, она летит и орет, ударяясь о стенки.

Люди садились в автобус. У горы венков и цветов остались три женщины. Одна из них – мать Егора. Две другие повели ее, поддерживая под руки. Тетя Лена увидела Свету, остановилась... Черный шарф подчеркивал желтизну лица, круги под запавшими глазами сделали мать Егора старухой. Она освободилась от поддерживающих ее рук, приблизилась вплотную к Свете и очень тихо, без ненависти, сказала:

– Будьте вы прокляты.

Из дрожащих рук Светы посыпались цветы, в замешательстве она присела, подбирая их, поднялась, чтобы спросить: за что? Но никого уже не было. Одна пустыня из холмиков, даже деревья не посажены... Отъезжающий автобус поднял желтую пыль. Света повернулась к вороху венков. Оттуда смотрел Егор. У нее была точно такая же фотография, только маленькая. Осталось лишь фото да слова, сказанные тетей Леной. И крест, нависший над Егором, тень от которого доходила до ног Светы. Она инстинктивно попятилась назад, отступая от тени, как ей казалось, безмолвного приговора. «За что? – повторяла Света про себя, возвращаясь к Марату. – За что?»

Несколько дней ее преследовал крест, распластанный на фоне синего неба, и проклятье, заставлявшее сердце сжиматься. Иногда, припоминая сказанные без ненависти, оттого прозвучавшие еще страшнее слова тети Лены, Света стонала, тревожно вскакивала и встречалась взглядом с Маратом.

Марат... Он раздражал ее. Когда же уходил по делам, Света маялась от одиночества и замкнутого пространства. Она как бы жила в другом измерении, где потеряла опору под ногами, где страшно и одиноко, мучают кошмары и вина. Марат вскоре наехал на нее:

– Прекрати мазохизмом заниматься. Ты не одна потеряла близких, некоторым приходится гораздо хуже. В дурдом попасть хочешь?

– И пусть, – упрямилась Света.

– Детский максимализм! Ты человек, учись управлять собой. А хочешь знать мое мнение? Егор погиб по-дурацки, поняла? Молчи и слушай! Он должен был бороться. Рано или поздно выяснилось бы, кто убил Феликса, а он смалодушничал. Извини, мое мнение такое и другого не будет. Как просто: петлю на шею – и все проблемы долой. Не подумал ни о матери, ни о тебе. Здорово же он вас любил! Мы пытались помочь, а он? Матери принес горе, с которым она жить до конца дней будет, на тебя навесил комплекс вины. А что доказал? Собственную слабость, эгоизм и трусость. Я таких людей презираю. Мне жаль тебя, потому что ты... дура, Светильда.

Отчитал ее и ушел на кухню. Потянуло сигаретным дымом, значит, Марат там курит. Света сидела долго, сосредоточенно пыталась вникнуть в смысл сказанного. Почему она дура? Она просто растеряна, заплутала среди накативших несчастий, не знает, что делать, со всех сторон теперь ждет беды. Но безжалостные слова Марата запали в душу, к тому же одной было так плохо, и она приплелась на кухню. Перед Маратом на столе стояла пепельница с несколькими окурками, значит, он выкурил за это время много. И опять из-за нее. Он-то в чем виноват? Света села напротив, опустила голову:

– Марат... я не знаю... может, ты и прав... Только я ничего не понимаю. Чувствую себя виноватой... как будто я всех обманула...

– Перед кем ты виновата?

– Пере мамой Егора... Перед Егором... перед тобой...

– Ты с ним спала? – спросил он.

– Да. Два месяца перед нашей свадьбой.

Марат никак не выразил своего мнения по поводу этого факта, курил некоторое время, глядя на Свету с сожалением. Ей стало совсем неуютно.

– Знаешь, Светильда, – сказал он без недавнего напора, – ни перед кем ты не виновата. Скорее перед тобой все виноваты. Отец растил дочь в барокамере, не воспитал в тебе выживаемости, Герман занят был собой, а Егор... Я уже говорил. Давай лучше не будем.

– Что же мне делать? – Больше-то и совета спросить было не у кого, Света никому не нужна.

– Жить. Что ж еще? Жить, а не взваливать на себя вину за всех.

– Не представляю как.

– Ничего, я подскажу. Слушай, поехали на день рождения?

– Почему ты возишься со мной? – вдруг спросила Света с необъяснимой злостью.

– Потому что ты неумеха, неприспособленная к жизни.

– Значит, я для тебя игрушка? – пыхнула она.

– Совершенно верно. К тому же игрушка, которая мне нравится. Так едем?

– Хорошо, поедем, – согласилась она с неохотой.

Да, Марат прав, надо как-то выходить из состояния уныния. Наверное, лучше его слушать, а то и правда загонит она себя в дурдом. Но как плохо на душе, как плохо...

Среди гостей она оказалась самой юной, потому никому не интересной. Соседка по застолью Зоя единственная общалась с ней, но у нее, видимо, был недостаток общения, вот и трещала без устали. От нее Света узнала, что многие гости Беллы были на свадьбе, но Света их не запомнила, включая мужа Зои – тупорылое чудовище, напомнившее Франкенштейна. В застольные разговоры она не встревала, велись они вокруг скучных тем: «семнадцатилетия» Беллы и денег. Настроение резко ухудшилось при появлении Германа с корзиной роз. Его, засадившего в тюрьму Егора, который... Света скрипела зубами и демонстративно игнорировала брата. Настроение улучшилось, когда пожаловал Андрей и тоже с корзиной роз. Света хмыкнула и подумала, что у мужчин примитивное мышление, раз додумались поздравить Беллу одинаково.

С появлением Андрея компания – человек двадцать – ожила, по всему было видно, его здесь любят. А вот Герман был инородным телом, надулся, как индюк, ну и дурак. Зоя говорила о Белле разные гадости, которые, по ее мнению, были достоинствами. Например, что у именинницы есть минимум два любовника, иначе непонятно, на какие шиши она живет, нигде не работая. От скуки Света принялась вычислять счастливчиков и остановилась на первом Андрее. Он подходит на роль любовника по всем статьям. А Герман? Бабы к нему липнут – жуть, идиотки. Вот Света ни за что с ним не связалась бы. Но должна была признать, что и Герман на эту роль годится. Остальные кандидаты отпали, так как их внешние данные не соответствовали красоте Беллы. Неужели Андрей и Герман оба ее любовники? А они знают друг про друга? Вряд ли, иначе дуэли насмерть не миновать.

Оба враждуют со школьной скамьи. Герман – человек крайностей, душа нараспашку, лицо выдает все его мысли, взрывоопасен и сердцеед. Андрей походил на романтического героя, эдакого загадочного чужестранца, не понимающего языка аборигенов-одноклассников, но великодушного. Ребята к нему тянулись, старались завоевать его дружбу, на что Герман выдал свое мнение: заискивают, потому что мать директор школы. Естественно, Андрей оскорблялся, доказывал, что мать ни при чем. Он учился на отлично, чего не скажешь о Германе, его уважали учителя, ставили в пример. Да, в старших классах между ними и возник дух соперничества, превратившийся с годами в неприязнь. Однажды Феликс высказался о них:

– Если б Андрея и Германа перемешать, как тесто, потом разделить, получилось бы два идеальных человека, а так до идеала им обоим далековато.

По мнению Светланы, Андрей очень даже тянет на идеал: умен, вежлив, воспитан, а к недостаткам Германа прибавляется еще и высокомерие. Света выбрала бы только Андрея.

Устроили перерыв между блюдами. Гости разделились на две группы, мужчины столпились у жаровни во дворе, где Франкенштейн жарил барбекю, курили. Свету тошнило от вида повара и мяса в его лапах. Женщины тоже курили все поголовно и трепались о жуткой ерунде. Света отправилась гулять по небольшому саду, поражаясь убожеству владений Беллы. Домик старенький, требующий срочного ремонта (даже Свете это ясно), сортир и колонка во дворе. Все это как-то не сочетается с хозяйкой, одетой в очень дорогие вещи. Наткнувшись на прямоугольное строение в конце сада, Света заглянула внутрь и сначала не могла понять его предназначение. Но, увидев на полке мочалку, шампунь, мыло, висевшие полотенца, а вверху рассекатель с дырочками, поняла: это душевая. «Неужели в наше время люди пользуются подобным местом, чтобы вымыться? Ужас!» – думала Света, заходя внутрь. Зато это подходящее место для одиночества. Света села на табурет и всплакнула, вспомнив отца, Егора, его маму и ее жестокие слова. А сверху мерно капала вода...

Герман помогал жарить мясо Михасику. Друзья Беллы не являлись его друзьями, не всех он знал лично. У своих знакомых пленки с записями свадьбы он забрал, предстояло выпросить их у кинолюбителей со стороны жениха.

– Случайно не помнишь, кто снимал свадьбу? – спросил он. – Я собираю видеосъемки с отцом. Сам понимаешь, живая память о нем.

– Я снимал, – сказал Михасик, одновременно поливая мясо пивом, затягиваясь сигаретой и шмыгая носом. – Сам не смотрел, чего наваял, может, не получилось, я пьяный в муку был.

– Не имеет значения, я выберу кадры. А еще кто снимал, помнишь?

– Не. Я и свадьбу-то не помню...

Глаза Германа переключились на Беллу и Марата, с ними прощался Андрей, который, кстати сказать, тоже с камерой бегал. Герман подумал, что надо бы Марата попросить, пусть возьмет пленку у Андрея, самому западло с ним даже рядом стоять.

Стемнело. По саду распространился запах дыма и жареного мяса, гомон голосов, Света настрадалась вволю, поднялась, чтобы выйти из душевой...

– ...еще ребенок, с ней адски трудно.

Голос Марата. О ком это он? Света задержалась, взявшись за ручку деревянной двери.

– Терпение, дорогой, – наставляла Белла, уж ее голос ни с чьим не спутаешь. – Она нужна тебе? Вот и ищи подход. Мы, женщины, любим настойчивых и терпеливых. Так ты с ней даже не переспал? Ну и ну! Собственную жену не в состоянии соблазнить? – и расхохоталась.

У Светы загорелись огнем щеки и уши. С какой стати Марат рассказывает о ней... о них посторонним? Ужасно хотелось посмотреть, почему они замолчали, ведь не отходили от душевой. Послышался голос Беллы:

– Будет тебе, не дуйся. Ты обязан развлекать девочку, повези ее куда-нибудь...

– На Кипр! Железный Феликс подарил нам поездку, но я отложил.

– Чудесно. Кипр – это изумительно.

Голоса удалялись. Света выждала время, потом высунула голову и огляделась. Никого. Когда вернулась в дом, все уже рвали зубами мясо, нахваливая повара.

– Светильда, куда ты пропала? – встретил ее Марат, вставая.

– Гуляла, – буркнула она. Чуть позже вынудила его вернуться домой.

Сигарета сближает, алкоголь делает человека доверчивым и словоохотливым. На сей раз Герман подцепил Федора – адвокатское светило, которое под воздействием градусов принялось выражать соболезнования по поводу кончины Феликса. Мол, жалко мужика, держал всех в кулаке, силен был, и ваще, человек стоящий – словом, пьяные бредни.

– А парня не жалко? – спросил Герман.

– Жалко. – И Феденька кивнул в знак согласия, Герман испугался, что у него отвалится голова. – Но он дурак. Ну, не повезло ему. Я б вытащил его, а он...

Светило провело большим пальцем по горлу. Понятно, адвокат хвастает, а все же любопытно, как он собирался вытащить парня, вдруг ему известно то, чего никто не знает? Герман пил мало, мысль работала у него четко, диалог вел, не выказывая отношения ни к светилу, ни к Егору.

– Ты забыл, он убил моего отца.

– Чепуха. Ты не думаешь так, не верю. А если думаешь, то... Выпьем?

– Неси. – Не Герману же на побегушках быть. Ждал недолго, Федор принес две рюмки. – Я понял, ты мог его вытащить? А улики?

– Какие улики? – рассмеялся Федор. – Улик-то нету. Было предположение, что убил Егор, а доказательств не оказалось. Хотя отпечатки на подоконнике вещь серьезная, но эфемерная. Будем? – Герман пригубил рюмку, Федор выпил до дна, занюхал кулаком. – У парня есть два свидетеля, то бишь... три! Но третий неизвестен. Они его видели в промежутке... ну, когда Феликса – кх! Если он был с ними, то, естественно, не был на свадьбе и не мог сделать это кх! Понял?

– С трудом. И кто свидетели?

– Однокурсник Митя и официантка из кафе «Ивушка» Люся во-от таких размеров. – Федор обвел вокруг бедер руками. – Они наотрез отказались, что видели парня. А я шкурой чувствовал, что врут.

– Почему они врали?

– А хрен их знает! Может, испугались – суды и все такое... А может, их просто купили! Сечешь? Я надеялся им бабок сунуть и узнать правду. Марат и твоя сестра очень просили ему помочь, я и старался... Еще третьего надо было отыскать... свидетеля. Ну да теперь все равно.

Гости разъехались далеко за полночь, некоторых грузили в машины в состоянии трупов. Белла так и сяк удерживала Германа, но тому не улыбалась перспектива провести ночь в древней избушке. Он притворился пьяненьким, нес ахинею, мол, хочет в родную кроватку.

– Как ты машину поведешь? – беспокоилась Белла.

– Прямо. Я в норме.

– Хорошо, я сяду за руль и отвезу тебя, раз ты так боишься остаться.

– Угадала. Я боюсь тебя. Ты такая красивая...

– ...что внушаю ужас? – улыбнулась она, подводя его к машине.

– Именно. – Он плюхнулся на первое сиденье, потеряв надежду избавиться от нее.

Попав в свою комнату, Герман быстро настрочил по горячим следам диалог с Федором в тетрадь, затем разделся и лег, обдумывая, каким образом пригодится ему эта информация. А Белла и не собиралась возвращаться к себе. Обойдя дом, она приятно удивилась: в захолустье находится оазис, не уступающий мировым стандартам. Она понежилась в ванной, нашла халат в шкафу возле бассейна, улеглась в гостиной перед телевизором. Спать не хотелось...

Ей исполнилось двадцать три года. И была она уверена, что прекрасному не будет конца. Туз брал ее в поездки за границу, она обошла лучшие магазины Европы, жила без забот. И вдруг! Белла вышла из подъезда, помахала ему, сидевшему на заднем сиденье, рукой. Водитель завел мотор, Белла запахнула шубку...

Сначала она не поняла, что произошло. Рвануло так, что Белла зажмурилась и зажала ладонями уши. Когда открыла глаза, не поверила, что видит горящую машину и валивший черный дым. Но это была его машина, и он только что был там... Она закричала. Кричала беспрерывно. Подбежала насколько возможно близко к автомобилю. Ее поразило, что мартовский снег тает слишком быстро. Белла металась, пытаясь подобраться ближе, ведь ему нужна помощь. Ее кто-то хватал и отталкивал, она вырывалась, снова бросалась к машине, оторвался рукав шубки...

В конечном счете, взрыв разорвал ее жизнь. Началось. Вызовы в прокуратуру, показания, следствие. Далеко не все проявляли вежливость, да и кто она такая для них была? Молоденькая шлюха, рванувшая из провинции покорять столицу, ей подфартило поймать богатенького дедушку, а не промышлять в гостиницах или на панели. Допросы проходили с унизительными намеками, зачастую не имевшими отношения к сути дела. Белла путалась, понимая, что копание в отношениях с Тузом праздное, и долдонила одно:

– Я любила его.

И плакала. Но никто не верил ни ее слезам, ни ее словам. Тем временем родственники быстро разделались с ней. Приперлась старая жаба с жабятами, вежливо попросила Беллу выместись из квартиры. А он накануне гибели собирался подарить ей квартиру, только не успел. Жабята хотели конфисковать еще иномарку и ценности, но Белла нагло заявила:

– Машина моя по документам, вы ее не получите. А драгоценности... ищите!

Хрен там они нашли. Золотые безделушки, завернутые в целлофановый пакет, Белла сообразила сунуть в большую банку с кремом для тела прямо на глазах жабы с жабятами, предвидя, как развернуться события.

Оставшись с машиной, до отказа забитой тряпками, она ездила по Москве, обливаясь слезами. Сняв небольшую квартиру, продавала бриллианты вдвое дешевле их стоимости, на то и жила. Вопрос «что делать и как с этим бороться?» возник сам собой, когда золотишка осталось с гулькин нос. К кому обратиться за помощью? Конечно, к мадам Тюссо. Уговорила ее встретиться в дорогом кабаке, а мадам начала с обид, уплетая креветки в соусе.

– Суки вы все, ой, суки. Делаешь вам доброе дело, а вы вспоминаете обо мне, оставшись на бобах. Кем бы ты без меня была? А? Дорога одна у вас – проституция.

Белла, несмотря на шикарный прикид, оставалась все той же провинциальной простушкой. Выпив водки, она ревмя ревела, умоляла помочь, ибо скоро жрать будет нечего.

– Ты что, не скопила бабок? – вытаращилась мадам Тюссо. – Полная идиотка! Ты знаешь, кто он был? Да у него денег... Он не давал тебе?

– Давал, – ревела пьяная Белла. – Я покупала ему подарки, себе кое-что...

– Ну, дура... каких свет не видел! Подарки ему дарила! Ха! Ты сама для него подарок.

– Я лю-у-би-ла его...

– Еще и клинически больная на голову. Он тебя просил любить его? Люби в кровати, сколько хочешь, а в остальное время извилинами ворочай. Девчонки похуже тебя состояния сколачивают, а ты... Нет, я с даунами не работаю.

– Что же мне дела-ать? – выла Белла. – Хоть вешайся...

– А домой к маме и папе не хочешь?

– Не-ет, – рыдала несчастная красавица.

– Ну да, я забыла, вы все Москву покорять приезжаете, а Москва слезам не верит, слыхала такое? Ладно, не реви, смотреть противно. Попробую пристроить тебя, а ты будешь отстегивать мне каждый месяц по 500 зеленых. Сумма ничтожная, но это из человеколюбия с тебя мало беру, даунов надо жалеть.

– А если он, – Белла имела в виду нового покровителя, – не будет столько давать?

– Это твои проблемы. Не сумела воспользоваться шансом, учись вертеться. Да и должок у тебя передо мной, не считаешь? За первого расплатилась, а за своего туза нет.

– Так ведь я сама его нашла...

– Милая моя, к друзьям жопой не поворачиваются. Сегодня ты мне по дружбе накинула, завтра я тебе помогу. Поняла? Так как, по рукам?

И поехало. Белла переходила из одних рук в другие, мужчины ее не бросали, она была молода, необыкновенно красива. Уходила она, требуя у мадам нового покровителя. Мадам Тюссо... Белла поняла смысл клички. Молоденькие девушки, как восковые фигурки в коллекции, полностью были в ее руках, зависели от того, куда она их определит. Но мадам оказалась не самым страшным злом в этом мире, так что можно считать, ее девушкам повезло. Так вот мадам, считая Беллу жемчужиной своей коллекции, брала плату и с Беллы, и с мужиков, к которым она переходила. Короче, вертеться умела.

Годы летели, а Белла все прыгала из одной постели в другую. Почему так происходило? Да потому что никто не мог сравниться с Тузом, а Белла мечтала повторить прекрасные годы, проведенные с ним. Так и двадцать восемь ей стукнуло, отмечала их в ресторане с мадам Тюссо, к которой привыкла как к родной. Та изучала ее несколько странно, потом огорошила:

– Не пора ли нам, лапуля, замуж? (Белла жевать перестала, вытаращилась на нее). Ну, еще год-два ты будешь способна вскружить голову толстосумам, а что потом? Да и сейчас наши тузики предпочитают молоденьких девулек. Юная, наивная девочка возбуждает седого мужчину больше, чем женщина, даже если она такая красивая, как ты. Ему ведь глоток свежести нужен, почувствовать эту свежесть в себе. Ты безумно красива, Белла, но ты уже опытная женщина, а это на любителя.

– Да? – только и вымолвила Белла, растерявшись. Ей казалось, что выглядит она выше эталона, собственно, мадам подтвердила это. И вдруг она напомнила о бегущем времени, о старости... Боже, какой ужас – Белла стареет?

– Я полюбила тебя и хочу пристроить круто, – продолжала мадам Тюссо, довольная произведенным впечатлением. – Делать ты ничего не умеешь, не училась, работать – не твое призвание. А вот мужиков трахать ты мастер, да личиком, фигуркой удалась, это тоже немало. Плюс – научилась вести себя, как в высшем свете. Давай так, за десять кусков я выдам тебя за мешок с деньгами. Тебе не надо будет мыкаться, спать с разными, у тебя будет свой дом, почет и уважение. Идет?

Десять кусков! Не рублей же. Ее старенькая иномарка уже столько не стоила. Белла была напугана обрисованным будущим, но торговалась, сошлись на семи тысячах. Вскоре появился и претендент, старше ее всего на десять лет, вдовец, детей не имел, богатый. Квартира из пяти комнат, дача в Подмосковье, три машины в гараже – мечта, а не жених. Белла ему была представлена наивной и доверчивой, абсолютно непрактичной женщиной, понятия не имеющей о профессии содержанки, на шашни не пойдет, ибо порядочная, даст только после свадьбы. Мол, у нее был муж, военный, погиб смертью храбрых на поле брани. Легенда понадобилась потому, что вдовец был очень щепетильный человек, потаскух не выносил.

Она готова была полюбить его лицо сантехника, а не аристократа, манеры хама, а не графа, но... не случилось. Он оказался не той лошадью, на которую стоило ставить. Жадный и занудливый, таскал Беллу на банкеты, представительства, выставки, где «обделывал» непонятные дела. Но когда она заикалась о покупке нового платья или шубки, муж зеленел, кричал, что у него нет печатного станка, деньги ему достаются трудом и потом. Платье для банкета? Есть прокат. О, как унизительно брать одежду напрокат, пахнущую чужими людьми даже после чистки! А добавить его патологическую ревность... сущий ад. Но то были цветочки, ягодки оказались прегорькими...

– Это мой шанс, – сказала вслух Белла, поднимаясь с дивана.

Шанс – Герман. Он пьян, значит, можно проспать с ним рядом всю ночь, а утром убедить, будто это было его желание. Хорошо бы еще переспать с ним, уж Белла в сексе толк знает, а он вряд ли пробовал подобное меню в этой дыре. Сейчас она залезет в его постель, утром, увидев ее голенькой, он не удержится – сто процентов из ста.

Герман услышал, как открывается дверь, насторожился. Белла приближалась, а у него мелькнула последняя мысль: «Видит бог, я держался, как мог, но я же не монах!»