Текст книги "Тимур и его небо"

Автор книги: Лариса Северикова

Лариса Северикова
Тимур и его небо

Автор выражает искреннюю благодарность генеральному директору Лизинговой компании «УРАЛСИБ» Гущиной Елене Анатольевне за финансовую поддержку 2-го издания книги.

Также автор благодарит ОАО «КнААПО им. Ю.А. Гагарина» в лице генерального директора Пекарша Александра Ивановича и президента Ассоциации шефства над Северным флотом, губернатора Мурманской области Евдокимова Юрия Алексеевича, спонсировавших 1-е издание книги в 2007 г.

Особую признательность за помощь в работе над книгой автор выражает Виктору Никитину, Нине Севериковой, Эльвире Архипцовой, Сергею Байнетову, Кириллу Поспелову и Геннадию Рыжову.

В книге использованы фотографии П. Маслова, В. Друшлякова, Е. Гордона, Л. Якутина, А. Михеева, С. Балаклеева, С. Петросяна, В. Никитина, а также из семейного архива автора книги.

Вечный полет Тимура

Уважаемый читатель!

Вы открыли книгу, посвященную памяти Героя Российской Федерации, заслуженного военного летчика России, заместителя командующего морской авиацией генерал-майора Апакидзе Тимура Автандиловича. Для нас же, его однокашников и сослуживцев, он, погибший в расцвете сил, навсегда остался просто Тимуром.

Древняя мудрость гласит: «Настоящий мужчина за свою жизнь должен родить сына, посадить дерево и построить дом». Тимур жил в соответствии с этой мудростью. В его семье выросли прекрасные дочь и сын. Его «деревья» – это лучшие палубные летчики морской авиации страны и дети, занимавшиеся каратэ под его руководством в гарнизонах, где он служил. Он не успел лишь построить свой дом – собственной квартиры у него не было…

К этому можно добавить, что настоящий мужчина должен написать книгу, и Тимур даже мечтал об этом. Но, к сожалению, обстоятельства были против того, чтобы под его пером родилась книга о морской авиации. Лишь через несколько лет после гибели Тимура его жена Лариса (Леся, как он ее называл) смогла превозмочь боль утраты и подготовила рукопись о непростой судьбе своего мужа, палубного летчика.

Удивительная по ясности и манере изложения книга посвящена не только Тимуру Апакидзе – Герою, а любимому, заботливому, кристально честному и благородномуЧеловеку и Великому Учителю. Буквально все ее строки пронизаны любовью Тимура к своей семье. Он ясно понимал и не раз писал в своих письмах домой, что может всецело отдавать себя небу и своему делу только потому, что постоянно чувствует поддержку и понимание со стороны близких людей. Его отношение к ним в течение всей 20-летней семейной жизни отличалось исключительной добротой, искренностью, чистосердечием и теплотой. Опираясь на семью, Тимур жил и для других, и ради других, он совершенно не умел щадить себя.

Эта книга – о необыкновенном счастье морского палубного летчика, посвятившего свою жизнь любимому делу, и о простом человеческом счастье мужа, отца и сына. Работая над ней, Лариса как бы заново пережила жизнь с дорогим ее сердцу человеком.

Тимур ушел навсегда – к тем летчикам, которые остались в небе раньше его. Помогая, чем мог, их семьям, он, как никто другой, видел и понимал их горе, учил выстоять в беде. Научил этому и свою семью…

Говорить и писать о Тимуре – значит сказать о многом. О его чести офицера и достоинстве гражданина, раз и навсегда присягнувшего своей Родине. Его воле, невероятной смелости и граничащей с риском отваге, доброте и ранимости, его большом любящем сердце и, в конце концов, о его величайшем профессионализме. Морские летчики всего мира по праву признали Тимура Апакидзе асом воздушного океана.

Слово и дело Тимура составляли неразрывное целое. Из озорного мальчишки он превратился в целеустремленного юношу-нахимовца, а затем стал выдающимся летчиком и настоящим Героем. Вся его жизнь состояла из каждодневного подвига ради могущества страны и морской авиации. Настоящим подвигом Тимура можно по праву назвать спасение истребительной палубной авиации России и последнего авианосца «Адмирал Флота Советского Союза Кузнецов» от полного уничтожения. Он совершил первую среди военных летчиков посадку на палубу авианосца (таких посадок у него было потом рекордное число – 283!). Рекордным среди летчиков-истребителей был и его налет – более 5 тысяч часов. И главное: Тимур подготовил и воспитал в своем духе целую когорту морских летчиков-палубников.

Он возглавил 100-й корабельный истребительный авиационный полк в Саках (Крым) – этот летный коллектив называли «командой Тимура», – сделав его уникальным по уровню летной подготовки. Официально ввел в курс боевой подготовки морских летчиков высший пилотаж ночью, учил их особой науке – «искусству побеждать».

При жизни он стал легендой морской авиации. Так, как он летал, не мог никто – это было от Бога. А боевой поход в Средиземное море на авианосце «Кузнецов» стал звездным часом российских палубных летчиков, во главе которых стоял Тимур Апакидзе. Для своих подчиненных он являлся настоящим командиром, потому что «был лидером не по служебному положению, а по своей внутренней сути», и нынешнее поколение летчиков просто обязано продолжить огромное, имеющее стратегическое значение для России дело своего учителя. Подвижничество – это тяжкий крест, но Тимур нес его всю свою недолгую жизнь с честью и достоинством. Возможно, многим он мешал спокойно жить своей бескомпромиссностью и прямотой, но он всегда шел с открытым забралом, думая о своих подчиненных и о деле, которое было им по-настоящему выстрадано.

Тимур Апакидзе шел в ногу со временем, но иногда он даже опережал эпоху, жил в другом измерении. Поэтому закончить предисловие к этой замечательной книге хочется словами поэта и композитора Константина Фролова, друга Тимура: «Для нас всегда ты будешь первым среди умеющих летать!»…

Александр Кузиванов,

капитан 1 ранга запаса,

выпускник ЛНВМУ 1971 года

Тимур и его небо

 
Рысью в сердце вцепилась беда,
Земля черной зияет могилой…
Не поверю я никогда,
Что не будет тебя, любимый!
Ночь удушьем сдавила горло,
Я сжимаю руки в бессилье,
А в глазах твоих, как осколок,
Встало небо отчаянной синью.
Непокорство темных кудрей
Я уже не сожму в ладонях,
На распутье слез и скорбей
Мое сердце пусть похоронят.
И лишь только закрою глаза,
Снова вижу: безудержно смело
Мальчик мой, голубая звезда,
Синей птицей врывается в небо!
 

Эти стихи были написаны мной в 1979 году в городе Острове, когда мы с Тимуром еще не были женаты. И именно в Острове спустя 20 с небольшим лет так страшно оборвалась жизнь самого дорогого для меня человека…

Тогда, в 1979-м, меня потрясла случайность, которая могла оказаться для Тимура роковой: при стрельбе по мишени на малой высоте, на морском полигоне, осколок от выпущенного Тимуром снаряда попал в двигатель его самолета.

За два года до этого в Сиверской, под Ленинградом, погиб самый близкий его друг – Женя Белунов. Я видела, каким ударом это было для Тимура, и, впервые столкнувшись с настоящей трагедией, поняла: чтобы стать достойной женой летчика, надо быть готовой к любым испытаниям, которые могут выпасть на его долю.

Тимур даже в самые страшные моменты жизни ни разу не усомнился – летать ему или нет: он настолько был одержим небом, что стискивал зубы и шел дальше к своей цели. Каждое летное происшествие становилось для него серьезным уроком, который делал его сильнее и увереннее.

А еще ему помогал потрясающий оптимизм и вера в свои силы. Тимур часто подбадривал меня: «Вот увидишь, все будет хорошо!» – и эти слова поддерживали меня на протяжении всей жизни, может быть, потому, что я безоговорочно верила ему.

* * *

Мы познакомились в 1967 году в Ессентуках, в детском санатории, когда нам было по 13 лет; Тимур приехал туда из Ленинграда, я – из Москвы. Тимур не был похож на других мальчишек: с озорными глазами и копной русых кудрей, невысокий, подвижный, веселый и, несмотря на свою бесшабашность, очень аккуратный, он излучал какую-то радость и всегда был душой компании. Девчонки так и бегали за ним, а он, вернувшись в Ленинград, сказал маме: «Я встретил девочку, на которой женюсь!» Поразительно, но именно это и произошло спустя 14 лет.

У Тимура все сбывалось. В 13 лет он сказал мне, что будет летчиком, а я хотела стать учителем литературы, и наши мечты осуществились. Уже тогда я услышала от него: «В нашей стране будет авианосец, и я буду с него летать!» – сбылось и это. Он знал все корабли и самолеты мира, все их технические и летные характеристики. В то время добывать такого рода информацию было непросто, специальные журналы по авиации выходили небольшими тиражами, в основном на иностранных языках, и я помню, как мой папа переводил для Тимура статьи с немецкого и чешского. А книги о моряках, справочники по иностранным флотам попадали к Тимуру благодаря дяде, Николаю Марковичу Ильенкову, морскому офицеру. По одному только силуэту самолета или корабля или какой-то их части Тимур мог определить тип судна, принадлежность его какому-либо государству и, что особенно важно, подробно рассказать обо всех его технических возможностях. В этом плане он был ходячей энциклопедией.

Мечта о небе появилась у Тимура в самом раннем детстве, когда он с бабушкой и мамой (после развода родителей) переехал из Тбилиси в Североморск, к дяде Коле. Николай Маркович, заменивший ему отца, очень грамотный, честный, принципиальный человек, стал для Тимура образцом морского офицера.

Как-то совсем маленьким Тимур летел с мамой в самолете ЛИ-2, и командир экипажа посадил его на место второго пилота. Тимур минут 30 держался за ручку управления («бублик», как его называли), а потом спросил у летчика: «Почему вас в кабине двое?» «Это транспортный самолет, – ответил тот, – но есть самолеты, которыми пилот управляет один. Они называются истребителями». «Вот это мне подойдет!» – произнес Тимур.

В шестилетнем возрасте он оказался в Верхней Ваенге на похоронах экипажа разбившегося Ту-16. Именно тогда он окончательно решил, что, когда вырастет, станет летчиком и будет летать вместо тех, кого сейчас хоронят.

В 1962 году, после перевода Николая Марковича, семья попала в Кронштадт, а в 1964-м бабушка и мама с Тимуром переехали в Ленинград. Эти две русские женщины отдавали мальчику всю свою любовь и, хотя достатка в доме никогда не было, старались, чтобы ребенок ни в чем не нуждался. Тимур их просто боготворил, а став взрослым, всегда помогал им и заботился о них.

Бабушка Тимура, Александра Федоровна Ильенкова, была родом из далекой сибирской деревни. По рассказам Тимура, растила его в основном она, так как мама, Марина Марковна, работала – преподавала в школе, да и часто болела. Бабушку Шуру Тимур ласково звал Шуравкой. От этой простой и очень мудрой женщины, великой труженицы, он перенял жизненную стойкость и оптимизм, умение противостоять трудностям и невзгодам, трудолюбие, удивительную неприхотливость в быту и даже веру в народные приметы. Я тоже многому училась у Александры Федоровны.

Наверное, оттого, что Тимур рос в женском окружении, у него сложилось рыцарское отношение ко всем женщинам. Если он шел в какую-нибудь семью, в его руках всегда были цветы и торт для хозяйки дома. В общественном транспорте он не мог позволить себе сесть, какой бы ни был уставший. Иногда в метро я говорила ему: «Тимур, садись, ведь место свободно», – а он отвечал: «Зайдет на следующей станции какая-нибудь женщина, и я все равно встану. Лучше и не садиться». На службе он для каждой сотрудницы находил приветливые слова. А если погибали его товарищи, Тимур, как мог, поддерживал их вдов и детей.

* * *

Мужское воспитание Тимур получил уже в Нахимовском училище. На его решение поступать в морское училище, безусловно, повлиял авторитет Николая Марковича. Отчасти Тимур пошел туда еще и потому, чтобы немного легче стало маме и бабушке.

Одноклассники по училищу вспоминают, что Тимур был самым маленьким в классе, но очень живым, ловким. Поэтому, следуя негласной традиции выпускников-нахимовцев, именно ему выпало начистить нос Петру I на барельефе, расположенном на фронтоне здания. Училище находилось в строительных лесах, и когда Тимур добрался по ним до барельефа, его «застукало» начальство. За это его чуть не исключили, и только благодаря тому, что напарником его в этом рискованном деле был внук адмирала Игорь Терпогосов, он чудом остался в стенах училища.

Среди мальчишек бывали конфликты, доходило и до потасовок, и Тимуру не всегда хватало физической силы постоять за себя. Однажды, доведенный до отчаяния, он подошел к двум верзилам-старшеклассникам и сказал: «Лучше убейте меня, но издеваться над собой я не позволю!» И столько в глазах его было решимости и внутренней силы, что больше его никто не трогал.

Значок Нахимовского училища Тимур никогда не снимал с мундира и с большой теплотой отзывался о своих наставниках и однокашниках. «Я горжусь тем, что окончил Нахимовское училище, там меня закалили, сделали настоящим мужчиной, воином».

Спустя многие годы, после трагической гибели Тимура, его товарищи-нахимовцы, Александр Медведев и Сергей Захаров, на средства, собранные однокашниками, закажут в мастерской Льва Кербеля памятную доску, посвященную Тимуру, и откроют ее в Нахимовском училище. Удивительно, но дух нахимовского братства связал людей навсегда, «куда бы их ни бросила судьбина», где бы они ни служили и чем бы ни занимались!

После окончания Нахимовского следовало поступать в высшее военно-морское учебное заведение, а Тимур мечтал о небе. И он написал письмо Адмиралу Флота Советского Союза С. Горшкову с просьбой, в виде исключения, направить его в летное училище. «Я не предам Военно-морской флот, я глубоко убежден, что у Советского Союза должны быть авианосцы. После окончания Ейского летного училища вернусь на флот и буду летать с авианосца…» И Главком дал нахимовцу добро. Так две стихии – небо и море – соединились и стали главными в жизни Тимура.

* * *

Тимур притягивал окружающих высокой порядочностью, честностью, и еще он был очень веселым человеком, остроумным рассказчиком и заряжал всех своей энергетикой и жизнелюбием.

Наши встречи в Ленинграде, когда Тимур был сначала нахимовцем, потом курсантом Ейского высшего летного училища, а я – студенткой Московского педагогического института, были просто праздником, наполненным смехом и фейерверком экспромтов и шуток. Мы дружили втроем: с Надей, студенткой медицинского училища, мурманчанкой, познакомились в том же санатории в Ессентуках. Тимур тогда придумал для меня массу забавных и ласковых слов, которые звучали у него как стихи, и повторял их беспрестанно, я же только смеялась в ответ и отвечала остротами. А в последний день, когда Тимур должен был улетать в Ейск и позвонил вечером, чтобы попрощаться, я в трубку повторила все его нежные слова, как заклинание, и адресовала их ему… И совсем поздно, когда мы с Надей уже легли спать и обсуждали минувший день, вдруг в дверь раздался звонок. Мы никого не ждали и оторопели, когда открыли дверь: на пороге стоял Тимур. Он не смог улететь после разговора со мной, сдал билет и вернулся. И это был еще один веселый и незабываемый вечер.

* * *

О своей курсантской жизни Тимур всегда рассказывал с воодушевлением, ведь именно там осуществилась его мечта. С огромным уважением он отзывался о многих своих учителях, а дружба с однокашниками осталась на всю жизнь.

Особенно сильное влияние оказал на Тимура его первый инструктор, Владимир Алексеевич Абрамовский, получивший среди курсантов прозвище «Рэд» за ярко-рыжий цвет волос. Рэд, отличный летчик и добрейшей души человек, был сторонником жесткого обучения и учил ребят не просто летать, а драться в воздухе. Он первым показал Тимуру фигуры пилотажа, которые курсантам знать не полагалось, демонстрировал все боевые возможности Л-29. И уже в училище Тимур освоил боевое маневрирование, косой пилотаж, нестандартные маневры, которым впоследствии обучал своих подчиненных.

Абрамовский жестко готовил новичков к стрессовым ситуациям. Он мог в полете выключить двигатель, отключить основные пилотажно-навигационные приборы и следить за поведением курсанта; учил садиться на дорогу. Впоследствии, к сожалению, его отстранили от инструкторской работы, но он, по словам Тимура, сумел заложить фундамент, научил правильно относиться к летной работе, к небу, к боевой машине. «Многие инструкторы – старшие лейтенанты, капитаны, по сути, сами еще мальчишки, – вспоминал Тимур, – работали с нами в небе от зари до зари, и благодаря им жива наша авиация».

В Ейском училище Тимур летал на Л-29, МиГ-15, МиГ-17 и Су-7. Один раз он чуть не погиб. На Су-7 при посадке допустил ошибку, которая привела к уклонению самолета от оси взлетно-посадочной полосы. Для исправления этого уклонения Тимур, как говорят летчики, «дал ногу», то есть энергичнее, чем требовалось, двинул педалью, управляющей рулем направления, – и самолет вдруг стал на крыло с креном, близким 90 градусов. Тут же он дал ногу на противоположную педаль – и самолет сел нормально. Его тогда даже не ругали – так были напуганы.

* * *

Письма Тимура из летного училища, из Острова, Калининграда проникнуты счастьем: он летает! Наверное, летчики – особые люди, потому что только им открывается красота, не доступная больше никому. Да и отношение к земному существованию из заоблачной выси совсем иное. Тимур не представлял себя без неба, оно было его жизнью. Вот некоторые строчки из писем, которые я могу перечитывать бесконечно:

«Как это говорится: «Не бойся друзей своих – в худшем случае они могут предать; не бойся врагов своих – в худшем случае они могут убить; бойся равнодушных – это по их молчаливому согласию вершатся на земле все беды…» Если я исказил, а точно я и не могу помнить, извини мое невежество. Но только равнодушных я ненавижу! Если бы мог – всех равнодушных передушил! Согласен с тобой, что пусть лучше жизнь будет полосатой, чем серой. Когда мне тяжело было в Батайске, залезал в кабину и, захлопнув фонарь, сидел там часами. А сейчас и в самолет пока не пускают… А в Зернограде на полетах мне ни разу плохо не было – летали! В отпуске сначала было так скучно, не удрал обратно только из-за того, что мама с бабушкой по полгода ждут. Не знал, куда деваться. Вообще, если меня спишут с летной работы, не знаю, что со мной будет. Тогда точно жизнь станет серой». (1974 г.)

«Ребята в училище веселые, да летчикам и нельзя другими быть – и так недолго живут. … «Болото» у нас тоже есть. «Болотом» мы называем тех, кто не имеет ни своего взгляда на жизнь, ни твердых убеждений «и нашим и вашим». А равнодушных, которым все «до лампочки», презираю. Их ничто не интересует, ничто не трогает. У нас есть ребята, с которыми большинство в бой в паре не пошло бы. Летчикам очень важна взаимовыручка, дружба, а есть такие, с которыми соседями по тумбочке никто не хочет быть, не говоря о том, чтобы лететь вместе на задание. Есть у нас и любители легкой жизни, не приспособленные ни к физическому, ни к умственному труду. Все их способности и ум идут на то, что они обманывают девчонок, не только таких, подобных им самим, но и настоящих, делают их несчастными. Есть категории людей, которых нельзя обманывать, иначе они в жизни никому и никогда не поверят больше. А вскружить голову девочке нетрудно, но это не только нечестно, но и подло». (1974 г.)

«В Острове буду еще неопределенное время, если переведут – сразу напишу. Наконец то начали летать (после праздников). Постепенно приобретаю душевное равновесие. Летать все-таки здорово! Все больше радуюсь, что не ошибся в выборе профессии. Страшно подумать, что из-за чего-нибудь спишут с летной работы!» (1978 г.)

«Был у Жени Белунова на могиле; встретили его родители меня как родного; в субботу приехал его брат (с ним я знаком еще с курсантских лет). Подержал в своей руке ручку управления Женькиного истребителя (это все, что от него осталось), еще раз убедился в правильности выбора своей профессии. За высоту, за красоту приходится платить очень дорого, но на место погибших должны вставать другие, иначе наше небо некому будет защищать. И если бы Женьке сейчас довелось воскреснуть всего на полчаса, поверь мне, Цыпленок, он опять бы сел в кабину. Он безумно любил небо!» (1978 г.)

* * *

Многих своих наставников Тимур вспоминал с благодарностью, особенно командующих ВВС Северного флота Георгия Андреевича Кузнецова и Виктора Евтихиевича Ручкова, человека огромной воли, настоящего лидера. А командующего ВВС Балтийского флота Павловского Анатолия Ивановича Тимур без конца цитировал, хотя отношения у них были далеко не простыми, и часто Тимуру доставалось от командующего. На Военных Советах Тимур записывал все выступления Павловского в огромную толстую тетрадь и, придя домой, зачитывал мне некоторые его высказывания. Такого талантливого человека, по словам Тимура, он не встречал ни «до», ни «после», ни в армии, ни на «гражданке».

Вот небольшой эпизод, рассказанный Тимуром про учения на Балтике «Братство по оружию – 80»: «На генеральную репетицию наш полк вылетал в сложнейших метеоусловиях. Я был ведущим замыкающей пары с моим бессменным ведомым Сергеем Валдаевым. Отстрелялись очень плохо, а когда вернулись на аэродром, прилетел Павловский. Он настолько мудро построил свое выступление, что через 15 минут, когда он закончил говорить, мы были готовы разорвать эти корабли зубами. На учениях на следующий день я, замыкающий, не мог найти себе цели – все горело, полигон растерзали в клочья. Министр обороны, наблюдавший за учениями, поставил полку оценку «отлично», а каждому ведущему квалификацию «летчик-снайпер». Правда, кроме меня, я только получил 1-й класс».

Павловский умел повести за собой. Сказал бы он тогда таранить мишени, мы бы пошли на это не задумываясь! Это был методист, настоящий учитель».

* * *

Остров в Псковской области был первым гарнизоном, куда пришел служить Тимур после окончания Ейского училища. Об Острове у него остались самые теплые воспоминания, хотя были там свои сложности. Местные ребята невзлюбили молодых лейтенантов, и это часто выливалось в столкновения и драки. Летчики вынуждены были выбираться в город группами, так как по одному ходить было опасно. Пришлось искать какой-то выход, и Тимур его нашел. Он решил овладеть рукопашным боем и обучить своих товарищей. Каратэ в стране долгое время было запрещено, литература по этому виду спорта издавалась подпольно, но Тимур сумел достать нужные книги, вернее, их перепечатку. До сих пор у нас хранятся переснятые материалы по каратэ. Изучать их приходилось чисто теоретически, наставников не было, но Тимур и здесь проявил свое упорство и волю. По картинкам он освоил этот малоизвестный тогда вид спорта, создал секцию и обязал всех летчиков ходить на тренировки. Это было не какой-то прихотью, а элементарным выживанием: после таких уличных драк летчики надолго выходили из строя и не могли летать, что подрывало всю работу авиаполка. (Удивительно, что и по сей день в Острове происходят стычки молодых летчиков с островскими парнями, причем с самыми серьезными последствиями.)

Тимур был убежден, что драться нужно уметь не только в воздухе, но и на земле. Он часто приводил в пример случай на Халхин-Голе, когда русский летчик, подбитый японцем, вынужден был совершить посадку но и на земле его поджидал враг. Завязался рукопашный бой, в котором наш летчик одержал победу.

Тренировки по каратэ в Острове проходили в Доме офицеров, и зал был полон до отказа. Это было прекрасное время, все были молоды, кровь кипела – спорт, танцы, девушки, пикники на Гороховом озере по выходным и интенсивные полеты. С курсантских времен у ребят были прозвища, которые сохранились и по сей день: Алекс, Черный, Хунта, Хачик, Дубленый Загривок, Кирпич, Рабинович, Мамонт и др. У Тимура было прозвище Адмирал, а за однажды подбитый на тренировке глаз его стали называть Нельсоном и в дружеских шаржах рисовали его с повязкой на глазу и в адмиральской треуголке, как у адмирала Нельсона. Если присмотреться к подписи Тимура, то можно убедиться, что расшифровывается она не как «Апакидзе», а как «Адмирал».

В 1979 году Тимур приехал в отпуск ко мне в Москву, и я случайно увидела в его руках схемы упражнений и приемов по каратэ, которые он сосредоточенно изучал. Я полюбопытствовала: «Ты интересуешься каратэ?» «Откуда ты знаешь, что это схемы каратэ?» – удивился Тимур. «Я занимаюсь в спортивной секции в СТАНКИНе» [1]1
  СТАНКИН – Московский станко-инструментальный институт.


[Закрыть]. Тимур был поражен! На тренировки мы стали ходить вместе.

Тимур старался всегда быть в хорошей физической форме. Утром – обязательная гимнастика, вечером – спортзал. Кимоно или спортивный костюм каждый раз были мокрыми от пота, и стирать их приходилось каждый день, поэтому я сшила для Тимура несколько кимоно – в магазинах они тогда еще не продавались.

С юности Тимур работал над собой, преодолевая физические недуги, недаром местом нашего знакомства стал детский санаторий. Не раз я слышала от него, что все в руках человека и можно всего добиться, если захотеть: «Несмотря на все запреты и медицинские противопоказания, я стал летчиком, и летчиком далеко не худшим». Хотя врачей он побаивался всегда и только по одной причине – вдруг спишут с летной работы! К полковым докторам он часто относился с юмором: «У них на все случаи два средства – витамины и клистир». Это, конечно, было шуткой, и по большому счету он уважал этих людей за их самоотверженный труд порой в очень сложных условиях и при отсутствии необходимых медикаментов.

К метеорологам Тимур тоже был «неравнодушен», так как из-за их неблагоприятных прогнозов приходилось отбивать (т.е. отменять) полеты, и горе синоптикам, если их прогноз не сбывался! В таких случаях лучше на глаза Тимуру им было не попадаться: «стер бы в порошок» – так он дорожил каждой летной сменой, ведь ей предшествовала трудная и кропотливая подготовка всех служб и, конечно же, самих летчиков.

Мне не страшно было с Тимуром ходить по ночному городу: я знала, что он всегда в «боевой готовности». Даже перед уходом в театр он повторял, стоя у зеркала, несколько ударов ногой – «йоко-гери» и «маваши-гери». К счастью, эти приемы ему ни разу не понадобились.

Был случай, когда я испугалась за него. В 1982 году мы ехали в азербайджанский санаторий на поезде через всю страну. Билеты достались в соседние вагоны, так как покупали их в разное время. Мы попросили проводника-азербайджанца разрешить мне перейти в купе к Тимуру – он ехал один. Тот согласился пустить меня только за деньги. Мы заплатили и трое суток ехали вдвоем в полупустом вагоне. Но Тимур был возмущен: «Я верну деньги, когда мы приедем в Баку. Только ты выйди из вагона и жди меня в стороне».

Я, стоя на перроне в Баку, не знала, что происходит в поезде, и мне было не по себе. Когда Тимур вышел, мы быстро ушли с платформы. Потом он рассказал мне: «Все жадные люди чаще всего и трусы. Я вызвал проводника, показал ему офицерское удостоверение. Тот побледнел, увидев красную «корочку», – больше он ничего не понял, но тут же вернул деньги. Все обошлось без мордобоя, хотя я был готов и к этому».

Только один раз Тимуру пришлось применить силу. Это было в Ленинграде в 1984 году. Тимур возвращался поздно вечером из академии после тренировки. Какой-то подвыпивший мужчина, увидев на нем черную морскую форму, стал оскорблять его и назвал фашистом. Вот этого Тимур стерпеть не смог! Короткий сильный удар – и обидчик оказался в сугробе.

Дома Тимур не мог успокоиться, что ударил человека, переоделся и пошел проверить, в каком тот состоянии. Пьяный уже очухался, но, что самое невероятное, стал трясти перед носом Тимура депутатским удостоверением! Тимур еле отвязался от этого «депутата».

* * *

Каратэ Тимур занимался всю жизнь и, несмотря на свою загруженность, находил время для спорта даже в самых немыслимых ситуациях. Подполковник Сергей Степанов, инженер полка, вспоминал: «Перелет трех спарок Иркутск – Саки. В воздухе у одного из летчиков отказал двигатель, и вся группа совершила вынужденную посадку в аэропорту Абакана. И в тот же вечер Тимур уже тренировался в местной секции каратэ. И так было каждый день, пока из Иркутска не прилетела бригада, которая заменила неисправный двигатель. Заводские летчики выполнили облет самолета, после чего перелет был продолжен. А у Тимура и познакомившихся с ним сибиряков остались самые дружественные отношения».

А вот не лишенное, как всегда, юмора письмо Тимура из санатория «Аврора»:

«После обеда занимался каратэ прямо в комнате отдыха (моей временной палате, ибо пока свободных мест нет), запугал обслуживающий персонал (и отдыхающих тоже), и с сегодняшнего дня бабули в белых халатах при моем появлении принимают стойку «смирно» и лишь после моей команды «вольно» начинают дышать полной грудью».

Тимур, где бы ни служил, везде организовывал спортивные секции: в Острове, в Калининграде, в Саках, в Североморске. Учась в Военно-морской академии в Ленинграде, он тренировался в секции ФСБ и сам вел спортивные занятия со слушателями академии.

В гарнизонах Тимур создавал секции для летчиков и для детей и находил время лично тренировать всех. Детей поначалу приходило более 200 человек, потом часть отсеивалась. Ребята брали в спортзал дневники, и Тимур контролировал их успеваемость и поведение в школе, так как двоечники и лоботрясы на тренировки не допускались. Некоторые, боясь показать свои «двойки» и «тройки», приносили чужие дневники, но Тимур по почерку определял подлог – так хорошо он знал своих подопечных.

Я поражалась, как Тимур находил время на эти дневники, экзамены, родительские собрания, ведь он был командиром полка.

На Севере, командуя дивизией и уже будучи генералом, он тоже сам тренировал детей; в маленьком заполярном гарнизоне Североморск-3 у ребят каратэ стало единственным серьезным занятием.

Сколько родителей сегодня с благодарностью вспоминают человека, ставшего для их детей вторым отцом, сформировавшего их личности и характеры! Многие из воспитанников Тимура занимали призовые места на соревнованиях по каратэ в России и за границей, некоторые шли по стопам Тимура дальше – становились летчиками.

Качинское летное училище закончили Сергей Лучников и Сергей Серегин, вертолетчиком стал Алексей Лукьянов; в Академии им. Жуковского учились по 3-4 человека на каждом курсе из сакской секции каратэ, среди них Денис Александров и Сергей Купцов; офицерами стали многие ребята из североморской секции.

Тренировки всегда были бесплатными; трудно даже представить, чтобы Тимур брал деньги за занятия с детьми! Он был убежден, что физическое и нравственное воспитание подростков – это основа будущего нашей страны, поэтому он не только тренировал ребят, но растил их патриотами и сам был для них образцом настоящего мужчины, рыцаря, гражданина.