Текст книги "Априори Life 2"
Автор книги: Лариса Бутырина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
«Устройство» призвано урчало. Я расслабленно сидела на пассажирском сиденье, сняв легкий шарф и подставив его на вытянутой руке потоку встречного ветра. В предвкушение неминуемого удовольствия я слегка запрокинула голову. Я люблю скорость. Люблю мчаться под рев мотора и гул в ушах, люблю тот сдавливающий холодок в районе солнечного сплетения и невероятную ясность мыслей. Но больше всего я любила это ощущение рядом с ним. Любила…
Игорь внимательно следил в ту ночь за дорогой, направляя машину по извилистой трассе, а я украдкой любовалась в тот момент его профилем. Мы не разговаривали. Молчание давно было для нас – некое подобие сообщничества – выражало согласие, слишком уж глубокое для слов.
Обошлось тогда без слов. С присущей закономерностью случая. И именно в тот момент, когда прогретый двигатель уже почти самостоятельно набирал обороты, а разгоряченное сердце все настойчивее требовало скорости и адреналина, очередной слепой апекс горного серпантина вдруг резко прервался фургоном, перегородившим дорогу. Дальше вспышка, рывок, его крик. Я без всякого страха выпрыгиваю через заблокированную дверь. Точнее, выпадаю вследствие сильного толчка. Скорость машины велика, я неловко вываливаюсь и приземляюсь на руки и оба колена сразу, после чего кубарем принимаю асфальт. Мне мокро и больно одновременно, но по-прежнему не страшно, и очень хочется увидеть Игоря, но не получается. Скрежет и грохот где-то поодаль заставляет сознание сжаться. Я всеми силами пытаюсь отыскать его источник, но тело отказывается даже подняться. Дышать становилось все труднее. Не закрывая глаз, я начинаю видеть темноту, красные вспышки где-то слева и длинные, сплетающиеся тени.
Приду в себя я уже в больнице, увижу тощую руку с торчащим из вены катетером и перемотанные конечности, закричу. Рядом нависнет кто-то непомерного роста и, что-то проговорив одними губами, медленно растворится.
Мы, все же, были прекрасная пара. Были. Но всегда найдется тот, кто от природы обделен такой редкой милостью, как уметь принимать чужое счастье. И сколько не проявляй в его сторону благородства, сколь сочувственно в это лицо ни улыбайся, он найдет в себе силы и выдержку, чтобы выждать момент уязвимости и направить твое же счастье против тебя. Спустя пару месяцев мы снова обрели друг друга в полном физическом смысле, однако понятие нас с Игорем как единого целого с того момента перестало существовать. Навсегда.
***
Во всем новом всегда есть свои плюсы. Плюсы новых документов, прежде всего в том, что их не нужно менять при любых бюрократических манипуляциях. Бракоразводная процессия сюда тоже относится. Вся эта бумажная волокита попросту сходит на нет, когда ее носителя тоже становится – нет. Вернее, он есть, только уже совсем не носитель.
Смена фамилии произошла сразу после выписки. Следом за ней – страна, окружение и ареал обитания. По идее и прошлое хорошо бы сменить для полноты картинки, – новый паспорт, новая виза…
Жаль они не избавляют от старых мыслей. И от воспоминаний не лечат. Со временем не оглядываться становится легче. Не более…
Переживая трагедию или личный кризис, всегда наступает определенный момент, когда доходишь до мысли: «Я все еще здесь, черт возьми. Все еще здесь. Значит, кому-то мое присутствие по-прежнему нужно. Но нужно ли мне оно в тоске, печали и неведение? Или все же найдутся силы в очередной раз подняться и продолжить движение вперед? Вот это, – вопрос».
Сил не было. Желания тоже. Но и произошедшее событие не оставляло шансов задерживаться. Оставалось только – вперед. В очередной раз, почти как инерция, а нарастающая боль – как сигнал того, что дотянулись до новых высот. И совершенно не обязательно, что там понравится, просто это неизбежность, предшествующая всему новому.
Господин «посол» всея олигархия политического строя страны все же не сдюжил тогда, – решил, не посольское это дело, «горшки обжигать». Вот был бы "вентиль", тогда – да. А за «горшки» браться не стал, сославшись на крайнюю рукозадость, присущую «послам» большинства мировых держав. Досадно было узнать впоследствии, что ради едино разовой наживы загубил себе стабильную ежемесячную подкормку в лице гос обеспечения, а нам – много комбинационную стратегию, чем спровоцировал увольнение высокопоставленного сотрудника, по совместительству – нашего человека. «Послу», конечно же, объяснили специально обученные люди в мягко-доходчивой форме, что данным поступком он попадает, как минимум, на контрольный пакет принадлежащей ему нефтяной компании. А также, в рамках уроков вежливости, напомнили, что если уж так неймётся открывать двери с ноги, то нужно изначально для этих "дверей" что-то сделать, быть чем-то полезным. Одному только статусу долго потакать не будут. Достойный люди – не станут из одного только уважения. Шлаку всегда свойственно прогибаться, но людям не дешевых понтов – нет. А меня, знаешь ли, всегда тянуло к достойному. И только благодаря этой тяге удавалось сохранить направление и не становиться говном, будучи даже в условиях полной жопы.
Жопа наступила сразу после того, как выяснилось, у кого находится вторая часть шифра от закодированного банковского счета, и каким именно образом мы стали носителями этой информации. Рам никогда не имел свойства хранить все яйца в одной корзине, что неоднократно являлось ключевым фактором во всех его стратегических комбинациях. Но на этот раз, как выяснилось, несколько просчитался в прочности дна одного из плетеных изделий. То ли прогнило оно, то просто отслужило свой срок. Однако как бы там ни было, факт оставался фактом, – на нас началась охота. На всех. Одновременно и сразу. Бескомпромиссная и хладнокровная. Одна из тех, когда цена человеческой жизни приравнивается к абсолютной дефляции. Или проще выражаясь, не значила ни черта в противовес смотрящей на тебя бездны дула пистолета. Это очень неприятное чувство. Никаких тебе картинок жизни перед глазами, как принято описывать, или причин, почему не хочется умирать. Ничего нет. Только пустота, леденящая душу и ощущение себя ненужным элементом интерьера, которому никак уже не находится место во всей этой системности и отлаженности, – то ли по габаритам не проходишь, то ли девать теперь некуда. Но и выбросить, видимо, жалко, – иначе как еще объяснить тот факт, что ты по-прежнему дышишь?
А потом ты вдруг находишь себя в чужой стране, с чужой фамилией и с абсолютно чужой историей без шанса связать концы прошлого. Кто ты? Что с тобой? Вопросы – насквозь пропитанные риторикой. Ты как зимний сад. Пустой. Деревья замерли в странных вычурных позах, чёрные, насквозь продрогшие. И вроде бы весна на дворе, и вроде бы климат располагающий, а на душе – холод. И жизнь вроде теплится, но так глубоко и слабо, что это почти незаметно. Все ушли, все умерли, а ты – опустевший сад. И нет конца и края той пустоте, как не было ее и тогда в отверстие ствола пистолета, до сих пор время от времени стоящего перед глазами. Но ты продолжаешь тянуть эту лямку до пусть не победного, но все равно конца. Ты все равно ее тянешь…
***
Я тихонько вошла в номер, отчего-то стараясь не хлопать дверью, и без сил опустилась на кровать поверх клетчатого покрывала. Рядом стоял узкий столик, на нем небрежно брошена свежая газета и узкие очки с диоптриями. Два стула, настольная лампа с абажуром цвета мокрого песка, удобное кресло, небольшой бар, на узких полках расставлены нарядные бутылки. В вазе на прикроватной тумбе – живые цветы. Их нежный запах причудливо смешивается с каким-то средством для ухода за деревом…
Я закрыла глаза и, протянув руку, сделала глоток вина, недопитого днем. Вино нагрелось и теперь казалось уже не столь изысканным. Я снова ощутила это странное колкое равнодушие. Казалось бы, вот-вот сейчас должно произойти событие, которого я так долго ждала, к которому готовилась… И что? Пустота. Снова та самая пустота. Я сделала глубокий вдох и подошла к окну. Город жил. Город дышал. Город насмешливо торопил и торопился. Я считывала его ухмылки и в полуденных пробках и утренних очередях. Со временем я слишком отчетливо поняла, что быстро в нашем мире можно получить лишь люлей в темной подворотне. Еще быстрее – пулю в лоб. На все остальное нужно иметь терпение.
И я стерпела. Я дождалась. И сейчас, сидя на краю казенной кровати, мое прошлое явно пыталось соединиться концами, но с одной лишь малой поправочкой, – я уже давно не была его частью…
*
Так и не поворачиваясь больше в его сторону, я смотрю через мокрое стекло окна. Глаза полны слез. Я смаргиваю их ресницами и прерывисто вздыхаю. Игорь накрывает мою руку и, опустившись почти впритык, шепчет мне прямо в ухо: – Я скучал по тебе, Лерочка…
– Игорь! – у меня все меньше и меньше сил сдерживаться. – Прекрати, прошу тебя! Это выше моих сил!
– Что прекратить, родная?
Он разрывал меня без ножа:
– Все это! – приняв вызов, я все же повернулась. – Ты возомнил себя Копперфильдом что ли? Исчезаешь… появляешься… появляешься и вновь исчезаешь. А я должна сидеть и в ладоши хлопать при каждом твоем появление? Так, по-твоему?
– Лерка, маленькая моя! – его голос стал еще ниже с еще более бархатным оттенком. – Ты же знаешь, почему так происходит, и это также был и твой выбор. Мы оба знали, на что идем. Я же всегда верил в тебя и всегда стремился тебе как-то помочь.
– Иногда лучший способ помочь – это просто быть рядом, – прервала его я укоризненным взглядом. – Буквально на глазах человек становится уверенней и сильнее.
– Я пришел, чтоб ты стала сильнее…
– Спасибо. – Я снова отвернулась к окну. – А теперь уходи.
И не дожидаясь, пока он встанет, я соскользнула с кровати и босыми ногами наступила ему на ботинки. Он выпрямился, но не отодвинулся и безотрывно смотрел на меня сверху вниз. Чтобы унять возобновившееся головокружение и попытаться сохранить равновесие, я обхватила его руками за торс. Мы так и стояли, почти прижимаясь друг к другу, пока я вновь не нашла в себе силы отпрянуть и выбежала босыми ногами в коридор.
Больше в палату я не возвращалась.
***
Я вышла через коридор «лучшей клиники из всех, что видела в своей жизни». Все вокруг говорило об этом – картины на стенах, цветы, низкие диванчики, журнальные столики на массивных ножках, много света и солнца. Слева от здания обнаружился небольшой кафетерий, и я вдруг вспомнила, что с самого утра не пила кофе. Врач что-то говорил мне после «процедурок» по поводу давления, слабых сосудов и вреде злоупотребления данным напитком, однако две чашки в день были для меня вполне нормой. Да, и на самочувствие всегда сказывались положительно. Я остановилась у двери кофейни, и незамедлительно вошла. Аромат свежей выпечки диссонансом после запаха медикаментов обескуражил мое обоняние. Я заказала двойной эспрессо и присела за свободный столик. Народу было немного, по массе своей постояльцы «гостиничного комплекса» и их навещающие. Диалог за одним из угловых столиков был слишком уж печальный, чтоб оставаться незамеченным:
– Наверное, все дело в том, что между нами больше нет ничего общего, кроме детей и домашнего адреса, – негромко проговорил мужчина в серой тройке с редеющими на затылке волосами.
Дама напротив в хлопковой тунике с молчаливым бессилием не сводила с собеседника глаз. Ее светлые волосы были собраны в пучок и открывали гибкую шею; высокий лоб, резко очерченные скулы и огромные глаза. Огромные и тоскливые, вмещающие в себя всю вселенскую несправедливость. В романах таких женщин описывают примерно так: «Вся в слезах, заламывая руки, она кинулась к отцу». В литературе, вообще, по умолчанию принято скакать к отцу всякий раз, когда у мужа обнаруживается пара-тройка лишних детей от тайных браков или именная дисконтная карта почетного гостя местного борделя в честь его юбилейного посещения. Конечно, в романах всегда присутствует некий перегиб, – и эта женщина была не вся в слезах, а только по пояс.
“Какой все же забавнейший в своей жестокости сюжет”, – думала я, отпивая обжигающий напиток. А начиналось все наверняка так мило и прозаично: он и она, оба студенты или молодые специалисты, без особых перспектив и со скромными доходами, объединились в семью. Он работает, устает, света белого не видит. Вечерами сидит, уткнувшись в телевизор. Она тоже работает, попутно рожая, перемывая горы тарелок, поддерживая связи со своими друзьями, с его друзьями, с их родней и вообще со всеми. Вьет гнездо, обустраивает, выстилает пухом и соломкой. Годы идут, дети растут, гнездо превращается в клетку, в которой они проводят двадцать лет. И он начинает задумываться, какого черта его жизнь прошла, так и не успев начаться? Кто-то называет это кризисом среднего возраста, по мне, так обыкновенная трусость. Нет здесь никакого кризиса, – человеку попросту не хватает смелости разобраться в самом себе, и он начинает разрушать все, к чему он прикасается. Но вот однажды он начинает пахнуть чужими духами и стричься у дорогого парикмахера. Она делает вид, что ничего не замечает. В итоге все кончается катастрофой. Она ли его поймает на месте преступления, он ли признается, что встретил и полюбил, – в любом случае его благодарность за чистые носки, тарелки и полы не в силах заменить страсть, которую он называет «настоящей любовью». Теперь он начнет все сначала, и ей тоже придется покончить с прошлым, хочет она того или нет. Она расскажет эту историю подругам, некоторое время поживет, как зомби, а потом… потом может быть, что угодно: второй брак; жизнь для себя; приступ энтузиазма к работе; всплеск агрессивности или беспорядочные связи. Да, все, что угодно, в самом деле. А может и не быть…
Я замерла, наблюдая, как мужчина подносит к губам чашку с кофе. У него был очень знакомый профиль. Впалые щеки, низкий лоб, пухлые губы, слегка дерганые жесты и нервозная улыбка. Типичные черты эгоцентризма. Было заметно, как женщина, пытаясь совладать с собой, закурила. Мужчина удивленно посмотрел на нее и ничего не ответил.
Глоток обжигающей жидкости снова перенял мое внимание и изменил взгляд на окружающее. Я смотрела прямо перед собой и думала о том, что только что услышала и о том, каким хрупким оказывается счастье. Кто-то посылает тебе огромную любовь, а потом вдруг отбирает ее, нелепо и безжалостно. И люди продолжают жить дальше, без любви, сохраняя «крепкие» семьи, ячейки общества, и смиренно прощая друг другу все выходки. Можно многое простить любимому человеку, даже то, что себе никогда не простишь. Я такая же абсолютно. Но недавно мне стало страшно. Бывает всякое, я понимаю, и какой-то один поступок не характеризует человека как личность и не изменит моего о нем мнения в целом, но любить его так же, как раньше я вряд ли уже смогу. И это не злость и обида оскорбленной души, как могло бы показаться. Это элементарное безразличие. Перед тем, как создавать что-то стоящее в своей жизни, я научилась именно ему. Это как в бизнесе – не получится добиться достойного уровня, если Вас постоянно «грызут» сомнения, и беспокоят результаты сегодняшнего дня. Преграды и искушения встречаются на любом пути и единственный выход не уклониться от курса – быть безразличным. Вы будете сталкиваться с бетонными стенами, прессами свыше тридцати килограмм на квадратный сантиметр и пулеметными очередями без предупреждения. И даже тогда, когда у вас наступит подъем, и отличные продажи будут будоражить вам голову, вы улыбаетесь, но опять принимаете безразличие. Вся сила – она в безразличии. Переступаешь и идешь дальше. И я переступила. В очередной раз. Ничего личного, как говорится….
***
– Где тебя носит, когда я так хочу тебя обнять? – сходу предъявил он, в дрифте преградив мне дорогу.
– С утра по зеркалу такие ужасы показывали, что мне пришлось задержаться, – улыбнулась я вместо приветствия, снимая кончиками пальцев с его скул капельки пота.
– Не экспериментируй больше с мытьем головы на ночь, – проговорил он, обхватив меня за талию и притягивая к себе.
Я скомкала рукав насквозь мокрой футболки и, миновав пальцами его вздутые мышцы трапеции и шеи, запустила их под влажные волосы на загривке. Он ответил нежно силовым приемом в районе поясницы, переместившим меня на сиденье четко между его ног и бензобаком. Я чуть отстранила его пятой точкой, занимая удобное положение для посадки и, воткнув передачу, открыла газ и покатила нас по площадке. Навыки вождения заметно снижаются, когда кто-то разгоряченным дыханием сзади внимает запах твоих волос и крепко прижимает руками. Но есть руки, которым позволяешь все. Почти все. Особенно если эти руки с фантазией…
Женщины в целом боятся изобретательных мужчин. Стоит раз поцеловать, наехав колесом на ногу, пореветь всю ночь прямотоками колыбельную в ее дворе, а потом заглянуть в окно предпоследнего этажа многоэтажной высотки, чтоб убедиться, что уснула, или украсть туфельку, чтобы носить ее как талисман, – сразу убегают. Ну, или истерику закатят. По привычке так. В любой непонятной, как говорится…
Женщины трусят сильных чувств, вот что я вам скажу.
Сила Макса была в риске. Знаете, есть такие мужчины, они существуют насмерть, горят и дымятся, – все как в последний раз. Если их долгое время не допускать до желаемого, они могут взорвать криво припаркованный в их дворе Range Rover, отдубасить праздно-питейное заведение в субботний вечер и совершить ещё много разных красивых глупостей. Однако прошу не путать данные характеристики с клиническим случаем, – между истинным риском и идиотизмом всегда была и будет огромная пропасть. Идиотизм в нашей жизни, к сожалению, превалирует, в то время как истинный риск – это, прежде всего, возможность, которая лишь на первый взгляд кажется безумной, но на самом деле она исключительно полезна, и учит изначально никогда не рисковать, если размер приобретаемого уступает тому, что стоит на кону…
Макс долгое время любил Лену. А она не любила его тягу к спорту. Правда, это проявилось не сразу. Вначале, как и многие, она была им очарована, готова была на него чуть ли не молиться: о, Великий Учитель, о, Мудрый Наставник, о, Продвинутый Мастер, яви мне свое внимание, и буду я счастлива – отныне и до конца жизни! И Мастер явил. Глаза Лены сверкали какое-то время, как две рюмки, наполненные текилой, но спустя несколько месяцев сожительства она начала беситься от безразличного «да-да, милая, да, дорогая, да, солнышко, конечно!» И еще больше от того, что на деле за всеми этими «конечно», он попросту ее не слушал, не воспринимал, и все время глядел куда-то сквозь нее. И даже совместно нажитое вдруг чадо никоем образом не повлияло на ситуацию. Потому что вольных зверей привязывать бесполезно. Их и любить-то не совсем безопасно, – чем больше любишь, тем сильнее они становятся. А когда совсем набираются сил, – убегаю, взбираются выше, потом еще выше, потом еще, и так до самого неба. Этим все обычно и заканчивается. Так что следует помнить, если позволяешь себе любить дикую тварь, будь готовым к тому, что в определенный момент только и придется, что смотреть в небо.
При первой нашей встрече зверь покорял новую высоту. Перегретый асфальт, запах отработанного бензина и ошмётки жженой резины из-под колеса остро резонировали на фоне его легкости и концентрации. Напряженные мышцы, вздутые вены и абсолютный контроль над двухсоткилограммовой махиной. От всплесков его адреналина разбегались даже муравьи на площадке, что уж там говорить, а он тем временем просто напевал полюбившийся трек из обновленного плей-листа. Одержимость. Что может быть притягательнее? Он же был полностью в спорте, – в его ушах были наушники.
– Зачем тебе все это, Ника? – спросил он меня, отпаивая крепким чаем после усиленной тренировки и дебютного падения под ее окончание.
– Да, черт его знает, – пожала плечами я, стаскивая из пакета сдобное печенье перемотанной рукой. – Вечно ей что-то нужно, этой душе. Она потянулась, а я сопротивляться не стала.
Не сопротивлялась я, и когда он доводил меня до изнеможения, с усилием вбивая в мое сознание и моторику трюковую езду, как не стала сопротивляться, когда предложил совместный стандрайдинг по случаю показательных выступлений на открытом фестивале по мототренингу. Камасутру на русский, говорят, перевели еще со времен советских пионеров, и триста невероятно удобных поз (подарок индийских гимнастов) давно стали достоянием общественности. Мы же в сжатые сроки притирок и тренировок добавили туда еще с десяток как минимум. Оттачивать их приходилось в режиме dead-line и не только на асфальтированной поверхности. Но, как известно, если два человека способны вдохновлять друг друга, лёжа в разных кроватях, то уж в одной постели они точно смогут договориться. Вступительные переговоры были недолгими. Ускорителем процесса к тому же сработал немало известный факт, – если приятный по многим параметрам холостяк живет в отдельном доме, у него сама собой заводится женщина. Из ниоткуда. Из красоты внутреннего романтизма обстоятельств, наверное. Как мышь среди рассыпанной крупы. Не сразу, конечно. Иногда неделями приходится ждать, сходя с ума от желания. Зато потом просыпаешься с утра, – а она уже босиком в одной твоей футболке сооружает что-то на твоей заросшей мхом кухне и пританцовывает с ноги на ногу. О, знали бы вы, сколько разных смыслов вмещает в себя это пританцовывание в вашей футболке поверх обнаженного тела. Ох, знали бы…
***
Вечер внезапно превратился в ночь. Я вдруг почувствовала, что очень устала. Единственным желанием было снять туфли и закинуть повыше отекшие за время дороги ноги. Выйдя, наконец, на воздух, я прижала ладонь к разгоряченному лицу и вздохнула. На улице заметно похолодало, изо рта вырвалось облачко пара. Не запахивая тонкий нейлоновый плащ, я подхватила чемодан и поволокла его за собой. С вокзала я добрался до Главной площади и столкнулась лицом с ее главной достопримечательностью – толпами горланящих людей, на которых никак не влияло даже то, что стояла глубокая ночь, дул ветер, было холодно и назавтра предстоял рабочий день. Быстрым темпом, минуя это адово мракобесие, узкими улочками я вышла на нужный мне проспект. Заведение никак не изменился с тех пор, разве что на этот раз прямо у входа ужасно фальшивил длинноволосый саксофонист, окруженный теплым освещением и кризисом вдохновения.
Швейцар вежливо улыбнулся, широко открывая двери, и любезно приняв мою верхнюю одежду и ручную кладь, передал меня в руки не менее заботливой хостес. Я присела за один из любимых мной столиков и заказала бокал вина. С тех пор мало что изменилось. Лица официантов мне казались чрезвычайно знакомыми, в особенности того который, не уточняя какого именно вина хотелось бы отведать, тотчас же преподнес мне бутылку того самого сорта и того года выдержки, который я предпочитала. И непременно холодное.
Вино было превосходным. С каждым новым глотком я чувствовала, как по телу разливается тепло и блаженство. Уже давно я не испытывал такого умиротворения, просто смотря в окно. Меня, наконец, оставили равнодушие и усталость от мира, который существовал параллельно со мной, не совпадая с моими мыслями и моими желаниями. Ему было глубоко наплевать на мои мысли и желания, если уж по-хорошему. А я более не испытывала по этому поводу ни радости, ни грусти. Не думала о прошлом и не страшилась будущего. Видимо, время от времени все же очень полезно возвращаться туда, где ничего не изменилось, чтобы понять, как за это время изменился ты.
Матовая полоска touch cover лежала передо мной на столе, когда я вновь повернулась. «Управление по управлению всеми управлениями», – гласила визитка, подписанная хорошо знакомыми мне инициалами.
– Ты похудел… – заговорила я, поднимая взгляд на возникшего напротив собеседника. И буквально стала ощупывать его лицо глазами. Тщательно, медленно. Я почему-то нисколько не удивилась его появлению. Без предупреждения. Через пять с лишним лет – как будто это было нормально. Как если бы я этого ждала.
Я сделала еще глоток и улыбнулась, он потянулся к пачке сигарет.
– Все утоляешь голод никотином? – поинтересовалась я, когда он слегка взволнованно прикуривал с рук официанта.
– Все больше нервы, – ответил он, выпуская стремительную струю дыма. – Для голода всегда есть кофе. С того момента, как мы разлучились, процесс поглощения пищи, бывший для меня когда-то священнодействием, превратился в малоприятное занятие, почти обязанность. Тогда кофе вошло у меня в привычку. Твоя привычка… в мою привычку.
– Тогда, по кофе? – снова улыбнулась я, опуская бокал на стол возле визитки. – Я голодна.
*
– Иными словами… – попыталась конкретизировать я, переваривая третье по счету американо с убойной дозой информации.
– Иными словами, – Рамир рывком прервал меня, сминая очередной остаток сигареты в переполненной пепельнице, – мне нужна моя муза. Та, что одна на всю жизнь. Как я и говорил тебе ранее. А хрустальному дворцу нужна своя королева.
– Иными словами, – я сделала глубокий продолжительный вдох, – кого-то снова нужно красиво кинуть. Кого?
– Лера… – отпрянул он от столешницы, неосторожным движением посыпался пепел на белоснежную скатерть.
– Ника, Рамир. Ника, – продолжила я, глядя на него чуть исподлобья. – Ведь это ты выбрал мне это имя в новом паспорте. Я пока все же не дала согласия. Хотя оно тебе вряд ли нужно, иначе ты не сидел бы сейчас напротив, да и ни это ли ты имел в виду, столь часто употребляя любимую фразу – мы себе не принадлежим?
– Лишний раз подтверждает, ни в название корабля дело, – выдержав паузу, он улыбнулся.
– Сколько бы имен у тебя ни было, под любым из них ты даешь сто очков фору, – я бросила ухмылкой.
– С джокером в рукаве вроде тебя это было не сложно. Нынче времена изменились, – он выдержал паузу чуть больше положенного и не сводил с меня глаз.
– Слишком много пустых слов, Рам, – муза, королева, навсегда…, – я срикошетила его посыл, демонстративно меняя ход действий.
Настал его черед глубоко выдохнуть: – Мне нужно извиниться перед тобой, Лерочка. И прежде всего, за то, что держал тебя в дезинформации. Но ты должна понимать, что это была крайне вынужденная необходимость. В тебе достаточно интеллекта, чтоб прокрутить всю комбинацию с той лишь разницей, что теперь ты знаешь, какова в ней изначально была роль Игоря. И что могло бы произойти, знай, ты ее до начала операции. Его фигура отработала строго сформулированную позицию и исключительно в заданном направлении, и завербован он был еще задолго до твоего появления в структуре.
Я снова сделала глубокий вдох. Нарастающая боль в височной зоне вновь напомнила о себе, оседая кисловатым привкусом на языке. Я влила в себя остатки недопитого кофе и прикрыла глаза. Остывшая горечь плохо спасала от приступов прошлого. От этих приступов вообще мало, что спасает. Разве что частная страховка. Для психлечебниц это – пропускной билет выживать из ума, сколько заблагорассудится и когда угодно. В том числе и после обеда в пятницу. В это же мгновение раздался сдавленный глухой треск. Я открыла глаза, не прекращая стискивать зубы, и, через силу разжав побелевшие пальцы, стряхнула на скатерть отколовшуюся ручку кофейной чашки. Между пальцев медленно поползла струйка крови. Рамир молча протянул мне салфетку. Я прижала ее к месту пореза и подняла на него глаза. Боль отступила.
– Мне тоже есть за что извиниться, – тихо заговорила я. – Я явно переиграла тогда в Rolls-е, вжилась, как говорится, в роль…
– Именно эта твоя роль мне и необходима, – тут же подхватил он с нотками знакомой теплоты в голосе. – Только в еще более концентрированной форме. Королевству нужна своя королева, как я уже сказал, и я не знаю никого, кто лучше тебя сможет справиться с этой ролью. Кто еще так искусно сможет, будучи на позиции управляющей должности, весело хохмить с сотрудниками, обсуждая текущие дела, потом в секунду под фактором телефонного звонка перевоплотиться в беспомощное создание, раздавленное обстоятельствами, и в этом образе убеждать партнеров повременить со сроками выплат.
Спустя еще мгновение жестко и властно отчитывать нерадивого подчиненного, а буквально через десять минут совершенно преображенная, с распущенными волосами, более броскими украшениями и расстегнутыми верхними пуговицами на блузке выпорхнуть из офиса за очередной «жертвой по бизнесу». У меня бы кукушка съехала за такое количество ролей в течение одного часа, честное слово. Тебе же подобные перевоплощения даются мгновенно и в зависимости от обстоятельств. При этом ты особо не заигрываешься ни с одной из них, сохраняя верность себе, хотя, право, я и сам порой терялся, кто же из них – истинная ты.
– Я и сама в этом терялась, – на выдохе проговорила я, – время от времени…
Может, потому что убеждена, женщина должна заниматься только тем, чем ей искренне хочется. Обязаловка, как известно, приводит к переутомлению и нездоровому цвету лица. А может, и потому, что привыкла нырять с головой, если сложности неминуемы, и выплывать во что бы то ни стало на другой берег. Возможно, еще благодаря этому со временем перестаешь воспринимать физическую боль, воспринимать всерьез. И совершенно не стыдишься, когда тебя сбивают с ног.
Картина с госпитализацией снова вспыхнула перед глазами. Машина скорой помощи, распахнутые с громким стуком дверцы, табличка «Терапевтическое отделение». Медбрат, заполняя бумаги, что-то спрашивал, мне было трудно ответить. Тяжелые веки отказывались подчиняться. Я будто снова почувствовала эту грань провала…
– Так какова схема на этот раз, Рамир? – озвучила я уже вслух, стряхивая ватные мысли. – Классика не выходит из моды?
– Есть тут одна «конторка», – чуть смущенно начал он, – не совсем чистоплотная в документах. Апелляция на рассмотрение уже подана, «клиент» – в статичном положение под девяносто градусов. Остается перевести остатки средств с счетов в наш банк, прикрепить к холдингу компаний и проводить легкие финансовые операции по мере необходимости. Все благородно, вежливо и, непременно. Фискально чисто.
– Далее объединяем компании, подписываем договор через банк, (нефтянка выступает гарантом) и выкупаем активы всех этих компаний, – подхватила я его на полуслове.
– Талант – он и есть талант, – довольно резюмировал он, – только на этот раз, прошу, без кардинальных импровизаций.
– Рам, ты же знаешь, я не нарушаю правила, я лишь играю по своим, – я вежливо улыбнулась. – К тому же, нет такой крепости, которую не возьмет ишак, груженный золотом, не правда ли?
– Кстати, о золоте, – сделал он акцент на последнем слове. – Мне со временем нужно будет избавиться от всех своих действующих активов.
