Текст книги "Ода на смерть оборотня"
Автор книги: Лариса Галушина
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Кладёт на лицо ладонь. Ох, и горячая ладонь: придавила, что камнем.
Голова враз прояснилась. Вижу, как воочию, поляну нашу с избой и землянками. Забавушка улыбается, руки тянет, от макушки до пяточек солнечным светом укутана. Рядом Матери суровые, как древо племенное, заветное. Слав с Новомиром колени преклонили; обереги в волосах и на шее светятся чисто и ярко.
Девушки машут красными лентами: «Лучезар, батюшка наш, не ценили тебя». Журава подле стоит – спина прямая, жердью, а коса сама собой шевелится. Глаза Журавы стрекозиные, на пол-лица. Обычно серые, сейчас до черноты тёмные, а в глазах проступают чужеродные лики. Хоть и в помрачении, но невольно ёжусь, отворачиваюсь.
Вниз гляжу: на земле Ждан, маленький, не больше зайца, на спине попискивает, ручками-ножками болтает, личико сажей измазано.
Я же большой, выше Слава, выше Матерей, выше древа заветного: голова в облаках, руки-ноги мощью налиты. Ух, наваждение, как наяву: даже силу, силу в руках ощущаю великую. Вот скину бремя ненавистное, разломаю брёвна на щепочки, вскочу на ноги…
– Не вскочишь, человек Лучезар. Тут даже я злыденьсилен. Смерть – суровый воин, со словом «пощада» не знается. Раз тебя не забрал, значит, для чего-то приберёг. Только вот для чего?
Помолчал. Затем говорит:
– Забавные вы существа, люди. Жизнь ваша и так коротка, да ещё ускоряете. Суетливо живёте, не цените, что вам выпало. Вот я – что? Иду, чую живого под брёвнами. На счастье твоё или на беду, луна круглая, что крышка короба – середина брюха полнолуния. Глянь.
Какое там «глянь». Но ослушаться не смею. Вижу малый клочок неба – сквозь туман серым оберегом лунный отблеск высверкнул. Лёгкая дымка закурилась возле рта.
Закрываю глаза. Кончилась моя сила, улетела вместе с дымкой к рваной незлыденьной туче. Голос незнакомца всё дальше, как сквозь толщу воды пробивается:
– Может, к лучшему, что смерть рано сыскал. Забаву, Слава, Ждана, – всех, кто живой, надобно пожалеть. Река вскроется, сюда оборотень Полночь со стаей пожалует. Их первостепенная забава – людей с разорванными животами гонять. Кто, понимаешь, в кишках не запутается, того сожрут последним… Лучезар, ты полон злобы, но чист… запомни, зовут меня Тень… оборотень Тень… я тебя найду.
Обдало жаром, голос накрыл мир; пропало всё, нет ничего, кроме голоса – ни меня, ни чувств, ни холода, ни воздуха.
Резкая боль.
Слав
Впервые вижу взрослого мужчину. Сидит у костра, как в избе хозяйничает. Хитро так сидит: спиной к дереву, передом ко мне. Когда успел огонь развести, вроде никого не было.
Никак нельзя мне, Славу, единственному охотнику поселения, стороной пройти, сделать вид, что не заметил. Поднимаю с земли суковатую палку, другой рукой сжимаю оберег Ратибора, от него враги слепнут, а после обращаются в бегство. Спрошу грозно: кто? откуда? зачем явился?
Подхожу ближе. Вот ведь наваждение: на старом пепелище снег ещё не стаял, а вокруг костра ни следа, ни прогалины. Только мои следы. Неестественно красный огненный свет костра окатил высокую фигуру и спокойное лицо. И такой этот дядя великий, будто везде и повсюду: и рыжие длинные волосы, и густая борода, и крепкие руки. Плащ волчьего меха еле покрывает плечи, раза в два моих шире. На ногах – не лапти лыковые, а чудная кожаная обувка.
Мне вдруг стыдно стало за лапти, за кору дерева, подвязанную травяной верёвкой к подошвам, за лысую заячью накидку, что ночью служит одеялом, а днём шубой. Поэтому плечи расправил, удобнее перехватил палку двумя руками.
А он коротко взглянул и снова к костру. Голыми руками выкатил ком обугленный, тюкнул костяным ножом – а ком-то глиняный и треснул. Оттуда – густой пар, да запах – осязаем – вот он, трогай, вдыхай. Заяц! Печёный заяц в глине. Дядя зайца достал, а с того жир на угли капает, шипит недовольно. Начал дядя зайца того есть. Неторопливо так откусывает от красноватого бока вместе с костями и жилами, жуёт с крепким хрустом. Спокойно, не торопится. Заячья требуха сочится и сочится желтоватым соком, непонятно откуда его столько в жилистой зверушке.
Дядя жуёт, я сглатываю. Густой комок проглотил. Ещё один. Не помогло. После утренней миски холодной вареной репы разве сила? Живот отозвался жаркому духу громко, с надрывом – нутро предательское. Стою, слюнями давлюсь.
Тут я и сам не понял, как держу вместо палки здоровый кусок мяса. Жар сквозь тряпичные обмотки ладони парит. Дядя кивает: угощайся. Не на того напал, дядя, не голодные мы.
– Как хочешь, – спокойно сказал он, – упрашивать не стану.
«Да что я трясусь-то? Человек как человек. Воин большого чина», – и впился зубами в мякоть. Ничего более вкусного я в жизни не едал. Глотаю куски, обжигаюсь. Некогда жевать – жирнота-то какая. Аромат! Жир брызжет, мажет бороду, пальцы, грудь, всё вокруг. Вот радость – так сладко! Жаль, быстро закончился. Заяц, чай, не лось. Ребро костяное не выплюнул, за щёку спрятал. Потом разгрызу, обмусолю.
С последним куском пальцы облизал – громко, с чмоканьем: мол, благодарствуем, вкусно было. Затем подумал, зачерпнул полную ладонь талого снега, растёр по бороде. Видал, дядя, хоть на штанах заплат больше, чем самих штанов, не простак, манеры знаю.
Дядя с обедом закончил, чистит зубы. Ловко так: засунул в рот заячью лапку, цепляет когтём крошку, плюёт сквозь губу. Зубы крепкие, белые: не зубы – клыки: кости, что хлебный мякиш, грызут. Заячьими же когтями бороду причесал, вытряхнул крошки. Кивнул на мои обереги:
– Боишься чего?
Ишь, чего подумал.
– Не из пугливых, – подражаю дядькиному басу.
– И оборотней не боишься? – В глазах жёлтые блики так и скачут.
– Да у меня друг в оборотнях значится!
– Да ну? – приветливо щурясь, улыбнулся.
– Думал, дядя, мы за вшами с топором гоняемся?
Тут и полились слова. Так складно не складывал даже байки у ночного костра.
Выложил незнакомцу всё: о Лучезаре, о любви его гибельной, как тяжёлые брёвна горелой избы обрушились могилой. Мы, конечно, сотворили Ладе-Матери поминальную молитву, и кровь пустили жертвенному козлёнку, как полагается. Но опосля тело-то пропало, а обломки бревен изнутри выворочены.
Дядя только плечами пожал, мол, ври, да не завирайся. Эх, дядя, я ж тебе ещё не всё рассказал, держи челюсть крепче.
Поведал, как на зимней охоте заплутал в злую бурю. А тут стая волков. Вожак с глазами, что плошки. Обступили, куда не взгляни – светятся сквозь белый морок волчьи огни.
– Уж с душой распрощался, думал в Навь дорога. Поднимаю голову для молитвы, глаза снежные прочистил, вижу: бурая тень. Сама с медведя, а лапы длинные, что жерди. Показалось? Ан, нет. Волки врассыпную, будто не было. Вот попал, думаю, Лада-Матушка-заступница, из огня да в полынью. Волкам не достался, вурдалак порвёт.
А зверь и не скалится вовсе, а тонко скулит, вроде как за собой зовёт.
Эх, думаю, где наша не пропадала! Из сугроба вылез и побрёл за зверем потихоньку. Он близко не подходит, да и далеко не убегает. Отбегает на полверсты, темнеет бурым пятном в снеговом буране, ждёт. Ползу следом по сугробам. Так и выбрался к Дальнему лесу. Дальше уж я сам. Места знакомые.
Наши всякое говорят, но я смекнул: Лучезар заделался оборотнем. Он стаю волков прогнал и меня из снеговой могилы вывел.
– Да то Лучезар ли был?
Отвечаю солидно, честь по чести:
– Сам смекай, дядя: теперь в силках завсегда то заяц, то птица. Добыча нетронутая, а вокруг следы вроде волчьих, но шире. Когтищи – во! Передняя лапа, слышь, дядя, ущербная. Кривая на два когтя. Лучезар-то – калека, сильно припадал на ногу после Ночи Варяг.
Дядя разморился на весеннем солнышке, глаза прищурил, неторопливо чистит ногти заячьим когтём. Тут как взглянет, будто в нутро залез, заставил поёжиться. В медовых глазах увязнуть можно, вместе с лаптями. Спрашивает:
– Сколь велики следы?
Складываю вместе два кулака, подумал, развожу руки шире:
– И шерсть…
– Что за шерсть?
Ага, дядя, вот и самое интересное. Из поясного мешочка достаю клок густой шерсти, с сосновой ветки снял в три человеческих роста – волку нипочем не залезть. Шерсть длинная, бурая с рыжей подпалиной. Не медвежья и не лисья. Масть один-в-один Лучезарова.
Дядя двумя пальцами клок взял, под нос себе сунул, нюхнул шумно. Затем голову задрал, воздух втянул. Да ветер с реки дул, не унюхал, видать ничего.
– Говоришь, из ледяной бури спас? Волков прогнал? Добычу в силки загоняет?
На все вопросы киваю.
– Сколько людей из селения пропало? Отрубленные головы на ветках встречал?
Ох, страсти, какие, сохрани, Лада-Матерь. Жители поселения живы и здоровы. Забава на сносях. Новомир захворал, но то пустое. Горячими травами кашель прогоним. А насчёт обгрызенных в щепки деревьев – это сколько угодно; и новая просека в вековом буреломе, будто кто-то большой в горячке бился.
Дядя молчал. Мне вздыхалось: не осталось ли в глиняном мешке ещё мясца?
– Вот что, охотник Слав, нельзя вам здесь. Уходите и быстро.
– Кому это нам? – И когда я успел своё имя назвать?
– Вам, людям. Забирай, кто согласен и уводи. Здесь худо будет. Кощей свататься собрался – нешуточная битва намечается.
– Пошто же битва, если свадьба дело радостное?
– Цыц, сверчок. – Размеренная неторопливость разом пропала, – Радость, когда невеста согласна. А если к самой Маре Моревне женихаешься, полмира шутя сгореть может.
Наверно, рот мой открылся, что полынья. Кость заячья выпала из-за щеки на губу. Дядя не удержался, хмыкнул:
– Я уж говорил: смешные вы существа, люди. Забавные, но слабые. Вас, людишек, что букашек, сомнут, не оглянутся. Уходите.
– Куда ж пойдём? Некуда нам. Тут дом, огород…
– Идите вверх по реке. Через седмицу или боле выйдете к деревне. Перво-наперво поклонишься старосте печатью.
И ладонь протягивает. Отчаянно трясу головой.
– Бери, – рявкнул. Вороны, что клевали заячью голову, резко снялись с места. – Бери. Недолго добрым буду.
Печать сама оказалась в моих руках. Тёплая.
– Старосте скажешь: мол, приказал господин Тень в его дом заселиться, хозяйство править. Ремеслом овладей, девок замуж определи, скотину заведи. Ну да сам разберёшься.
Он легко поднялся, поразительной силы и мощи человек. Носом только до плеча достану.
– Лузезару хвалу вознеси, спас людей. Я ведь собирался… Ну да ладно. Не всякий молодой оборотень силу звериную способен в себе укротить. Любовь братская чудеса творит.
Поправил на плечах волчью шкуру, поправил вышитый блестящими камнями пояс:
– Я уж пожил среди людей, насмотрелся на вашего брата. Хватит. Возвращаюсь.
Развернулся и твёрдым шагом направился прочь. Вроде бы рядом стоял, а вот уже у кромки леса. Обернулся:
– Уходи. Ещё раз встречу, гляди, не зайцем пообедаю. А так, может, и сгодишься.
И пропал из виду. Огонь сам собой погас, песком засыпался. Снег у бывшего костра подтаял, ни следов, ни костей не осталось. Весеннее солнце прыгнуло по кругляшке в ладонях. Любуюсь на странный оберег из серой незнакомой бронзы – то ли медвежья, то ли волчья лапа.
Я определил оберег на дно поясного мешочка, затянул покрепче льняную завязку. В сторону дома повернул. Прикажу скоро нехитрый скарб собрать, или не нужно – старьё оставим.
Девки в отказ пойдут. Ну да, ничего. Журава права: уже весна, значит, новая жизнь просыпается.
История третья. О битве великой, о замысле хитром и что за сим последовало
В полночь бой.
А пока солнце жарит даже сквозь частые ветви. На полянах горят костры. Волхвы и те, кто в зельях силен, варят в котлах ядовитые смеси – запах жгучей волшбы щекочет ноздри, поднимает дыбом шерсть даже на расстоянии. Слышится бряцание оружия, хохот, выкрики. Оборотни, упыри, мелкие шишиги – заняты по разным поручениям, чтоб не загрызли друг друга. Собери в одном лесу духов и нежитей – получишь через пару дней поле с ямами и корягами.
Повезло же мне получить дежурство у землянки демона Филотануса! Зачем охранять, от кого сторожить? Демона даже безмозглые упыри сторонятся: всем своя шкура дорога, хоть и сгнившая да облезлая.
Про демона столько невероятных слухов и поговорок – не одну ночь рассказывать и на утро останется.
Говорят, ему подвластен огонь: однажды осерчал – одним взглядом спалил человеческую деревню. А в его подземной избе есть тайная горница с сундуками. В них колдовские вещицы: с таинствами береста, самострельное оружие, наряды, в которых даже иноземные боги не стесняются щеголять.
Демон – первый соратник Кощея. Мало того, что колдун высшего порядка, да ещё посол далёких земель. Призван в наши леса укрепить власть тёмных сил.
Эх, перекусить бы не мешало – в животе кишки другу друга грызть начали – но лесная живность попряталась, даже запаха не чую.
В солнечном мареве у входа зашевелились тени. Пять чёрных теней тащат тяжёлый свёрток. Да это же коргоруши – простые духи. Внешне похожи на крупных котов, только ходят на задних лапах и речи обучены. Издревле они служат помощниками домовых,
Время проявить служебное рвение:
– А ну, стоять! Показывай, что в свёртке. Если баранья нога или пирог, то вы уже пришли. – Пять пар больших круглых глаз уставились, не мигая. Ничего, сейчас их потороплю. – Не желаете делиться? Я – страж, Кощеем поставлен не для забавы.
Остановились. Странный такой свёрток: длинный, с одного конца торчат крошечные лапти. Откидываю льняную салфетку: мёртвый коргоруши. Голова на манер яичной скорлупы расколота: из трещины сгусток торчит. Шерсть сожжённая – на голове клок остался. На холке и спине волдыри до мяса и кости. Страшная смерть. Мучительная.
Кто посмел? Не советую против коргоруши в драку лезть. Магия них древняя, напрямую с Ядром Земли связана.
Прикрываю тело салфеткой. Молча поднимают тело с земли. Старший прижал к груди голову соплеменника. Смотрю вопросительно на старшего коргоруши:
– Что же не вступились за своего?
Не отвечают. Попеременно глазами поморгали и растворились, будто и не было.
За деревом мерзко захихикали. Узнаю смех: жернова сухой горох перетирают. Оборотень Иней прислонился небрежно к стволу ели. Серая шкура будто мукой присыпана, отсюда и кличка. Подхалим Полночи, её верный хвост, не появляется без стаи. Принюхиваюсь: другими оборотнями не пахнет. Вернее, пахнет, но поблизости нет. С чего это он пришёл один?
– Иней, заблудился? Отстал от мамочки?
Жернова остановились. Иней сыто потянулся, сплюнул сквозь губу:
– Хочешь знать о куске мяса? Это его хозяин поджарил…
– Брешешь! – По Инею не поймёшь, когда врёт, а когда врёт наполовину: блестящие разномастные глазки бегают, не уследишь. – Не бывало такого, чтоб Кощей слуг обижал. В крайнем случае, прикажет высечь у позорного столба.
– То не Кощей, а Владыка. Демон Филотану-у-ус – от где голова сметливая. Он штуку-у-у придумал: орудия для боли и пыток. Казалось бы еру-у-унда: пара палок, винт, острые колья, а какие чудеса. – Иней разговорчивый, смело без Полночи пасть разинул. – Развлечение, и в хозяйстве пригодится.
– Пошто в хозяйстве головодробительные орудия? Вот понимаю, мельницу улучшить или там плуг.
– Тень, Тень, Тень… – кривится Иней. – Мелко плаваешь: грудь широка, мысль узка. Хвост длинный, ум короткий…
Он не договорил, взвизгнул позорно, так что шишки с ели на макушку посыпались. А кто не взвизгнет, если костяной нож длинное ухо к стволу пришиб.
– У-у-у-убери! Пошутил я, пошутил.
– И я шуткую.
Спокойно нож выдрал из ствола, вытер неспешно о серую грязную шерсть. Надо бы нож непременно промыть, чтоб не портился: кровь мелкого оборотня едучая, как его язык. Известный пустобрёх, даже блохи на нём брехливые. Всякому известно: домовые друг друга в обиду не дадут! Не оборотни, чай. Хотя сам видел труп коргоруши в ожогах. Бр-р-р…
Иней тем временем косится разномастными глазами на нож. Потирает окровавленное ухо:
–У-у-у, собака… Коргоруши тот при демоне рабом числился. Подписал кабальный свиток.
Какой такой свиток? Рабы в наших краях отродясь только среди пленных встречались, да и то, ежели человек веры правильной, честь соблюдал, относились со снисхождением – иные рабы наравне со слугами числились.
– Магия свитка чу-у-ужая, с ней сладу нету-у-у. Котяра сдох, Владыке нужна новая кровь.
– Тебе что за печаль, Иней?
– Затем, что хозяин… в смысле, демон допытывался о тебе.
– Ага, ему только и дело до простого оборотня.
– Каждый день ты на поляне возился со свежим волчишкой и деревяшкой, Барабашкой…
– Шарашкой, – поправил машинально. Да, было дело: последнюю неделю леший Шарашка молодого оборотня Лучика тренирует. Ложными сучьями швыряется, учит отбиваться. Лучик неловок, мешает ущербная передняя лапа. Я же рядышком мышцы разминаю; втроем шуточные побоища устраиваем.
– Неважно: Шарашка, Болвашка. Хозяин… владыка Филотану-у-у-с, – Иней шустро облизал языком острые зубки, – спросил «Кто это?» и на тебя ткнул кнутом. Я всё по правде рассказал. Демон выслушал, и даже оглянулся два раза.
Я вспомнил: дней пять назад проезжала кавалькада. Впереди – демон, франкский посол. От его доспехов солнце так резануло глаза, так что я пропустил удар в лоб.
Потираю зажившую шишку: как бой закончится – сбегу подальше от свадебных церемоний, и тени моего хвоста не увидят.
– Чихал я на демона. И он сам и его орудия пыток дурно пахнут.
– Смотри, Тень, сам знаешь: в битве, хоть и праздничной, завсегда десятка три-четыре находят убитыми. Ещё больше покалеченными. Нам в том у-у-услада.
– Подобных себе не ем. – Куда клонит, этот любитель падали? —
Иней захихикал – снова жернова замололи сухой горох. Но резко оборвал:
– А ты запомни, кто первый о тебе хозя… демону-у сообщил. Когда взлетишь высоко, не забу-у-удь, кто помог.
– Не забуду, Иней, не забуду-у-у. – Как бы от поганца избавиться? – Скажу демону – из твоего хвоста знатная выйдет для бани мочалка.
С удовольствием наблюдаю, как серая шерсть на затылке дыбом встаёт:
– Вроде Полночь твоё имя кличет. – Делаю вид, что прислушиваюсь. Издалека доносится утробный рёв Боли-бошки – проказливого лесного духа. – Сердится: где прохвост?!
Иней уши приподнял, принюхался. Раненое ухо задёргалось. Боли-бошка заревел громче, вою вторил разномастный гогот. Закачались верхушки елей. У кого запасная жизнь шутковать с лесным духом?
– Неприятно было свидеться, – оборачиваюсь к пустому месту, но вижу только клочок шерсти на ветке.
Ну и ладно. Сел под ёлкой, задумался: битва шуточная намечается, скорее дань свадебной традиции – вроде как невесту завоевать надо. Так ведь в бою каждый сам за себя. Немало грязных дел в потасовке проворачивается. Прав Иней: трупы нередки, особенно среди молодой необстрелянной нечисти. Надо бы засветло отправить Луча с поручением подальше отсюда.
Но я-то здесь зачем? Что за чувство грызёт меня с того дня, как Кощей женихаться собрался? Звериный нюх подсказывает: не всё ладно с Грёзой. Полудница там, во враждебном лагере. Третьего дня виделись лишь мельком: у русалочьей запруды. Шепнула, что наблюдает за ней кто-то. Как мог, успокоил: свою колдунью в обиду не дам.
А у самого на душе шишиги скребут: тоже временами чую взгляд. Вчера даже в кусты ринулся, показалось – там незримый надзиратель. Принюхался, пригляделся – никого. Ух, попадётся мне шутник – выдранным хвостом не отделается!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
