Текст книги "Литературные рецензии и обзоры"
Автор книги: Лариса Матрос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Матрос Лариса
Литературные рецензии и обзоры
Лариса Матрос
Литературные рецензии и обзоры
ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ
ЗАГАДОЧНОЕ СЛОВО "АРЗАМАС"
У ПОБЕРЕЖЬЯ
НЕОБХОДИМА ПРИСТАНЬ
РЕСПУБЛИКА МУЗ
ПОТЕРИ И ОБРЕТЕНИЯ
КОГДА СВОБОДОЮ ГОРЯТ, КОГДА СЕРДЦА ДЛЯ ЧЕСТИ ЖИВЫ
"БОЛЬШОМУ ВАШИНГТОНУ" к юбилею
ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ
(Размышления над книгой Юрия Дружникова "Я родился в очереди")
Когда ко мне в руки попала книга Ю Дружникова "Я родился в очереди", то само название ее вызвало ассоциации, связанные с ранним детством. В памяти запечатлелась картина: зимнее холодное утро, теплолюбивые одесситы обитатели нашего двора (среди которых и моя мама). Закутанные кто во что горазд, съежившись, они выскакивали из своих квартир, чтобы быстро вставить в цепь очереди, опоясывающей весь двор к водопроводу, ведро в качестве своего "полномочного представителя". Это ведро было призвано дождаться времени, когда будет подана питьевая вода. (Как известно, Одесса, омываемая Черным морем и окруженная лиманами, заливами и прочей водой, по иронии судьбы, испытывает недостаток питьевой воды, который в годы войны и послевоенных лишений был особенно обострен). Эти металлические, "стоящие в очереди", застывшие от холода ведра: алюминиевые, цинковые и др., изуродованные и используемые часто не по назначению, отражали измученные судьбы своих хозяев, еще не пришедших в себя после военных лишений и ран. К середине дня "ворчащий и гудящий", словно озлобленный на всех из-за редкого для Одессы холода, водопровод начинал выплескивать воду. Соседи выскакивали из квартир, брали осторожно ведра, бережно унося их, не щадя подвергавшихся ударам ведер ног и оттянутых ведрами рук во имя спасения каждой капли воды.
Побеждая все сезоны, яркое и веселое одесское солнце, отражаясь в воде, играло с ней, словно обещая людям что вот-вот, "еще немного, еще чуть-чуть" и все их невзгоды, лишения, неустроенность жизни и очереди за всем кончатся, рассосутся, как и эта очередь, после наполнения ведер водой.
Но годы летели и ничего (ни полки магазинов с продуктами и товарами, ни улицы с новыми домами и ничто другое из призванного удовлетворять насущные потребности людей) в богатейшей природными ресурсами и людскими талантами стране "не наполнялось" настолько, чтоб исчезали очереди. Наоборот, очереди лишь все более и более "обвязывали" все стороны жизни, определяя ее пространство и время.
Своей книге Юрий Дружников предпослал слова: "Было время, в котором / Нам не было места". Эти слова можно было б дополнить: "Но было место, где постоянно востребовалось наше время". Этим местом была ОЧЕРЕДЬ.
В шестидесятых годах настало время Хрущевской "оттепели". Набирала обороты конкретная социология в лице преисполненных энтузиазма социологов, пришедших из разных областей знаний и изучавших структуру расходования бюджета времени разными категориями "трудящихся". В официальных документах, в том числе в законодательстве, бюджет времени трудящихся СССР делился только на две категории "РАБОЧЕЕ ВРЕМЯ и ВРЕМЯ ОТДЫХА (!)". Проанализированные социологами данные анкетных опросов, интервью, хронометражи выливались в рассчитанные с точностью до минут конкретные нерадостные цифры о том, что с учетом времени затрат на транспорт и быт, связанное с ними простаивание в очередях, "свободное время", как таковое, было сведено до минимума. А ведь оно должно было обеспечить возможность общения в семье, воспитание детей, досуг, спорт, "всестороннее развития личности" у семейных пар, и особенно у женщин. Причем динамика этих процессов не определяла изменений в лучшую сторону и в последующие годы. Сейчас, читая в книге Ю. Дружникова эссе "Я родился в очереди" (давшее название всей книге и которым книга начинается), я воспринимаю его как документ, представляющий обобщенный протест против постыдного униженного существования народа.
Символично, что тема "ОЧЕРЕДИ" в книге рассматривается дважды: в названном памфлете и в очерке "Очередь за колбасой" из серии "Техаские заскоки". Это веселый, наполненный юмором рассказ о добровольной очереди, в которую техасцы и гости Техаса выстраиваются часа на полтора для того, чтобы наблюдать за процессом приготовления и "вкушания" свежей колбасы. "...За стенкой забегаловки, – отмечает автор, – колбасники Краузе держат свой магазин. Там можно взять домой ту же колбасу безо всякой очереди..." Но нет! Люди стоят полтора и боле часа, чтоб затем вкусить радости гурманства под вино и веселые шутки.
Оба произведения, написанные с разницей во времени более 10 лет и о ситуациях, происходящих в географических пространствах, разделенных океаном, с социологической точки зрения представляют интерес в их единстве: один и тот же социальный феномен – ОЧЕРЕДЬ – в первом предстает как символ ограничения возможностей, страданий; во втором ОЧЕРЕДЬ – это проявление свободы выбора, стремления человека к остроте ощущения радости бытия. Пусть простят меня физики за каламбур, родившийся из шутливого настроя, который вызывает это эссе, но тонкие ремарки автора иллюстрируют столь долго пробивавшуюся к пониманию истину о "взаимосвязи пространства и времени" с такой очевидностью, что невольно сожалеешь о времени затраченном на философские семинары, посвященные этой проблеме. И действительно, могли ли кого-то из стоявших в очереди американцев посетить настроения, охватившие "НАШЕГО ЧЕЛОВЕКА", пусть разделенного с прежним образом жизни океаном и многими годами – тревоги о том (в чем с самоиронией признается сам автор), что вдруг кончится вожделенная колбаса перед самым носом, или желания злобно упрекнуть того, кто присоединился к впередистоящим друзьям словами – "Вы тут не стояли" или выкрикнуть – "Он пролез без очереди!"...
В кратком предисловии к книге, говоря о судьбе своего эссе "Я родился в очереди", писатель размышляет о факте цитирования его в газете "Известия" от 15 октября 1989 года, где отмечалось: "Я родился в очереди, – сказано у одного писателя. Он мог бы добавить: и всю жизнь прожил в толпе". "Нет, не мог бы я этого добавить, – комментирует Дружников слова из газеты "Известия", – Я родился В ОЧЕРЕДИ, но жил НЕ В ТОЛПЕ" (выделено мной – Л. М.). Ничего более точного, с моей точки зрения, сказать здесь нельзя. Действительно, ОЧЕРЕДЬ – это объективно, это РЕЖИМ, из которого не выйти, в котором не изменить позицию, не перешагнуть отведенного тебе места, не изменить ни формы, ни содержания того, ЗА ЧЕМ ВСТАВИЛА ТЕБЯ В СЕБЯ ОЧЕРЕДЬ. А ТОЛПА – это субъективное вовлечение в безликость и потому ТЕМ, которые вопреки всему разрушали безмолвие толпы и "нарушали очередь" если не в материальной, то в духовной сфере мы обязаны тем, что читали Солженицина, слушали Высоцкого, Окуджаву, и многим другим, благодаря чему нашим современникам, цитируя Высоцкого, – "Есть, что спеть, представ перед Всевышним, и ... есть, чем оправдаться перед ним"
Если оценить книгу вцелом, то с моей точки зрения, ее выделяет ЕДИНАЯ, ЦЕЛЬНАЯ концепция, связывающая разные по сюжету и написанные им в разное время и в разных местах произведения. Я бы эту концепцию определила как ИДЕОЛОГИЮ ГРАЖДАНСКОГО МИРА.
Позиция автора являет стремление ощущать себя частью общей драмы, в которой и режиссеры, и актеры, и реальность, и абсурд, невинные, без вины виноватые и виновные, объективно СВЯЗАНЫ ВМЕСТЕ и ПОНИМАНИЕ того, что только в условиях гражданского мира возможно найти пути преодоления тяжкого наследия прошлого, достижение цивилизованного настоящего и будущего. Гражданский мир требует больших усилий, но какие плоды он сулит! И что может быть страшнее воинственного противостояния в наш атомный век, когда любая локальная война чревата перерасти свои изначальные масштабы в непредсказуемых пределах! Бескомпромисный в подходах, когда речь идет о борьбе за человеческое достоинство, сторонник смертной казни для уголовника-садиста (которого он к людям-то и не относит), Дружников в поисках основ концепции сохранения гражданского мира обостряет свой анализ. Он обращается к крайним ситуациям – жизненным коллизиям, (наблюдаемым и лично пережитым) связанных с драматическим переплетением судеб людей, зловещей волей тоталитаризма, разведенных по разные стороны баррикад. Автор постоянно ставит перед собой и перед всеми вечный гамлетовский вопрос: "Быть или не быть?" – жить дальше всем вместе, избавляясь от трагедии ошибок прошлого, или драться друг с другом в беспросветном "Кто кого?!", или "А ты кто такой?" Пространство и время господствования "теорий нарастания классовой борьбы" и "непримиримых антагонистических противоречий" дают немало оснований делать надлежащие выводы. И если бы человечество осознало эту мысль и всюду существовали б (автор надеется увидеть это и в России), "цивилизованные государства демократического типа... где все в них ... всякое, сбалансированное, как в любой западной стране" (эссе – "Хороводы вокруг мифов"), то человеческое общество в целом было б нормальным здоровым организмом, где любая "болезнь" излечима.
Одной из основных нитей, пронизывающей многие страницы книги, является тема эмиграции, социально-психологический и политический анализ которой он пытается дать сквозь призму своей судьбы и судеб известных ему людей. Рассматривая проблему эмиграции в России в историческом масштабе в своем эссе "Ад, рай и колючая проволока" Юрий Дружников формулирует вывод о том, что те кто уезжают, "отрицают не только данное правительство, но – РОДИНУ" (выделено мной – Л. М.).
Однако здесь автор обнаруживает противоречие, например, со своим тезисом (эссе "Техаские заскоки "Предпоследние моды" века"), где он утверждает, что независимо ни от какой эмиграционной политики "реальное российское ГРАЖДАНСТВО, ДАННОЕ РОЖДЕНИЕМ НА ЭТОЙ ЗЕМЛЕ И УНИВЕРСАЛЬНЫМИ ПРАВАМИ ЧЕЛОВЕКА, ОСТАЕТСЯ" (выделено мной – Л. М.), (эссе – "Чудеса переименований, или партийная топонимика").
Обращая теплые, благодарные, порой восторженные слова о местах и людях, с которыми его свела судьба в эмиграции, автор в то же время постоянно демонстрирует святость, верность тому, что составляет основы корней духовности, культуры, литературы, в которой мы выросли, и которые, несмотря ни на какие пространства и времена, сохраняют нас принадлежными к тому пласту цивилизации, который, как сказал поэт, "умом не понять". Поэтому меня подкупает взволнованность и объективность, с которой автор отстаивает роль, значение и перспективу русской литературы, культуры и интеллигенции в полемике с теми, кто уже готов подписать им смертный приговор, занижая их роль и значение в истории и современной духовной жизни. ("Тусовка для нигилистов", "Хороводы вокруг мифов").
Правда, говоря о роли и значении литературы, автор снова обнаруживает противоречия, которые, как мне кажется, обнажают "споры" между собой двух его ипостасей: писателя и читателя. Как ПИСАТЕЛЬ, Дружников, не причисляет свою деятельность к тому, что может "глаголом жечь сердца людей", ибо, по его убеждению, "сердца читателей надо беречь" (Хороводы вокруг мифов). На своей судьбе испытавший роль и значение СЛОВА в жизни людей и политике, между тем ПИСАТЕЛЬ утверждает, что "Литературное слово не лечит, не исправляет и не помогает ни партиям, ни государствам" (эссе "Власть и слово"). В то же время, как ЧИТАТЕЛЬ, Дружников бросается на защиту активной роли литературы, утверждая, что если она "участвовала в создании Утопии то также она участвовала и в ее разрушении". В дополнение, в разделе книги, где собраны "Записки на клочках", он помещает слова о том, что "среди множества интеллигентных профессий в русской культурной традиции главных три: врач, учитель и писатель. ОНИ ЛЕПЯТ ЧЕЛОВЕКА" (выделено мной – Л. М.). Эти факты являются иллюстрацией того, что характерно для настроения автора, которое обнажает книга – ЭТО ПОИСК ИСТИНЫ!
"Это сладкое сладкое сладкое слово "СВОБОДА!" Сколько мыслей и слов во все века потрачено на его понимание, и сколько сил, времени и жизней потрачено на ее достижение! И все же иногда приходится признать, что в своем стремлении к свободе мы часто идем "туда, не зная куда", чтоб, взять "то, не зная что", ибо не задумываемся о сути содержания этой, как принято было говорить "в перестройку", СУДЬБОНОСНОЙ КАТЕГОРИИ. И "не высокие материи абстрактного философствования", а земные насущные проблемы современного образа жизни заставляют нас вернуться к пониманию того, что же есть СВОБОДА, потому как разуметь где же грани в понимании СВОБОДЫ и ВСЕДОЗВОЛЕННОСТИ не можем и забываем, что ПРЕКРАСНОЕ ПОНЯТИЕ СВОБОДА, потому и ПРЕКРАСНОЕ, что объективно ВКЛЮЧАЕТ В СЕБЯ КАТЕГОРИИ НРАВСТВЕННОСТИ И КУЛЬТУРЫ. Поэтому смелая, "рискованная" постановка вопроса о понятии СВОБОДА на примере анализа современных проблем образования и образа жизни американских студентов в рецензируемой книге представляется мне чрезвычайно актуальной.
"По Спинозе, есть три радости: богатство, слава и чувственные удовольствия. Но есть, по моему – подчеркивает писатель, – ЕЩЕ ОДНА радость: ощущение СВОБОДЫ" (выделено мной – Л. М.). Утверждая это, Дружников в то же время дает название своему очерку, – "Избыток свободы", – что говорит само за себя. Здесь автор на примере проблем образования, поднимает, на мой взгляд, весьма актуальные вопросы нравственности, целей и средств современного общественного развития. Свобода в выборе профессии и возможности получения образования – бесспорно великое достижение демократического общества. Но сегодня проявляются тенденции своего рода заколдованного круга, при котором снижение требований к образованию и размытость критериев его получения у студентов, может стать "антистимулом" для развития учебных программ а это в свою очередь снизит планку требований к уровню поступающих, что соответственно приведет к снижению общего уровня подготовки специалистов и снижению интеллектуального потенциала общества в целом. Идентификация понятий "свободы" и "вседозволенности" определяет и трудновообразимое для прошлых времен взаимоотношение студентов с профессорами. "Моя свобода – академическая... а у студентов реальная, – дает автор ремарку, – студентка, которая только что родила, вытащила грудь и кормит младенца... Покормив и все еще держа рукой грудь, она задает вопрос..." "И тут не избежать, – заключает автор свои размышления, сакраментального вопроса: Что делать?"
Подкупает то, что поднимания сложные и актуальные социальные вопросы, Дружников – умудренный опытом человек, автор многих книг, известный публицист, – ни в чем не претендует на роль метра и не избегает обнажать свои противоречия, сомнения, излагая часто взгляды в форме вопроса, как бы приглашая каждого из читателей к собеседованию, дискуссии. Поэтому книга выглядит воплощением тезиса А. П. Чехова, который в книге цитируется: "Искусство писателя не в том, чтобы решать вопросы, а в том, чтобы их правильно ставить".
Очевидно, что тщетна попытка рецензента "докопаться" до самой. глубины замыслов автора, которые всегда содержат свою тайну. Потому я и не пыталась разгадать, зачем автор завершает свою книгу собранными им "мудрыми мыслями" в разделе: "Записки на клочках" и высказываниями ребенка в разделе: "Что говорила писательская дочка от двух до пяти ". Но мне увиделось здесь отражение смысла главного ВЫВОДА нашей современности, который формулирует книга: как бы ни был велик и разнообразен мир людей, определяющим и стабилизирующим его является ОБЩЕЕ НРАВСТВЕННОЕ ПРОСТРАНСТВО, выработанное многовековым опытом человечества НА ВСЕ ВРЕМЕНА. Хватит ли у нас – людей эпохи НТР – зрелой МУДРОСТИ, чтобы сохранить это ПРОСТРАНСТВО или с детской инфантильностью войдем с нашими ошибками в грядущий век?!
Р. S. Мои заметки отнюдь не исчерпывают всех проблем и вопросов, поднятых в книге Юрия Дружникова, о которых хотелось бы поговорить. Но в разделе "мудрых мыслей" этой книги есть такая фраза: "Трудность жизни читателя в том, что очень много пишут"...
ЗАГАДОЧНОЕ СЛОВО "АРЗАМАС"
"Панорама " No 711 1994, журнал "Академгородок" No1 1997
.А.слух о нем идет по всей земле великой!
С тех самых пор, когда юный Пушкин обратил на себя внимание своими первыми стихотворениями "Городок", "Роза" и другими, о нем написано и сказано столько, что, казалось бы, уже все должно быть изучено и разгадано в его гении и его личности. Но Пушкин непознаваем, как непознаваемы глобальные явления природы. И в этом причина непрекращающегося приобщения к нему (его личности и творчеству) все новых исследователей и сообществ его поклонников.
Однако, нельзя не отметить, что , к сожалению, нередко , приобщение к великим и ( и их творчеству) под прикрытием поиска истины, обнаруживается среди "приобщенных" скрытое, либо явное стремление не возвыситься (если не талантом, то хотя бы критериями нравственности в творчестве) до уровня кумира, а наоборот, занизить представление о нем до своего уровня, не всегда достойного.
Замечательному поэту Николаю Заболоцкому принадлежат слова : "...Душа обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь". Но труд души может быть направлен и на зло, и на добро. Все творчество Пушкина было нацелено на стимулирование "работы" нашей души во имя торжества добродетели. Именно пэтому он видел свою задачу в том, чтоб " глаголом жечь сердца людей", именно поэтому он стремился отчизне посвящать "души прекрасные порывы", и именно поэтому он имел право сказать:
" И долго буду тем любезен я народу,/ Что чувства добрые я лирой пробуждал";
И потому Пушкин– не просто литератор (поэт, прозаик), он неотъемлемая часть нашей духовной жизни, и потому каждый из нас в определнном смысле пушкинист. Вот и меня, профессионально пушкиноведением никогда не занимавшуюся, глубоко взволновала прочитанная однажды в "Литературной газете" информация о существовании в Нью-Йорке Международного общества пушкинистов и об издаваемом ими журнале "Арзамас".
Оказавшись в США, я попросила выслать мне вышедшие номера журнала. Трепетное волнение охватило сразу уже при виде обложки, свидетельствующей об утонченном вкусе , любви к своему детищу тех, кто выпускает журнал, и их стремлении сохранить лучшие традиции отечесвенной культуры. Замечательные иллюстрации -"Изобразительная Пушкиниана", " Памятные Пушкинские места в зарисовках Шалыгиной", уместное использование текстов в старинных шрифтах, поэзия, проза, мемуары, рассказы об исторических деятелях литературы, искусства, политики– сколько поисков и творчества!
Ограниченные рамки рамки рецензии не дают возможности рассказать о каждом из журналов, поэтому, в качестве иллюстрации , я остановлюсь на 4-м и 5-м номерах , которые к настоящему времени знаменует ровно середину срока жизни "Арзамаса". В 4– выпуске, в статье В.Раевского "Былое России" цитируются слова Пушкина: " Уважение к минувшему– черта, отличающая образованность от невежества". Это высказывание можно определить как девиз, принцип, которым руководствуются создатели "Арзамаса"..
Я полагаю общеизвестным, что по каким бы причинам человек ни покинул места, где он родился и вырос, и как бы ни сложилась его судьба на новом месте , он всегда проходит нелегкую стадию приспособления к новым условиям жизни и правилам взаимоотношений между людьми в новой социальной среде. И как показывает опыт, процесс "материального" выживания чаще осуществляется значительно быстрее и проще духовного.
В случае материальных неудач ущерб более очевиден, чем, потери, связанные с невозможностью (либо ограничением условий) реализации духовных потребностей. Последнее может обернуться неизбежным процессом духовного обнищания и деградации личности ущемленного.
Незрим духовной пищи голод
Потерю веса не сулит.
Он вовсе може быть отторгнут,
Тем, кто единым хлебом сыт.
Но не такой он безобидный
Хоть и за хлебом не бежать
Его наличьем одержимым
Таит угрозу съесть себя.
Жизнь человеческая определяется системой конкурирующих между собой потребностей.И для того, чтоб в борьбе между материальными и духовными потребностями последние побеждали, они должны быть жизненно необходимыми настолько, насколько человек ощущает свою жизнь без них бессмысленной и бесцветной. Яркой иллюстрацией сказанному является само существование "Арзамаса", и многие материалы его содержания. Не побоюсь быть сентитментальной, признавшись, что меня буквально потрясли сюжеты, приведенные в статье Э. Штейна "Александр Сергеевич Пушкин в лагерях "Ди-Пи".
Вдумайтесь только в эти факты: "... с 1945 по 1951 г.г.... на территории побежденной Германии в западной ее части, и в Австралии русские изгои развернули интенсивную издательскую деятельность, которая не знает аналогов в нашем книжном деле.– пишет Э.Штейн– Думаю, что в культуре ни одного другого народа не было такого феноменального бума. За этот период в исключительно сложных условиях лагерей перемещенных лиц было издано более пятисот наименований книг, журналов, бюллетеней...Среди изданий на первом месте была русская классика и, конечно же Пушкин. Книги издавались на плохой бумаге, каждый листок которой, очевидно, экономился. Например, при издании "Дубровского" отдельной книгой на оставшихся свободных страницах были напечатаны стихотворения Пушкина "Клеветникам России", " Пророк ", " Я помню чудное мгновенье".
Приведенные примеры демонстрируют значение Пушкина и нашего культурного наследия для соотечественникоа– как потребности первой жизненной необходимости.
Каждый номер "Арзамаса", как и этот, 4-й , привлекает тем, что в нем особенно тщательно подобраны материалы, посвященные Пушкину. Здесь и запись в метрической книге о рождении Пушкина, статьи Г. Богдад, Е. Македонской, отрывки из книги П. Боголепова и др. о пушкинских местах, статься И. Поволоцкой о потомках Пушкина, статья М. Митника об увлечении Пушкина шахматами, фрагменты из дневника Д. Давыдова– героя Отечественной войны 1812 года, которые Пушкин опубликовал в своем "Современнике". Тут же фотография обложки пушкинского современника ,портрет Давыдова и восторженное стихотворение Пушкина ему посвященное "Тебе , певцу, тебе герою!" Прекрасные иллюстрации – репродукции графюр, посвященные русской истории, оснащают упомянутую выше статью Раевского.Интресна статья М.Митника об усилиях Пушкина по сохранению статуи Екатерины 11, полученной его женой в приданное;статья И.Попелюхера о начале французской пушкинианы и многие другие материалы.
Естественно, что журнал с таким названием, не может не быть со стихами Пушкина.Но какие же из огромного поэтического океана отобрать? И , с моей точки зрения, концепция отбора стихов выбрана точная. Несмотря на то, что издатель журнала М. Митник (и прензидент международного общества пушкинстов) абсолютный (не побоюсь этого слова) фанат и редкий знаток творчества и биографии Пушкина ( в любое время может точно определить из какого его произведения та или иная цитата , в каком году оно написано и т.п.), для "Арзамаса", как правило, отбираются пушкинские стихи и их и отрывки, которые хорошо знакомы, ученые и переученые со школьных лет. Этим создатели журнала как бы утверждают, что каким бы известным и знакомым нам ни казался поэт, при каждой новой встрече с ним открывается что-то иное , адекватное новым чувствам и настроениям. И в произнесеных когда-то в школе "на оценку" словах "Прощай, свободная стихия!... ", либо " -" Уж небо осенью дышало, уж реже солнышко блистало"– нам сегодня откроется смысл несколько иной , чем в далекой беззаботной юности, а в минуты грусти и разочарования мы вряд ли отыщем для утешения слова более подходящие, чем эти:
Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет.
Общеизвестно, что русская поэзия неразрывно связана с музыкой. Остроумное и изысканное изображение этой связи представлено в "Арзамасе". В рубрике "Единого прекрасного жрецы" собраны стихи русских поэтов о музыке. Находкой, несущей в себе символику этой связи, является оформление страниц рубрики, обрамленных виньеткой, состоящей из нотных линий и знаков.
Смычок все понял, он затих,
А в скрипке эхо все держалось...
И было мукою для них,
Что людям музыкой казалось.
Трудно найти более уместное цитирование стихотворения Иннокентия Аннненского "Смычок и струны", нежели в контексте этой рубрики. А открывается она словами Пушкина:
Из наслаждений жизни
Одной любви музыка уступает.
Но и любовь -мелодия.
В своей версии взаимоотношений Моцарта и Сальери Пушкин, как известно, излагает свое кредо нравственной характеристики гения словами : "Гений и злодейство– две вещи несовместные". И эта, ставшая афоризмом, ремарка обрела силу обобщенного критерия в оценке взаимоотношений между людьми и, в том числе, представителей творческих профессий. И чего греха таить, далеко не всегда мы являемся свидетелями реализации заданного Пушкиным критерия между "собратьями" по творчествую. Но те, для кого этот принцип является нравственным стержнем в отношении к труду других, могут быть с полным правом отнесены к хранителям вечных ценностей.
Почти каждый номер "Арзамаса" представляет поучительные примеры солидарности и преемственности нравственных традиций среди представителей творческих профессий, их устемлений в продлении жизни произведений культуры, созданных в различные эпохи. В 5-м выпуске этой теме посвящены очерк Иосифа Дарского "Шаляпинская пушкиниана", рассказывающая о об отношении певца к твочеству поэта и о той роли, которую играли поэзия и образ Пушкина в творчестве самого Шаляпина, Статья Ильи Попелюхера о посредничестве В. Кюхельбекера в переводах Пушкина на "язык Гете и Шиллера" и другие материалы.
Пятый номер, как и все предыдущие, солержит интересные материалы, освещающие различные грани жизни Пушкина, которые совместно с оригинальными иллюстрациями известного художника-пушкиниста Э. Насибулина и комментариями В. Бялого помогают нам погрузиться в подлинную атмосферу пушкинской жизни..
Я бы не хотела, чтоб у тех, кому журнал не попадался в руки, сложилось впечатление о том, что в нем публикуются матералы, касающиеся толко пушкинской эпохи. Отнюдь нет! Немало страниц в журнале занимают и материалы, посвященные современным аспектам культуры и литературы. Потому нельзя считать неожиданной публикацию здесь произведения художника Льва Нуссберга "Смешение времен".
.Хотя сам автор определяет свое произведение как литературно-художественную композицию, его можно отнести к жанру философского эссе, выполненного в форме, которую я бы назвала "словесной живописью" Устремленное к поиску средств изображения необходимости достижения гармонии между человеком и окружающим его миром, эссе выражает характерную для интеллектуалов 60-х годов попытку сопоставить и объединить в единую систему философские концепции различных сфер культуры : музыки, литературы, живописи, истории– чтобы продемонстрировать необходимость и возможность достижения их единства и преемственности .Избранный автором фон для размышлений– игровое действо "Смешение времен"– авангардистский прием, который позволяет " воссоеинить" взгляды различных мыслителей и литературных персонажей со взглядами реальных людей, сопоставить картины истории разных периодов, высвечивая те из них, которые несут назидательные уроки для нынешних и будущих поколений.
Во всех номерах "Арзамаса" помещено много портретов Пушкина, членов его семьи, друзей.Эти изображения, опубликованные в разных изданиях в отдельности, вероятно каждый из нас когда-то видел.Но собранные здесь все вместе, под обожкой, выполненной в стиле "старых добрых" времен, в окружении материалов посвященных жизни и творчеству Пушкинана, а так же местам, связанным с его именем, размещенные на прекрасной глянцевой бумаге, они являют какой-то особый эффект эмоционпльного воздействия. Глядя на портреты, любуешься не только красотой и достоинством запечатленных на них лиц, но и ощущешь, что , но и они смотрят на нас с благодарностью к тем, с чьей помощью они становятся нам ближе и понятней.
Каждый выпуск я листаю с волнением, так как объединяя вокруг себя тех, для кого слово на русском языке, в том числе поэзия Пушкина являются одной из составляющих первостепенных духовных потребностей, журнал словно материализует загадочное и знакомое со школьных лет слово "Арзамас", означаюшее литературный кружок, членом которого был молодой Пушкин.
У ПОБЕРЕЖЬЯ
Панорама No 728, март 22-28,1995
Передо мной литературный ежегодник из Филаделфии.На плотной белой обложке, по вертикали большими буквами написано: "Побережье". О том, какой смысл и концепцию вкладывали создатели журнала в название своего детища, можно гадать и гадать, но ясно одно– самим этим названием они призывают читателей к размышлениям о судьбах современной русскоязычной литературы, разбросанной по разным "берегам" общего океана русской культуры.
И вот, открывая обложку, я словно отправляюсь в путь по побережью, а для меня, одесситки, побережье – это берег с расположенными на нем обнаженными телами людей. Но ведь и здесь, на этом "Побережье" , передо мной обнаженные– но только не тела, а души. "Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души",– писал Владимир Высоцкий. Эти слова можно отнести к любому жанру литературы, ибо каждое печатное слово обнажает душу того, кем оно рождено и кому уже не принадлежит, обретя собственную жизнь, тесно связанную с теми, кем будет воспринято. Так что же и кого же обнажают слова "Побережья" No 3 1994 года из Филаделфии и как их оценить, по каким критериям?
У меня по роду моей профессиональной деятельности (я имею в виду гуманитарную науку и, в том числе исследоваия в области социальных аспектов медицины) к литературе выработалось отношение не только как к основной духовной потребности, но еще и как к исследовательскому материалу, который несет (должен нести) обобщенную информацию об уровне общественного понимания тех или иных явлений человеческого бытия.
Великие писатели остаются в истории– помимо всего прочего-очевидно, еще и достигнутой ими степенью обобщения движений человеческой души и общественных процессов, которые скрываются за сюжетами и характерами, изображенными в их поизведениях. Гений Пушкина смог даже такой заземленный бытовой предмет, как "разбитое корыто", сделать навсегда символом наказания за алчность, а талант Солженицина позволил в "одном дне" одного Ивана Денисовича представить огромный исторический пласт целого поколения времен тоталитаризма.
И потому "Побережье" представляется мне своего рода исследовательской лабораторией , в которую я вступаю с надеждой на встречу с открытиями. И, к радости, "открытия" явились мне с первого же раздела, с которого я начала читать журнал. Раздел этот– "Критика, эссе, зарисовки", где все– и полемика Михаила Золотоносова ("Умение молчать" с Анатолием Пакач (" Умение уметь") по поводу книги стихов Евгения Сливкина, и тонкий психологический анализ Нины Косман темы жертвенности в трагедии Цветаевой "Ариадна" , и заметки Игоря Михалевича– Каплана о стихах Павла Бавича– показалось мне весьма интересным.
